Текст книги "Бокал звезд"

Автор книги: Роберт Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Ник, я так надеялась… я молилась, чтобы ты вернулся!

– Ты была с ним, когда… когда он…

Она кивнула:

– Сидел у меня в ногах, а когда ты сказал «милая», вдруг пропал. Сначала я не поняла, что случилось. Кто же мог подумать, что он узнает тебя в передаче? А потом, через несколько минут, он появился на экране, и… и я поняла.

– Я похоронил его в открытом космосе – там, среди звезд. Его место там, он сам был звездой.

– Пройдем в гостиную, Ник. Хочу что-то показать.

В коридоре Хейз спросил:

– А что корабль? Уже продала?

– Нет, он все еще в Больших песках… Мама с папой недавно легли спать… разбудить их, чтобы повидались с тобой?

– Не надо… Я тут задержусь… если ты согласна меня терпеть.

В гостиной Мойра опустилась на колени перед маленькой корзинкой у камина. Хейз опустился рядом.

Сначала он увидел крошечные оборвыши-уши, затем тельце цвета утреннего тумана и хвостик с белой кисточкой на конце. Его изумленный взгляд отразился в паре золотистых раскосых глаз, а над ними во лбу сияла белая звездочка.

– Тряпка! – ахнул он.

– Я же говорила, они гермафродиты. Он… она родила его за неделю до смерти.

Хейз дотронулся до лохматого тряпичного уха.

– Ну и ну… Подумать только!

Он поднялся на ноги, подал руку Мойре и глянул через ее плечо на каминную полку, где стояла платиновая статуэтка Мориса Эванса. Ну да, Мойра ее продала, как и обещала. Продала себе самой.

Хейз заглянул ей в глаза. Будь он способен на любовь, давно б уже влюбился в нее.

Теперь способен.

– Мы начнем все заново, Мойра… если, конечно, ты окажешь мне честь и станешь моей примой. Снова загрузим корабль и отправимся туда, где еще не бывали. На Вьюнки и на Дальнюю Даль, и на Рудную Залежь…

– На Луговой цветок и Золотую Лихорадку, и на Фронтир…

– А когда облетим их все, вернемся на Чернозем…

– И оттуда снова отправимся на Златозернышко…

– И на Гесем…

– И на Пашню-в-Небе…

Прижав к себе, он стал осыпать ее поцелуями. Пускай в Старом Нью-Йорке стоит лето. В Старом Нью-Йорке всегда лето. Зато на Марсе в Новой Северной Дакоте – весна.

ВЗРОСЛЫЕ ПОКИНУТ ДОМ

Есть вещи, которые мы не можем забыть, есть – которые не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Заканчивался сентябрь того последнего года. Мэри Эллен приехала в город, чтобы забрать меня после работы. Она остановилась на углу Мейн и Сентрал. Я уже ждал и сел в машину. Лори стояла на переднем сиденье, ее голубые глаза сверкали радостью открытия.

– Папа, я умею читать! – закричала она, едва увидев меня. – Я теперь умею читать, папочка!

Я щелкнул ее по курносому носу, но она не обратила на это внимания. Маленький красный букварь у нее руках был открыт на странице, где на ярко раскрашенной картинке мальчик качал на качелях девочку, а ниже – несколько фраз, напечатанных большими четкими буквами.

– Послушай, папа, послушай! Джейн – девочка. Джон – мальчик. Я вижу Джейн. Я вижу Джона.

– Как тебе наша маленькая Эдна Сент-Винсент Миллей? – спросила с улыбкой Мэри Эллен, следя за красным глазком светофора.

– Она просто чудо!

Загорелся зеленый, и мы поехали вверх по склону холма, где вдоль тридцатой трассы раскинулся маленький городок. Как я уже сказал, сентябрь заканчивался, холмы и поля немного поблекли, но еще хранили летнюю зелень, а небо было бледно-голубым. Домики сияли белизной, а лиловые тени вязов и кленов причудливо переплетались на аккуратно подстриженных лужайках.

Мимо, поднимая клубы пыли, продребезжал пустой грузовичок.

– О, посмотрите на Джейн. О, посмотрите на Джона.

– Лори, теперь ты сможешь почитать мне «Зимой и летом», – сказал я.

