Текст книги "Башни полуночи"

Автор книги: Роберт Джордан

Соавторы: Брендон Сандерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 67 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Роберт Джордан и Брэндон Сандерсон
Башни полуночи

Посвящается Джейсону Денселу, Мелиссе Крейб, Бобу Клатцу, Дженнифер Льянг, Линде Тадлери, Мэтту Хатчу, Лей Батлер, Майку Макерту и всем тем читателям, кто с течением лет сделал «Колесо Времени» частью своей жизни и тем самым сделал жизни других людей лучше.

Вскоре даже в стеддингестало очевидно, что Узор рассыпается. Небо потемнело. На внешней границе стеддингастали появляться наши мертвые предки, заглядывавшие внутрь. Но что было еще тревожнее, деревья стали болеть и никакой песней уже не удавалось их вылечить.

В это время печали я пришел на Великий Пень. Поначалу меня не приняли, но моя мать, Коврил, потребовала дать мне шанс. Мне не известно, что именно изменило ее отношение, поскольку именно она была самой решительной из моих оппонентов. Руки мои дрожали. Я был самым последним оратором, а большинство уже приняло решение открыть Книгу Перехода. Обо мне они подумали в последнюю очередь.

Я твердо знал, если я не найду нужные слова, люди останутся с Тенью один на один. В этот момент все мое волнение исчезло. Я почувствовал спокойствие и невозмутимую целеустремленность. Я открыл рот и начал говорить.

– из книги «Возрожденный Дракон», автор Лойал сын Арента, сына Халана из стеддинга Шангтай.

Пролог. Различия

Под привычный ритм копыт Мандарба по неровной земле Лан Мандрагоран ехал навстречу своей смерти. От сухого воздуха першило в горле, а земля была испещрена проступавшими снизу белыми кристаллами соли. Дальше к северу виднелись красноватые скалы, покрытые болезненного вида пятнами. Отметины Запустения, ползучие тёмные лишайники.

Он продолжал ехать на восток вдоль Запустения. Это все еще была Салдэйя, где его жена оставила его, с натяжкой выполнив свое обещание переправить его в Порубежье. Эта дорога… Она тянулась целую вечность. Двадцать лет назад он свернул с нее, согласившись последовать за Морейн, но всегда знал, что вернется. Иначе не имело смысла носить имя предков, меч у бедра и хадорина голове.

Это каменистая часть северной Салдэйи была известна как Низина Проска. Ехать по ней было тоскливо. Тут не росло ни травинки. С севера дул ветер, принося с собой мерзкую вонь, словно от глубокой набитой трупами жаркой трясины. Тёмное штормовое небо нависало над головой.

«Эта женщина», – снова думал Лан, качая головой. Как быстро Найнив научилась говорить – и думать – как Айз Седай. Ехать навстречу собственной смерти не было больно, но то, что Найнив боялась за него… это причиняло боль. И очень сильную.

Много дней подряд он не встречал других людей. К югу отсюда у салдэйцев были укрепления, но местность была изрезана ломаными ущельями, и троллокам было трудно ее штурмовать, поэтому они предпочитали атаковать возле Марадона.

Впрочем, это не было поводом для того, чтобы расслабляться. Никогда не следует расслабляться так близко от Запустения. Он заметил холм; хорошее место для наблюдательного поста. Надо следить, не будет ли на нем признаков движения. Он объехал небольшую ложбину на случай, если в ней ждет засада. Из предосторожности он не опускал руку со своего лука. Еще немного к востоку – и он оставит Салдэйю и попадет в Кандор с его хорошими дорогами. А затем… По склону соседнего холма покатились камешки.

Не снижая внимания, Лан достал стрелу из колчана, прикрепленного к седлу Мандарба. Откуда донёсся звук? «Справа», – решил он. С юга. Из-за того холма кто-то приближался.

Лан не стал придерживать Мандарба. Если ритм стука копыт изменится, то предупредит поджидающих. Он бесшумно поднял лук, ощущая, что внутри перчаток из оленьей кожи вспотели руки. Он наложил стрелу на тетиву и плавно потянул оперение к щеке, вдыхая его запах. Гусиные перья и смола.

Из-за холма на юге появилась фигура. Человек застыл на месте, а старая вьючная лошадь со спутанной гривой, шедшая рядом с ним, продолжила идти вперед. Она остановилась, только когда натянулась веревка на ее шее.

На мужчине была шнурованная песочного цвета рубашка и пыльные штаны. На поясе у него висел меч, а плечи были мускулистыми и могучими, но он не выглядел угрожающе. На самом деле, он казался слегка знакомым.

– Лорд Мандрагоран! – воскликнул мужчина, бросаясь вперед, и потянув за собой свою лошадь. – Наконец-то я нашел вас. Я предполагал, что вы поедете по Кремерской дороге!

Лан опустил лук и остановил Мандарба.

– Я тебя знаю?

– Я привез припасы, милорд! – у мужчины были черные волосы и загорелая кожа. Наверняка коренной Порубежник. Он продолжал приближаться, нетерпеливо дергая нагруженную лошадь за веревку рукой, пальцы на которой были толщиной с сосиску. – Я подумал, что у вас недостаточно еды. И еще захватил палатки – четыре штуки, на всякий случай – и воду. А еще фураж для лошадей. И…

– Ты кто? – рявкнул Лан. – И откуда ты знаешь, кто я такой?

Мужчина резко вытянулся по струнке.

– Я Булен, милорд. Из Кандора.

