Текст книги "Моя жизнь и прекрасная игра"

Автор книги: Роберт Ллойд Фиш

Соавторы: Эдсон Арантес ду Насименто
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Тогда мне было девятнадцать лет, а в таком возрасте от Парижа можно действительно сойти с ума. Экскурсоводом у нас была манекенщица по имени Кики. Нам показали Елисейские поля, Эйфелеву башню, с вершины которой весь Париж лежал под нами как на ладони. Мы любовались Сеной, змейкой вьющейся по городу. Солнечный свет заливал ее и, отражаясь отводной глади, достигал Эйфелевой башни. Нам запомнились длинные плоские баржи, сверху казавшиеся маленькими черными жуками.

Говорят, Париж особенно красив в сентябре, но мы приехали туда в июне, и все же город произвел на нас ошеломляющее впечатление. Корреспонденты попросили меня сфотографироваться вместе с Кики. На следующее утро на обложках журналов появился снимок: Кики прижимается ко мне, а я буквально свечусь от радости. Разве мог я знать, что эта фотография по видеотелеграфу будет передана в Бразилию и попадет в прессу? Подпись под иллюстрацией гласила, что Пеле влюбился в парижскую манекенщицу и в скором времени предстоит их бракосочетание. Узнал я об этом от Розмари уже по возвращении в Сантус. С тех пор я стал более осмотрителен, и если с кем-нибудь фотографировался, то обязательно проверял подписи под фотографиями.

Турне в составе бразильской сборной и "Сантоса" преследовали разные цели. Лично мне эти поездки много дали в плане общего развития, но кроме того я не упускал случая, чтобы лишний раз рассказать европейцам о Бразилии, ее природе, городах и т. д. На чемпионате мира в Швеции к нам часто подходили незнакомые люди и говорили, что, судя по рассказам, наша столица Буэнос-Айрес – очень красивый город. Некоторые считали, что мы говорим друг с другом по-испански. Когда же мы объясняли им, что наш родной язык – португальский, что Буэнос-Айрес действительно красивый город, но он расположен не в Бразилии, а в Аргентине, и что наша столица – Рио-де-Жанейро (в то время), они искренне удивлялись, словно эти сведения противоречили знаниям, полученным ими в школе. Не берусь утверждать, возможно, так оно и было на самом деле. Но один вывод не вызывает сомнения. Хотя никто из нас не мог похвастаться блестящим образованием, наши знания о Европе, европейских странах, их столицах, государственных языках были несравненно глубже, чем европейцев о Латинской Америке и, в частности, о Бразилии. У меня складывалось впечатление, что они ожидали увидеть на поле индейцев с Амазонки, которых европейские миссионеры научили играть в футбол в благодарность за то, что те их не скальпировали.

Я до сих пор считаю, что такие турне призваны популяризировать Бразилию, чтобы европейцы имели более четкое представление об этой стране. Когда мы им говорили, что по своим размерам наша страна больше, чем вся Европа (без Советского Союза), они отказывались в это поверить. Когда мы им рассказывали, что по своей полноводности Амазонка превосходит все их реки, вместе взятые, они видели в этом какой-то подвох. Когда мы указывали на то, что население Сан-Паулу составляет более четырех миллионов человек (сегодня уже за восемь миллионов), им казалось, что их разыгрывают. Четырехмиллионный город в такой небольшой слаборазвитой стране? Не может быть! Ведь если такая масса разойдется по своим вигвамам с тростниковой крышей, их потом не соберешь! Я убежден, что если бы у нас были с собой фотографии из дома, у наших собеседников наверняка сложилось бы впечатление, что мы хотим их обмануть и заставить поверить, что это виды, ну, скажем, Нью-Йорка или Чикаго, но только не бразильского города Сан-Паулу.

1960 год был ознаменован началом деловой деятельности, которая наложила глубокий отпечаток на всю мою последующую жизнь. В последнее время я стал прилично зарабатывать – и не только по бразильским масштабам. После 19S9 года со мною был подписан новый контракт, я стал получать ежемесячно 80 тысяч крузейро. Еще 60 тысяч крузейро выплачивались мне на покрытие моего прожиточного минимума. Кроме того, премиальные – за год они составляли около миллиона крузейро. В общей сложности годовой доход колебался от 75 до 100 тысяч американских долларов. Но этот перерасчет не дает полного представления о положении вещей. Под впечатлением тогдашней девальвации крузейро кое-кто считал, что соответственно снизилась и его покупательная способность, но это было не так. Американский доллар действительно стал дороже, но я не был обладателем американской валюты. На свои крузейро в Бразилии я мог купить значительно больше, чем на 100 тысяч долларов в США.

