Текст книги "Звездный десант"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
Жанр:
Космическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 65 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]
– Второй полувзвод! – крикнул наш командир Джонсон.– Рассчитайсь!
Я отозвался:
– Отделения четыре, пять, шесть – по порядку номеров разобраться и доложить!
Среди всего прочего у нас имелись новые многоканальные рации.
Джелли мог связаться с кем угодно, и – выборочно – с командирами полувзводов. Командир полувзвода – со всеми своими и отдельно с капралами. Таким образом, перекличка взвода занимала считанные секунды. Я слушал перекличку четвертого отделения, тем временем ревизуя свой боезапас, и даже успел бросить гранату в туземца, высунувшего нос из-за угла. Он куда-то пропал. Я тоже смылся. Начальство сказало: не стой столбом...
В четвертом отделении запутались, пока их командир не сообразил, что пустой номер принадлежит оставшемуся на корабле Дженкинсу. Пятое отщелкало, как абак. Мне стало хорошо... когда перекличка вдруг оборвалась на четвертом номере во взводе Аса.
– Ас, а где Диззи? – спросил я.
– Заткнись. Номер шесть!
– Шестой! – отозвался Смит.
– Седьмой!
– Шестое отделение, не хватает Флореса,– доложил Ас.– Командир отделения идет на поиски.
– Один отсутствует,– передал я дальше Джонсону.– Флорес, шестое отделение.
– Отстал или убит?
– Не могу знать. Командир отделения и помкомполувзвода идут на поиски.
– Джонни, Ас сам справится.
Я его не слушал, так что не стал отвечать. А слышал я, как он докладывает Джелли, как тот клянет все и вся. Поймите меня правильно, за медалью я не рвался, просто искать пропавшего – прямая обязанность помощника командира полувзвода. Он – погоняла, последний, прямая статья расхода. Командиру есть чем заняться. Да вы и сами уже догадались, что пока командир жив, в его помощнике особо никто не нуждается.
А я сейчас чувствовал себя действительно никому не нужным и списанным в расход, потому что слышал самый сладкий звук во Вселенной, маяк, сброшенный нашим катером, сигнал к отходу. Маяк – это ракета-робот, катер отстреливает его, он втыкается в землю и начинает передавать долгожданные позывные «все ко мне, все сюда!» Катер садится на его координаты через три минуты, и лучше оказаться поблизости, потому что автобус никого ждать не будет, а следующий придет еще очень нескоро.
Но никто не уходит, бросив товарища, пока есть шанс, что он все еще жив, ни у Разгильдяев Расжака, ни в других подразделениях мобильной пехоты. Ты идешь и ищешь отставшего.
Я слышал приказ Джелли:
– Носы выше, парни! Круг теснее, прикрываем отход! Вперед!
А еще я слышал сладкий голос маяка: «...во славу пехоты сияет в веках, сияет в веках имя Роджера Янга!»И мне так захотелось бежать к маяку, что во рту кисло стало.
Вместо этого я пер в противоположную сторону на пеленг Аса и тратил все, что у меня осталось от бомб, зажигательных пилюль, вообще всего, что на мне было нагружено.
– Ас! Ты нашел его сигнал?
– Да. Топай назад, без сопливых скользко!
– Тебя я вижу, а он где?
– Прямо впереди меня, может, четверть мили. Проваливай! Он из моих ребят.
Я не ответил; просто взял левее, чтобы встретиться с Асом там, где, по его словам, находился Диззи.
И нашел Аса, стоящего над Флоресом; парочка худышек лежала горящими трупами, остальные разбегались. Я встал рядом
– Давай вынем его из скафандра, катер придет через несколько секунд!
– Он слишком тяжело ранен!
Я посмотрел и понял, что Ас прав: в броне зияла дыра и из нее текла кровь. Я растерялся. Чтобы вынести раненого, вынимаешь его из скафандра... затем просто берешь на руки (какие проблемы в скафандре-то?) и прыжками мчишься в безопасное место. Весит обычный человек куда меньше, чем боезапас и снаряжение.
– Что же делать?
– Понесем,– угрюмо буркнул Ас.– Бери слева.
