Текст книги "Тетралогия Будущего"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 60 страниц)
Глава 10
Когда он врезал по кнопке кулаком, я хотел крикнуть, чтобы он не делал этого. Но было слишком поздно – я уже куда-то проваливался. Помню, я успел подумать, что не надо было мне доводить дело до конца. Я ведь терял все… И замучил до смерти бедного старикана, который не сделал мне ничего плохого… А я теперь даже не знал, куда меня несет… и смогу ли я добраться куда-либо вообще…
И тут я прибыл. Я упал с высоты фута в четыре, но, поскольку не был готов к падению, шлепнулся на землю, как мешок с картошкой.
– Откуда, черт побери, вы взялись? – спросил меня кто-то.
Я приподнялся и обнаружил, что сижу на гравии, присыпанном сосновыми иголками. Около меня стоял подбоченившись мужчина лет сорока, лысый, худощавый, но хорошо сложенный. У него был умный, проницательный взгляд, приятное выражение лица. Но сейчас он выглядел рассерженным. Рядом с мужчиной стояла симпатичная женщина гораздо моложе его. Она молча, широко раскрытыми глазами смотрела на меня.
– Где я? – глупо спросил я.
Я бы мог спросить: «В когда я?» – но это звучало бы еще глупее, да я и не подумал о таком вопросе. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы с уверенностью сказать – попал я не в 1970 год. Но и в 2001-м я не остался, судя по их внешнему виду. В 2001-м так одевались разве что для пляжа, а на этой парочке не было ничего, даже стиктайтского костюма, – только ровный слой загара. Но они, казалось, не стеснялись своей наготы и держались вполне непринужденно. Итак, я, должно быть, попал не туда.
– Я же первый задал вам вопрос, – возразил он. – Я спросил, как вы сюда попали. – Он взглянул наверх. – Ваш парашют не застрял в ветвях деревьев? Во всяком случае, что вы здесь делаете? Эта территория – частная собственность, там висит объявление. Вы нарушили право владения. И для чего вам этот карнавальный костюм?
По-моему, у меня-то с одеждой все было в порядке, особенно если учесть, как они сами были одеты, точнее, как они совсем не были одеты. Но я не ответил: другие времена, другие обычаи. Похоже, здесь меня ожидали неприятности.
Женщина дотронулась до его руки.
– Оставь его, Джон, – мягко сказала она. – Он, кажется, ушибся.
Мужчина повернулся к ней, потом снова бросил на меня вопросительный взгляд.
– Вы ушиблись?
Я с трудом поднялся на ноги.
– Да нет, пожалуй. Отделался синяком, похоже. Гм, а какое сегодня число?
– Как? Ну, сегодня первое воскресенье мая, а число – третье. Верно, Дженни?
– Да, милый.
– Послушайте, – настаивал я, – я получил сильный удар по голове, у меня все спуталось. Какая сегодня дата? Полная дата, понимаете?
– Как – полная?
Мне бы помалкивать, пока я сам не выяснил, раздобыв календарь или газету. Но ждать было невыносимо.
– Какой сейчас год?
– Ну, братец, видно, тебя здорово садануло. Конечно, 1970-й. – И он снова принялся разглядывать мою одежду.
Трудно передать словами мое облегчение. Я добился, добился, чего хотел! Не опоздал…
– Спасибо. Огромное спасибо. Вы и представить себе не можете, как я вам благодарен. – Видя, что он все еще колеблется, не позвать ли кого на помощь, я поспешил добавить: – Я подвержен внезапным приступам амнезии. Однажды я потерял целых пять лет.
– Да, вам не позавидуешь, – медленно произнес он. – Вполне ли вы пришли в себя, чтобы ответить на мои вопросы?
– Не приставай к нему, милый, – ласково сказала Джейн. – Похоже, он славный парень и попал сюда по ошибке.
– Посмотрим. Итак?
