Текст книги "Моя жизнь и прекрасная игра"

Автор книги: Роберт Ллойд Фиш

Соавторы: Эдсон Арантес ду Насименто
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава шестнадцатая

Финальная игра чемпионата мира 1970 года состоялась на величественном стадионе «Ацтека» в Мехико. Высота над уровнем моря, на которой расположена столица Мексики, не причиняла нам никаких неудобств. Прежде чем отправиться в Гвадалахару, мы проводили тренировочные игры в Леоне, Ирапуато и Гуанахуато, которые расположены почти на той же высоте, что и Мехико. Мы полностью акклиматизировались и были готовы к игре. Правда, когда мы только прибыли в Мексику, некоторые игроки жаловались на кислородное голодание, что объяснялось скорее психологическими причинами. Но скоро это прошло, и к моменту приезда в Мехико для участия в финале мы были в отличной спортивной форме. Еще важно помнить, что итальянцы тренировались и выступали в Толуке, самом высокогорном городе Мексики. Кроме того, их полуфинальная игра со сборной ФРГ состоялась на стадионе «Ацтека», таким образом, они лучше нас были знакомы с полем и наверняка не хуже нас приспособились к условиям высокогорья. Я считался самым опытным в команде и всячески старался успокоить своих молодых товарищей, которым впервые предстояло участвовать в такой игре. По сравнению со всеми другими матчами напряжение, которое ложится на плечи игроков в финальной игре, в несколько раз выше. Финал решает все. Это кульминационный пункт чемпионата. Главное – завоевать чемпионское звание. Второе место, разумеется, тоже почетно, но кто вспомнит, к примеру, второго финалиста в чемпионате 1938 года, когда победителем оказалась сборная Италии? Или соперника Англии в финале 1966 года? Скажите, ну у кого остался в памяти уже неделю спустя серебряный призер чемпионата 1978 года? Ценится победа и только победа.

Прибыв в столицу, мы отказались от многочисленных приглашений на приемы и соблюдали строгий режим "концентрации". Я согласился дать несколько интервью для печати и радио – главным образом в расчете на то, что моя уверенность в победе передастся молодым игрокам и поможет им преодолеть естественное в таких случаях волнение. В душе я был убежден, что в финальном матче мы не столкнемся с большими трудностями. Я знал, что представляют собой Факкетти, Бургнич, Маццола (не наш Маццола, игравший теперь под своим настоящим именем Алтифини, а сын знаменитого левого полусреднего Валентине Маццолы, который был капитаном итальянской сборной в 1950 году). Я был знаком также с Доменгини и с некоторыми другими. Мне приходилось играть против них. Я видел матчи с их участием, знал все их слабые и сильные стороны.

Кроме того, семнадцатого июня в матче против сборной ФРГ итальянской команде пришлось выяснять свои отношения с соперником в дополнительное время. Причем все сто двадцать минут они играли на мокром поле, а это для команды не проходит бесследно.

Лично для меня победа над сборной Италии означала бы третий по счету реванш на чемпионате 1970 года. Первый был взят у команды Англии – за плохое судейство, от которого мы пострадали в 1966 году в Ливерпуле. Второй, естественно, касался сборной Уругвая. А третий (я не уставал повторять) мы должны были взять у итальянцев за победу в 1938 году над сборной Бразилии. В тот год никого из нас еще не было на свете. Просто я старался поднять дух игроков, хоть это было очень давно, и итальянцы выиграли у бразильцев не в финале, а в полуфинале.