Все деньги были заработаны мною только игрой в футбол. Изрядные суммы отчислялись мне и от рекламы, то есть за право использовать мое имя при рекламировании любых видов изделий – от брюк до лимонада. Поскольку я, как и прежде, тратил очень мало, денег в моем распоряжении скапливалось все больше. Возник вопрос о разумном помещении капитала.

Я решил поговорить с Зито, который должен был подсказать, как лучше всего вложить деньги в дело. Он был не только товарищем по команде, но и близким другом с самых первых дней моего появления в "Сантосе". Зито сказал, что сам он намерен завязать кое-какие деловые связи и предложил мне принять участие. Поразмыслив, я обратился за советом к Дондиньо. Но отец не мог сказать мне ничего полезного. Ты уже взрослый, ответил Дондиньо, деньги твои. В бизнесе он ничего не смыслил. Поэтому лучше всего было посоветоваться со знающим человеком.

Зито свел меня со своим компаньоном, испанцем Хозе Гонзалесом Озорисом, которого все звали Пепе Гордо. Мне казалось, что он больше похож на бразильца, чем на испанца. В общем, мы прекрасно поладили. Вскоре я распростился с пансионом доны Георгины и переехал в семью Пепе Гордо. У него был просторный дом, а в пансионе доны Георгины стало очень тесно и шумно. Все как будто складывалось лучшим образом. Из-за моих постоянных разъездов я передал Пепе Гордо все полномочия на ведение дел. От моего имени он подписывал чеки, вносил деньги в банк и снимал их со счета, оплачивал векселя, подписывал контракты на рекламу.

Первое дело, в которое мы вложили деньги, было связано с большим магазином "Санитариа Сантиста", который торговал стройматериалами – трубами, кирпичом, черепицей, лесоматериалами, фанерой, гвоздями и даже сантехникой: туалетными приборами, ваннами и раковинами. Зито разъезжал не меньше меня. Пепе Гордо выполнял все финансовые операции и обеспечивал прибыль, в то время как мы с Зито заботились о поступлении новых средств.

Вскоре мы расширили деятельность нашей компании и приступили к строительству домов с небольшими благоустроенными квартирами, которые затем сдавали в аренду. Каждый такой дом состоял из девяти или десяти квартир. Благодаря нашим связям с фирмами по производству стройматериалов нам удавалось строить сравнительно дешево.

Со временем меня перестала тревожить мысль, что со мной будет, если я вдруг не смогу зарабатывать себе на жизнь футболом. Просто копить деньги в банке казалось мне не очень надежным делом. В условиях непрекращающейся инфляции самый надежный путь – это вкладывать деньги в дело. Правда, когда мы занялись бизнесом, мне было всего девятнадцать лет, а когда переключились на строительство домов – лишь на год больше, но я всегда помнил о судьбе Васконселоса и Дондиньо. Я не хотел бедствовать, если даже в двадцать один год получу серьезную травму и буду вынужден жить на свои капиталы. И не только травму. Всего несколько дней назад болельщики "Коринтианс" освистали Жильмара. Освистать вратаря чемпионов мира, одного из лучших игроков, когда-либо выраставших на бразильской земле! Я поклялся, что со мной такого не произойдет. Я сниму футболку, когда сам решу, что пора уходить, а не когда раздастся свист на трибунах! Но чтобы быть независимым, нужны деньги. Страхуясь от всякой неожиданности после окончания футбольной карьеры, я и вкладывал заработанные деньги в дело.

Кроме того, в ближайшие годы я твердо решил жениться, а по собственному горькому опыту (детство научило меня), знал, что именно вечное отсутствие денег нарушает гармонию семейной жизни, разрушает узы, связывающие мужа и жену.