Сам он взялся справа, мы поставили Флореса на ноги.
– Держи крепче! Теперь на счет «два» – прыжок. Раз... два!
Мы прыгнули. Не далеко и не слишком хорошо. В одиночку ни один из нас его вообще от земли не оторвал бы, скафандр слишком тяжелый, Но вдвоем у нас могло получиться.
Мы прыгнули... и еще раз прыгнули... и еще, и еще, и еще. Ас считал, мы вдвоем поддерживали и ловили Диззи при каждом приземлении. Наверное, гироскоп у него отрубился окончательно.
Мы слышали, как замолчал маяк, когда приземлился катер. Я видел, как он садится – так далеко. Мы слышали голос исполняющего обязанности взводного сержанта:
– По порядку номеров приготовиться к посадке!
И крик Джелли:
– А-атставить!
Наконец-то мы выбрались на открытое пространство и увидели катер, стоящий вертикально на грунте, услышали вой сирены, увидели взвод, занявший круговую оборону, услышали голос Джелли:
– По порядку номеров... всем на борт!
А мы по-прежнему были далеко! Мне было видно, как грузится первое отделение, остальной взвод сомкнул круг.
И вдруг из этого круга вырвалась одинокая фигура и помчалась к нам с такой скоростью, которую может развить только офицерский скафандр.
Джелли перехватил нас, пока мы были в воздухе, вцепился в бомбодержатели Флореса, помог нам.
До катера мы добрались в три прыжка. Все уже сидели внутри, но люк еще не задраили. Мы впихнули Диззи на борт, забрались сами, пока пилот орала, что из-за нас она опоздает к стыковке и нам всем не повезет. Джелли на нее внимания не обращал; мы уложили Флореса на пол и сами улеглись рядышком. Когда катер стартовал, Джелли пробормотал сам себе:
– Все налицо, лейтенант. Трое раненых, но все – налицо.
А про капитана Деладрие я скажу вот что: лучше пилота не сыщешь. Встреча и стыковка на орбите рассчитана до секунды.
Я не знаю, каким образом, но это так, и этого не изменишь. Просто никак.
Только она это сделала. Она на радаре увидела, что катер стартовал с опозданием, сдала назад, подобрала нас и вновь набрала скорость. Только при помощи собственных глаз и рук, у нее не было времени просчитать новый маневр на компьютере. Если всемогущему понадобится помощник – приглядывать, чтобы звезды не сбивались с курса,– я знаю, кто займет эту должность.
А Диззи Флорес умер во время взлета.
2
Об армии я всерьез никогда не думал.
И уж точно – не о пехоте! Да я бы предпочел получить десять ударов плетями при всем честном народе или чтобы отец сказал мне, что я позорю наше честное имя.
О, как-то раз в выпускном классе средней школы я заикнулся при отце, что обдумываю идею поступить на федеральную службу. Полагаю, так поступают все дети, когда им светит восемнадцатый день рождения, а мне восемнадцать стукнуло бы через неделю после окончания школы. Разумеется, у многих дальше мыслей дело не заходит, поиграют немного с идеей, а затем идут в колледж, или работать, или еще куда. И сам я наверняка поступил точно так же... если бы мой лучший друг на полном серьезе не собрался бы в армию.
Мы с Карлом все делали вместе: на девочек глазели вместе, свидания назначали вместе, принимали участия в дебатах вместе, занимались опытами в его домашней лаборатории и то вместе. Сам я в электронике не смыслю, но руки у меня растут откуда надо. Карл поставлял идеи, я следовал его инструкциям Было весело; все, чем мы вместе занимались, было весело. У стариков Карла, конечно, не было столько денег, как; у моего отца, но для нас это не имело значения. Когда мой отец подарил мне на четырнадцатилетие «роллекс», часы в равной степени принадлежали и Карлу; так же как и лаборатория в подвале его дома – мне.
Так что когда Карл сообщил мне, что после школы не собирается продолжать образование, а сначала пойдет в армию, я чуть не подавился. Он на самом деле намеревался так поступить. Похоже, он считает такой поступок естественным, верным и очевидным
Вот я и сказал ему, что пойду вместе с ним.
