Текст книги "Тетралогия Будущего"
Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 60 страниц)
Глава 7
Я назначил ей свидание.
Моим первым порывом было послать ее к черту и бросить трубку. Я давно уже понял, что пытаться отомстить – ребячество. Пита не вернуть, а кончиться все для меня может тюрьмой. Поэтому я прекратил поиски Майлза и Белл и забыл о них. Но Белл ведь наверняка знала, где Рикки. Вот почему я и договорился с ней о встрече.
Она хотела, чтобы я пригласил ее пообедать, но я не согласился. И дело тут не в правилах хорошего тона, просто, по-моему, разделить трапезу можно только с другом. Встретиться я с ней встречусь, но вести в ресторан – слишком много чести для нее. Я спросил адрес и сказал, что буду у нее к восьми вечера.
Она снимала дешевую меблирашку в доме без лифта в той части города (Ла Брэ), которой еще не коснулось современное строительство. Не нажав кнопку звонка, я уже понял, что отнятое у меня обманом ее не обогатило, иначе она не жила бы в такой дыре. А увидев ее, я окончательно убедился, что мстить вообще не имело смысла: годы справились с этим лучше меня.
Белл было не меньше пятидесяти трех (если верить ее прошлым утверждениям о возрасте), но в действительности, скорее всего, около шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии женщина в 2001 году, если она следила за собой, могла выглядеть тридцатилетней еще много лет подряд. Многие так и выглядели. Некоторые звезды «хваталки» хвастались, что они уже бабушки, хотя продолжали подвизаться в амплуа инженю.
Но Белл за собой не следила.
Она растолстела, в голосе появились визгливые нотки, но вела она себя так же развязно, как в молодости. Очевидно, она до сих пор считала тело своим основным достоянием и поэтому была одета в стиктайтский домашний халат, который не только выставлял напоказ чересчур много, а еще и подчеркивал, что она особь женского пола, млекопитающая, раскормлена не в меру, – но при этом ни к чему не годна.
Она сама этого не осознавала. Ее некогда острый ум зачах, и от прежних времен в ней оставались только неистребимая самонадеянность и тщеславие. С радостным визгом она бросилась мне на шею, и я с трудом увернулся от поцелуя. Я отстранил ее:
– Спокойнее, Белл.
– Но я так счастлива, милый! Так взволнована, так потрясена!
– Еще бы! – Я пришел сюда с намерением держать себя в руках… мне просто нужно было выяснить у нее один вопрос – и уйти. Но сдерживаться мне было все труднее. – А ты помнишь, каким ты видела меня в последний раз? Вы тогда накачали меня наркотиками до полной невменяемости… чтобы без труда сплавить в холодный сон.
Казалось, это ее озадачило.
– Но, милый, мы так сделали для твоего же блага. Ты ведь был так болен. – Она, похоже, искренне верила в то, что говорила.
– Ладно, ладно. А где Майлз? Ты же теперь миссис Шульц.
Ее глаза округлились.
– Разве ты ничего не знаешь?
– Не знаю чего?
– Бедный Майлз… бедный дорогуша Майлз! Он и двух лет не прожил с тех пор, как ты покинул нас. – Неожиданно выражение ее лица резко изменилось. – Подонок, он надул меня!
– Худо дело. – Хотел бы я знать, как он умер. Сам или ему помогли? Может, мышьяку подсыпали? Я решил перейти к цели своего визита, прежде чем она не завралась окончательно. – А что стало с Рикки?
– Какой Рикки?
– Падчерицей Майлза, Фредерикой.
– Ах, эта ужасная маленькая грубиянка! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.
– Где живет ее бабка? И как ее фамилия?
– Где? В Таксоне… или в Юме, или еще в какой-то дыре. А может, в Индайо. Милый, я не хочу говорить об этом невыносимом ребенке… Давай лучше поговорим о нас с тобой.
– Сейчас, сейчас. Так как фамилия бабушки?
– Дэнни, какой ты скучный! Ну чего ради я должна помнить такие глупости?
– И все-таки?
– Ну, Ханолон… или Хейни, нет, Хайнц. Или, может, Хинкли. Не хмурься, милый. Давай лучше выпьем. Давай поднимем бокал за наше счастливое воссоединение.