В то дождливое утро двадцать первого июня 1970 года мы ехали на стадион "Ацтека", и вдруг, у меня, несмотря на уверенность в своих силах, на глаза навернулись слезы. В автобусе звучала привычная мелодия, которая поднимала настроение перед ответственным матчем. Неизвестно откуда взявшийся комок подкатил к горлу, и из глаз хлынули слезы. К счастью, никто этого не заметил. Я держал трещотку, которой отбивал ритм, и в тот момент, когда у меня вдруг потекли слезы, сделал вид, что трещотка выскользнула из рук и упала на пол. Некоторое время я просидел нагнувшись – будто поднимал упавшую трещотку. Потом пришел в себя. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел эти слезы. Нервы игроков и без того были на пределе. Не знаю, что послужило причиной неожиданного срыва, но после этого я ощутил в себе какую-то удивительную легкость. А когда мы вышли из раздевалки на поле, ко мне полностью вернулось самообладание, и я уже ни на секунду не сомневался, что победа будет за нами.

Состав нашей сборной выглядел следующим образом. Вратарь – Феликс. Защита – Брито, Карлос Альберто (капитан), Пиацца и Эвералдо; полузащита – Герсон и Клодоалдо; нападение – Жаирзиньо, Тостао, Ривелино и я. Итальянцы вышли на матч в таком составе: вратарь – Альбертози; пять защитников – Кера, Бургнич, Розато, Бертини и Факкетти; два полузащитника – Маццола и де Систи; три форварда – Доменгини, Бонисенья и Рива. Судил матч Глекнер из ГДР. На игре присутствовало сто десять тысяч зрителей. Более девятисот миллионов (!) следили за этим матчем по телевидению, что в десять раз превышало телевизионную аудиторию, наблюдавшую до тех пор за спортивными соревнованиями.

Свой первый гол мы забили уже на семнадцатой минуте. Ривелино навесил мяч на ворота, я выпрыгнул выше защитников и ударил его головой. Скользнув по кончикам пальцев вратаря Альбертози, мяч влетел в сетку. Я бежал как безумный, подпрыгивал, размахивал кулаками и истошно кричал: "Го-о-л!" Меня догнали товарищи по команде, повалили на траву. Этот гол убедил меня, что точная игра нашего нападения и оборонительная тактика итальянцев обеспечат нам успех и что теперь только грубая ошибка бразильцев позволит сопернику вырвать победу.

Мои опасения подтвердились. На тридцать седьмой минуте Клодоалдо неосмотрительно отыграл пяткой мяч Брито. Но мяч до адресата не дошел, а попал в ноги к итальянцу. Тот мгновенно рванулся с ним в нашу штрафную площадку. Феликс выбежал ему навстречу и напрасно: игрок обошел вратаря и спокойно вкатил мяч в пустые ворота. Счет сравнялся.

Если бы этот гол был результатом преимущества итальянской команды, а не грубой ошибки вратаря, можно было бы усомниться в нашей способности удержать инициативу и сохранить шансы на победу. Или если бы итальянцы воспользовались нашим коротким замешательством, можно было бы предположить, что победа ускользает из наших рук. Но ни того, ни другого не было. Итальянская команда даже не попыталась атаковать и продолжала играть в своей оборонительной манере, что позволило нам преодолеть замешательство и перейти в наступление.

Заканчивался первый тайм. До перерыва оставалось полминуты. Мяч был у меня, я уже изготовился для удара по воротам, но раздался свисток, возвестивший, что время первой половины матча истекло. Как известно, фактическое время матча фиксирует судья на поле, а не электронные часы на стадионе. На меня вдруг нахлынули неприятные воспоминания. Неужели судья-европеец снова будет с пристрастием относиться к южноамериканской команде, как это не раз уже случалось в прошлом? С этим тревожным чувством я вошел в раздевалку. Вторая половина матча показала, что мои опасения были напрасны. Судья был беспристрастен и действовал очень четко.

На двадцать первой минуте второго тайма, воспользовавшись тем, что итальянская защита была занята только мною и Жаирзиньо, Герсон прошел по центру и сделал мощный удар, который застал врасплох вратаря Альбертози. С этого момента уже никто не сомневался в исходе игры. Через пять минут Герсон разыграл со мной штрафной удар, я переправил мяч Жаирзиньо, и тот точно пробил по воротам – 3:1. А когда до конца игры оставалось три минуты, Жаирзиньо сделал передачу мне. Я отбросил мяч вправо от себя прямо на выход Карлосу Альберто, и тот пробил без обработки. Это был наш последний гол в чемпионате мира. Мы победили со счетом 4:1.