Он странно покосился на меня:
– Твой старик тебе не позволит.
– Ха! Как он сможет меня остановить?
Разумеется, ничего бы у него не получилось, по крайней мере по закону. Это первое (и возможно, последнее) решение, которое каждый принимает абсолютно независимо; когда парню или девчонке стукнет восемнадцать, он или она могут пойти добровольцем, и никто ничего сказать не сможет.
– Еще увидишь,– хмыкнул Карл и сменил тему.
Но вскоре я осторожно заговорил на эту тему с отцом.
Он отложил газету и сигару и уставился на меня.
– Сынок, ты с ума сошел?
Я пробормотал, что вроде бы нет.
– А похоже,– отец вздохнул.– М-да... а ведь следовало ожидать, очень предсказуемое поведение на этом этапе развития. Помню, когда ты научился ходить и перестал быть маленьким мальчиком... если честно, на какое-то время ты превратился в сущего проказника. Ты разбил одну из маминых ваз эпохи Мин – нарочно, я уверен... но ты был слишком юн, чтобы сознавать ее ценность. Поэтому я всего лишь отшлепал тебя. А еще припоминаю день, когда ты стащил у меня сигару, а потом тебя весь день тошнило. Мы с мамой так старались сделать вид, будто не замечаем, что ты тем вечером и куска не можешь проглотить, а я до сегодняшнего дня не говорил, что я все знаю. Мальчикам так; положено: надо попробовать, чтобы убедиться, что мужские забавы не для них. Мы наблюдали, как ты взрослеешь и начинаешь замечать, как не похожи на нас и прекрасны девочки!
Он опять вздохнул.
– Совершенно нормальные этапы. В том числе и последняя твоя выдумка. Кто из мальчишек не мечтает о красивой форме? Или решает, что он влюблен так, как никто никогда до него не влюблялся, и в сию же секунду обязан жениться. Или одновременно, одно другому не мешает,– отец сумрачно улыбнулся.– Со мной случилось одновременно. Но я все сделал в свое время и не пустил под откос свою жизнь.
– Пап, я не собираюсь пускать жизнь под откос. Я собираюсь отслужить в армии, я ведь не иду в кадровые военные.
– Оставим пока этот разговор, хорошо? А я объясню тебе, чего ты на самом деле хочешь. Во-первых, наша семья держится в стороне от политики и потихоньку возделывает свой сад уже сто с лишним лет. Лично я не вижу смысла ломать эту добрую традицию. Полагаю, что тебя сбил с пути твой школьный знакомый... как его? Ты знаешь, о ком я.
Он имел в виду преподавателя истории и философии морали. И естественно, ветерана.
– Мистер Дюбуа.
– Какое глупое имя... но ему подходит. Иностранец, сомнений нет. Нужно бы принять закон, запрещающий использовать школы как тайные вербовочные пункты. Думаю, я напишу об этом довольно резкое письмо. Налогоплательщик обладает кое-какими правами!
– Пап, ну он-то здесь при чем? Он...
Я замолчал, не зная, как продолжить. Мистер Дюбуа обладал задиристым и высокомерным нравом; обращался он с нами так, словно ни один из нас не достоин даже близко быть подпущенным к государственной службе. Мне он не нравился.
– Да он скорее только отбивает всякую охоту.
– Пф-ф! Ты что, не знаешь, как свиней ведут на бойню? Ладно, не важно. Окончишь школу, отправишься в Гарвард изучать бизнес, это ты знаешь. После поедешь в Сорбонну, будешь понемногу путешествовать, знакомиться с нашими представителями, смотреть, как идут дела. А затем вернешься домой и возьмешься за работу. Начнешь с чего-нибудь простенького, вроде старшего клерка,– это для проформы. Оглянуться не успеешь, как окажешься наверху, потому что я не молодею. Чем быстрее возьмешь дела на себя, тем лучше. Как только наберешься опыта и желания, ты хозяин. Вот! Как тебе такая программа? И стоит ли выбрасывать два года псу под хвост?