Она подняла голову от книжки. Не могу забыть ее глаза. Словно глубокие голубые озера, впервые отразившие солнечный свет.

– Конечно, папочка, я тебе почитаю.

Мэри Эллен свернула с шоссе на дорогу, ведущую к нашему дому.

– Дорогой, а Стивенсон не слишком сложен для нее?

– Нет, мама, – заявила Лори. – Ты не поднимаешь. Я уже умею читать!

– Но ведь ты же ей поможешь с трудными местами, да, Мэри Эл? – спросил я и поинтересовался: – А что у нас сегодня на ужин?

– Ростбиф. Ждет в духовке.

Мэри Эл свернула на подъездную дорожку и остановилась у куста форсайтии. Наш дом стоял на холме, и отсюда вся трасса была как на ладони. Машины сновали по ней туда-сюда, словно хлопотливые металлические жучки. За трассой раскинулось живописное озеро. В ясные дни можно было даже разглядеть Канаду. Но тот день выдался пасмурный, и молочная синева озера сливалась с туманной голубизной неба. Листья кленов во дворе шелестели под порывами ветра.

Я вытащил вечернюю газету из почтового ящика у ворот, поднялся на веранду и устроился на качелях. Лори была уже там, открытый букварь лежал у нее на коленях.

Мы тихо покачивались взад-вперед.

– Я вижу Джейн, – читала Лори. – Я вижу Джона.

Ветер шевелил страницы газеты, заголовки плыли перед глазами. Опять все про бомбу, а ниже та же зловещая история о мегатоннах и возможных мегажертвах. Вскоре газета выскользнула из моих рук, и я сидел, слушая чтение Лори, шорох ветра и звяканье столовых приборов, которые Мэри Эллен раскладывала на обеденном столе.

Мне до сих пор все еще слышится радостный звон посуды, легкий шорох ветра и – яснее всего – нежный детский голосок Лори, повторяющий: «Джейн – девочка. Джон – мальчик, Я вижу Джейн. Я вижу Джона…»

Мальчик, девочка и бомба. А потом Мэри Эллен позвала нас ужинать.

Больше всего мне запомнилось, как на исходе дня мы втроем сидели на качелях. Лори устроилась посередине, на коленях у нее лежал «Детский цветник стихов» Стивенсона, открытый на стихотворении «Зимой и летом»[17]17
  Р. Л. Стивенсон «Зимой и летом». (Пер. О.Румера).


[Закрыть].

– Зимой еще не бре…

– Брезжит, – подсказала Мэри Эллен.

– Зимой еще не брезжит свет…

А я… уже умыт, одет…

Напротив, летом спать меня…

Всегда кладут при свете дня.

– Лори отлично читает, правда, дорогой?

– Средь бела дня я спать иду,

А птицы пр…

– Прыгают…

– А птицы прыгают в саду.

И взр… И взрослые, покинув дом…

– Гуляют…

– Гуляют под моим окном.

Как я уже сказал, есть вещи, которые мы не можем забыть, есть вещи, которые мы не хотим забыть, а есть некоторые, особенные, которые сочетают в себе и то, и другое.

Лори уже большая, но теперь она не умеет читать. А зачем? Ведь читать нечего. Когда-то давным-давно она что-то читала, но теперь, конечно, уже все забыла. Наверное, это даже к лучшему. В маленьком поселке, который мы построили в холмах, подальше от радиоактивных берегов озера, печатное слово никому не нужно. Здесь нужна только крепкая спина, чтобы с утра до ночи работать в поле.

Нам нечем заполнить долгие зимние вечера. Книги, наверное, могли бы помочь, но то будут старые книги. Они напомнят о прошлом, которое лучше не вспоминать, о жизни, в которую мы уже сами не верим, которая осталась только в воспоминаниях. Воспоминания приходят, когда мы сидим у очага, а снаружи в кромешной тьме рыдает и стонет ветер, разнося пепел сгоревших городов над бесплодной землей.

АЛЛИЛУЙЯ!

Его прозвали «Реактивный голландец», хотя ни голландцем, ни реактивным он не был. Неоземлянин, чей корабль, как и все межпланетные корабли в его эпоху, работал на хронодвигателе Ламара. А звали его Натаниэль Дрейк.