– Я покачал головой:
– Я не пью. – И это было почти правдой. Испытав на своей шкуре, что пьянство до добра не доводит, я теперь ограничивался кружкой пива с Чаком Фрейденбергом.
– Очень жалко, миленький. Ты не против, если я себе налью?
Она уже наливала себе неразбавленный джин – утешение одиноких женщин. Но прежде чем опустошить стакан, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две таблетки.
– Хочешь?
Я узнал полосатую этикетку на флаконе – эйфорион. Он считался нетоксичным и ненаркотическим, хотя единого мнения на сей счет не было; некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином и барбитуратами.
– Благодарю, мне и так хорошо.
– Рада за тебя.
Она проглотила обе таблетки разом и запила их джином. Я понял, что мне лучше поспешить, иначе через некоторое время она будет способна только глупо хихикать. Тогда я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.
– Белл, расскажи мне о себе. Как ты жила все это время? Вышло у вас что-нибудь с «Менниксом»?
– А? Нет, не вышло. – Тут она вспыхнула: – И все из-за тебя!
– Из-за меня? Да ведь меня уже не было.
– Конечно, из-за тебя. Ты же сделал из инвалидной коляски эту уродину… она-то им и была нужна. А потом она пропала.
– Пропала? Откуда?
Она подозрительно уставилась на меня своими свинячьими глазками:
– Тебе лучше знать. Ведь ты ее взял.
– Я? Белл, ты в своем уме? Я ничего не мог взять. Я лежал намертво замороженный. Откуда пропала? Когда?
Это полностью подтверждало мою догадку, что раз Майлзу и Белл не удалось воспользоваться «ловким Фрэнком», его украл кто-то другой. Но из всех, кого можно было заподозрить, я – единственный, кто этого не сделал. Я не видел «Фрэнка» с той самой горестной ночи, когда они меня выставили из фирмы.
– Расскажи мне, как было дело, Белл. И что заставило вас подумать на меня?
– А кто же еще? Никто другой не знал, как он много значит… Я же не велела этому мешку с дерьмом, Майлзу, оставлять его в гараже.
– Но ведь если кто-то украл его, то все равно не мог разобраться, как он работает. У вас же остались инструкции и чертежи.
– У нас и их не было. Майлз, идиот, засунул все бумаги в машину той ночью, когда мы собирались перевезти ее и спрятать.
Меня даже не покоробило, когда она сказала «спрятать». Я хотел сказать, что засунуть кипу бумаг в чрево «Фрэнка» Майлз вряд ли мог, – «Фрэнк» и без того был напичкан аппаратурой, как рождественский гусь яблоками. Но тут вспомнил, что сам приспособил под днище коляски ящичек для инструментов. В спешке Майлз вполне мог вывалить все мои бумаги именно туда.
Ничего не поделаешь. Преступление было совершено тридцать лет назад. И еще мне хотелось выяснить, каким образом они потеряли фирму «Горничная».
– Когда у вас не выгорело дело с «Менниксом», что вы сделали с нашей компанией?
– Мы, конечно, продолжали работать. Но когда от нас ушел Джейк, Майлз заявил, что надо свертывать дело. Майлз был тряпкой… а Джейка Шмидта я с самого начала терпеть не могла. Подонок. Все докапывался, почему ты ушел… Будто мы могли остановить тебя. Я настаивала, чтобы наняли нового хорошего мастера и продолжали дело. И тогда фирма бы процветала. Но Майлз уперся.
– А что было потом?
– Ну, потом мы, конечно, продали лицензию на производство «Горничной» фирме «Приводные механизмы». Ты будто не знаешь – сам ведь там работаешь.
Я действительно знал – полное зарегистрированное название «Горничной» теперь было: «Горничная. Производство агрегатов и приводных механизмов, инкорпорейтед», а на вывеске значилось только «Горничная». Ну вот, похоже, я выяснил все, что старая калоша была в состоянии рассказать. Но меня интересовала еще одна деталь.
– После того как лицензия была передана «Механизмам», вы оба продали свои акции?