– Да, теперь со мной все в порядке… Но тогда у меня спуталось все на свете.
– Ладно. Как вы сюда попали? И почему так одеты?
– Сказать по правде, я и сам не знаю, как здесь очутился. И не имею ни малейшего понятия, где нахожусь. Приступы накатывают всегда так внезапно… А одежда… Можно назвать это причудой. Гм… Вы тоже необычно одеты. Вернее, не одеты совсем.
Он взглянул вниз, на себя, и усмехнулся:
– Ах да. Я вполне осознаю, что то, как мы с женой одеты… точнее, что мы раздеты, потребовало бы объяснений… при определенных обстоятельствах. Но вместо этого мы бы предпочли получить объяснение от вас. Вы не здешний, не говоря уже о странности одежды. А мы живем здесь – так, как нам хочется. Эта территория принадлежит Денверскому клубу оптимистов.
Джон и Дженни Саттоны оказались людьми по-своему утонченными, лишенными предрассудков и дружелюбными. Они были из тех, кого не пугает неожиданный гость, – у них для него всегда найдется чашечка чая. Джона явно не устроили мои неуклюжие объяснения, и он все порывался устроить мне перекрестный допрос, но Дженни сдерживала его. Я твердо держался версии о «внезапных приступах потери памяти» и сообщил, что со вчерашнего вечера, когда был в Денверском Нью-Браун паласе, ничего не помню. Он выслушал меня и сказал:
– Ну ладно, все это очень интересно, даже увлекательно. Думаю, что кто-нибудь захватит вас в Боулдер, а оттуда автобусом доберетесь до Денвера. – Он вновь осмотрел меня с ног до головы. – Но если взять вас в клуб, боюсь, что ваше появление вызовет сильное любопытство.
Я осмотрел себя. И почувствовал неловкость оттого, что я был одет, а они нет. И при этом неестественно выглядел я, а не они.
– Джон, а не проще ли мне освободиться от одежды?
А что мне было стесняться? Правда, раньше я никогда не посещал лагеря нудистов – просто не видел в них смысла. Но мы с Чаком провели несколько выходных, загорая нагишом на пляжах в Санта-Барбаре и Лагуна-Бич, но пляж – совсем другое дело.
– Конечно, так будет лучше, – кивнул он.
– Милый, – сказала Джейн. – Можно представить его как нашего гостя.
– М-м… верно. Моя единственная и неповторимая, направь-ка ты свое прекрасное тело в клуб. Повращайся там среди народа и постарайся, чтобы всем стало известно, будто мы ждем гостя из… Откуда будет лучше, Дэнни?
– Из Лос-Анджелеса, Калифорния. Я ведь действительно оттуда. – Я чуть не сказал «из Большого Лос-Анджелеса» – и понял, что мне придется следить за своей речью. Не сказать бы «хваталка» вместо «кино».
– …Из Лос-Анджелеса. «Дэнни из Лос-Анджелеса» – большего и не требуется. У нас не принято называть друг друга по фамилии, если кто-то сам того не захочет. Итак, сладость моя, представь дело так, будто всем об этом давно известно. Через полчасика выйдешь к воротам – якобы встретить нас. А сама тем временем захвати мою спортивную сумку и иди сюда.
– А сумка зачем, милый?
– Чтобы спрятать этот маскарадный костюм. Уж очень он необычен… даже для такого любителя причуд, каким нам отрекомендовался Дэнни.
Я поднялся и поспешил спуститься в сад, пока Дженни Саттон оставалась в комнате. Иначе как мне потом объяснить Джону мою «стыдливость»? А в кустах никто не увидит, что под одеждой вокруг талии у меня намотана золотая проволока на двадцать тысяч долларов – по ценам 1970 года.
