Текст книги "Призрак"

Автор книги: Роберт Харрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Не замедляя темпа шагов, она добавила через плечо:

– У нас перемена планов. Мы возвращаемся на Мартас-Виньярд.

– Прямо сейчас? – прохрипел я, едва поспевая за ней. – Немного поздновато вроде?

Мы начали спускаться по лестнице.

– Адам настоял на срочном вылете. Мне с трудом удалось достать для нас самолет.

– Но почему именно сейчас?

– Не имею понятия. Что-то случилось. Если хотите, спросите его сами.

Лэнг был уже на последней ступеньке у выхода. Телохранители открыли двери, и его широкие плечи внезапно озарились галогенным заревом вспышек. Я услышал крики репортеров, щелканье фотоаппаратов и рев «Харли Дэвидсонов». Казалось, что перед нами раскрылись двери ада.

– Что мне нужно делать? – спросил я.

– Сядете в машину сопровождения. Наверняка Адам захочет поговорить с вами во время полета.

Заметив панику в моем взгляде, она покачала головой:

– Какой вы странный! У вас тут важные дела?

Мой ум метался в поисках выхода. Я не знал, что предпринять. Упасть в обморок? Сослаться на важное свидание? Ситуация напоминала западню. У меня не осталось никаких путей для бегства.

– Все происходит в такой спешке, – вяло ответил я.

– Это ерунда. Попали бы вы к нам, когда он был премьер-министром!

Мы вышли в смятение шума и света. Казалось, будто весь накал полемики, вызванный многолетней войной с террором, в краткий миг сошелся на одном человеке и раскалил его добела. Дверь удлиненного лимузина открылась. Лэнг остановился, быстро помахал рукой толпе, ревевшей за кордоном полиции, и скрылся в утробе машины. Амелия снова схватила меня за руку и повела ко второму лимузину.

– Быстрее! – крикнула она.

Мотоциклы уже отъезжали.

– Поймите, мы не сможем вас ждать, если вы задержитесь.

Она села в машину рядом с Лэнгом, а мне пришлось устроиться во втором лимузине вместе с секретаршами. Они весело разместились на боковых креслах, оставив для меня все заднее сиденье. Сотрудник из спецслужбы занял место спереди, рядом с водителем. Затем кортеж тронулся в путь под аккомпанемент сирены одного из мотоциклов. Этот звук напоминал мне свисток маленького буксира, эскортировавшего в море огромный лайнер.

* * *

При других обстоятельствах я получил бы удовольствие от такой поездки. Широкий проход позволял мне вытянуть ноги. «Харли Дэвидсоны» скользили мимо нас, оттесняя транспорт. За тонированными стеклами мелькали бледные лица прохожих: они поворачивались следом за нами и провожали нас взглядами. Все сливалось в едином ритме: шум сирен, мигавшие маяки полицейских машин, скорость, власть. С такой помпой перемещались только две категории людей – мировые лидеры и захваченные террористы.

Я тайком нащупал в кармане новый мобильный телефон. Но нужно ли было сообщать Райкарту о том, что случилось? Наверное, не стоило. Мне не хотелось звонить ему в присутствии свидетелей. Я чувствовал себя ужасно неловко. Моя вина не поддавалась описанию. Осознав, что предательство нуждается в уединении, я сдался на волю событий.

Мы, словно боги, пронеслись по 59–й стрит. Элис и Люси хихикали от возбуждения. Путь до Ла Гвардии занял всего лишь несколько минут. Кортеж проехал мимо строений терминала, через открытые металлические ворота и остановился на площадке, где заправлялся топливом красивый частный реактивный самолет. Он принадлежал Хэллингтонский группе. Я узнал его по темно-синему корпоративному логотипу, нарисованному на высоком хвосте: земля с опоясавшим ее кольцом – прямо как колечко доверия от фирмы «Колгейт». Лэнг вышел из лимузина, прошел через проем мобильного металлодетектора и, не оглядываясь назад, поднялся по ступеням в салон «Гольфстрима». Его сопровождал телохранитель.