Я ничего не ответил. Все это было для меня не ново, все это я уже обдумывал. Отец поднялся и положил руку мне на плечо.
– Сынок, не думай, что я равнодушен к твоему мнению, это не так. Просто взгляни фактам в лицо. Если бы сейчас тля война, я первый бы поддержал тебя и предложил бросить дела к ногам военных. Но сейчас войны нет и, благодарение богу, уже не будет. Войны мы переросли. На нашей планете мир и счастье, мы наслаждаемся отношениями с другими планетами. Так чем же является так называемая государственная служба? Паразитизм чистой воды. Потерявшая функциональность организация, ненужная, устаревшая, живущая благодаря налогам. Довольно дорогое удовольствие: кормить бездарей, которые в ином случае оказались бы без работы, а они еще пыжатся до конца своей жизни. И ты хочешь к ним?
– Но Карл вовсе не бездарь!
– Прости. Да, он не бездарь, он чудесный парень... хотя и с кашей в голове.
Отец нахмурился, но потом улыбнулся:
– Сынок, у меня тут был приготовлен сюрприз к окончанию школы. Но лучше сообщить о нем сейчас, чтобы тебе было легче выбросить из головы всякую чушь. Не то чтобы я боялся того, что ты можешь выкинуть, я уверен в твоем здравом смысле, несмотря на твой нежный возраст. Но ты в затруднении, я знаю, а мой подарок поможет тебе развеяться. Угадай, что это?
– Н-ну... не знаю.
Его улыбка стала шире.
– Путешествие на Марс.
Наверное, я выглядел ошеломленным.
– Господи, пап, я понятия не имел...
– Я хотел удивить тебя, и мне это, кажется, удалось. Я знаю, все мальчишки с ума сходят по путешествиям – хотя не пойму, на что там смотреть. Тебе самое время прогуляться – одному, я этого не сказал? – и забыть обо всем, потому что, когда возьмешься за работу, тебе даже на Луну будет некогда выбраться,– отец вновь взял газету.– Нет, не благодари. Иди и дай мне спокойно дочитать. У меня сегодня вечером встреча с несколькими господами. Дела!
И я пошел. Полагаю, отец посчитал, что уладил вопрос... полагаю, я сам так; считал. Марс! И никто не будет дергать меня за руку! Но Карлу я не стал об этом рассказывать, подозревал, что он посчитает поездку взяткой. Что ж, может быть, таковой она и была. Так что я просто сказал, что мы с отцом имеем на этот счет различные мнения.
– Ага,—сказал Карл– Вот и мой тоже. Но это—моя жизнь.
Я размышлял на эту тему во время последнего урока истории и философии морали. От остальных предметов этот курс отличался тем, что был обязательным, но экзаменов по нему сдавать не надо было, а мистеру Дюбуа, кажется, было плевать, усвоим мы что-нибудь или нет. Он просто тыкал в кого-нибудь левой культей (запоминать наши имена он не считал нужным) и выплевывал вопрос. Затем разгорался спор.
Но в последний день он все-таки задался задачей выяснить, чему же мы научились. Одна из девчонок напрямик заявила:
– А мама говорит, что насилие никогда ничего не решает.
– Да ну?—мистер Дюбуа окинул ее холодным взглядом.– Уверен, что отцы города под названием Карфаген были бы рады это узнать. Почему ваша мама этого не сказала им? Или вам самой?
Они уже и раньше цеплялись друг к другу. Провалиться на экзамене было невозможно, так и мистера Дюбуа нечего было опасаться.
– Что вы меня высмеиваете! – взвизгнула девица.– Всем известно, что Карфаген был разрушен!
– Вы, похоже, пребывали в неведении,– мрачно отрезал мистер Дюбуа.– Раз теперь вы это тоже знаете, поведайте нам, разве насилие не определило раз и навсегда их судьбу? И лично вас я не высмеиваю, я всегда издеваюсь над глупыми высказываниями и идеями. Издевался и буду издеваться. Тому, кто придерживается исторически неверной и полностью аморальной доктрины, что «насилие ничего не решает», я бы посоветовал вызвать духов Наполеона Бонапарта и герцога Веллингтона на словесную дуэль. И дух Гитлера вполне сгодится в судьи. А жюри составят дронт, большая гагара и странствующий голубь. Насилие, грубая сила уладили больше исторических вопросов, чем любой другой фактор, и противоположное мнение является в лучшем случае благим пожеланием. Народы, забывающие об этой прописной истине, платят жизнью и свободой.