– Что? Как тебе такая глупость в голову пришла? – Лицо ее перекосилось, и она зарыдала; слабой рукой она пошарила в поисках платочка, но не нашла и продолжала сквозь слезы: – Он меня надул! Он меня надул! Грязная скотина, обдурил меня… – Она шмыгнула носом и добавила задумчиво: – Вы все меня надули… а ты – больше всех, Дэнни. И это после всего, что я для тебя сделала. – Она снова разрыдалась.
Я подумал, что эйфорион не стоит затраченных на него денег. Впрочем, может быть, ей доставляло удовольствие поплакать.
– Как же он тебя обманул, Белл?
– Что? А то ты не знаешь. Он все оставил этому гнусному отродью… после того, как обещал оставить все мне… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел… А ведь она ему даже не родная дочь! Всем это известно.
Впервые за весь вечер я услышал добрую весть. Значит, Рикки все-таки повезло, даже если они перехватили посланные мною акции. Я опять вернулся к интересующему меня вопросу:
– Белл, как фамилия бабушки Рикки и где они жили?
– Где кто жил?
– Бабушка Рикки?
– Кто такая Рикки?
– Дочь Майлза. Постарайся вспомнить, Белл. Это очень важно.
Белл взвилась. Тыча в меня пальцем, она завизжала:
– Знаю я тебя! Ты был ее любовником, вот что. Грязная маленькая стерва… и вонючий кот.
При упоминании о Пите меня охватила ярость, но я постарался не дать ей выхода. Я просто схватил Белл за плечи и слегка потряс:
– Возьми себя в руки! Я хочу знать только одно. Где они жили? Куда адресовал Майлз письма, когда писал им?
Она заартачилась:
– Не буду я с тобой разговаривать! Весь вечер ты ведешь себя отвратительно. – Потом, словно мгновенно отрезвев, она добавила уже спокойно: – Не знаю. Бабку звали Ханикер или что-то в этом роде. Я видела ее только однажды, в суде, когда они приходили выяснять вопросы с завещанием.
– Когда это было?
– Сразу после смерти Майлза, конечно.
– Белл, а когда умер Майлз?
Настроение у нее опять изменилось.
– Много хочешь знать. Ты хуже шерифа… все выпытываешь, да выпытываешь! – Она преданно взглянула на меня: – Давай забудем все… Только ты, милый, и я… у нас ведь вся жизнь впереди… Женщина в тридцать девять лет еще молода… Шульцик говорил, что я самая свеженькая из всех, кого он знавал, – а этот козел, скажу я тебе, знавал многих женщин. Мы можем стать такими счастливыми, милый! Мы…
Тут мое терпение лопнуло. Я и так делал все, чтобы сдержаться, – даже в сыщика играл.
– Мне пора идти, Белл.
– Что ты, милый! Еще так рано… у нас впереди целая ночь. Я думала…
– Мне все равно, что ты думала. Я ухожу.
– Ах, милый! Какая жалось. Когда мы снова увидимся? Завтра? Я, правда, ужасно занята, но ради тебя я отложу дела… и…
– Больше мы с тобой не увидимся, Белл, – отрезал я и ушел. С тех пор я ее действительно больше никогда не видел.
Придя домой, я залез в горячую ванну и долго с остервенением тер тело мочалкой. Потом сел за стол и попытался обдумать все, что мне удалось узнать. Белл считала, что фамилия бабушки Рикки начинается на «Х» (если вообще можно было доверять ее бессвязному бормотанию) и что жили они в одном из городков Аризоны или, может быть, Калифорнии. Ладно, наверно, сыщик-профессионал и извлек бы из этих сведений какую-нибудь пользу. А скорее всего, что нет. В любом случае поиск утомителен, а главное – дорого стоит. Так что придется отложить его до лучших времен.
Знал ли я еще что-нибудь полезное?
Майлз, по словам Белл, умер году в 1972-м. Если он скончался в этом графстве, я, должно быть, смогу выяснить дату смерти уже через несколько часов. Потом смогу уточнить дату слушания в суде дела о завещании… если такое слушание имело место, как утверждала Белл. Через суд я смогу установить прежний адрес Рикки, если в канцелярии суда хранятся архивы. (А могли и не сохраниться!) А чего я добьюсь, сократив разрыв до двадцати восьми лет и найдя город, где Рикки жила в далеком прошлом?