Выбираясь из машины, я почувствовал себя артритным стариком. Страх лишил меня былой подвижности. С огромным трудом я подошел к ступеням трапа, где стояла Амелия. Вечерний воздух содрогался от гула заходивших на посадку реактивных самолетов. Я видел, как пять или шесть их кружили над водой, отмеченные всполохами света в темноте.

– Вот так поездка! – с восторгом произнес я, притворяясь веселым и расслабленным. – Это всегда похоже на американские горки?

– Они хотели показать ему, что уважают и любят его, – ответила Амелия. – И без сомнения, им хотелось продемонстрировать остальному миру, как хорошо они могут обходиться с друзьями. Pour encourager les autres [53]53
  Чтобы поощрить других (франц.).


[Закрыть].

Люди из службы безопасности проверяли металлодетекторами багаж. Я добавил к общей куче свой чемодан на колесиках.

– Адам сказал, что срочно должен вернуться к Рут, – продолжила Амелия.

Она с тоской осматривала самолет. Иллюминаторы «Гольфстрима» были больше, чем у обычных лайнеров. В заднем оконном проеме появился профиль Лэнга.

– У них намечается серьезный разговор.

Ее голос показался мне озадаченным. Она как будто говорила сама с собой, не обращая на меня никакого внимания. Возможно, по пути в аэропорт у нее с Лэнгом произошла не менее серьезная беседа. Один из охранников попросил меня открыть чемодан. Я, затаив дыхание, дернул «молнию». Мужчина поднял рукопись и покопался в вещах, лежавших под ней. К счастью, Амелия была настолько занята своими мыслями, что не заметила этого.

– Странный поворот событий, – сказала она. – Особенно если учесть, как хорошо шли дела в Вашингтоне.

Ее взгляд переместился на огни взлетно-посадочной полосы.

– Вашу сумку, – сказал служащий.

Я передал ее ему. Парень вытащил пакет с фотографиями, и я на миг подумал, что он откроет его. Но служащий заинтересовался моим ноутбуком. Чтобы скрыть тревогу, я продолжил разговор с Амелией:

– Возможно, он услышал какие-то новости из Гааги?

– Нет. Это возвращение на остров не имеет никакого отношения к суду. Иначе он рассказал бы мне подробности.

– Хорошо, – сказал охранник. – Вы можете подняться на борт.

Когда я двинулся вперед, чтобы пройти через сканер, Амелия придержала меня за рукав.

– Пока не подходите к Адаму, – предупредила она. – Он не в настроении. Если ему захочется поговорить с вами, я подведу вас к нему.

Кивнув, я поднялся по трапу.

Лэнг сидел в кресле в самом хвосте. Он сжимал рукой подбородок и смотрел в иллюминатор. (Позже я узнал, что люди из службы безопасности всегда советовали ему сидеть в последнем ряду, так как это предполагало, что никто другой не сможет оказаться за его спиной.) Салон был рассчитан на десять пассажиров: по два места на диванах, расположенных вдоль фюзеляжа; остальные шесть мест приходились на большие кресла, обращенные друг к другу парами. Их разделяли складные столики. Обстановка выглядела под стать вестибюлю «Уолдорфа»: золотые светильники, полированное ореховое дерево и мягкая кожаная мебель кремового цвета. Я устроился на софе. Напротив меня сидел телохранитель Лэнга. Стюард в белом костюме стоял слегка согнувшись перед экс-премьером. Я не видел, какой напиток он предлагал ему. Но до меня донеслось знакомое звучание. Вашим любимым звуком может быть трель соловья в летний погожий вечер или удары колокола на деревенской церкви. Моим же является звон кубиков льда в стеклянном бокале. Тут я знаток, и мне стало ясно, что Лэнг отказался от чая в пользу неразбавленного виски.

Стюард заметил, что я смотрю на него, и, подойдя ко мне, спросил:

– Могу я предложить вам что-нибудь, сэр?

– Спасибо. Да, конечно, можете. Принесите мне то же самое, что и мистеру Лэнгу.

Я был не прав. Мне досталось бренди.