Выиграв мировой чемпионат в третий раз, мы завоевали золотой Кубок Жюля Риме навечно, а я стал трехкратным чемпионом мира по футболу! Нелишне заметить, что мне довелось сыграть во всех отборочных матчах, во всех тренировочных встречах со спарринг-партнерами, во всех матчах на самом чемпионате. Наконец-то можно было отбросить мучительный суеверный страх, порожденный преследовавшими меня ранее травмами.

Что можно было сказать об игре итальянской сборной? Надо отдать ей должное. Она играла хорошо. Но окончательный счет матча не отражает истинного положения вещей. Италия направила на чемпионат мира 1970 года сильную команду, которая продемонстрировала игру в стиле европейского футбола. В сборную были включены футболисты, отличавшиеся ярко выраженной индивидуальной манерой игры. На мой взгляд, лучшим а их команде был всегда жадный до гола нападающий Доменгини. Он весь был нацелен на атаку. В течение всего матча Доменгини больше других держал нашу команду в постоянном напряжении. Откровенно слабо провел матч Рива – он сыграл ниже своих возможностей. А ведь за ним утвердилась слава «грозы вратарей». Его проходы по центру всегда были особенно опасны. Однако в Мехико он разочаровал своих болельщиков. Блеснул мастерством Факкетти. В забитых нами голах нельзя винить одного вратаря Альбертози. В поте лица трудился итальянский защитник Бертини, доставивший мне массу хлопот.

Надо сказать, что Бертини весьма искусно применял в отношении меня запрещенные приемы и делал это незаметно для судьи. Когда завязывалось единоборство, он толкал меня в бок или бил кулаком в живот, а при отборе мяча старался ударить в голень. Видимо, он надеялся, что у меня в конце концов не выдержат нервы, я отвечу на грубость грубостью и меня удалят с поля. Причем каждый раз, когда после его грязных штучек я падал на землю, он подбегал к судье и кричал: "Театр!", то есть, что я просто ломаю комедию с целью выпросить одиннадцатиметровый или хотя бы штрафной удар. Бертини действительно разыгрывал эту сцену мастерски. Мне не хотелось бы винить судью, он ведь не в состоянии следить за каждым на поле одновременно. А Бертини постоянно следил за тем, куда в данный момент смотрит судья.

Так или иначе защитнику Бертини не удалось добиться поставленной цели. Я совладал со своими нервами, ни разу не дал ему сдачи. В том матче на моем счету был один забитый гол, два мяча были забиты с моей подачи. Я не поддался на провокацию и не доставил Бертини сомнительного удовольствия устроить драку, за что мне наверняка пришлось бы уйти с поля. Я многому научился от Дондиньо и Валдемара ду Бриту, ведь у меня за спиной был опыт четырех мировых чемпионатов. Неужели Бертини считал меня настолько глупым, думая, что я потеряю голову и дам себя спровоцировать?

После игры итальянская сборная вела себя достойным образом. Итальянцы подошли к нам и поздравили с заслуженной победой. В этом жесте не осталось и следа от той жестокости, которая так часто проявлялась в их игре с нами. По тому, как Бертини восторженно пожимал мне руку и обнимал, можно было подумать, что он мой нежно любящий брат. Думаю, в таком духе должны заканчиваться все футбольные состязания.

И еще один исключительно важный элемент нашей победы, который я называю игроком под номером двенадцать – это болельщики. И не только бразильцы, которые вообще часто ездят в Мексику, чтобы полюбоваться этой прекрасной страной, а на этот раз приехали на чемпионат, чтобы за нас поболеть. Но и многие тысячи мексиканцев – они превратили стадион "Ацтека" в своего рода "Маракану". В результате мы чувствовали себя как дома в Сан-Паулу или Рио-де-Жанейро. Думаю, что значительная доля нашей победы была достигнута благодаря горячей поддержке болельщиков.