И есть ли вообще смысл разыскивать сорокалетнюю женщину, почти наверняка замужнюю и обремененную семьей. Вид старой развалины, некогда бывшей Белл Даркин, потряс меня. Я начинал понимать, что скрывается под понятием «тридцать лет». Нет, я был уверен, что взрослая Рикки останется такой же доброй и обаятельной… но вот вспомнит ли она меня вообще? Я не сомневался, что она помнит меня, но, скорей всего, как безликую фигуру – того, кого она звала «дядя Дэнни» и у кого был очень славный кот.
Неужели я, как и Белл, но только по-своему, живу воспоминаниями прошлого?
Ладно, никому не повредит, если я предприму еще одну попытку найти Рикки. Будем, в конце концов, ежегодно обмениваться рождественскими открытками… Не думаю, что ее супруг станет очень возражать против этого.
Глава 8
Утором следующего дня (в пятницу, четвертого мая), вместо того, чтобы пойти на работу, я направился в Центральный архив графства. Архив был закрыт «по техническим причинам», и меня попросили зайти через месяц. Тогда я отправился в архив редакции «Таймс». Когда я вышел оттуда, у меня ломило спину от долгого сидения за просмотром микропленок старых номеров «Таймс». Зато мне удалось выяснить, что если Майлз и умер в период между декабрем 1970 года и декабрем 1973 года, то случилось это не в графстве Лос-Анджелес, – некролога я, во всяком случае, не нашел.
Естественно, никакого закона, предписывающего ему умереть в графстве Лос-Анджелес, не существовало. Человек может умереть где угодно – этого никто не в силах упорядочить.
Можно еще попробовать навести справки в объединенном архиве штата Сакраменто. Я решил съездить туда как-нибудь. Поблагодарив библиотекаря, я перекусил в ближайшем кафе и пошел на службу.
Оказалось, мне дважды звонили; кроме того, на столе лежала записка. И записка, и звонки были от Белл. Мельком взглянув на записку и увидев первую строчку: Дэн, дорогуша! – я, не читая, разорвал ее и выбросил. Потом позвонил на коммутатор и попросил не регистрировать звонков от миссис Шульц и не соединять меня с ней. Потом я зашел к главному бухгалтеру и спросил, можно ли выяснить бывших владельцев изъятого из обращения пакета акций фирмы. Он обещал попробовать, и я назвал по памяти номера некогда принадлежавших мне первых акций «Горничной инкорпорейтед». Напрягать память не пришлось – мы выпустили для начала ровно тысячу акций, и я оставил за собой первые пятьсот десять номеров; «подарок по случаю помолвки» для Белл состоял из акций под первыми номерами.
Возвратившись в свою контору, я застал так Макби.
– И где же вы были? – поинтересовался он.
– И тут, и там… А в чем дело?
– Вряд ли подходящий ответ. Мистер Галлоуэй дважды заходил и справлялся о вас. Я вынужден был сказать, что не знаю, где вы.
– Господи ты боже мой! Если я нужен Галлоуэю, то рано или поздно он меня найдет. Чем попусту тратить время на придумывание хитроумных комбинаций, лучше бы он хоть часть его использовал для продвижения товара на рынок – фирма от этого только выиграла бы.
Галлоуэй начинал меня раздражать. Он считался ответственным за продажу, но, по-моему, занимался в основном тем, что вмешивался в дела рекламного агентства, контролировавшего счета фирмы. Впрочем, я, может быть, сужу предвзято: ведь меня интересует только техническая сторона дела. А все остальное – пустая бумажная возня.
Я знал, зачем потребовался Галлоуэю, и поэтому не спешил. Он хотел, видите ли, облачить меня в костюм образца 1900 года и в нем сфотографировать. Я объяснил, что снимусь сколько его душе угодно, но в костюме 1970 года: мой отец и тот родился спустя двенадцать лет после наступления 1900 года. Он ответил, что никто не заметит разницы. Тогда я заметил, что нельзя всех считать круглыми идиотами. Он обиделся и заявил, что у меня неправильный подход к делу.