Розмари и вся ее семья с удовлетворением воспринимали мое занятие бизнесом, хотя я уверен, в то время и дона Идалина, и отец Розмари видели во мне лишь друга дома, который изредка заходил отведать пирожков, выпить молока да немного поболтать. Каждый раз, когда я намекал Розмари о необходимости серьезно поговорить с ее отцом, она неизменно возражала:

"Нет, нет! Что ты. Мне ведь только пятнадцать (или шестнадцать, или семнадцать, ведь годы не стояли на месте), подожди немного…"

Я продолжал играть в футбол, посвящая все больше времени бизнесу. При первой возможности я ездил к своим в Бауру, а они все чаще гостили у меня в Сантусе. В общем, все вроде было хорошо и должно было стать еще лучше. В чемпионате штата Сан-Паулу я был признан лучшим бомбардиром. В восьмидесяти двух матчах чемпионата я забил семьдесят два мяча! А 5 марта 1961 года мне удалось забить мяч, который позже стали называть "голом века". Мы играли на стадионе "Маракана" против клуба "Флуминенсе" из Рио-де-Жанейро. Этот матч мы выиграли со счетом 3:1. В одном из игровых эпизодов, получив мяч в своей штрафной площадке, я выполнил сольный проход, обыграв всю команду. В память об этом самом красивом голе, когда-либо забитом на стадионе "Маракана", по инициативе издающейся в Сан-Паулу спортивной газеты "О Эспорте" была отлита и установлена мемориальная доска. Это была большая честь для меня, и я этим очень горжусь.

Так что все складывалось удачно, лучше и не надо. Пресса относилась ко мне благосклонно, здоровье было отменное, а самое главное, на протяжении всего сезона мне удалось избежать серьезных травм. В общем, на горизонте не было ни единого облачка. Ну и, наконец, вместе со всей Бразилией я мечтал о том, чтобы в составе национальной сборной принять участие в матчах чемпионата мира 1962 года в Чили.

Глава десятая

Состав бразильской сборной, которой предстояло выступать в чемпионате мира в Чили, за четыре года претерпел незначительные изменения. По состоянию здоровья ушел в отставку наш тренер Висенте Феола, его место занял Айморе Морейра, брат Зезе Морейры, который тренировал сборную 1954 года. Из игравших в финальном матче в Стокгольме свое место в сборной сохранили Жильмар, Нилтон Сантос, Джалма Сантос, Зито, Диди, Гарринча, Вава, Загало и я. Беллини был в запасе, его место занял Мауро. Орландо подписал контракт с аргентинским клубом, и вместо него в сборную ввели Зозимо. Маццола (его настоящее имя было Альтафини, причем он сохранял двойное итало-бразильское гражданство) в тот год играл за Италию.

Правила участия спортсменов в матчах на первенство мира отличаются от правил, установленных для клубных команд. В состязаниях на Кубок Жюля Риме участники должны быть фактическими гражданами стран, которые они представляют. Если у спортсмена двойное гражданство (что иногда случается, пример тому Альтафини), он может выступать за одну из стран на выбор. Бывает, что спортсмен меняет гражданство, чтобы выступать за какую-нибудь другую страну, но подобные случаи крайне редки. Это – разумное правило. Оно не позволяет богатым странам заключать контракты с клубами других стран на приобретение за высокие суммы классных игроков и таким образом "покупать" чемпионат.

Участником финала в Стокгольме можно условно считать и Пепе, который дважды входил в сборную, но ни разу не играл в финале из-за травмы или потому, что слишком надежно играл Загало. Кастильо, входившему в сборную 1954 года, тоже не суждено было стать участником финала. Кроме того, у нас появилось много новых молодых игроков. В моем возрасте (мне не было еще двадцати двух лет) я считал себя уже не очень молодым, особенно учитывая более чем пятилетний стаж игры в профессиональной команде да еще участие в чемпионате мира. Юную поросль представляли такие игроки, как Амарилдо, Жаир да Коста, талантливый Кутиньо, с которым мы так хорошо сыгрались в "Сантосе", Менгалвио, Зекинья, Жаир Мариньо и Журандир. Главой комиссии остался доктор Паулу Мачаду дю Карвалью, а его заместителем – Карлос Насименту. В техническую группу входили те же люди, что и в 1958 году: второй тренер Пауло Амарал, наш главный массажист Марио Америко, дантист Марио Триго и врач команды Хилтон Гослинг.

Выиграв чемпионат мира 1958 года, Бразилия автоматически попадала в финальную часть следующего мирового первенства. В таком же положении была команда страны-организатора. Хотя мы без предварительных игр оказались в числе шестнадцати лучших, для выхода в четвертьфинал нам надо победить в своей подгруппе. А в ней собрались сильные соперники: кроме нашей сборной – команды Чехословакии, Испании и Мексики. Игры проходили в городе Винья-дель-Мар.