Он вздохнул
– Еще один год, еще один класс – и еще одна моя неудача. Можно дать ребенку знания, но невозможно заставить его думать.
Его левая культя вдруг ткнула в мою сторону.
– Ты. В чем моральное различие между солдатом и штафиркой, если оно вообще существует?
– Разница,– осторожно ответил я,—заключается в гражданских ценностях. Солдат принимает на себя ответственность за ту политическую общность, членом которой является, защищая ее, если понадобится, ценой своей жизни. Штатский – нет.
– Азбучные истины,– язвительно заметил учитель.– Но ты понимаешь их? Ты в них веришь?
– Э-э... не знаю, сэр.
– Разумеется, не знаешь! Сомневаюсь, что кто-то здесь вообще поймет, что такое «гражданские ценности», даже если споткнется о них! – он глянул на часы.– Наконец-то. Может, когда-нибудь встретимся при более радостных обстоятельствах. Вольно.
Я получил диплом и через три дня отпраздновал день рождения – на неделю раньше, чем Карл,– и все еще не сказал ему, что не пойду в армию. Уверен, что он и так все понял, но вслух мы ничего не обсуждали. На следующий день после его дня рождения мы встретились и отправились в вербовочный пункт.
На ступеньках федерального центра мы встретили Кармен-ситу Ибаньез, нашу одноклассницу и одну из самых красивых девчонок, которая заставляла меня радоваться, что наша раса делится на два разных пола. Кармен не была моей подружкой, она вообще ничьей подружкой не была. Она никогда не назначала два свидания подряд одному и тому же парню и со всеми нами обращалась одинаково мило. Но я ее хорошо знал, она часто приходила в наш бассейн, так как он был как раз олимпийских стандартов. Иногда она являлась с одним парнем, иногда с другим. Иногда в одиночестве, и маме это нравилось больше всего, потому что она называла ее «хорошим влиянием». В этом она была права.
Кармен заметила нас, подождала.
– Привет, мальчики!
– Привет, Ochee Chyomyal– отозвался я.– А тебя каким ветром сюда занесло?
– Не догадываешься? У меня сегодня день рождения.
– Да? Поздравляю!
– Так что я иду вербоваться.
– А-а...
По-моему, Карл был удивлен не меньше меня. Но подобная выходка была вполне в духе Карменситы. Она никогда не сплетничала и свои личные дела держала при себе.
– Не шутишь? – радостно добавил я.
– Зачем мне шутить? Я собираюсь стать космическим пилотом. По крайней мере, постараюсь им стать.
– Не понимаю, что тебе помешает,– быстро вставил Карл.
Он был прав. О, я знаю, насколько он был прав! Кармен была невысокая и гибкая, обладала отличным здоровьем и превосходными рефлексами. Ныряла она просто классно и была сильна в математике. У меня же была тройка по алгебре и четверка по деловой арифметике, а Кармен давно обогнала школьную программу и училась по усложненной программе. Мне никогда не приходило в голову, зачем ей это было надо. Малышка Кармен была такой прелестной, что представить ее за серьезным занятием было невозможно.
– Мы... э-э... я,– сказал Карл,– тоже иду вербоваться.
– И я,– поддакнул я.– Мы оба.
Нет, я вовсе не принимал решения, мой язык зажил собственной жизнью.
– Да? Вот здорово!
– И я тоже хочу учиться на пилота,– решительно добавил я.
Кармен не стала смеяться, ее ответ был серьезен:
– Отлично, Может, еще столкнемся во время тренировок. Было бы здорово.
– Столкновение на трассе? – хихикнул Карл.– Это для пилотов не дело!
– Не глупи, Карл. На земле, конечно. А ты тоже собираешься в пилоты?