Люди такого склада, с удовольствием занимающиеся одурачиванием публики, полагают, верно, что никто, кроме них, не умеет ни читать, ни писать.
– У вас неправильный подход к делу, – сказал Макби.
– Ах так? Сожалею.
– Вы неплохо устроились. Числитесь за моим отделом, но я обязан предоставлять вас, когда необходимо, в распоряжение коммерческого отдела. Я думаю, для вас же будет лучше начиная с сегодняшнего дня отмечаться на табельных часах, как все остальные… и неплохо бы вам отпрашиваться у меня, если вы уходите куда-нибудь в рабочее время. Учтите это.
Я медленно сосчитал про себя до десяти в двоичной системе.
– Мак, а вы сами отмечаетесь в табельных часах?
– Что? Нет, конечно. Я же главный инженер.
– Вот именно. Так и говорится на табличке вашего кабинета. Но послушайте, Мак, я был главным инженером этого заведения еще до того, как вы начали бриться. Так неужели вы думаете, что я собираюсь отстукивать время прихода на табельных часах?
Он побагровел.
– Дело ваше. Но я вам вот что скажу: не будете отмечаться – не получите зарплату.
– Ах так? Не вы меня нанимали, не вам и увольнять.
– М-м… посмотрим. По крайней мере, я могу перевести вас из моего отдела в отдел рекламы, где вам больше подходит работать. – Он взглянул на мою чертежную машину. – Здесь от вас никакого толку. И я не вижу смысла в простаивании такого дорогого оборудования без дела. До свидания. – Он быстро кивнул и вышел.
Тут вкатился «посыльный» и положил на стол большой конверт. Я не стал его вскрывать, – слишком был взвинчен. Вместо этого я отправился вниз, в кафетерий для сотрудников. Мак, как и множество других педантов-бюрократов, считал, что результат творческой работы зависит от затраченных на нее человеко-часов. Неудивительно, что моя старая фирма годами не внедряла ничего нового.
Ладно, черт с ним. Все равно я не собирался здесь долго задерживаться.
Час спустя я притащился обратно и обнаружил на столе еще один конверт, на этот раз с грифом фирмы. Я вскрыл его, уверенный, что Мак решил не откладывать дела в долгий ящик. Но письмо было из бухгалтерии, оно гласило:
«Уважаемый мистер Дейвис!
Относительно интересовавших вас акций сообщаем, что дивиденды по основной части пакета акций выплачивались с I квартала 1970 года по II квартал 1980 года через опекунский фонд держателю по фамилии Хайнике. В 1980 году произошла реорганизация фирмы, и имеющиеся в наличии записи не позволяют с точностью проследить дальнейшую судьбу акций; очевидно (после реорганизации), они были проданы Космополитической страховой, во владении каковой до сих пор и находятся. Держателем меньшей части акций до 1972 года являлась (как вы и предполагали) Белл Д.Джентри, после чего права на акции были переданы акционерной компании «Сьерра», которая пустила их в свободную продажу. В случае необходимости мы могли бы выяснить подробности относительно каждой акции после того, как фирма была реорганизована, но на это потребуется определенное время.
Если наш отдел может быть еще чем-нибудь полезен для вас, не стесняйтесь и обращайтесь в любое время.
И.Е.Рейтер, гл.бухгалтер».
Я позвонил Рейтеру, поблагодарил его и сказал, что их ответ полностью меня удовлетворил. Теперь я знал – переданные Рикки акции до нее не дошли. Как явствовало из записей, передача моих акций некоему Хайнике была явным мошенничеством – за этим, конечно, стояла Белл; она нашла какое-то подставное лицо или просто воспользовалась вымышленным именем. Скорее всего, уже замышляла надуть Майлза, потому и начала принимать кое-какие меры.