За физическую подготовку бразильской сборной, как и четыре года назад, отвечал Пауло Амарал. Он придерживался жестокого принципа: кто способен двигаться, обязан тренироваться, кто не может, пусть не утруждает себя и отправляется к доктору Гослингу!

Никто не осмеливался на него жаловаться ни Феоле в 1958 году, ни Айморе Морейре в 1962 году. Конечно, можно было бы добиваться его снятия с помощью доктора Карвалью, но никому даже в голову не приходила такая мысль – Амарал был ценным специалистом. Когда ему в чем-либо пытался возразить даже сам Айморе Морейра, Пауло Амарал раздраженно заявлял:

"Я никому не даю поблажек! Я знаю, что делаю, и никому не позволю вмешиваться в мою работу, точно так же, как я не вмешиваюсь в работу других! Моя система обеспечила сборной победу в 1958 году. Если не будете мне мешать, мы выиграем и в 1962 году!"

В этих словах была значительная доля истины. Никто и не собирался мешать Пауло Амаралу, и мы все тренировались на равных. В общем и целом, я согласен с его точкой зрения о важности одинаковых физических нагрузок для всех игроков, но я считаю, что нельзя всех стричь под одну гребенку. Пауло Амарал, к примеру, заставлял таких щуплых игроков, как Загало и я, выполнять упражнения, требовавшие максимального физического напряжения. Они были под силу, скажем, Нилтону Сантосу, самому крепкому в команде. После таких тренировок Загало и я теряли по несколько килограммов, в то время как Нилтон только нагуливал себе аппетит. В результате частично из-за этих взглядов Пауло Амарала, а частично из-за моей робости, не позволившей мне говорить в открытую о своих проблемах, у меня возникали некоторые сложности, о которых я расскажу ниже.

Поскольку мы были избавлены от отборочных игр, Морейра организовал тренировочные матчи со сборными других стран. Они охотно соглашались померяться силами с чемпионами мира, ибо проигрыш никого бы не удивил, а выигрыш поколебал бы наше положение фаворитов. К счастью, мы выиграли все эти встречи с нашими спарринг-партнерами – два матча у сборной Португалии и два у команды Уэльса.

В конце первого матча против сборной Португалии мне пришлось покинуть поле из-за боли в паху. Назавтра, в свободный от игры день, Пауло Амарал устроил нам интенсивную тренировку. Боль не прекращалась, но я думал, что она пройдет сама собой, и никому об этом не сказал.

Участвовал я во всех четырех тренировочных матчах, забил четыре мяча, причем дважды забитые мною голы решали исход встреч. А боль не стихала. Она давала о себе знать и во время тренировочных занятий, которые проводил Амарал. После каждой тренировки я, чуть прихрамывая, уходил с поля, размышляя: обратиться ли мне за помощью к врачу или продолжать терпеть. Последнее было далеко не лучшим решением.

В нашей первой игре на чемпионате мира мы встретились со сборной Мексики и победили 2:0, причем Загало и я забили по голу. С поля я уходил, естественно, счастливый, но чувствовал себя чрезвычайно усталым из-за огромных физических нагрузок, которые пришлось выдержать накануне. К тому же боль стала острее. В конце концов я решил посоветоваться с доктором Гослингом. Он осмотрел меня.

"Очень больно?"

"Не очень…"

"Или все же очень?"

"Чуть-чуть…"

Пока я разговаривал с врачом, боль немного улеглась, подобно тому, как начинает устойчивее работать автомобиль, когда его загоняют в гараж, или успокаивается зуб, когда больной садится в кресло дантиста. Доктор Гослинг продолжал обстоятельно расспрашивать:

"И давно у тебя эти боли? Тренироваться можешь?"

Зная Пауло Амарала и его теорию, я не сомневался, что отсутствие на тренировке автоматически поставит под вопрос мое участие в очередном матче.

"О да, сеньор!"

Я почувствовал, что вся эта история не очень обрадовала доктора Гослинга.

"Что ж, ладно, – сказал он сквозь зубы, – но если боль не пройдет, тебя придется освободить от тренировок".

Автоматически это будет означать отстранение от матчей, подумалось мне.