К тому времени, когда люк самолета закрылся, на борту находилось двенадцать человек: три члена экипажа (пилот, второй пилот и стюард) плюс девять пассажиров – две секретарши, четыре телохранителя, Амелия, Адам Лэнг и ваш покорный слуга. Повернувшись спиной к кабине, я время от времени поглядывал на моего клиента. Амелия устроилась в кресле напротив него. Когда двигатели завыли, мне захотелось вскочить на ноги и броситься к выходу. Я с самого начала знал, что этот рейс окажется проклятым. «Гольфстрим» слегка задрожал, и здание терминала начало медленно удаляться. Я видел, как Амелия выразительно взмахивала руками, как будто что-то объясняла. Но Лэнг продолжал смотреть на летное поле. Кто-то прикоснулся к моей руке.

– Знаете, сколько стоит такой самолет?

Это был парень из спецслужб, с которым мы ехали в одной машине. Он сидел через проход от меня.

– Не знаю.

– Попробуйте догадаться.

– Я не имею понятия.

– Ну, давайте, попытайтесь отгадать.

Я пожал плечами:

– Десять миллионов долларов?

–  Сорокмиллионов долларов!

Он триумфально усмехнулся, словно знание цены каким-то образом предполагало и его участие в сделке.

– У Хэллингтона пятьтаких самолетов.

– Интересно, для чего они их используют?

– Сдают в аренду, когда они им не нужны.

– Да, верно. Я слышал об этом.

Шум двигателей достиг апогея, и мы начали разбег по взлетной полосе. Я представил себе подозреваемых террористов, туго связанных липкой лентой, скованных наручниками и в мешках на головах. Они корчились на роскошных кожаных креслах, пока самолет взлетал с какой-то запыленной полосы близ афганской границы, направляясь к сосновым лесам восточной Польши. «Гольфстрим» оторвался от земли и начал набор высоты. Через край бокала я восхищенно наблюдал, как огни Манхэттена расползались в стороны, заполняя собой иллюминатор. Затем они накренились, скользнули в сторону и тускло замигали в темноте, когда самолет вошел в слой низких облаков. Какое-то время казалось, что мы застряли в пустоте, что металлический корпус самолета был слишком хрупким для огромного пространства. Но вскоре дымка исчезла, и мы оказались в объятиях яркой ночи. Под нами плыли облака – такие же массивные и прочные на вид, как горные вершины. Появившаяся луна освещала их долины, ледники и лощины.

Чуть позже, когда самолет выровнялся, Амелия встала и подошла ко мне. Ее бедра соблазнительно покачивались в такт движениям «Гольфстрима».

– Все нормально, – сказала она. – Адам может дать вам очередное интервью. Но только полегче с ним, ладно? Эти последние два дня были чертовски трудными.

И для него, и для меня, подумалось мне.

– Все будет сделано в лучшем виде, – ответил я и, подцепив наплечную сумку, лежавшую рядом на софе, прошел мимо нее по проходу.

Амелия снова ухватила меня за рукав.

– У вас мало времени, – предупредила она. – Это не рейс, а небольшой прыжок. Мы можем пойти на посадку в любую минуту.

* * *

Рейс действительно оказался краткосрочным. Я позже навел справки. Между Нью-Йорком и Мартас-Виньярдом всего двести шестьдесят миль, а крейсерская скорость «Гольфстрима Джи–450» составляла пятьсот сорок восемь миль в час. Сопоставление этих двух фактов объясняет, почему запись беседы с Лэнгом заняла только одиннадцать минут. Наверное, мы уже начали спускаться, когда я подошел к нему.

Лэнг сидел с закрытыми глазами, держа бокал в расслабленной руке. Сняв куртку, галстук и туфли, он развалился в кресле, словно морская звезда, брошенная кем-то на сиденье. Поначалу я подумал, что он спал, но влажный блеск между веками выдал его. Глаза Лэнга были прищурены до щелочек. Он наблюдал за мной. Сделав вялый жест рукой, Адам указал мне на свободное кресло.

– Привет, парень. Присаживайтесь.

Он открыл глаза, зевнул и прижал ко рту тыльную сторону ладони.

– Извините.

– Здравствуйте, Адам.