Легенда гласила, будто в каждом порту он искал некую женщину, чтобы в любви обрести искупление, однако создатели легенд склонны проводить параллели там, где их нет и в помине. Дрейк действительно искал ЕЕ – неуловимую и призрачную больше, чем он сам, но искупление надеялся обрести не в любви, а в ненависти.

Его история началась у орбитальных берегов Яго-Яго, вскоре после того, как «Суэцкий канал» дал первую «протечку». В те времена Сатрапия Сириуса переживала промышленный бум. Ее сферические торговые корабли бороздили межпланетные моря; грузовые суда чуть ли не ежедневно отчаливали из Суэцкого канала на ненасытные терранские ярмарки. Ее планеты процветали, народы не знали нужды и горя, политики погрязали в роскоши. Лишь одна из десяти экосфер не испытала на себе блага цивилизации. Планета Яго-Яго подверглась остракизму из-за опальных туземцев (пятый пункт параграфа В-81 Межзвездного кодекса) и не прельщала ни поэтов, ни мародеров.

Натаниэль Дрейк перевозил партию василькового шелка с Незабудки на Диор – иначе говоря, с Сириуса VIII на Сириус X. Между их орбитами располагался Сириус IX, он же Яго-Яго. Три планеты образовывали единое созвездие и, дабы не попасть под гравитацию Яго-Яго, Дрейк задал автопилоту своего одноместного корабля обходную траекторию, причем с запасом, не догадываясь, что тем самым нечаянно направил «Ночного скитальца» в пределы космоса, куда еще не ступала нога человека.

Когда гиперпространственная система «Суэцкого канала» обнаружила свою полную непригодность к межзвездным полетам, межпланетные астронавты безропотно покорились судьбе, а с одиночеством боролись тремя проверенными способами. Первыми в списке шли реалити-кадры с девушками, вторыми – стерео-комиксы, замыкал тройку беспохмельный джин. Натаниэль Дрейк не чурался невинного вуайеризма, но жажду предпочитал утолять, а не усугублять, поэтому в рейсах чаще всего прибегал к третьему средству – джину. Нынешний полет не стал исключением. Дрейк уже приканчивал пятую бутылку, как вдруг в кабину постучали.

Натаниэль был человек не робкого десятка и редко поддавался панике. Наполнив опустевший стакан, он поставил бутылку на штурманский столик и прислушался. Снаружи тихонько поскрипывала обшивка фюзеляжа, внизу, в приборном отсеке, ровно гудел гравитационный генератор – все, никаких посторонних звуков. Внезапно стук повторился.

Дрейк неспешно поднялся, взял с прикроватной полки ионный пистолет, положил на стол, сам сел рядом и крикнул:

– Войдите.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла девушка. Высокая и светлая. На тонком скуластом лице выделялись широко посаженные карие глаза – очень необычные, они словно смотрели вглубь и поверх одновременно. На незнакомке была серо-голубая блузка, такого же цвета юбка и кепи.

Церковь эмансипации славилась строгостью в одежде, но на сей раз, когда девушка, покачивая бедрами, двинулась к столу, вся строгость куда-то улетучилась. Приглядевшись, Дрейк быстро сообразил, в чем дело. Незваная гостья обладала поистине выдающимися формами – завернись она хоть в мешок, такие округлости не скроешь.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, незнакомка ничуть не смутилась. Однако ее шокировала внешность Дрейка. Видок и впрямь еще тот: обросший, капитанские бакенбарды и усы исчезли под густой косматой бородой, которая добавляла добрых два десятка лет к его тридцати двум.

– Наверное вы удивлены, – нарушила молчание гостья. Хрипловатый, но на удивление глубокий и проникновенный голос придавал словам непривычный резонанс.

Дрейк выудил второй стакан, плеснул туда джина и протянул девушке. Та, естественно, отказалась.

– Нет, благодарю.

Осушив стакан, Дрейк откинулся на стуле и стал ждать, попутно гадая, зачем и откуда взялась таинственная незнакомка. Ну откуда понятно – в грузовом отсеке для безбилетников места вдоволь, а портовые власти отродясь не брезговали взятками. А вот зачем – вопрос из другой оперы.

Ответ озвучила сама девушка.