"Я вам сразу же скажу, доктор".

Но я решил, что жаловаться больше не стану.

Во втором матче мы играли против сборной Чехословакии. Эта команда всегда славилась своим мастерством, но особенно сильной она выглядела в том году. Для выхода в четвертьфинал нам необходимо было выиграть этот трудный матч или свести его вничью.

Встреча проводилась в Кильпуэ, пригороде Винья-дель-Мар. При нашем появлении на поле болельщики поднялись со своих мест. Мы считались фаворитами чемпионата, и зрители горячо поддерживали нас (кстати, этот фактор имеет куда большее значение, чем многие склонны думать). Оркестр на трибунах заиграл бразильскую самбу, и на мгновение я забыл про боль и про все на свете. Мы чемпионы мира и никому не уступим этого высокого звания!

Когда началась игра, я старался не замечать боли. Решил проверить, как среагирует нога на удар. Получив передачу от Гарринчи, я прошел с мячом по полю, обыграл нескольких защитников, вошел в штрафную площадку, обманным движением обошел одного защитника и изо всех сил ударил. Мяч попал в стойку ворот и отскочил прямо мне в ноги. Я снова ударил что было сил. И вдруг почувствовал, что в паховой области у меня что-то сдвинулось. Прижимая ногу к животу, я как подкошенный свалился на землю.

Марио Америко через мгновение был на поле. Склонившись надо мной, он взволнованно спросил:

"Что с тобой? Ты можешь встать? Подожди, я тебе помогу".

Я медленно поднялся, чуть наклонившись вперед, чтобы не было так больно. Замены игроков тогда не допускались. Поэтому лучше было иметь на поле хотя бы травмированного игрока, чем никого. Ведь даже выведенный из строя футболист отвлекает на себя внимание защитников.

Я кивнул – все в порядке. Марио посмотрел на меня с сомнением, но я махнул рукой. Он покинул поле, не веря, что все так на самом деле. Сев на скамейку, он стал наблюдать за мной. Игра возобновилась.

Во время матча я на себе ощутил то, с чем вообще не встречался раньше и что очень редко наблюдал впоследствии. Я хочу рассказать о трех игроках чехословацкой команды – Масопусте, Поплухаре и Лале. Настоящие спортсмены! Они, конечно, видели что я получил травму, и догадывались, что это растяжение мышцы, ибо в момент падения рядом со мной никого не было. Они, разумеется, понимали, как мне хочется доиграть матч и что из-за травмы мне трудно будет выдержать жесткую игру. Они, без сомнения, отдавали себе отчет, что малейшее столкновение может сделать меня инвалидом на всю жизнь. И они благородно воздерживались от жесткой игры. Естественно, мне не давали выйти на ударную позицию для взятия ворот (в те минуты я не представлял бы опасности даже для детской команды), но, обеспечивая неприкосновенность своих ворот, они думали и о том, как бы не покалечить меня.

Смею утверждать, немного найдется футболистов, которые в подобной ситуации не воспользовались бы травмой ведущего игрока команды соперников. Масопуст, Поплухар и Лала сделали все, чтобы не усугубить полученной мною травмы. А ведь чехословацкая команда тоже боролась за выход в четвертьфинал и не могла себе позволить проиграть. И все же эти три футболиста, помня об интересах своей команды, не забыли и о благородном отношении к своему сопернику. Я всегда с теплом вспоминаю о них, подаривших мне одну из самых прекрасных минут за всю мою футбольную карьеру.

Матч закончился нулевой ничьей. Мы вернулись в гостиницу. Я едва мог ходить. Мне сразу припомнились другие травмы, особенно та, что помешала участвовать в первых двух встречах чемпионата 1958 года. И все же я не отчаивался, рассчитывая, что мой возраст и хорошая спортивная форма позволят скоро оправиться. А если теперь меня освободят от тренировок, все быстро придет в норму.

Доктор Гослинг закончил осмотр и покачал головой.

"Об этом надо было побеспокоиться раньше… Судя по всему, тебе едва ли удастся еще хоть раз выйти на поле".

Зная нашего доктора, я улыбнулся:

"Не сомневайтесь, доктор, я выдержу любое лечение. Чемпионат ведь не завтра кончается. Я еще успею сыграть, вот увидите".