– Я? Я грузовики не вожу. Ты же меня знаешь – «Стар-сайд, научно-технические разработки». Если возьмут, конечно. Электроника.
– Грузовик, сказал тоже! Надеюсь, тебя запихнут на Плутон, мерзни там. Да нет, шучу. Удачи тебе. Ну что, пошли?
Вербовочный пункт находился в ротонде. Там за конторкой сидел флотский сержант при полных регалиях, нарядный, как передвижной цирк. Мундир его был перегружен нашивками, которые я никак не мог прочитать. Но правой руки у него не было, ему даже китель сшили без одного рукава, а когда мы подошли к конторке, то заметили, что и ноги у него ампутированы.
Самому ему это обстоятельство ничуть не мешало.
– Доброе утро,– произнес Карл.– Я хотел бы записаться в армию.
– Я тоже,– добавил я.
Он нас проигнорировал. Он ухитрился сидя поклониться и произнес:
– Доброе утро, юная леди. Что я могу для вас сделать?
– Я тоже хочу поступить на службу.
Сержант улыбнулся.
– Прекрасно, девушка! Если вас не затруднит, пройдите в комнату двести один и спросите майора Рохас, она займется вами,– он окинул Карменситу взглядом с ног до головы.– Пилот?
– Если можно.
– Вам – можно. Ну что ж, вам – к майору Рохас.
Она ушла, поблагодарив его и пообещав встретиться с нами попозже. Сержант воззрился на нас с полным отсутствием удовольствия, которое только что испытывал при виде маленькой Кармен.
– Ну? – спросил он.– Куда? В стройбат?
– О нет! – сказал я.– Я тоже хочу в пилоты.
Он посмотрел на меня и отвернулся.
– Ты? – поинтересовался он у Карла.
– Меня интересует научно-исследовательский корпус,– сдержанно сказал Карл.– Особенно электроника. Я думаю, шансы у меня неплохие.
– Да, если подойдешь,– мрачно буркнул флотский сержант.– И нет, если нет ни таланта, ни подготовки. Слушайте, детки, вы вообще-то соображаете, почему меня тут держат?
Я его не понял. Карл сказал:
– Почему?
– Потому что правительству по барабану, завербуетесь вы или нет! Потому что мода сейчас такая пошла у народа – отслужить срок, получить планочку на грудь, ветеран, мол, а самим даже пороха не понюхать. Но если хотите служить, то я не сумею отговорить вас, и нам придется вас взять, потому что у вас такое конституционное право, и оно гласит, что любой, мужчина или женщина, имеют от рождения право отслужить и получить полное гражданство. А куда нам потом добровольцев девать? Нельзя всем поголовно быть военными; столько нам не нужно, да и большинство добровольцев в солдаты не годятся. Имеете понятие, что значит быть солдатом?
– Нет,– сознался я.
– Большинство людей считают, что все, что нужно,– это иметь две руки, две ноги и пустую башку. Может, и так. Для пушечного мяса. Возможно – для Юлия Цезаря. Но сегодня рядовой солдат – это специалист высочайшего класса. Мы не можем позволить себе набирать глупцов. Так что тем, кто настаивает на службе, но не обладает нужными нам качествами, мы придумали целую уйму грязных, неприятных, а порой и опасных занятий, от которых они тут же сбегут к мамочке с поджатым хвостом и невыслуженным сроком. Ну, хоть по гроб жизни запомнят, что гражданство – вещь ценная, потому что платишь за него по высшему разряду. Возьмем вот ту девчушку, хочет стать пилотом. Надеюсь, у нее все получится. Хорошие пилоты всегда нужны, их вечно не хватает. Может быть, она будет хорошим пилотом. А если нет, зашвырнут ее куда-нибудь в Антарктику, и ее симпатичные глазки покраснеют, потому что там только искусственный свет, а мягкие ручки покроются мозолями от грубой, грязной работы.
Я хотел сказать ему, что Карменсита в худшем случае может стать программистом на станции слежения. В математике она – бог. Но сержант продолжал.