Я сел, поставил сумку на колени и, пошарив в ней руками, вытащил блокнот, диктофон и запасной диск. Не этого ли хотел от меня Райкарт? Запись беседы. Нервозность делала меня неловким. Если бы Лэнг приподнял даже бровь, я убрал бы диктофон обратно. Но он не возражал. Экс-премьер слишком часто проходил через этот ритуал во время официальных визитов: какой-то репортер возникал перед ним на несколько минут и брал эксклюзивное интервью; предварительная и нервозная проверка диктофона; иллюзия неформальной беседы, пока Лэнг допивал напиток. Голос на записи демонстрировал степень его нервного истощения.

– Как идут дела? – спросил он.

– Идут. Мы продвигаемся вперед.

Позже мне было стыдно и смешно прослушивать запись на диске. От тревоги регистр моего голоса звучал так высоко, как будто я вдохнул в свои легкие гелий.

– Нашли что-нибудь интересное?

Я заметил в его глазах подозрительный блеск. Что это было? Презрение? Веселье? Я чувствовал, что он играет со мной.

– Да, кое-что нашел. Как прошла поездка в Вашингтон?

– Вашингтон был великолепен. Действительно, великолепен!

На записи в этот момент послышался шелестящий шум кожаной обивки. Он слегка выпрямился и приподнял голову, собираясь произнести последнюю речь перед тем, как театр закроется на ночь.

– Я везде получил поддержку – не только на Холме, как вы, конечно, видели, но и от вице-президента. И даже от государственного секретаря. Они собираются оказать мне любую помощь, какая только понадобится.

– В итоге вы можете поселиться в Америке?

– Да. Если ситуация пойдет по худшему сценарию, они предложат мне убежище. Возможно, я получу какой-нибудь официальный пост, если он не будет связан с зарубежными турне. Но вряд ли до этого дойдет. Наши американские коллеги собираются опровергнуть обвинения, выдвинутые Гаагским судом.

– Неужели?

Лэнг кивнул.

– Какие-то доказательства?

– Верно.

Я не имел понятия, о чем он говорил.

– Ваша штука работает? – спросил он.

На записи был слышен глухой щелчок. Это я поднял диктофон.

– Да, все нормально. Вы не возражаете?

Я с новым стуком положил устройство на место.

– Не возражаю, – ответил Лэнг. – Наоборот, я хотел убедиться, что вы записываете наш разговор. Мне кажется, что мы сможем использовать его в моей книге. Очень важная информация, которую я даю эксклюзивно для мемуаров. Она увеличит тиражи издания в несколько раз.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он склонился вперед.

– Вашингтон готов дать клятвенные заверения, что ни одно официальное лицо Великобритании не участвовало в аресте той четверки пакистанских террористов.

– Не участвовало? Правда? Это правда?

Сейчас, прослушивая в записи свое поддакивание, я морщусь каждый раз, когда слышу лесть в моем голосе. Раболепный придворный. Заискивающий призрак.

– Да уж поверьте на слово! Сам директор ЦРУ даст показания в Гаагском суде и под присягой сообщит, что это была чисто американская операция под прикрытием. Если его показаний окажется мало, он предъявит кадровых офицеров, выполнявших данную миссию, и они подтвердят информацию перед объективами видеокамер.

Лэнг откинулся на спинку кресла и сделал глоток из бокала.

– Пусть Райкарт придумывает что-то новое. Как теперь он будет обвинять меня в военном преступлении?

– Но меморандум, подписанный вами…

– Он настоящий, – пожав плечами, согласился Лэнг. – Я не буду отрицать, что настаивал на использовании наших десантных сил. И британское правительство подтвердит, что наши военные спецгруппы находились в Пешаваре во время операции «Буря». Мы даже можем согласиться с тем, что наша разведка следила за теми людьми до их ареста. Но нет никаких доказательств, что английские спецслужбы работали на ЦРУ.

Лэнг улыбнулся мне.

– А они работали?

– Нет доказательств, что мы передавали данные разведки каким-либо агентам из Америки.

– Если даже мы передавали такие данные, то это могла быть обычная помощь или содействие….

– Нет доказательств, что мы передавали данные разведки для сотрудников ЦРУ.

Лэнг по-прежнему сохранял улыбку. Однако его брови напряженно изогнулись. Он напоминал мне тенора, который держал ноту в трудной части арии.