В ответ доктор Гослинг бросил на меня свой лишенный всякого выражения взгляд и пожал плечами. Потом он жестом подозвал Марио Америко, чтобы дать ему наставления, как меня лечить.

Я строго выполнял все указания, но боль не проходила. Накануне игры со сборной Испании я обратился к Гослингу:

"Вот смотрите, доктор, если ногу не напрягать, не болит. Сделайте мне укол или что-нибудь в этом роде, и я смогу выйти на поле".

Впервые за время нашего знакомства я уловил выражение на лице доктора. Он рассердился.

"Ты что, лошадь? Нет, Пеле, ты обратился явно не по адресу. Если я сделаю тебе укол и после ты войдешь на поле, то наверняка искалечишь себя на всю жизнь. Тогда можешь ставить крест на футбольной карьере. Как тебе могла прийти в голову такая мысль? Неужели ты думал, что я соглашусь?"

Он покачал головой, окинув меня пристальным взглядом.

"Я никогда не делал игроку укола только для того, чтобы он мог выйти на поле. И никогда не пойду на это! А теперь продолжай лечение и больше не вылезай с такими идиотскими предложениями!"

Мне не оставалось ничего другого, как продолжить лечение. Соблюдая постельный режим, я смотрел по телевизору, как наша сборная обыграла команду Испании. Мое место занял Амарилдо, продемонстрировавший блестящую игру. И это несмотря на то, что в испанской сборной играли великолепные мастера – левый полусредний Пушкаш и левый крайний Пако Хенто. Окончательный счет матча был 2:1, причем Амарилдо забил два гола. Пропустив сначала в свои ворота гол, бразильцы потом сравняли счет, а за четыре минуты до финального свистка вышли вперед.

Амарилдо, левому полусреднему из клуба "Ботафого", было двадцать четыре года. Его первый гол стал логическим завершением комбинации, разыгранной с Загало. Получив от него пас, Амарилдо пробил по центру, и мяч оказался в сетке ворот. Во втором случае Гарринча обыграл соперников и сделал поперечную передачу с фланга. Амарилдо пробил головой, вратарь был бессилен что-либо сделать. В общем, игра бразильской сборной доставила мне огромное удовольствие.

Пока я лежал в постели, в голову лезли всякие мысли. Значит, в двадцать один год Пеле пришел конец, новым Пеле станет Амарилдо. Он сыграл в этом матче блестяще, как, скажем, Пеле или кто-нибудь еще, и заслуживает самой высокой похвалы. Значит, в двадцать один год всему конец! Сжав зубы, я попросил Марио Америко подготовить еще более горячие компрессы. Я обязан был выйти на поле!

Один день сменял другой, а травма с трудом, словно нехотя, поддавалась лечению. Я уже думал о том, что больше не выйду на поле вообще, а не только в оставшихся матчах этого чемпионата. Мне снова вспомнился 1958 год. А может быть, я предрасположен к травмам, причем именно в наиболее ответственных играх. Эта мысль не на шутку растревожила меня.

Но вот однажды, соскочив с постели, я обнаружил, что боль исчезла! Я ощупал мышцу, надавил рукой, поставил ногу на пол, напряг мышцу – никакой боли! Значит, все пришло в норму, и мне еще удастся сыграть!

Вместе со всеми я вышел на тренировку. Отрабатывал удары по мячу, пробовал бегать, поначалу медленно и осторожно. Водил мяч по полю, воздерживаясь от эффектных приемов и обманных движений. Боли не было. Господи, неужели я смогу играть!

Шли дни, я продолжал прикладывать горячие компрессы и ежедневно тренировался. Настал день полуфинальной игры с командой Чили. Я был далек от настоящей формы, поэтому наблюдал за матчем с трибуны. Но я не горевал – надеялся, что удастся сыграть в финале. Наша сборная победила чилийцев со счетом 4:2. По два гола забили Вава и Гарринча. Это была жесткая игра, и мне с моей травмой лучше было в ней не участвовать. Гарринча, уставший от бесконечной охоты за ним соперников, однажды дал сдачи, и судья сразу же наказал его удалением. Когда Гарринча уходил с поля, кто-то бросил в него бутылку и попал в голову. На рану пришлось наложить швы.

В Южной Америке футбол – дело серьезное. Чилийские болельщики никак не хотели примириться с поражением своей сборной. Однако трудно было понять, почему они так распоясались, если бразильцы выглядели значительно сильнее их соотечественников. Итак, место в финале было обеспечено, а мое самочувствие позволяло надеяться, что финальная игра пройдет с участием Пеле.