– Стало быть, посадили меня вас отпугивать. Гляньте-ка,– он развернул кресло, чтобы мы могли полюбоваться на отсутствие ног.– Предположим, вас не пошлют копать туннели на Луне или изображать подопытную морскую свинку. Предположим, мы сделаем из вас настоящих бойцов. Посмотрите на меня—вот что вы можете получить. Если только не получите по полной программе, а вашим предкам придет телеграмма, начинающаяся со слов: «С глубоким прискорбием..» И второе вероятнее, потому что сейчас в учебке и в армии раненых почти не бывает. Так что отбросите копыта, сунут вас в гроб – я редкое исключение, мне-то повезло,– хотя вы, возможно, удачей это не назовете.
Он помолчал и добавил:
– Так почему бы вам, мальчики, не бежать домой? Поступите в колледж, станете химиками там, брокерами на бирже. Служба в армии – не пикник. Это настоящая военная служба, опасная и тяжелая даже в мирное время. Никаких отпусков. Никаких романтических приключений. Итак?
Карл сказал:
– Я пришел, чтобы завербоваться.
– Я тоже.
– Вы понимаете, что вам не дозволено выбирать род войск?
Карл сказал:
– Я думал, мы можем сообщить, куда мы хотели бы попасть.
– Это точно. И это последний свободный выбор, который вы сделаете до конца срока. Офицер по кадрам обратит внимание на ваши предпочтения. Первым долгом проверит, нет ли где вакансии для левши-стеклодува, если напишешь, что именно эту профессию был бы счастлив получить. Потом с неохотой признает, что есть местечко – где-нибудь на тихоокеанском дне,– а затем проверит твои возможности и способности. В одном случае из двадцати он будет вынужден признать тебя годным и выпишет тебе путевку... пока какой-нибудь шутник не выдаст тебе приказ заняться другим делом. В прочих девятнадцати случаях офицер оглядит тебя со всех сторон и постановит, что пригоден ты только на то, чтобы провести полевые испытания новой модели жизнеобеспечения в условиях Титана.
Он мечтательно закатил глаза.
– А на Титане прохладно,– задумчиво протянул он.– Потрясающе, сколько экспериментального оборудования не работает в лаборатории. Приходится испытывать в поле. Научники никогда ничего не знают.
– Я могу специализироваться по электронике,– твердо заявил Карл– Если для этого есть хоть какая-нибудь возможность.
– Да ну? А ты что скажешь, сопля?
Я засомневался было, но вдруг до меня дошло: если сейчас не решусь, придется всю жизнь гадать: кто я, если не сыночек большого босса?
– Я бы все же попробовал.
– Ага. Ладно, нельзя сказать, что я не пытался. Метрики с собой? И дайте-ка глянуть на удостоверения личности.
Через десять минут, все еще не приведенные к присяге, мы были на верхнем этаже, где нас принялись простукивать и просвечивать. Я решил, что если не болен на самом деле, то заболеешь после осмотра. А если все попытки врачей провалятся, ты годен.
Я спросил одного из медиков, много ли народа отсевают по состоянию здоровья. Он страшно изумился.
– Да никого мы не отсеваем Закон запрещает.
– Да? То есть, прошу прощения... Но, доктор, а в чем тогда смысл этого парада? Я уже весь в пупырышках, точно ощипанный гусь.
– Цель осмотра в том,– он стукнул меня по колену молоточком (я лягнул врача в ответ, но не сильно),– чтобы выяснить, к каким обязанностям вы годитесь. Но если бы вы явились сюда в инвалидном кресле и слепой на оба глаза и такой тупой, все равно занятие найдется. Скажем, считать волосины на гусенице на ощупь. Непригодным считается только тот, кто сумеет убедить психиатра, что не способен понять слова присяги.
– А-а... э-э... доктор, а вы уже были врачом, когда поступили на службу? Или тут решили, что вы должны стать врачом и послали вас в медицинскую школу?
– Я? – у него был шок.– Юноша, я что, дурак с виду? Я гражданский.
– Ой. Простите, пожалуйста.