– Пожалуйста, отвезите меня на Яго-Яго, – попросила она. – Я щедро заплачу. На пассажирском корабле лететь опасно – слишком много народу: вряд ли пилот станет рисковать, чтобы высадить меня на запрещенной планете. Только одиночка, такой, как вы. Вам все равно по пути, потеряете пару часов, зато никто не узнает.

– Яго-Яго! – Дрейк не верил своим ушам. – С какой стати тебе ехать на Яго-Яго?

– Полисирианцы готовятся узреть воскрешение главного святого. Мне тоже хочется посмотреть.

– Чушь! – отрезал Дрейк. – Покойник есть покойник, будь он хоть трижды святой или грешник.

На мгновение в карих глазах заплясали золотые искорки.

– Неужели, мистер Дрейк? Как тогда объяснить великий переход через реку Потомак?

– Тут и объяснять нечего, полный бред. Теперь по делу: даже если на Яго-Яго кто-то воскреснет, тебе-то откуда это знать?

– У нас свои источники. Межпланетное сарафанное радио, если хотите… Святой напророчил, что воскреснет через год, явит себя миру и сойдет к простому люду.

Чтобы выиграть время, Дрейк решил сменить тему.

– Как тебя зовут?

– Аннабель. Святая Аннабель Ли.

– А лет?

– Двадцать три. Умоляю, мистер Дрейк, отвезите меня на Яго-Яго.

– Ты сказала, можешь заплатить. Сколько?

Девушка отвернулась, порылась под блузкой и протянула Дрейку пояс, набитый банкнотами.

– Здесь две тысячи. Пересчитайте, если не верите.

Натаниэль помотал головой.

– Убери. Хоть двадцать две – я летной лицензией рисковать не буду.

– Но ведь никакого риска! Я не проболтаюсь, честное слово.

Дрейк окинул ее оценивающим взглядом.

– Расплатиться можно и по-другому, не обязательно деньгами.

Гостья и бровью не повела.

– По-другому я тоже согласна.

Было с чего онеметь! Церковь эмансипации не запрещала секс, но от малейшего намека девушки бросались врассыпную. Вспомнив соблазнительное покачивание бедер, Дрейк на миг под дался искушению, но быстро взял себя в руки.

– Нет, не годится. Летная лицензия – мой верный кусок хлеба, боюсь его потерять. – Натаниэль решительно поднялся. – С этой минуты вы арестованы, немедленно возвращайтесь в свои апартаменты – до конца рейса пробудете там.

Широко посаженные карие глаза на секунду потемнели, но золотые всполохи гнева разогнали тьму недоверия. Девушка рванулась за пистолетом на столике. Дрейк легко перехватил ее руку, выпихнул из каюты и поволок в грузовой отсек, расположенный по правому борту. Как и все отсеки на корабле, грузовой запирался шлюзовым замком. Втолкнув святую Аннабель внутрь, Дрейк наладил запорный механизм, чтобы тот открывался только снаружи, и уже собрался уходить, но Аннабель мертвой хваткой вцепилась в его запястье. В карих глазах сквозило отчаяние.

– Умоляю, отвезите меня на Яго-Яго.

Высвободившись, Дрейк шагнул в коридор и захлопнул шлюз.

Час спустя корабль попал в поле лямбда-кси. По крайней мере, Дрейку так показалось. Все, что случилось дальше с ним и со «Скитальцем», полностью совпадало с теоретическим описанием из третьего раздела девятой главы «Справочника пилота» – практического руководства, которое каждый астронавт должен был знать назубок. Переборки «замерцали», искусственную атмосферу «заволокло дымкой», палуба «потеряла плотность». Сам Дрейк почувствовал «болезненное покалывание в нервных окончаниях и головокружение». В следующий миг корабль вместе с капитаном стали прозрачными – «завершающий этап перед полным расщеплением».

Как гласил справочник, из поля лямбда-кси никто не выбирался живым, поэтому все сведения по данному вопросу весьма и весьма условны. Далее пилотов успокаивали, что лямбда-поля встречаются редко и опасность наткнуться на них ничтожна мала. Правда, справочник не упоминал о надписи на стенах. А надпись, тем не менее, была. Сквозь прозрачные переборки и корпус корабля Дрейк различил среди звезд единственное слово: СМЕРТЬ.

Однако смерти не последовало. Полного расщепления – если между ними есть принципиальная разница, – тоже. Призрачный корабль вместе с капитаном продолжили полет.