– Тогда как эти данные попали к ним?

– Не знаю. Но только не через официальные каналы. Уверяю вас. И уж точно не через меня.

В разговоре наступила пауза. Его улыбка угасла.

– И как вам такая новость? – спросил он.

– Звучит немного… – Я попытался найти какую-то дипломатическую форму неодобрения. – …путано.

– Говорите яснее, – потребовал он.

Мой ответ на записи действительно казался таким увертливым, таким потным от нервозной двусмысленности, что просто удивительно, как Лэнг не рассмеялся вслух.

– Вы сами признались, что хотели взять их с помощью ребят из САС. Конечно, по вполне понятным причинам… И хотя они не проводили арест сами, министерство обороны, как я понимаю, не может отрицатьсвоего участия в данной операции… Пусть даже наши парни оставили машину за соседним углом. То есть, говоря начистоту, именно британская разведка дала ЦРУ ориентировку, где следовало искать тех людей. И когда их начали пытать, вы не осудили этого…

Я едва успел вставить последнюю фразу. Лэнг продолжил излагать свою «важную информацию». Его тон стал холодным как лед.

– Сид Кролл очень обрадовался этим заверениям ЦРУ. Он считает, что прокурор закроет дело.

– Ну, если Сид так говорит…

– Ладно, к черту все это, – внезапно сказал Лэнг.

Он ударил кулаком по краю стола. Звук на записи походил на взрыв снаряда. Телохранитель, дремавший на софе, резко вскинул голову вверх.

– Мне не жаль, что случилось с теми четырьмя террористами. Если бы мы полагались только на пакистанские власти, то вообще не получили бы их. Нам требовалось арестовать этих ублюдков, пока имелся шанс. И если бы мы проворонили их, они ушли бы в подполье. А значит, мы ничего не узнали бы о том, когда и где они собирались убивать наших сограждан.

– Вам действительно не жалко их?

– Нисколько.

– Даже после того, как один из них умер во время допроса?

– Ах, этот, – отмахнувшись, ответил Лэнг. – У него был сердечный приступ. Какая-то невыявленная проблема с сердцем. Он мог умереть в любое время. Он мог погибнуть, просто поднявшись однажды с постели.

Я промолчал, притворившись, что записываю его слова.

– Послушайте, – сказал Лэнг, – я не одобряю пыток. Но позвольте мне высказать вам свое мнение. Во-первых, пытки дали нам реальный результат. Я видел данные. Во-вторых, наличие власти позволяет вам уравновешивать зло. И теперь подумайте сами. Неужели две минуты страданий нескольких человек сравнимы со смертью многих? Смертью тысяч людей? В-третьих, не пытайтесь убедить меня в том, что пытки во время борьбы с террором стали чем-то уникальным в истории. Они применялись в любой войне. Единственная разница заключается в том, что в прошлом не было продажной прессы, которая повсюду трезвонила о правах несчастных убийц.

– Люди, арестованные в Пакистане, заявляли о своей невиновности, – заметил я.

– Конечно, заявляли! А что им было еще говорить?

Лэнг внимательно посмотрел мне в глаза, как будто впервые по-настоящему увидел меня.

– Я начинаю думать, что вы слишком наивны для этой работы.

Не сумев сдержаться, я язвительно спросил:

– В отличие от Макэры?

– О, Майк!

Лэнг засмеялся и покачал головой:

– Он тоже был наивным, но в другом.

Самолет начал быстро снижаться. Луна и звезды исчезли. Мы снова вошли в слой облаков. Почувствовав давление в ушах, я сжал пальцами нос и сделал несколько сухих глотков. Амелия, пройдя по проходу, приблизилась к нам.

– Все нормально? – спросила она.

Ее лицо выглядело озабоченным. Наверное, она заметила вспышку гнева своего кумира – во всяком случае, его удар кулаком по столешнице донесся до каждого из пассажиров.

– Мы работаем над моими мемуарами, – ответил Лэнг. – Я рассказал ему об операции «Буря».

– Вы записали этот разговор? – спросила Амелия.

– А разве нельзя? – поинтересовался я.

– Нам следует соблюдать осторожность, – сказала она Лэнгу. – Не забывай о том, что говорил Сид Кролл.