– Пустяки. Военная служба – для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как люди уходят, как они приходят, если приходят, конечно. Я вижу, что с ними случается. И ради чего? Чисто номинальная привилегия, за которую не заплатят и центаво, и практически ни у кого не хватает мозгов ею правильно распорядиться. Если бы врачам дали власть... ладно, не будем об этом А то ты еще возомнишь, будто мои речи попахивают изменой. Но вот что я вам скажу, юноша: если вы достаточно умны, чтобы сосчитать до десяти, то уже бежали бы домой, пока не поздно. Вот, эти бумаги передадите сержанту и запомните, что я вам сказал.
Я вернулся в ротонду. Карл уже там стоял. Флотский сержант сумрачно ознакомился с моими бумагами и столь же мрачно изрек:
– Здоровы оба до отвращения. Только ветер в голове. Минуту, сейчас только свидетелей позову.
Он нажал на кнопку, явились две женщины-клерка, одна – старая боевая кляча, вторая симпатичная.
Сержант указал на наши бумаги и официальным тоном произнес:
– Я предлагаю и требую, чтобы вы, каждая в отдельности, изучили эти документы, определили, чем они являются, и, каждая в отдельности; сообщили, какое отношение каждый из этих документов имеет к двум находящимся здесь мужчинам.
Женщины восприняли все как нудную рутину, чем оно, собственно, и являлось, по-моему. Тем не менее бумаги они разве что не обнюхали, потом взяли у нас отпечатки пальцев – вторично! – и симпатичная вставила в глаз ювелирную лупу и сравнила отпечатки. То же самое она сделала с подписями. Я начал сомневаться, что я – это я.
Флотский сержант добавил:
– Нашли ли вы подтверждение, что эти люди не способны принять присягу? Если да, то какие?
– Мы находим,– сказала старшая,– что медицинское заключение составлено компетентной полномочной медкомиссией. Психиатр считает, что каждый из этих мужчин способен принять присягу, ни один не находится в состоянии алкогольного опьянения, под воздействием наркотических или других препаратов или гипноза.
– Отлично,– сержант повернулся к нам.– Повторяйте за мной. Я, будучи совершеннолетним, по собственной воле...
– Я,– подхватили мы,– будучи совершеннолетним, по собственной воле...
– ...без принуждения физического, словесного либо любого другого характера, будучи в установленной форме извещен и предупрежден о сути и значении данной присяги... вступаю в ряды вооруженных сил Земной Федерации на срок не менее двух лет либо любой другой по требованию службы...
Тут я слегка запнулся. Я всегда считал, что срок больше двух лет не бывает. Нам так обычно говорили. А что, если мы подписались на всю оставшуюся жизнь?
– ...клянусь соблюдать и защищать Конституцию Федерации от всех ее земных и неземных врагов; укреплять и защищать конституционные права и свободы всех граждан и других лиц, в законном порядке проживающих на территории Федерации и ассоциированных государств; выполнять возложенные на меня законом и определенные его законными представителями обязанности на Земле и вне ее... беспрекословно подчиняться всем законным приказам главнокомандующего вооруженных сил Земли, старших офицеров и приравненных к ним лиц... а также требовать такого подчинения от всех военнослужащих, других лиц, а также негуманоидов, определенных в законном порядке под мое командование... и, по окончании срока будучи уволенным с почетом в отставку либо будучи по окончании означенного срока зачислен в запас, выполнять все предписания и обязанности и пользоваться всеми без исключения правами гражданина Федерации, включая права, обязанности и привилегии, связанные с пожизненным правом избирать и быть избранным на государственные должности, пока право это не будет отнято у меня смертью либо по окончательному, не подлежащему обжалованию решению суда равных мне.
Ф-фу! На занятиях по истории и философии морали мистер Дюбуа анализировал с нами текст присяги, фразу за фразой, но, пока она не прокатится по тебе одним махом, словно тяжелый и неотвратимый Джаггернаут, не понимаешь ее истинного веса.
По крайней мере, она заставила меня осознать, что я больше не штатский с пустотой в голове и выпущенной из-под ремня рубахой. Я еще не знал, кем я стал, но знал, кем больше не являюсь.
– И да поможет мне Бог! – закончили мы хором.
Карл при этом перекрестился, как и женщина-клерк, что была посимпатичнее.