Трудно описать, что творилось после финального свистка на поле. К счастью, эту игру транслировали по телевидению на весь мир, включая Бразилию и, конечно, Бауру, иначе бы мне просто никто не поверил. Толпы болельщиков ринулись с трибун. Отбросив в сторону полицейских, словно их вовсе не существовало, зрители накинулись на нас, как волки. С меня сорвали трусы, гетры, бутсы, хорошо еще, что надо мною сжалились, оставив перед всем честным народом в плавках. В этом отношении у меня уже был определенный опыт. Ибо как только я увидел несущуюся с трибун огромную толпу болельщиков, я сам мгновенно сбросил с себя футболку, опасаясь, что это сделает какой-нибудь фанатичный болельщик, который просто задушит меня прямо на поле.

Надо сказать, что в первом тайме из-за тяжелого мокрого поля мне пришлось надеть бутсы с высокими шипами, но поскольку поле подсохло, в перерыве я переобулся и вышел играть в бутсах с низкими шипами. Так что единственным сувениром от того финального матча у меня остались только бутсы, в которых я играл в первом тайме, и… плавки.

С финальным свистком у меня закружилась голова от нахлынувших мыслей. Толпа наконец позволила нам уйти в раздевалку. Я поскорее скрылся в душевой – единственном месте, где можно было побыть одному. Там я пустил воду и стал молиться, благодаря бога за все, что он сделал для меня. Но вскоре в душевую нагрянула толпа репортеров. В одежде они стояли со мной под струями воды и задавали вопросы.

Нас вызвали на поле, чтобы вручить Кубок Жюля Риме, теперь он становился нашим навечно. Большинство зрителей вернулись на свои места, чтобы быть свидетелями этой волнующей церемонии. Теперь мы уже не сомневались – все, что мы надели на себя в раздевалке, у нас не заберут. Никогда в жизни не видел я столько улыбок, столько радостных лиц: игроки обнимались со зрителями, зрители друг с другом, журналисты сердечно поздравляли и принимали поздравления, словно они тоже участвовали в матче, – в общем, зрелище довольно редкое для Бразилии. Я думал о своей жизни, о Келли Кристине, о родителях, бабушке и дяде Жоржи, о Зоке и Марии Лусии и еще о многих друзьях в Сантусе. Я думал о годах, которые привели меня сегодня сюда. Размышлял, как сложится мое будущее. Беспорядочные мысли не давали сосредоточиться.

Кубок Жюля Риме вручил нам президент Мексики Густаво Диас Ордас. Затем бразильская сборная совершила круг почета. Серпантин и конфетти сыпались на нас, как снег, с трибун неслись звуки самбы, сливавшиеся с восторженными овациями. Этот круг почета напомнил мне 1958 год, когда Беллини гордо держал над головой завоеванный нами кубок. Это повторилось в 1962 году, когда почетный трофей был вручен нашему капитану Мауро. А теперь заветный кубок с волнением поцеловал Карлос Альберто. В его глазах блестели слезы, лицо светилось радостью.

Волнующему дню не было конца: Казалось, карнавал будет продолжаться вечно. Когда мы, наконец, пробились к автобусу, чтобы ехать в гостиницу, толпы людей так тесно окружили нас, что автобус не мог сдвинуться с места. Водителю пришлось буквально продираться сквозь толпу.