Много времени раздевание не заняло: их проволоки я предусмотрительно сплел пояс и для удобства сделал спереди застежку. Я завернул золото в одежду и постарался не показывать, как тяжел мой узелок. Джон Саттон взглянул на него, но ничего не сказал, а предложил сигарету. Пачку он носил за ремешком на лодыжке. Не думал я, что мне придется повстречать этот сорт сигарет снова!
Я по привычке помахал сигаретой в воздухе, но она не раскурилась. Джон дал мне прикурить.
– Ну а теперь, – заговорил он спокойно, – пока мы одни, вы ничего не хотите сказать мне? Поскольку я собрался поручиться за вас в нашем клубе, я должен быть совершенно уверен, что вы не причините никому никаких неприятностей.
Я затянулся, и в горле у меня запершило.
– Джон, я не причиню вам никаких неприятностей – поверьте, я вовсе не хочу этого.
– М-м… возможно. А если «внезапный приступ»?
Я задумался. Я оказался в совершенно идиотском положении. Он имел право узнать обо мне все. Скажи я правду – он, конечно, не поверит… но, по крайней мере, совесть у меня будет чиста. Но еще хуже, если он поверит мне, – дело может получить совершенно ненужную мне сейчас огласку. Будь я настоящим, честным, законным путешественником во времени, прибывшим с научными целями, я бы стремился к гласности, предоставил бы неопровержимые доказательства, приветствовал бы любые научные проверки… Но я был довольно подозрительным частным лицом, попавшим сюда обманным путем. Поэтому-то я и не хотел привлекать к себе внимания. Я просто тихо искал свою Дверь в Лето.
– Джон, если я скажу вам правду, вы мне не поверите?
– М-м… вероятно. Но поймите. Как гром среди ясного неба, сверху сваливается человек… ударяется о землю и отделывается легкими ушибами. Он странно одет, он не имеет понятия, куда он попал и какое сегодня число. Дэнни, как большинство из нас, я читал Чарлза Форта. Но стать свидетелем воплощения фантастики в жизнь – такого я никак не ожидал! Но раз уж я с этим столкнулся, то не думаю, что объяснение окажется столь же простым, как, скажем, разгадка карточного фокуса. Так?
– Джон, по некоторым вашим высказываниям… по манере строить фразу я понял, что вы – юрист.
– Да, так оно и есть. Почему вы об этом спросили?
– Могу я сообщить вам сведения, не подлежащие оглашению?
– Хм, другими словами, вы спрашиваете, можете ли стать моим клиентом?
– Если вы так ставите вопрос, то – да. Мне, вероятно, понадобится ваш совет.
– Принято. Гарантирую неразглашение.
– Прекрасно. Я – из будущего. Путешествую во времени.
Несколько минут он молчал. Мы лежали, растянувшись на песке, и загорали. Я – чтобы согреться, ибо май в Колорадо хоть и солнечный, но прохладный. Джон Саттон, похоже, не обращал внимания на свежий ветерок и размышлял, покусывая сосновую иголку.
– Что ж, вы правы, – наконец сказал он. – Я в это не верю. Давайте лучше придерживаться версии «внезапных приступов».
– Я же говорил, что вы не поверите.
Он вздохнул:
– Скажем, я не хочу верить. Не хочу верить в духов, в перерождение или в чудеса экстрасенсорного восприятия. Мне, как и многим людям, нравятся простые, доступные моему пониманию вещи. Так что мой первый совет – сохраните все в тайне. Не стоит об этом распространяться.
– Меня это вполне устраивает.
Он повернулся на спину.
– Думаю, неплохо бы эти одежды сжечь. Я вам подберу что-нибудь другое. Они горят?
– С трудом. Скорее – плавятся.
– Ботинки лучше снова надеть. Мы, как правило, носим обувь, и ваши сойдут. Если кто-то поинтересуется, скажете, что шили на заказ. Лечебная обувь.
– Это одно из их качеств.
– Вот и прекрасно. – Прежде чем я успел его остановить, он принялся разворачивать мою одежду. – Что за черт! – Останавливать его было слишком поздно, так что я позволил ему довести дело до конца. – Дэнни, – сказал он подозрительно, – это на самом деле то, чем мне кажется?