Очевидно, после смерти Майлза ей не хватало наличных денег, и поэтому она решила продать акции, подаренные мною. Но теперь, когда я узнал, что Белл лишилась всех акций, меня они перестали интересовать. Я вот забыл спросить Рейтера, что стало с пакетом акций Майлза… Это могло бы навести меня на след Рикки, даже если она уже не владеет акциями. Но рабочая неделя подходила к концу, так что придется отложить выяснение до понедельника. А пока я решил вскрыть большой конверт, принесенный ранее, так как по обратному адресу уже знал, откуда он поступил.
В начале марта я написал в патентное бюро и запросил исходные данные по «трудяге» и «чертежнику Дэну». Моя прежняя убежденность, что «трудяга» – всего-навсего доработанный вариант «ловкого Фрэнка», была несколько поколеблена после знакомства с принципом работы «чертежника Дэна». Необходимо принимать в расчет и то, что тот же самый неизвестный мне талантливый инженер, который создал «чертежника Дэна» в точности таким, каким я себе его представлял, вполне мог параллельно со мной конструировать такого же «Фрэнка». Моя теория подтвердилась и тем, что оба патента были выданы в один год и принадлежали (во всяком случае, пока не истек срок их действия) одной компании – «Алладин». Но я должен был знать все подробности. Если этот изобретатель до сих пор жив, он мог бы кое-чему научить меня.
Сперва я написал в патентное ведомство и получил ответ с разъяснением, что вся документация на патенты, срок действия которых истек, хранится в Национальных архивах, что в Карлсбадских пещерах. Тогда я обратился в архивы, и в ответ мне прислали прейскурант платных услуг. Я написал туда в третий раз, приложив к письму платежное поручение (чеков они не принимали). Я запросил копию всех документов по обоим патентам – заявки, описания, чертежи и так далее.
Похоже, в большом конверте и было то, что я ожидал. Сверху лежали документы по патенту номер 4307909 («трудяга»). Я пролистал заявку, описания и принялся за чертежи. От заявок прок разве что в суде – их пишут для того, чтобы заявить на весь мир о широчайших возможностях использования предлагаемого объекта. Потом настает очередь патентных экспертов, а они уж обязательно постараются свести на нет все ваши усилия – вот отчего появились адвокаты по патентному праву. Описание, наоборот, должно быть полным и подробным, но мне проще читать чертежи, чем описание.
Я должен был признать, что принципиальная схема «трудяги» отличалась от схемы «ловкого Фрэнка». Он был сконструирован лучше «Фрэнка», некоторые узлы были проще, и использовать его можно было в более широком диапазоне. Но основная идея была все та же, а иначе и быть не могло, поскольку автоматы управлялись трубками Торсена (или их современными аналогами). Думаю, я и сам со временем пришел бы к мысли о модернизации узлов… может быть, в следующих моделях. Нечто подобное даже как-то мелькало у меня в мозгу – «Фрэнк», используемый не только в работе по дому.
Наконец я решился взглянуть на имя изобретателя, указанное в заявке и описаниях. Оно мне было хорошо знакомо: Д.Б.Дейвис. Я долго вглядывался в него, медленно насвистывая «Время в моих ладонях». Итак, Белл солгала, солгала опять. Интересно, была ли хоть капля правды в той гнусной околесице, которую она несла? Конечно, Белл – патологическая лгунья, но я где-то читал, что в основе любого вранья лежит правда, измененная буйной фантазией лжеца до неузнаваемости. Совершенно очевидно: мою первую модель «Фрэнка» никто не крал, ее просто передали на доработку другому инженеру, а потом подали заявку на патент от моего имени.
С «Менниксом» дело у них не выгорело – это я знал точно по документам нашей фирмы. Но Белл утверждала, что причиной всему – отсутствие патента на производство «Фрэнка». Может, Майлз хапанул аппарат себе, а Белл оставил в уверенности, что «Фрэнка» украли, точнее, уже переукрали.
В таком случае… тут я бросил строить догадки – занятие более безнадежное, чем поиски Рикки. Можно было бы устроиться в фирму «Алладин», чтобы раскопать там, кто им передал патент и получил за него денежки. Но игра не стоила свеч, поскольку срок действия патента давно истек. Майлз умер, а Белл, если и получила что-нибудь с этого, то давно все промотала. Я же удовлетворился, доказав себе то, что для меня было важнее всего: подлинный автор изобретения – я сам. Это льстило моей профессиональной гордости, а кто беспокоится о деньгах, если нет повода беспокоиться о хлебе насущном? Только не я.