В гостинице я сразу же заперся в номере. Мне хотелось закончить свою молитву. Меня действительно нет нигде на фотографиях, сделанных после возвращения со стадиона. Дело не в том, что я не хотел быть тогда вместе со всеми или что я вдруг возгордился. Просто я ощутил в себе потребность поблагодарить бога за то, что во время чемпионата никто из нас не заболел, что и нам, и нашим соперникам удалось избежать травм. Я молился за благополучное возвращение всех участников турнира на родину. Потом мне пришлось прерваться, так как в мой номер ворвалась целая толпа знакомых и незнакомых мне людей. Надо было ехать на банкет по случаю окончания чемпионата 1970 года. Он состоялся в гостинице "Мария Изабель" на площади Реформы в самом центре Мехико. Для нас было устроено шоу, в котором выступал бразильский актер Уилсон Симонал и которое всем очень понравилось. Шоу продолжалось до часу ночи, а фиеста на улицах не затихала до утра, несмотря на дождь. Она походила на карнавал в Рио-де-Жанейро – люди пели, пили, плясали. Мексиканцы и бразильцы в одном порыве выражали свою радость по поводу нашей победы.

Начались телефонные звонки, посыпались телеграммы. Первым позвонил президент Бразилии Гаррастазу Медиси. Он разговаривал со мной, Герсоном, Карлосом Альберто, Ривелино. В эту ночь только президент мог соединиться по телефону со столицей Мексики. Все каналы связи были заняты журналистами. В разные страны передавались материалы о финальном матче. Я, например, целый вечер пытался дозво-ниться домой Розмари, но у меня ничего не вышло.

Поздравительные телеграммы шли не только от губернаторов и мэров бразильских штатов и городов, но также из Европы, Африки, Азии. Как я уже говорил, финальную игру смотрел почти миллиард телезрителей. Такого огромного интереса не вызывала еще ни одна спортивная передача за всю историю телевидения.

Наконец-то мы летим домой. Обычно я легко засыпаю в самолете, но на этот раз все складывалось по-другому. Торжества продолжались и в воздухе. В течение всего полета, естественно, не стихала "батукада". Кроме того, я ощущал какое-то странное напряжение, словно турнир еще только предстоит, а не закончился нашей победой.

Первая остановка была в столице нашей страны – Бразилии. Президент Медиси устроил нам торжественный прием. Как всякий бразилец, он, естественно, не мог не любить футбол. А как президент, он видел в нашей победе возрастание роли Бразилии в глазах всего мира. Из столицы мы вылетели в Рио-де-Жанейро, там повторился восторженный, прямо-таки безумный прием. Пожарные автомобили с черепашьей скоростью продвигались по улицам, запруженным людьми. Все тонуло в оглушительном, неумолчном шуме. Возле гостиницы "Плацца" пожарным потребовалась помощь полиции, чтобы провести нас в помещение.

Как только мы приземлились в Бразилии, я много раз пытался дозвониться домой, но безуспешно. Сеньор Авеланж сказал мне, что звонила Розмари, просила позвонить домой. Я решил не отходить от аппарата, но соединиться с домом мне удалось лишь в три часа ночи, да и то после долгих споров с телефонистами, которых нисколько не интересовало, кто выиграл чемпионат мира. Наконец, связь с Сантусом была установлена.

Розмари ожидала второго ребенка и, естественно, волновалась. Она была на седьмом месяце, и мне, конечно, полагалось быть рядом. Я надеялся, что после официального приема в Рио-де-Жанейро мы сможем разъехаться по домам. Но в Рио стало известно, что нас ожидают еще в Сан-Паулу. Поразмыслив, я решил, что мне важнее быть с Розмари, поэтому утром вылетел в Сантус к своей семье.

Мне и по сей день не могут простить, что я оставил товарищей по сборной и не поехал с ними в Сан-Паулу для участия в торжествах по случаю нашей победы. Кстати сказать, я не могу понять, почему некоторые спортивные журналисты не только в этом случае, но и вообще с предубежденностью относились ко мне именно на моей родине, в Бразилии. Будучи в составе сборной, мы отдали шесть месяцев своей жизни бесконечным тренировкам, играм в отборочных и тренировочных матчах. И, наконец, встречам в заключительной части чемпионата. Теперь же, когда мы выиграли золотой кубок, когда мы сдержали свое обещание, я в один миг впал в немилость. Меня стали называть неблагодарным предателем. И все только потому, что я предпочел отправиться к своей жене, которой в тот момент был значительно нужнее, чем городу Сан-Паулу и всем его репортерам, вместе взятым.