– А чем оно вам кажется?
– Золотом.
– Да, здесь золото.
– Где вы его взяли?
– Купил.
Он тронул мой пояс, пощупал обманчиво мягкий металл и взвесил его на руке.
– Вот те на! Дэнни… слушайте меня внимательно. Я задам вам вопрос, а вы хорошо подумайте, прежде чем на него ответить. Потому что мне не нужны клиенты, которые лгут. Я таких отшиваю. И у меня вовсе нет желания быть соучастником уголовного преступления. Вы приобрели золото законным путем?
– Да.
– Может, вам не известен Закон о золотом запасе от 1968 года?
– Известен. Я приобрел золото законным путем. И намереваюсь продать его за доллары. Монетному двору в Денвере.
– Патент ювелира имеется?
– Нет, Джон. Я сказал вам чистую правду, хотите – верьте, хотите – нет. Я купил его там, откуда прибыл, и совершенно легально, в магазине. Теперь я хочу превратить его в доллары при первом удобном случае. Я знаю, что хранить его незаконно. Что мне будет, если я приду в Монетный двор, вывалю золото на прилавок и попрошу взвесить?
– В конечном счете ничего… если они поверят в ваши «внезапные приступы». Но могут изрядно помотать вам нервы, пока вы чего-нибудь добьетесь. Мне кажется, вам лучше слегка измазать золото грязью.
– Вы имеете в виду – закопать его?
– Нет. Не надо кидаться в крайности. Но если то, что вы мне сказали, правда – вы нашли золото в горах. Ведь именно там старатели обычно находят золото.
– Что ж… как скажете. Я не против небольшой невинной лжи: золото все равно принадлежит мне по закону.
– Разве это ложь? Когда вы впервые увидели золото? Какого числа вы впервые вступили во владение им?
Я попытался припомнить. Купил я его в тот день, когда уехал из Юмы, то есть где-то в мае 2001 года. Примерно две недели назад…
– Тьфу ты!
– Пусть будет так, Джон… впервые я увидел это золото… сегодня, третьего мая 1970 года.
Он одобрительно кивнул:
– И нашли его в горах.
Саттоны оставались в клубе до понедельника, так что я задержался с ними. Другие члены клуба были вполне дружелюбны и на удивление нелюбопытны в отношении моих личных дел. Такого мне не приходилось встречать ни в одной компании, где я бывал прежде. Позднее я узнал, что именно это и считалось правилом хорошего тона в клубе нудистов. Тогда же они показались мне самыми разумными и вежливыми людьми из всех, кого я встречал.
Джон и Дженни занимали отдельный домик на двоих, а я спал на раскладушке в одной из спален клуба. Там было чертовски холодно. На следующее утро Джон принес мне рубашку и синие джинсы. Золото мы снова завернули в мою одежду и засунули в сумку Джона. Сумку поставили в багажник его машины «ягуар-император». Судя по марке автомобиля, Джон был адвокатом не из дешевых. Правда, по его манере держаться я понял это еще раньше.
Следующую ночь я провел у них дома, а уже ко вторнику у меня появились кое-какие деньги. Золота я больше не видел, но через несколько недель Джон вернул мне его точный денежный эквивалент за вычетом обычных комиссионных. Я знал, что он не имеет дела напрямую с Монетным двором, так как за каждую проданную порцию он приносил квитанции от покупателей. За свои услуги он не взял с меня ничего и никогда так и не посвятил в детали сделок.
Меня, честно говоря, детали и не интересовали. Раз у меня были деньги, я мог заняться делом. Уже во вторник, пятого мая, Джейн поездила со мной по городу, и я нашел небольшое чердачное помещение в старом торговом квартале. Я оборудовал его чертежным столом, верстаком, армейской складной кроватью и прочей необходимой мелочью. Там было электричество (120/240 вольт), газ, водопровод и туалет, а большего мне и не требовалось – я должен был экономить каждый цент.