Дрейк сделал шаг, другой. Палуба поддерживала его, но сквозь прозрачную толщу «Скитальца» отчетливо виднелись звезды, а неподалеку, совсем близко, зеленела планета Яго-Яго. Дрейк поднял руку – плоть просвечивала насквозь. Повесив на стену зеркало, уставился на свои призрачные черты. Смотрел сквозь отражаемые глаза на отражаемую стену. Смотрел сквозь щеки, подбородок. Взгляд свободно проникал под кожу, экипировку. Живая плоть в сочетании с материей скрадывали наготу, хотя прозрачным было все: и летные ботинки, и брюки, и длинная, до середины бедер, куртка.

Однако Дрейк не утратил ощущения целостности. Тело оставалось плотным. Он жил и дышал, а его призрачный корабль уверенно держал курс к дальним берегам Диора. Может, он умер, но мертвым себя не чувствовал. «Я мыслю, следовательно я существую»…

Он вытащил судовой журнал и записал координаты поля. Внезапно, вспомнив о пассажирке, опрометью кинулся в грузовой отсек. Однако замок отпереть не рискнул, иначе погиб бы на месте. Ибо за прозрачной переборкой раскинулось безвоздушное пространство космоса. Грузовой и прочие отсеки исчезли. Исчез весь правый борт.

А с ним и святая Аннабель Ли.

Дрейк разыскал мадам Джин, но и та превратилась в призрачную копию самой себя, правда своих верных шестидесяти градусов не потеряла. В ходе долгой беседы, затянувшейся до конца полета, Дрейк умолял ее залечить свежую рану на его прежде непогрешимой совести. Мадам упорно отказывалась.

Попутно Дрейк пытался решить две насущные проблемы. Первая – груз. Он, конечно, уцелел, но стал ничем не лучше корабля, точнее, левой половины – правая, судя по всему, попала в центр проклятого поля и расщепилась на атомы. Какая ирония, что судно, способное выдержать ядерную атаку, оказалось поистине беспомощным перед лямбда-кси излучением. Нечего надеяться, что магазин готового платья «Ультрамода» в Новом Париже примет некогда прозрачный, а теперь насквозь просвечивающий шелк. Хуже того, товар был взят в кредит – если компания-кредитор потребует возместить ущерб, корабль наверняка конфискуют, и Дрейку придется проститься с карьерой независимого межгалактического поставщика.

Вторая проблема – призрачность. Легко представить реакцию окружающих, если он сам каждый раз вздрагивает, глядя в зеркало. Можно утешаться тем, что зеркало тоже лишь тень настоящего, но достаточно посмотреть на свои руки, как все сразу встает на свои места.

Раненная совесть ныла, и Дрейк вернулся за штурманский столик к мадам Джин, вооруженный сотней аргументов в свою защиту. Разве он просил Святую Аннабель Ли лезть на корабль? Разве знал, что корабль попадет под удар лямбда-кси? Знал, что правый борт обречен? Нет, нет и еще раз нет. Однако суровая правда упорно лезла наружу: исполни он просьбу Аннабель высадить ее на Яго-Яго, девушка осталась бы цела и невредима. Заперев пленницу в грузовом отсеке, Дрейк обрек бедняжку на верную смерть.

– Мои руки чисты, – втолковывал он мадам Джин. – Я виноват в ее гибели не больше, чем Пилат в распятии первого Христа.

Мадам безмолвствовала.

– Не моя вина, что она оказалась святой. От этого только хуже – в смысле, от святости.

Мадам по-прежнему молчала.

– Будь она обычная пустышка, которая только и умеет что задницей крутить, сразу бы камень с души, – продолжал Дрейк. – Получается, весь сыр-бор из-за статуса? Полный бред. Вообще, нашли праведницу! Праведницы не ложатся под первого встречного, даже во имя общего блага. Так что ваша Аннабель Ли слова доброго не стоит.

– Не стоила, – поправила мадам Джин.

– Ладно, я убил ее, признаю. Просто из-за святой получается вдвойне паршиво.

– Убийца, – отчеканила мадам.

Натаниэль схватил ее за горло, но через мгновение обнаружил, что сжимает пустую бутылку. От удара по столу стекло разлетелось вдребезги.

– Я не убийца! – завопил Дрейк. – Не убийца!