Итак, я перешел к патенту под номером 4307910 – на первого «чертежника Дэна». Чертежи были просто загляденье. Я сам не смог бы разработать прибор лучше, а этот парень смог. Меня привели в восхищение экономичное применение цепей связи и умелая компоновка блоков с использованием минимума движущихся деталей соединения. Движущиеся детали и части любого механизма подобны аппендиксу – во избежание неприятностей от них следует избавляться там, где только возможно.
Основой для панели управления послужила серийная электрическая машинка фирмы ИБМ. Это было сделано удачно и с инженерной точки зрения: нет смысла заново изобретать то, что можно купить в любом магазине.
Кто же этот головастый парень? Я полистал бумаги и нашел его имя – Д.Б.Дейвис.
Я долго сидел, задумавшись, над бумагами. Потом позвонил доктору Альбрехту. Я назвал себя, и его пригласили к телефону.
– Привет, сынок, – отозвался он. – Я сразу тебя узнал. Как дела на новом месте?
– Все нормально. В компаньоны пока не принимают.
– Дай срок. А в остальном – порядок? Попривык?
– Конечно! Знать бы, что здесь так здорово – улегся бы в холодный сон пораньше. Ни за что не подпишусь вернуться обратно в 1970 год.
– Да будет тебе! Я прекрасно помню этот год. Я тогда был еще ребенком, жил на ферме в Небраске, охотился и ловил рыбу. Весело проводил время, не то что теперь.
– Что ж, каждому свое. Мне нравится здесь, сейчас. Но вот что, док. Я ведь позвонил не просто потрепаться на отвлеченные темы. У меня небольшая загвоздка.
– Ну, выкладывай. Хорошо, хоть небольшая, а то у остальных – все больше крупные.
– Док, может ли «долгий сон» вызвать потерю памяти?
Он ответил не сразу.
– В принципе – да. Не скажу, что мне встречались подобные случаи. Я имею в виду амнезию в чистом виде, не обусловленную другими побочными факторами.
– Что может вызвать потерю памяти?
– Да что угодно. Простейший случай – так называемая функциональная амнезия, когда сам пациент подсознательно стремится что-то забыть; он забывает последовательность событий или переосмысляет их, поскольку эти воспоминания для него невыносимы. Затем следует амнезия в результате травмы – скажем, от обыкновенного, пошлого удара по черепу. Или амнезия может возникнуть от внушения… с применением наркотиков или гипноза. А в чем дело, малыш? Не можешь отыскать свою чековую книжку?
– Да нет, не то. Насколько я понимаю, сейчас со мной все в порядке. Но я не могу вспомнить некоторые события, имевшие место до того, как я лег в сон… и это меня беспокоит.
– М-м… Может быть, дело в одной из упомянутых мною причин?
– Да, пожалуй, – задумчиво ответил я. – Подойдет любая, за исключением разве что удара по черепу… впрочем, меня вполне могли и огреть по башке, когда я был пьян.
– Я не стал упоминать, – сухо заметил он, – о самой распространенной временной амнезии – провалах в памяти под воздействием алкоголя. Послушай, сынок, почему бы тебе не зайти, мы обсудили бы все подробно. Если я не смогу распознать твой недуг – ты же знаешь, я не психиатр, – я направлю тебя к психоаналитику; он очистит твою память, как орех от скорлупы, и ты ему расскажешь, почему опоздал в школу четвертого февраля того года, когда учился во втором классе. Но он дорого берет, и потому не лучше ли сперва заскочить ко мне?
– Вот те на, док! Я и так отнял у вас много времени… а вы слишком щепетильны, чтобы брать с меня деньги.
– Сынок, мои пациенты мне небезразличны; кроме них, никого из близких у меня нет.
Я отделался от него, пообещав позвонить в начале следующей недели, если будет нужда в его помощи. Мне необходимо было все обдумать.
В здании нигде не горел свет, только у меня в кабинете. Заглянула «горничная» (тип: «уборщица»). Обнаружила, что в комнате кто-то есть, и безмолвно укатила прочь. Я опять остался один.