Проектировать с помощью допотопных циркуля и рейсшины было медленно и утомительно, так что у меня не было ни одной свободной минуты. Поэтому, прежде чем строить заново «ловкого Фрэнка», я занялся «чертежником Дэном». Только теперь «ловкий Фрэнк» станет «всемогущим Питом», многоцелевым автоматом, сконструированным так, чтобы он мог делать все, что делает человек, – если, конечно, правильно задействовать торсеновские трубки. Я уже знал, что «всемогущий Пит» не останется таким, как я его планирую, – его потомки превратятся в специализированных роботов. Но мне необходимо было оформить патентные заявки на все, что возможно.
Для патентной заявки не требовалась действующая модель, достаточно было чертежей и описаний. Но модели нужны были мне – модели, которые бы прекрасно работали и легко управлялись. Эти модели должны были сами себя продавать; своей полезностью и очевидной экономичностью они не только показывали бы, что могут безотказно работать, но что они стоят денег, уплаченных за них. А то ведь патентные бюро завалены изобретениями, которые работают, но в коммерческом отношении ничего из себя не представляют.
Работа продвигалась и быстро, и медленно; быстро – потому что я точно знал, чего добиваюсь; медленно – потому что у меня не было ни приличной мастерской, ни помощников. Наконец, скрепя сердце, я выкроил средства и взял напрокат кое-какое механизированное оборудование, и дела пошли быстрее. Я работал до изнеможения семь дней в неделю и позволял себе лишь раз в месяц провести выходные с Джоном и Дженни в их голозадом клубе неподалеку от Боулдера. К первому сентября обе мои модели уже были в рабочем состоянии, и можно было приступить к чертежам и описаниям. Я сделал эскизы лакированных корпусов и послал на фабрику заказы на их изготовление, а заодно и заказы на хромирование движущихся частей. Пожалуй, это единственное, что я не в состоянии был сделать сам. Жаль было тратить деньги, но я понимал, что без этого не обойтись. Конечно, я вовсю пользовался каталогом готовых стандартных деталей – самому мне их было не изготовить; правда, после завершения работы дохода они не дали бы никакого. А вот тратить деньги на заказные украшения мне было не по нутру.
Я сидел в мастерской почти безвылазно – времени на прогулки у меня не хватало, что, кстати, было и неплохо. Однажды я вышел купить сервопривод и наткнулся на знакомого из Калифорнии. Он заговорил со мной, и я, не сообразив, что делаю глупость, ответил.
– Привет, Дэн! Дэнни Дейвис! Не ожидал тут на тебя нарваться. Думал, ты в Мохаве.
Мы обменялись рукопожатиями.
– Да небольшая деловая поездка. Через пару дней собираюсь обратно.
– А я вернусь домой нынче вечером. Позвоню Майлзу и скажу, что встретил тебя.
Меня охватило беспокойство.
– Пожалуйста, не надо!
– Почему? Вы же с Майлзом как нитка с иголкой…
– Ну… видишь ли, Морт, Майлз не знает, что я здесь. Я должен быть сейчас в Альбукерке, по делам фирмы. Но прилетел сюда по причине сугубо личной, к фирме отношения не имеющей. Дошло? И говорить с Майлзом на эту тему мне не хотелось бы.
Он понимающе хмыкнул:
– Неприятности с женским полом?
– Д-да…
– Замужняя?
– Вроде того.
Он ткнул меня кулаком в ребра и подмигнул:
– Усек. Старина Майлз – человек добропорядочный, а? Ладно, я тебя покрою, а в следующий раз ты меня покроешь. Она хоть ничего?