– Запись является вашей собственностью, – напомнил я.

– Ее могут затребовать в суде.

– Перестань относиться ко мне, как к ребенку! – рявкнул Лэнг. – И заруби себе на носу, моя милая. Я всегда говорю только то, что хочу сказать.

Глаза Амелия расширились от обиды, но она тут же опустила голову и отошла к софе.

– Ох уж эти женщины! – проворчал Лэнг.

Он сделал еще один глоток из бокала. Лед растаял, но цвет напитка остался темным. Лэнг явно заказал себе неразбавленный бренди. И тут до меня дошло, что бывший премьер-министр слегка опьянел. Я должен был воспользоваться этим моментом.

– Извините за вопрос, – сказал я. – В чем именно был наивным Майк Макэра?

– Не забивайте себе голову всякой ерундой, – ответил Лэнг.

Опустив подбородок на грудь, он задумчиво нянчил в руках свой бокал. Внезапно его голова снова дернулась вверх.

– А возьмите, например, всю эту чушь о гражданских свободах. Знаете, что я сделал бы, если бы снова оказался у власти? Я сказал бы народу: ладно, давайте создадим в аэропортах два вида терминалов. Слева вы увидите очереди на рейсы, где мы не будем проводить проверку пассажиров – никаких металлодетекторов и биометрических данных; никаких нарушений драгоценных гражданских свобод. Там не будут использовать разведывательных данных, полученных у террористов под пытками. Справа вас будут ждать очереди на рейсы, где мы сделаем все возможное для безопасности пассажиров. Пусть люди сами принимают решение, на каких самолетах им летать. Правда, великолепно? А затем мы сядем и посмотрим, в какие очереди встанут Райкарты этого мира! В какие части аэропортов они поведут своих детей, если мы на самом делеуберем систему безопасности полетов!

– Майк тоже настаивал на гражданских свободах?

– Вначале он был вполне нормальным. Но, к сожалению, идеализм у Майка обнаружился в зрелом возрасте. Как раз во время нашей последней беседы я сказал ему: «Майк, если сам Иисус Христос не решил всех проблем нашего мира, когда жил среди нас – а ведь Он был божьим сыном! – то разве можно ожидать, что я разберусь с ними за какие-то десять лет?

– Это правда, что вы поссорились с ним? Прямо перед его смертью?

– Майк предъявил мне несколько безумных обвинений. Я не мог оставить их без внимания.

– А можно спросить, какими были эти обвинения?

Я представил себе, как Райкарт и гаагский обвинитель выпрямились бы в своих креслах, если бы они прослушивали эту запись. Мне снова пришлось сглотнуть. Мой голос звучал приглушенно, как будто я бубнил слова во сне или говорил на большом расстоянии. На записи последовавшая пауза была довольно короткой, но в тот момент она показалась мне почти бесконечной. Тон Лэнга, когда он заговорил, был смертоносно язвительным:

– Я не склонен повторять такие бредни.

– Они каким-то образом были связаны с ЦРУ?

– Ну, конечно, вы уже все знаете, – со злостью сказал Лэнг. – Иначе зачем вам понадобилось бы встречаться с Полом Эмметом?

На этот раз пауза на записи была такой же длинной, как и в моей памяти.

Оглушив меня своей догадкой, Лэнг посмотрел в окно и отхлебнул из бокала. Внизу под нами появились несколько изолированных огоньков. Наверное, это были корабли. Взглянув на Адама, я понял, что годы оставили на нем свой отпечаток. Усталые морщинки собрались вокруг глаз, под челюстью отвисла кожа. Хотя, возможно, виной тому был не возраст, а нервное истощение. Я сомневался, что с тех пор, как Майк бросил ему вызов, Адам мог спокойно спать по ночам. А с того времени прошли уже недели. Когда Лэнг снова повернулся ко мне, гнев исчез с его лица. Осталась лишь огромная усталость.

– Я хочу, чтобы вы поняли меня, – сказал он с нотками просьбы. – Все мои поступки на постах партийного лидера и премьер-министра – повторяю, все мои поступки – совершались по глубокому убеждению в их необходимости.