Вскоре в комнату заглянул Чак Фрейденберг.
– Я думал, тебя тут давно нет. Просыпайся и иди досыпать домой.
Я взглянул на него:
– Чак, у меня есть прекрасная мысль. Давай купим бочку пива и две соломинки.
Он тщательно обдумал предложение.
– Что ж, сегодня пятница… а ясная голова нужна мне только в понедельник, чтобы знать, какой это день недели.
– Решено и обжалованию не подлежит. Подожди минутку, я засуну кое-что в «дипломат».
Мы выпили пива, потом поели, потом еще выпили пива в заведении с хорошей музыкой, потом перебрались в другое заведение – без музыки, но со звуконепроницаемыми кабинами. Стоило заказать что-нибудь – и вас на час-другой оставляли в покое. Мы сидели и спокойно разговаривали. Я показал ему копии патентов.
Чак просмотрел документацию на прототип «трудяги».
– Это по-настоящему отличная работа, Дэн. Я тобой горжусь. Как насчет автографа?
– Взгляни-ка еще вот сюда. – Я протянул ему патентное обоснование на чертежную машину.
– Кое в чем эта штука будет получше предыдущей. Дэн, ты сам-то понимаешь, что сделал для развития техники больше, чем в свое время Эдисон? Доходит до тебя, нет?
– Брось, Чак, тут дело серьезное. – Я ткнул пальцем в пачку фотокопий. – Ладно, я готов взять на себя авторство одной из них. Но я не мог быть автором другой. Я ее не создавал… разве только у меня из головы вылетело все, что случилось со мной до погружения в сон. Может быть, у меня амнезия.
– Ты толкуешь об одном и том же целых двадцать минут. Не похоже, чтобы у тебя предохранители отказали. Ты помешан не более, чем требуется для нормального инженера.
Я ударил кулаком по столу – аж кружки подпрыгнули.
– Должен я выяснить или нет?
– Держи себя в руках. Ну и что ты собираешься предпринять?
– Гм… – Я чуть замешкался с ответом. – Пойду к психоаналитику и заплачу ему, чтобы он докопался до истины.
Чак вздохнул:
– Я и ожидал услышать от тебя нечто в этом роде. Слушай, Дэн, предположим, ты заплатил своему специалисту по мозговой механике, и он доложил, что все в порядке, память твоя – в прекрасном состоянии, реле у тебя в голове замкнуты как надо. Что тогда?
– Но это же невозможно.
– То же самое говорили Колумбу. Тебе даже не пришло в голову самое простое объяснение.
– Какое?
Не удостоив меня ответом, он подозвал робота-официанта и велел принести большой телефонный справочник.
– В чем дело? – поинтересовался я. – Собираешься вызвать мне полицейскую карету?
– Пока нет. – Он пролистал здоровенную книгу, нашел, что искал, и передал ее мне: – Посмотри-ка сюда, Дэн.
Я посмотрел. Он держал палец на строчке с фамилией Дейвис. Сверху донизу страница была заполнена колонками с фамилией Дейвис. А на том месте, куда указывал Чак, располагалась дюжина Д.Б.Дейвисов – от Дабни до Дункана. Там было и три Дэниела Б.Дейвиса. Один из них – я.
– И это из неполных семи миллионов человек, – заметил он. – Не хочешь ли попытать удачу среди остальных двухсот пятидесяти миллионов?
– Ничего это не доказывает, – попытался возразить я.
– Правильно, – согласился он. – Просто немыслимое совпадение, если случилось так, что два инженера с одинаковыми способностями работали над одним и тем же проектом в одно и то же время, да еще фамилии и инициалы у них совпали. На основе законов статистики можно, пожалуй, определить степень вероятности такого совпадения. Но люди, особенно те, кому вроде тебя положено знать такие вещи, забывают, что законы статистики имеют обратную силу – любое, даже самое невероятное, совпадение может произойти. Здесь как раз тот самый случай. Мне такой вывод больше по душе, чем версия о том, будто у моего собутыльника винтиков не хватает. Тем более что хорошего собутыльника не так легко найти.