«Покрыть бы тебя… – подумал я про себя, – придурок ты чертов». Морт был одним из тех никчемных разъездных торговых агентов, которые вместо того, чтобы искать новую клиентуру, большую часть времени тратят на шуры-муры с официантками. Впрочем, товары, что он пытался всучить, были такие же дрянные, как и он сам, – прибыли они никогда не давали.
Но я угостил его в ближайшем баре и наплел с три короба о «замужней женщине». Пока он хвастался о своих (таких же неправдоподобных) подвигах, я слушал его и обдумывал новое изобретение. Наконец мне удалось от него избавиться.
Другой раз я нарвался на профессора Твишела и даже попытался угостить его – но ничего не вышло.
Я уселся на табурет у ресторанной стойки аптеки на Чампа-стрит и неожиданно в зеркале на стене напротив увидел изображение Твишела. Первой мыслью было заползти под прилавок и спрятаться. Потом я овладел собой и сообразил, что из всех живущих в 1970 году его мне надо опасаться меньше всего. Ведь ничего еще не произошло… я хотел сказать «ничего не произойдет». Нет… не то. Я оставил попытки правильно выразить соотношение времен – мне стало ясно, что когда путешествия во времени станут обычным делом, в английскую грамматику придется добавить целый ряд новых времен, чтобы отразить своего рода «возвратные состояния». Французские литературные и латинские исторические грамматические времена покажутся по сравнению с ними не такими уж сложными. Прошедшее ли, будущее ли – как бы то ни было, Твишела можно не опасаться, и я успокоился. Я долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался ли я. Нет, не обознался. Лицо Твишела трудно было спутать с чьим-нибудь другим – моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным, самоуверенным и довольно красивым – такое лицо могло быть у Зевса. Я вспомнил, во что он превратился потом… и тем не менее я не ошибся – это был Твишел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с ним обошелся. Интересно, чем ему сейчас можно польстить?
Твишел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:
– В чем дело?
– Да нет, я так… Вы ведь доктор Твишел? Из университета?
– Да, из Денверского университета. Разве мы знакомы?
Я чуть не оговорился, забыв, что в этом году он преподавал в городском университете. Помнить в двух временных плоскостях сразу – трудно.
– Нет, доктор, но я слушал ваши лекции. Можно сказать, я один из ваших поклонников.
Рот Твишела искривился в улыбке. Из этого я заключил, что его еще не съедало непреодолимое желание выслушивать лесть в свой адрес; в этом возрасте он был уверен в себе, и мнение других о нем его не волновало.
– Вы уверены, что не спутали меня с какой-нибудь кинозвездой?
– О нет! Вы – доктор Хьюберт Твишел, великий физик.
Он опять изобразил подобие улыбки.
– Скажем, просто физик. Вернее – собираюсь им стать.
Мы немного поболтали, а когда он расправился со своим бутербродом, я стал приставать к нему, предлагая выпить. Я сказал, что сочту за честь, если он позволит угостить его. Он покачал головой:
– Я почти не пью, а уж днем – никогда. Тем не менее спасибо. Приятно было познакомиться с вами. Если окажетесь поблизости от университета, заглядывайте ко мне в лабораторию.
Я сказал, что непременно загляну.
Но я не так уж часто делал оплошности в 1970 году (попав в него во второй раз), потому что уже знал, что к чему, да и большинство моих знакомых были в Калифорнии. Я решил, что если встречу еще кого-нибудь из знакомых, то живо скажу, окинув холодным взглядом, что впервые вижу.