Первым «Реактивного голландца» заметил пилот мусорной баржи. Собственно, заметил он только корабль, без экипажа, но не суть – создатели легенд грешили неточностью формулировок что с первым «Голландцем», что со вторым. Вдоволь наглядевшись, пилот быстро скинул груз на орбиту и поспешил в порт. Слух разошелся мгновенно – спустя пятнадцать минут, когда Дрейк готовился зайти на посадку, искушенные зеваки наводнили улицы и крыши Нового Парижа в надежде натерпеться настоящего страху. И ожидания оправдались.

Одно дело пугать тех, кто заранее не подкинул каштанов в костер, и другое – людей предусмотрительных. Не успел «Скиталец» приземлиться на антигравитационные шасси, как у посадочной полосы на полном ходу затормозил автомобиль. Из салона выбрались трое: президент «Ультрамоды» Тадеус П. Терринджер, вице-президент Доррел Ньюман и мэр Нового Парижа, имевший солидную долю в модной индустрии, но какую и где не знала даже налоговая. Дрейк решил не томить публику, застегнул антигравитационный пояс, открыл шлюз и спустился в док. Бородатый, нечесаный, и прозрачный как папиросная бумага. Зрители ахнули.

Мостки возвышались над посадочной полосой метра на полтора; глядя на собравшихся сверху вниз, Дрейк вдруг преисполнился уверенности.

– Вот это встреча! Весьма польщен. А где красная дорожка?

Тадеус П. Терринжер первым из троицы обрел дар речи. Высокий толстяк он, как и его спутники, щеголял в новинках из последней коллекции «Ультрамоды»: розовый цилиндр, облагающий зеленый костюм из домотканого пуха трипсов и туфли из пластигатора.

– Дрейк, вы пьяны! – выпалил он.

– Никак нет. Меня просто… слегка расщепило.

Терринджер попятился. Другие делегаты тоже.

– Вы попали в поле лямбда-кси?! – воскликнул Ньюман.

– Вроде того, – кивнул Дрейк.

– Чушь! – фыркнул Терринджер. – После лямбда-кси не выживают.

– А разве это жизнь? – возразил Дрейк.

– Груз! Что сталось с грузом? – причитал мэр.

– Если повезет, он сгодится на обертку невидимого хлеба. Надевайте пояс и сами убедитесь.

Тем временем к собравшимся присоединился начальник порта.

– Никто не переступит порог корабля, пока его не проверят на радиацию. Дрейк, поднимите посудину на полтораста метров. Не знаю, что с вами стряслось, но рисковать я не буду.

– Заодно прихватите образец ткани, – велел Терринд-жер. – Ничего не случится, если мы поглядим издалека.

Кивнув, Дрейк дернул ручку управления поясом и скрылся в шлюзе. Задав антигравитационному шасси подъем на сто пятьдесят метров, он сунул подмышку рулон шелка и снова спустился в док. Со своего возвышения развернул полотнище, чтобы делегаты, успевшие благоразумно отступить на шаг, смогли как следует рассмотреть товар. Тонкая как паутинка ткань сохранила толику осязаемости благодаря нежнейшему васильковому оттенку – плоду кропотливого труда шелкопрядов с Незабудки. Терринджрр глухо застонал. Ему вторили Ньюман и мэр.

– Вся партия такая? – ужаснулся Терринджер.

– До последнего метра, – подтвердил Дрейк.

– Везите ее обратно на Незабудку, – распорядился президент.

Дрейк вытаращил глаза.

– Чего ради? От этого ткань лучше не станет.

– Конечно, нет. Но вдруг шелкопряды сумеют подлатать ее или переработать. Так или иначе, придется заказывать новую. А вы, Дрейк, молитесь, чтобы партию спасли. В противном случае вам предъявят иск – со всеми вытекающими. – Терринджер покосился на покалеченного призрачного «Скитальца», пробитым шаром маячившего наверху. – Вопрос, кто позарится на этот корабль.

Отвернувшись, Терринджер вслед за спутниками уселся в машину, и та умчалась прочь. Дрейк же с отчаянием понял, что протрезвел.

– Может, сперва проверите мой уровень радиации, – попросил он начальника порта. – Хочу пойти в город и хорошенько надраться.

Тот сочувственно хмыкнул.