Но я уверен, что, несмотря на критику в мой адрес, бразильцы меня поймут. Я уверен, что в таких обстоятельствах любой нормальный человек на моем месте поступил бы точно так же.

Глава семнадцатая

27 августа 1970 года у нас родился второй ребенок, сын, которого нарекли Эдсоном Холби Насименту. Вскоре после его рождения мы и крестный отец, профессор Маццей, дали мальчику прозвище Эдиньо. Клянусь, я не тыкал его в маленькие крепкие бедра пальцем и не приговаривал при этом, что из него получится хороший футболист. Если Эдиньо захочет посвятить себя футболу, пусть будет так. Но с рождением сына я сделал для себя вывод, что независимо от того, кем он станет, мой образ жизни надо решительно менять. Этот вопрос мы с Розмари обсуждали очень долго и подробно.

Не вызывало сомнений, что придется резко сократить бесконечные поездки, которые надолго отрывали меня от дома. Семья хотела, чтобы я уделял ей больше времени – и это желание совпадало с моим. К тому же больше внимания требовали коммерческие дела. А для этого надо было кое-что менять в моей привычной жизни.

Прежде всего я решил закончить свои выступления за национальную сборную, поскольку все матчи команда проводила вне Сантуса. А это влекло за собой необходимость расторгнуть контракт с клубом "Сантос". Половину всех матчей клуб "Сантос" проводил на своем стадионе на Вила Бельмиро, однако остальные игры были связаны с долговременными турне, которые проходили в разных частях мира. Поездок этих на мою долю выпало более чем достаточно. Я устал от бесконечных перелетов, устал чуть ли не каждый день упаковывать и распаковывать чемоданы. Кроме того, я наконец-то сел за учебники, чтобы поступить в университет и стать тренером. А разъезды, естественно, были связаны с пропусками занятий. Из всех учащихся на земле я, наверное, меньше всех имел моральное право на поблажки, тем более что твердо решил закончить университет и получить диплом профессионального тренер.

Что побудило меня сесть за учебники? Веские причины. Довольно часто приходилось выступать в разных университетах, высших учебных заведениях и даже в больницах и рассказывать о футболе, истории его возникновения, игровом мастерстве, заграничных поездках, отвечать на интересовавшие слушателей вопросы. Я всегда просил профессора Маццея сопровождать меня, чтобы помочь разобраться в вопросах, на которые не знал как ответить. Их было куда больше, чем я предполагал. Я всегда отдавал себе отчет в том, что в моем образовании имеются значительные пробелы, но особенно остро чувствовал это во время таких встреч. Под их влиянием я твердо решил, что мои дети должны получить любое образование, какое они пожелают. И то, что их отец закончит университет, а не останется на всю жизнь с четырехклассным образованием, послужит примером для подражания. Профессор Маццей настаивал на продолжении учебы, его поддержали Розмари и брат Зока, изучавший теперь право. Я не стал возражать.

Но одно дело хотеть снова сесть за школьную парту и совсем другое – добиться, чтобы тебя приняли в университет. Для этого необходимо было представить аттестаты об окончании средней школы и курсов по подготовке в высшее учебное заведение, а затем сдать вступительные экзамены.

В общем, передо мной стояла трудная задача. Но я был настроен на учебу и сдачу экзаменов, подобно тому, как раньше всеми силами старался избегать и того, и другого. Прежде всего мне предстояло сдать экзамены и получить аттестат об окончании средней школы. Взяв репетитора, я вместе с профессором Маццеем всерьез принялся за дело. Прозанимавшись год, я почувствовал, что к экзамену готов. Перед дверью в комнату, где находилась экзаменационная комиссия, профессор Маццей похлопал меня по плечу:

"Вперед, Пеле. Не надо волноваться. Ты хорошо потрудился. Выброси из головы мысль, что можешь провалиться".