Но мелочи тоже могут причинять неприятности. Я, например, никак не мог отвыкнуть от стиктайтского шва и снова привыкнуть к молнии. Мне не хватало множества удобных мелочей, к которым я успел приучиться за шесть месяцев и уже воспринимал как само собой разумеющееся. И бритье! Мне опять пришлось бриться! Однажды я простудился. Этот ужасный призрак прошлого обрушился на меня по причине моей забывчивости. Я совершенно упустил из виду, что одежда может промокнуть под дождем. Хотел бы я, чтобы все эти изысканные эстеты, которые хулят прогресс и вздыхают о неповторимых прелестях прошлого, могли увидеть то, что видел я. Я привык к лучшим условиям жизни, и, пока опять не освоился в 1970 году, меня постиг ряд мелких разочарований: тарелки, на которых остывала пища; рубашки, которые надо было отдавать в стирку; зеркала в ванных, которые запотевают в тот момент, когда вам надо причесаться после мытья; сопливые носы; грязь под ногами и в легких. Потом я привык ко всему этому, как собака привыкает к блохам.
Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком – мне в нем очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы нового плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду) сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы – так что я без труда нашел Колфакс авеню.
Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика, надевшего свой первый строгий вечерний костюм, – было ощущение какой-то неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоких каблуках и гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода подлипал. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся всего на несколько миль: на восток – за Аврору, на Север – до Хендерсона, и на юг – до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля. На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения упрятывались в скалы.
Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я мучительно хотел вернуться в свое собственное время.
Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня зачислили в штат «Горничной», я смог позволить себе полностью подлечить зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту. Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув ко мне в рот! Он поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:
– Великий Иосафат! У кого вы лечились?
– Аа-оо-ыы?
Он вынул наконец зеркальце из моего рта.
– Кто вам делал зубы? И как?
– Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной клинике… в Индии.
– Как они это делают?
– Откуда я знаю?
– М-м… подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. – Он начал возиться с рентгеновским аппаратом.
– Нет, нет, – горячо запротестовал я. – Просто вычистите эту дыру, заткните чем-нибудь и отпустите меня.
– Но…
– Извините, доктор, я очень тороплюсь.
Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь, чтобы еще раз взглянуть на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы ему разрешить сделать снимки, но помешала осторожность, ставшая уже рефлексом. Конечно, никому вреда от снимков не было бы; впрочем, и пользы тоже, так как рентгеновские лучи не показали бы сам процесс восстановления зубов, а я объяснить ему не смог бы.
Только в прошлом можно успеть сделать многое. По шестнадцать часов в день я потел над «чертежником Дэном» и «всемогущим Питом», но между делом успел кое-что предпринять. Действуя анонимно, через адвокатскую контору Джона, я обратился в частное сыскное агентство, имевшее отделения по свей стране, с запросом о прошлом Белл. Я сообщил им ее адрес, номер и марку автомашины (на руле легко можно найти отпечатки пальцев) и намекнул, что она, возможно, не раз побывала замужем и на нее наверняка заведено дело в полиции. Я должен был экономить и без того таявшие средства, и мне не по карману были расследования, о которых написано столько увлекательных книг.
Не получив от них отчета через десять дней, я уже было подумал, что плакали мои денежки. Но спустя еще несколько дней в контору Джона был доставлен полосатый конверт.
Белл оказалась деловой дамой. Она была на шесть лет старше, чем утверждала; когда ей еще не исполнилось и восемнадцати, она уже успела дважды побывать замужем. Один из браков был не в счет: «супруг» уже имел семью; разведись она со вторым «мужем», агентству не удалось бы все это раскрыть. После этого она еще четыре раза выходила замуж, хотя один из «браков» был сомнительным: скорее всего, имел место своеобразный рэкет – она сделалась «солдатской вдовой», взяв фамилию погибшего. Однажды она была разведена (официально), и один из ее мужей умер. Она могла быть все еще «замужем» за остальными.
Полицейское досье на нее было объемистым и весьма любопытным, но осуждена она была за уголовное преступление только однажды, в Небраске, и то условно. Это установили только по отпечаткам пальцев, так как она скрыла судимость, сменила себе имя и фамилию и присвоила себе новый номер в системе социального страхования. Агентство спрашивало, следует ли им уведомить власти штата Небраска.