– Сделаем, мистер Дрейк. Заодно покажем вас доктору.

Начальник не подвел – после проверки, не выявившей у корабля с капитаном ни малейших признаков заражения, Дрейк направился в санчасть, где его потрясенным тоном заверили, что все в полном порядке. Покончив с осмотром, Дрейк завернул в портовый банк, где обменял зыбкие кредитные билеты на более ощутимые банкноты и попутно снял все свои сбережения – целых пятьсот Рокфеллеров.

Однако надраться ему не удалось – ни хорошенько, ни вообще. Стоило выйти за пределы порта, как началось. При взгляде на него люди бросались наутек или, хуже того, следовали за ним по пятам. В первой же пивной посетители в страхе разбежались. Во второй бармен наотрез отказался обслуживать. Юная красотка на улице, услышав «привет», грохнулась в обморок, хотя Дрейк успел постричься и побриться в одной из многочисленных автопдрикмахерских. Словом, даже приличный вид мало что изменил. Отчаявшись, Дрейк забрел к известному на весь Новый Париж врачу. Проведя уйму обследований, тот долго разглядывал пациента, и наконец спросил:

– Вы, часом, не потомок голландцев?

– Нет, – сухо ответил Дрейк и вышел.

Прикупив десять бутылок джина, страдалец поспешил на корабль. «Скитальца» заправили, пополнили запасы продовольствия, но, естественно, не починили. Показав городу неприличный жест, Дрейк взмыл под облака, прочь от канализационной орбиты к звездам.

Незабудка

Во времена Натаниэля Дрейка Незабудка кишмя кишела шелкопрядами. В Шелковом городе со всех сторон доносилось заунывное шуршание крохотных тел, прядущих разноцветные коконы в длинных приземистых ангарах, любезно возведенных компанией «Василек инкорпорейтед». Ближе к сумеркам шорох стихал, но с первой звездой возобновлялся, становясь все громче и громче, пока ночь не наполнялась гулом усердных «работников» – розовые, зеленые, синие, желтые, они пряли свою пряжу так, как не умел раньше никто и уже не сумеет впредь, ибо шелкопряды с Незабудки давно мертвы.

Возведем очередной памятник победной поступи человека. Поставим его позади статуи быка. Той, что рядом с синим китом.

Натаниэль Дрейк хорошо знал печальный шелест, поскольку родился на Незабудке и однажды побывал с отцом в легендарном городе-ферме. Сделавшись галактическим коммерсантом, Дрейк часто летал туда в командировки, но та первая поездка навсегда запечатлелась в памяти. Отец занимался разведением многоцветной вайды – ее похожие на шелковицу листья служили основной пищей шелкопрядам – и частенько наведывался в Шелковый город по делам. Как-то раз он взял маленького Натаниэля с собой, провел по бесконечным ангарам в надежде отвлечь сына от тоски по матери, скончавшейся недавно. Под низкими сводами не смолкал заунывный шепоток, радужно переливались и мерцали в полумраке коконы. А в обрабатывающем цеху безжалостно вращались автоматические бобины, и крошечные тельца одно за другим замертво падали на пол. Терзаемый думами о смерти, юный Натаниэль гадал, почему личинки, вместо того, чтобы бесславно сгинуть в печи, достигают апофеоза, дарованного им по праву рождения, и умирают, так и не познав бессмысленного эгоизма человеческой расы.

Взрослого Натаниэля такие вещи уже мало заботили. Натаниэлю-призраку и вовсе было плевать.

– Привет! – окликнул призрак хорошенькую девушку.

Та с визгом бросилась наутек. Какая-то старушка окинула его испуганным взглядом и отвернулась. Рядовой из налогового управления застыл как вкопанный, в ужасе вытаращив глаза. Дрейк зашагал дальше.

Тем временем на космодроме трое техников из «Василек инкорпорейтед» без энтузиазма исследовали груз на предмет его потенциального восстановления, чтобы потом передать данные высшему руководству для вынесения окончательного вердикта. А пока суд да дело, Дрейку нужно было скоротать пару часов.

Коротать их в питейном заведении призрак не стал. Слишком томила рана в душе. Путешествие с Диора на Незабудку только растравило совесть, боль сделалась невыносимой, а мадам Джин лишь усугубляла мучения.