Мне вспомнилось, как мы ехали в Сантус на автобусе с Валдемаром ду Бриту и тот тоже старался пробудить во мне уверенность в собственных силах. Видимо, мои учителя во мне не ошиблись – экзамен я сдал без особого труда. Наверное, благодаря хорошей подготовке.

Теперь на очереди были экзамены за подготовительные курсы. На это ушел еще год постоянных занятий с репетиторами и профессором Маццеем. Этот год тоже не прошел даром. Сдавать экзамен я поехал в Апаресиду, очаровательный городок в долине реки Параиба, где-то на полпути между Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Мой старый друг Зито держал здесь ферму, у него я провел ночь накануне экзамена. Признаться, я мало спал и очень волновался. Помню, рано утром я взял у Зито лошадь и, как бразильский Дон Кихот, отправился на экзамен. Привязав лошадь к забору, я глубоко вдохнул и, не выдыхая, вошел в класс. На пороге я попытался изобразить подобие улыбки, но-у меня ничего не получилось. Учителя действительно подготовили меня неплохо. Экзамен продолжался несколько часов. Только выйдя из комнаты, я почувствовал, как устал. Но экзамен был сдан. А неделю спустя у меня в руках был драгоценный документ, в котором говорилось, что мне разрешается сдавать экзамен для поступления в университет. Я снова засел за книги.

Главный экзамен пришлось сдавать в Сантусе. Учебники вконец замучили меня, но я твердо решил, что не отступлю, покуда не получу заветного диплома. Теперь я нисколько не сомневался, что преодолею любые преграды (все эти годы я не переставал играть за "Сантос"). Экзамен я сдал! И пусть я не был среди самых лучших, то есть мое имя не значилось в верхней части списка, тем не менее сдал. А это самое главное!

Экзамен проводился по разным предметам: истории Бразилии, математике, гуманитарным наукам. Кроме того, поскольку я поступал на факультет физической культуры, мне пришлось показать свое умение в беге, прыжках, подтягивании на турнике, лазании по канату и в других видах физических упражнений. На мою беду, было среди них и плавание. А подобно многим бразильцам, проводящим массу времени на пляже, у воды, или многим морякам, я так и не научился толком плавать. Мне предстояло преодолеть целых двадцать пять ярдов и не утонуть! Но даже эта дистанция была не в состоянии охладить мой порыв к учению.

Я устроил себе выходной день, договорился насчет бассейна, и к вечеру уже достаточно уверенно держался на воде. Я, разумеется, не смог бы составить конкуренции чемпиону мира Джонни Вейсмюллеру, но положенные двадцать пять ярдов одолел, вылавливать меня из бассейна не пришлось. Преодолев все препятствия и преграды, я был наконец принят в университет!

Пока шла подготовка к экзаменам за среднюю школу, подготовительные курсы и для поступления в университет, я, в общем, распоряжался своим временем, как хотел. Но как только я стал студентом, прибавились новые трудности – обязательное присутствие на занятиях. Правда, руководство университета не возражает, если студент разъезжает в составе профессиональной клубной команды. К вынужденным пропускам оно относится с пониманием и переносит ему экзамены на более поздний срок. Но если таких пропусков набирается слишком много и студент не в состоянии сдать отсроченные экзамены, в этом случае пощады не жди.

В команде "Сантос", кроме меня, было еще несколько студентов, и профессор Маццей делал все возможное, чтобы наши бесконечные поездки не вредили учебе. Профессор следил, чтобы во время турне или в период пребывания в "концентрации" мы не выпускали учебников из рук. Он проводил с нами "походные" занятия и своеобразные зачеты, чтобы по возвращении мы не отстали от своих товарищей по университету. Иногда, вернувшись из продолжительной поездки, мы обнаруживали, что по пройденному материалу не только не отстали от программы, но даже ушли вперед. Профессор Маццей заслуживает огромной благодарности за то, что некоторые игроки клуба получили университетский диплом.