Я промямлил в ответ что-то невразумительное. Мое состояние приближалось к ступору.

– Эммет сказал, что вы показывали ему какие-то фотографии. Это верно? Могу я на них посмотреть?

Мои руки слегка тряслись, когда я, вытащив пакет из сумки, подтолкнул ему через стол пачку черно-белых снимков. Он быстро пролистал первые четыре фотографии и остановился на пятой – той, на которой они с Эмметом стояли на сцене. Вернувшись к началу, Лэнг начал просматривать снимки заново, задерживаясь над каждым из них. Не отрывая глаз от фотографий, он тихо спросил:

– Где вы достали их?

– Макэра заказал эти снимки в архиве. Я нашел их в его комнате.

Второй пилот включил интерком и попросил нас пристегнуть ремни.

– Странно, – прошептал Лэнг. – Странно, что все мы с возрастом меняемся, но в то же время остаемся прежними. Майк ничего не говорил мне о фотографиях. Будь проклят этот чертов архив!

Разглядывая снимок с пикником на речном берегу, он мечтательно прищурился. Я заметил, что его взгляд был прикован не к Эммету, а к девушкам.

– Я помню ее, – сказал он, тыкнув пальцем в снимок. – И ее. Она написала мне однажды, когда я был премьер-министром. Рут это не понравилось. О боже!

Лэнг провел рукой по лицу.

– Рут!

На миг я подумал, он был готов разрыдаться. Но когда Лэнг снова посмотрел на меня, его глаза были сухими.

– Что вы намерены делать дальше? Как проведенное вами расследование повлияет на вашу работу?

В иллюминаторе появились узоры огней. Я видел фары машин на дороге.

– Клиент всегда имеет последнее слово в вопросах выбора того материала, который должен остаться в его книге, – сказал я. – Обычно так всегда происходит. Но в данном случае, учитывая те подозрительные обстоятельства…

На записи мой голос был заглушён громким шелестом, когда Лэнг склонился вперед и схватил меня за предплечье.

– Если вы имеете в виду Майка, то позвольте мне сказать, что я был жутко напуган его гибелью.

Он буквально буравил меня взглядом, стараясь изо всех оставшихся сил убедить меня в своей искренности. И я должен признать, что, несмотря на все возникшие сомнения, это ему удалось. Я и сейчас уверен, что он говорил мне правду.

– Если остальные мои слова кажутся вам ложью, то хотя бы в это поверьте. Я не виновен в смерти Майка, и та картина в морге останется в моей памяти до последнего дня. Я убежден, что его гибель была несчастным случаем. Ну, ладно, предположим на миг ради спора, что она была не случайной.

Его пальцы еще сильнее сжали мою руку.

– А о чем он думал, когда поехал в Бостон к Эммету? Майк крутился в политике достаточно долго и должен был знать, как опасно совершать такие поступки – особенно когда ставки настолько высоки. В любом случае, он сам убил себя. Типичное самоубийство.

– Вот это меня и тревожит, – сказал я.

– Но вы же не думаете, что вас ожидает подобная участь? – спросил Лэнг.

– Такая мысль иногда приходила мне в голову.

– Ничего не бойтесь! Я могу гарантировать вашу безопасность.

Наверное, мой скептицизм был слишком очевидным.

– Да бросьте, парень! – возмутился он, опять вцепившись пальцами в мое плечо. – С нами в самолете находятся четверо полицейских. Кем, по-вашему, мы являемся?

– Хороший вопрос, – ответил я. – Кем вы являетесь?

Мы пролетели над макушками деревьев. Посадочные огни «Гольфстрима» запульсировали на темных волнах леса. Я попытался убрать его руку.

– Прошу прощения.

Лэнг неохотно выпустил меня, и я пристегнул ремень. Он сделал то же самое. Экс-премьер посмотрел в окно и, увидев аэропорт, вновь повернулся ко мне. Когда мы грациозно опустились на посадочную полосу, он испуганно спросил:

– Вы уже говорили об этом с кем-нибудь?

Я почувствовал, что мои щеки стали алыми.

– Нет.

– Вы говорили.

– Нет, не говорил.

На записи мой голос звучал немощно, как у ребенка, пойманного на месте преступления. Лэнг снова склонился вперед.