Раны душевные не чета телесным. На теле лечат следствие, на душе – причину. Уберите повод, и душа перестанет болеть. Правда, сделать это нелегко, но всегда можно умалить причину, тогда рана, хоть и не затянется, но гноиться перестанет. Сейчас причина упиралась в святую Аннабель Ли. Если выяснится, что подозрения Дрейка верны, и Аннабель не такая уж праведница, рана наверняка притупится. А уж если эта святая и вовсе окажется не святой, то болеть и будет нечему.

В местном отделении Церкви эмансипации Дрейк спросил с порога, числится ли у них в общине некая Аннабель Ли. Клерк с невыразительным лицом кивнул и направил посетителя в часовню святой Джулии Уорд Хау, что на улице Искупления.

Подобно всем часовням, обитель святой Джулии оказалась скромной деревянной постройкой, длинной и тесной, с перекрещенными над дверью флагами Конфедерации и Союза. Очутившись внутри, Дрейк миновал узкий проход с двумя рядами скамеек и замер перед небольшой кафедрой с грубо сколоченным аналоем. Позади виднелся полог, увенчанный уже знакомыми флагами.

Наконец занавеси раздвинулись, и на кафедру ступил высокий мужчина с худым, изборожденным морщинами лицом и серыми безмятежными глазами.

– Святой Эндрю к вашим услугам… – начал сероглазый, но испуганно смолк.

– Я Натаниэль Дрейк, капитан «Ночного скитальца». Пришел насчет святой Аннабель Ли.

Ужас на морщинистом лице сменился пониманием… и облегчением.

– Хвала небесам, вы здесь, мистер Дрейк. Я только что вернулся из порта, хотел застать вас там, но не успел. Я хотел спросить про Аннабель. С ней все в порядке? Вы отвезли ее на Яго-Яго? С тех пор, как я узнал о случившемся с вашим кораблем несчастье, места себе не нахожу.

– У меня плохие новости. Святая Аннабель мертва.

Тихий ропот шелкопрядов наполнил зал. Опрятная серо-голубая униформа вдруг повисла на святом Эндрю мешком.

– Мертва? Умоляю, скажите, что это неправда.

– К сожалению, правда. Если хотите, могу рассказать, как все случилось.

Рассказ не занял много времени.

– Как видите, моей вины тут нет, – заключил Дрейк. – Высадить ее на Яго-Яго я не мог, иначе лишился бы летной лицензии, а это мой хлеб. Нельзя требовать от человека рисковать всем – это несправедливо. Нужно было поговорить со мной прежде, чем лезть в грузовой отсек. Или вы станете обвинять меня в случившемся?

– Разумеется, нет, мистер Дрейк. – Святой Эндрю вытер катившуюся по щеке слезу и ровным голосом продолжил: – Она поступила по-своему, вопреки моим советам. Информация о воскрешении святого была по меньшей мере сомнительной, и я категорически возражал против ее затеи проникнуть на корабль, но Аннабель всегда была упрямицей – что, конечно, не умаляет горечь от ее смерти.

– Выходит, до праведницы ей далеко? – с надеждой спросил Дрейк.

– Напротив! – горячо возразил святой Эндрю. – Редко можно встретить человека отзывчивей и добрее. Самый преданный и самоотверженный солдат из всех, что я видел за все время службы в армии эмансипации. Ее гибель – огромная, невосполнимая потеря, мистер Дрейк.

Натаниэль отвел глаза и вдруг почувствовал страшную усталость.

– Можно присесть?

– Конечно, мистер Дрейк.

Натаниэль опустился на ближайшую скамью.

– Аннабель местная?

– Нет, она родилась среди виноградников Лазури, в деревушке под названием Мирный край. – Святой Эндрю тяжело вздохнул. – Помню, как увидел ее в первый раз. Такую худенькую, бледную. А взгляд – в нем застыла поистине нечеловеческая мука. Однажды утром она забрела ко мне в часовню, упала перед аналоем и простонала: «Хочу умереть». Я спустился с кафедры, помог бедняжке встать и сказал: «Нет, дитя, ты хочешь не умереть, а служить на защите веры, именно она привела тебя сюда». Тогда Аннабель подняла взгляд, поразивший меня до глубины души. Минуло два года, и страдание в ее глазах притупилось, но какая-то часть осталась с ней навсегда.