Я ответил, чтобы они не затрудняли себя: срок давности истек, а сведения о ее прошлой судимости вряд ли кого заинтересуют. Интересно, как бы я поступил, если б она была осуждена за торговлю наркотиками? Необдуманные решения до добра не доводят.
Не успел я опомниться, как приблизился октябрь, а я отстал от своего графика: нужно было поторопиться с чертежами, да и описания из-за этого тоже не закончил, – ведь они должны быть взаимно увязаны. К заявке я вообще еще не приступал. Хуже всего было то, что я пока и палец о палец не ударил для организации своего предприятия, но с этим можно было повременить: пока не закончена работа над моделями, показывать-то было нечего. Не было времени у меня и на то, чтобы завязать необходимые деловые контакты. Я стал подумывать, что совершил ошибку, попросив профессора Твишела установить аппаратуру на тридцать один год и какие-то жалкие три недели, – мне надо было назвать срок, по крайней мере, в тридцать два года. Я явно переоценил свои возможности и не рассчитал правильно время.
Я не показывал свои игрушки моим друзьям Саттонам не потому, что хотел скрыть их, а просто мне не нужны были лишние разговоры и бесполезные советы. В последнюю субботу сентября мы договорились поехать вместе в их клуб. Из-за отставания от собственного графика я накануне работал до поздней ночи; меня разбудил душераздирающий лязг будильника – мне нужно было успеть побриться до того, как они за мной заедут. Я выключил это орудие пытки и поблагодарил бога, что в 2001 году от него избавились. Собравшись с силами, спустился позвонить из аптеки на углу Саттонам – сказать, что у меня много работы и я не смогу поехать.
К телефону подошла Дженни.
– Дэнни, ты слишком много работаешь. Выходные за городом пойдут тебе на пользу.
– Ничего не поделаешь, Дженни. Я должен работать. Простите меня.
Джон взял другую трубку.
– Что за вздор ты несешь, Дэн?
– Мне надо работать, Джон. Просто надо – и все тут. Передавай от меня привет всем в клубе.
Я вернулся на свой чердак, наскоро позавтракал и вернулся к описанию «чертежника Дэна».
Час спустя ко мне постучали Саттоны.
Отдыхать в горы мы так и не поехали, зато я демонстрировал им обе мои модели. «Чертежник Дэн» не произвел особого впечатления на Дженни (она ведь не была инженером), но «всемогущий Пит» привел ее в восторг. Работу по дому ей помогала выполнять «горничная» (пятая модель), и она сразу поняла, что «Пит» может много больше.
Но Джон сразу оценил все преимущества «чертежника Дэна». Когда я показал ему, как могу изобразить свою подпись, неотличимую от настоящей, просто нажимая на клавиши (признаюсь, я уже тренировался), брови у него полезли на лоб.
– Ну, парень, по твоей милости все чертежники без работы останутся.
– Да нет, не останутся. С каждым годом в нашей стране становится все меньше талантливых инженеров – эта машина поможет восполнить пробел. Через поколение она будет стоять в каждом конструкторском бюро. Без нее уже не смогут обходиться, как современный механик не обходится без электрического инструмента.
– Ты так говоришь, будто знаешь наверняка.
– Так оно и есть.
Он обернулся и стал наблюдать за «Питом» – тот наводил порядок на верстаке. Потом снова взглянул на «чертежника Дэна».
– Дэнни, иногда я думаю, что ты, наверно, сказал мне правду, – помнишь, в тот день, когда мы встретились?
Я пожал плечами:
– Назови это предвидением, если хочешь… но я знаю наверняка. Уверен, что так и будет. Какая тебе разница?
– Пожалуй, что никакой. Что ты собираешься делать с этими штуками?
– В том-то и загвоздка, Джон, – нахмурился я. – Я хороший инженер и, если понадобится, могу быть вполне приличным механиком. Но бизнесмен из меня никакой – в этом я убедился сам. Ты никогда не имел дела с патентными законами?