– С кем вы говорили?

Взглянув на темный лес за периметром аэропорта, где можно было спрятать не только мой труп, но и все что угодно, я решил использовать свой последний страховочный полис.

– С Ричардом Райкартом.

Наверное, это был разительный удар для Лэнга. Возможно, он понял, что всем его надеждам пришел конец. В тот момент он напоминал мне неподвижное здание, некогда величественное, но позже ставшее непригодным для использования – еще мгновение, и взрывчатка взорвется; на несколько секунд фасад сохранит свои очертания, а затем медленно рухнет вниз. Таким мне и запомнился Лэнг. Он наградил меня долгим взглядом и молча откинулся на спинку кресла.

Самолет остановился перед зданием аэровокзала. Рев двигателей смолк.

* * *

Именно тогда – впервые за долгое время – я сделал наконец что-то умное. Пока Лэнг сидел, размышляя о крахе карьеры, и пока Амелия пробиралась к нам по проходу, чтобы объявить об окончании интервью, я додумался вытащить записанный диск. Сунув его в карман куртки, я вставил в диктофон чистую «болванку». Лэнг был настолько ошеломлен, что ничего не заметил, а Амелия проявляла интерес только к выпившему боссу.

– Ну, все, – твердо сказала она. – Достаточно бесед на этот вечер.

Она забрала пустой бокал из покорной руки Лэнга и передала его стюарду.

– Нам нужно возвращаться домой, Адам. Рут ждет тебя у ворот.

Амелия присела перед ним и расстегнула пояс безопасности. Затем, поднявшись во весь рост, она сняла со спинки кресла его куртку. Приглашая Лэнга одеться, она вытянула куртку перед собой и слегка встряхнула ее, напомнив мне отважного матадора с красной накидкой. Но, несмотря на решительные действия, в ее голосе чувствовалась огромная нежность.

– Адам? Прошу тебя, вставай.

Он подчинился и, словно в трансе, поднялся на ноги, по-прежнему бессмысленно рассматривая дверь пилотской кабины. Амелия вставила его руки в рукава куртки и, обернувшись ко мне через плечо, сердито спросила со своей традиционной точной дикцией:

– А вы какого хрена тут расселись?

Это был хороший вопрос. Какого хрена я тут делал? Люк самолета открылся, и трое парней из спецслужб спустились по трапу. По салону пронесся порыв холодного воздуха. Лэнг зашагал к выходу, едва не наступая на пятки четвертого телохранителя. Амелия шагала следом за ним. Я быстро уложил диктофон и пакет с фотографиями в наплечную сумку и тоже направился к люку. Из кабины вышел пилот. Наверное, он хотел попрощаться со знаменитым пассажиром. Я увидел, как Лэнг приободрился, поднял плечи и двинулся навстречу к нему, протягивая руку.

– Полет, как обычно, был великолепным, – невнятно произнес экс-премьер. – Вы моя любимая авиакомпания.

Он пожал ладонь командиру экипажа, затем, заглянув в кабину, поблагодарил второго пилота и стюарда.

– Спасибо вам. Большое спасибо.

Когда Лэнг повернулся к нам, на его лице все еще сияла профессиональная улыбка. Но она быстро исчезла, и он снова стал походить на побитого пса. Его телохранитель уже спускался вниз по трапу. В салоне остались только Лэнг, Амелия, я и две секретарши. Мы ожидали своей очереди на выход из самолета. Стоя перед иллюминатором, я увидел за освещенной стеклянной стеной аэровокзала невысокую фигуру Рут. Она находилась слишком далеко, и я не мог судить о выражении ее лица.

Лэнг повернулся к Амелии и тихо спросил:

– Ты не могла бы задержаться здесь на пару минут?

Затем он обратился ко мне:

– И вы тоже. Мне нужно поговорить с женой наедине.

– Ты в порядке, Адам? – спросила Амелия.

Она работала с ним долгое время и, я полагаю, любила его слишком сильно, чтобы не заметить перемену настроения. Она тоже предчувствовала беду и понимала, что эта ситуация вела к каким-то ужасным последствиям.

– Все просто чудесно, – ответил Лэнг.