На первом году обучения мне как первокурснику пришлось пройти традиционное посвящение в студенты. Суть такого "крещения" заключалась в наказании, которое придумывали студенты-старшекурсники. Мне было предложено постричься наголо. Я пытался объяснить, что мое имя используется для рекламы товаров, и фирмы требуют, чтобы на фотографиях я был с прической. Я добавил, что если будет выбрано другое наказание, я готов с ним согласиться. Но все было тщетно!

Три года учебы на факультете физической культуры университета пролетели быстро. Кроме сугубо спортивных дисциплин мы изучали психологию, физиологию, историю Бразилии и многие другие предметы. Занятия начинались в семь тридцать утра. Преподавателей не интересовало, что накануне вечером, например, мне пришлось участвовать в футбольном матче. И если кто-нибудь из них испытывал приятное волнение от того, что у него в группе занимается футбольная звезда Пеле, он великолепно это скрывал. Никаких поблажек я не получал, да и не хотел получать. Я твердо решил не повторять ошибок своей юности. На этот раз я очень серьезно относился к занятиям. И вот ровно через пять лет после того, как репетитор принялся натаскивать меня к экзамену на аттестат зрелости, я успешно закончил университет.

Свои выступления за национальную сборную я наметил завершить в конце сезона 1971 года. Поэтому отказался от приглашения участвовать в играх чемпионата мира 1974 года. Дело было не в возрасте и не в физической форме. Как показали матчи чемпионата 1970 года, здоровье у меня было отменное. Что же касается возраста, то в 1974 году мне было бы только тридцать четыре года. Для сравнения скажу, что Джалма и Нил-тон Сантосы участвовали в мировом чемпионате, когда им было по тридцать восемь лет. У меня были другие причины. Я считал, что игрок должен уходить из футбола, когда он еще может продолжать выступления, а не тогда, когда его ухода потребуют болельщики. Мне слишком хорошо запомнилось, как зрители освистали Жильмара на стадионе «Пакаэмбу» – и это всего лишь год спустя после его успешного выступления иа чемпионате мира. Кроме того, если я снова соглашусь войти в сборную, то займу место кого-нибудь из молодых футболистов, который таким образом лишится возможности приобрести опыт, столь необходимый для должной подготовки к чемпионату. И последнее: выступление в составе сборной означало бы разлуку с семьей на целых полгода, а может быть, и больше. Я участвовал в четырех чемпионатах мира. С меня довольно.

Что касается клуба "Сантос", то мой контракт истекал во второй половине 1972 года. Поэтому я считал, что спокойно смогу продлить его еще на два года. Мне казалось, что за это время "Сантос" успеет подыскать мне подходящую замену.

Итак, я строил разные планы на будущее, мечтая о времени, когда оставлю футбол и для меня начнется спокойная жизнь. К девяти часам утра я буду приходить в свою контору, а в пять или шесть часов вечера возвращаться домой. Поцеловав в дверях жену, я буду играть со своими детьми. Спокойно поужинав, буду говорить с ними о самых нормальных вещах, а не о растяжении мышц и разрыве связок, буду отдыхать по вечерам. Именно о такой жизни мы с Розмари и мечтали, как только поженились. Но до того, как наш семейный корабль войдет в тихую гавань, мне еще предстояло несколько лет играть, находясь в зависимости от клуба. Хотя о своем уходе из большого футбола я уже заявил (и не делал из этого секрета), "Сантос", судя по всему, не очень спешил подыскивать мне замену. Наоборот, руководители клуба договорились о проведении большого числа игр за рубежом, чтобы не упустить момента и побольше заработать.

В первые шесть недель 1971 года мы проехали Южную и Центральную Америку, а также страны Карибского бассейна. За это время мы посетили Боливию, Сальвадор, Мартинику, Гваделупу и другие страны. На Ямайке я впервые встретился с мистером Кливом Тоем.