Три дня спустя я почувствовал себя совсем хорошо и стал отрабатывать подачу угловых ударов. Рядом со мной стоял Пауло Амарал. Первый же удар вызвал такую боль, что мне мгновенно стало ясно – снова растяжение той же мышцы.

Я заплакал – не от боли и не от мысли о надоевших компрессах, которые придется еще очень долго прикладывать, если я думаю когда-нибудь вернуться на поле. Нет, я плакал от сознания краха своих планов. Если бы не слезы, я набросился бы на кого-нибудь, ибо возбуждение требовало своего выхода. Разрядкой стали слезы.

В финал вышла сборная Чехословакии, и мне очень хотелось участвовать в этом матче! Я мечтал о чемпионате, начиная с 1958 года, рассчитывал сыграть во всех его матчах, а в результате из-за травмы пропустил четыре встречи. "Как же это получилось?" – размышлял я про себя. В течение года мне приходилось защищать цвета "Сантоса" от восьмидесяти до ста раз, играть за армейскую и национальную сборные, не пропустив ни одного матча. Но вот начинается чемпионат мира, и я снова на скамейке для запасных? Тут мне и винить некого, ведь когда я получил травму, рядом никого не было. Боли появились уже давно, но по глупости я не обращался к врачу. Если на этом моя футбольная карьера оборвется, я сам в этом буду виноват.

В день финала я сидел на трибуне, ни на секунду не сомневаясь, что Бразилия второй раз станет чемпионом мира. Но ощущение того, что я не выйду на поле, причиняло мне еще большую боль, чем травма. Мы выиграли со счетом 3:1. В этом напряженном матче Вава, Зито и Амарилдо забили по голу. Так сборная Бразилии стала двукратным чемпионом мира по футболу. Для меня же эта победа была связана с мучительными переживаниями из-за того, что я не вышел на поле и мне нашлась замена. Болельщики всего мира могли убедиться: когда в матче с Чехословакией Пеле был на поле, мы добились только ничьей; когда же Пеле на поле не было, ту же чехословацкую сборную мы победили с разрывом в два мяча. Следить за такой игрой с трибуны было для меня тяжелым испытанием.

Вернуться в строй мне удалось примерно через два месяца. Преодолев мучительные размышления о напастях, которые преследуют меня на чемпионатах мира, я перестал думать о матчах в Чили и мысленно переключился на выступления в составе своего клуба. В том году "Сантос" завоевал "Суперкубок" как лучший футбольный клуб мира. Из тридцати четырех матчей мы выиграли двадцать семь, шесть свели вничью и проиграли только один. Я участвовал во всех играх за обладание этим кубком, забив в общей сложности пятьдесят два гола. Надолго останется в памяти финальная встреча с португальским клубом "Бенфика". Мы с Кутиньо забили все голы: я – три, он – два. "Сантос" победил со счетом 5:2. Успех "Сантоса" позволил мне преодолеть угрызения совести, связанные с тем, что на чемпионате в Чили я участвовал только в двух матчах.

1963 и 1964 годы, в общем, были похожи друг на друга. "Сантос" снова разъезжал по белому свету, все более укрепляя славу одной из сильнейших команд мира. Я увидел новые страны, новые города уже известных мне стран. Даже приезжая в знакомый город, я смотрел на все по-другому, глазами взрослого человека, более проницательного и опытного. Такие поездки неизменно расширяли мой кругозор.

Иногда вечером в номере какой-нибудь гостиницы я думал о том, что сейчас делает Розмари. А может, у нее новый знакомый, а может, пока меня нет, ей встретился будущий избранник, который выше, богаче и привлекательнее меня и не так много мотается по свету. Беспрестанные разъезды – не лучший путь для укрепления отношений между людьми. Розмари подрастала (в 1965 году ей исполнится девятнадцать лет) и с каждым днем становилась все привлекательнее. Я не оставлял надежды, что однажды она разрешит поговорить с ее отцом о моих намерениях. Тогда мы поженимся и заживем счастливо. Пепе Гордо представлял мои коммерческие интересы. Он заверял меня, что наш бизнес процветает. Деньги текли рекой. Что могло помешать нашему браку и последующей счастливой жизни?