Из Кандора… Лан припомнил долговязого зеленого мальчишку-посыльного. С удивлением, он увидел сходство.

–  Булен? Это было двадцать лет назад, парень!

– Я знаю, Лорд Мандрагоран. Но, когда по дворцу распространилось известие, что Золотой Журавль поднят, я знал, что должен делать. Я хорошо умею владеть мечом, милорд. Я пришел, чтобы ехать с вами и…

– Так известие о моем путешествии дошло до Айздайшара?

– Да. Из-за эл’Найнив, видите ли, милорд, она пришла к нам. Она рассказала нам о том, что вы сделали. Остальные тоже собираются, но я отправился первым. Я знал, что вам понадобятся припасы.

«Чтоб этой женщине сгореть», – подумал Лан. И она заставила его поклясться, что он примет тех, кто захочет ехать с ним! Ладно, если она может вертеть правдой, то и он тоже может. Лан сказал, что примет любого, кто захочет ехатьс ним. А этот человек не едет верхом. Значит, Лан может ему отказать. Крохотная разница, но двадцать лет бок о бок с Айз Седай научили его следить за словами.

– Возвращайся в Айздайшар, – сказал Лан. – Скажи им, что моя жена ошиблась, и я не поднимал Золотого Журавля.

– Но…

– Я не нуждаюсь в тебе, сынок. Проваливай. – Лан ударил пятками Мандарба, и тот пошёл шагом, минуя стоящего на дороге. Пару мгновений Лан думал, что его приказ будет выполнен, хотя уклонение от собственной клятвы терзало совесть.

– Мой отец был малкири, – сказал Булен вслед.

Лан продолжал ехать.

– Он умер, когда мне было пять, – выкрикнул Булен. – Он женился на кандорке. Их обоих убили бандиты. Я почти их не помню. Разве что как отец говорил мне: когда-нибудь мы будем сражаться за Золотого Журавля. Вот все, что у меня осталось от него.

Мандарб шел вперед, но Лан не смог удержаться и оглянулся. В руке Булен держал тонкую кожаную повязку, хадори, которую носили на голове малкири, поклявшиеся биться с Тенью.

– Я бы носил хадоримоего отца, – громче крикнул Булен. – Но у меня нет никого, чтобы спросить, могу ли я. Это ведь традиция, верно? Кто-то должен дать мне право его надеть. Что ж, я буду биться с Тенью до конца моих дней, – он поглядел на хадори, потом поднял взгляд и прокричал. – Я буду сражаться с тьмой, ал’Лан Мандрагоран! Неужели ты мне скажешь нет, не могу?

– Ступай к Возрожденному Дракону, – крикнул ему Лан. – Или в армию своей королевы. Любой примет тебя.

– А как же вы? Вы проедете всю дорогу до Семи Башен без припасов?

– Я их добуду.

– Извините меня, милорд, но вы видели, что сейчас творится в округе? Запустение пробирается все дальше и дальше на юг. Ничего не растёт даже на ранее плодородных землях. Дичь встречается редко.

Лан заколебался. Он натянул повод, сдерживая Мандарба.

– Тогда, много лет тому назад, – выкрикнул Булен, подходя ближе, а его вьючная лошадь плелась позади, – я едва понимал, кто вы такой, хотя я знаю, что вы потеряли кого-то близкого. Долгие годы я проклинал себя за то, что не служил вам лучше. Я поклялся, что однажды буду стоять рядом с вами, – он подошёл к Лану. – У меня нет отца, поэтому я прошу вас. Могу ли я носить хадори и биться рядом с вами, ал’Лан Мандрагоран? Мой король?

Лан медленно выдохнул, успокаивая свои чувства. «Ну, Найнив, в следующий раз, когда я только увижу тебя…»Но он больше её не увидит. Он постарался не задерживаться на этом.

Он действительно далклятву. Айз Седай жонглируют своими обещаниями, но разве это дает ему такое же право? Нет. Мужчина – это его честь. Он не может отвергнуть Булена.

– Мы поедем скрытно, – сказал Лан. – Мы неподнимаем Золотого Журавля. Ты никому не рассказываешь, кто я такой.

– Да, милорд, – ответил Булен.

– Тогда носи это хадорис честью, – сказал Лан. – Слишком мало осталось тех, кто придерживается старых обычаев. И да, ты можешь ко мне присоединиться.

Лан послал Мандарба вперёд, Булен пошел следом пешком. И где прежде был один, стало двое.

* * *

Перрин с силой опустил молот на раскалённый докрасна кусок железа. В воздух взлетели искры, похожие на светящихся мошек. На лице выступили капельки пота.

У некоторых звон металла о металл вызывал раздражение. Но только не у Перрина. Его этот звук успокаивал. Он поднял молот и обрушил его на брусок железа.

Искры. Летящие частички света, что отскакивали от его кожаного жилета и фартука. С каждым ударом стены комнаты из добротного кожелиста расплывалисьв такт биению металла о металл. Перрин спал, но это не был волчий сон. Он знал это, но не знал, откудаему это известно.

За окнами было темно; единственным источником света был сияющий тёмно-алым горн по правую руку от Перрина. Два бруска железа разогревались на углях, ожидая своей очереди на ковку. Перрин снова ударил молотом.

Здесь был покой. Здесь был дом.

Он делал что-то важное. Что-то очень важное. Часть чего-то большого. Первым шагом к созданию чего-либо было узнать, из чего оно состоит. Мастер Лухан научил Перрина этому в первый же день работы в кузнице. Нельзя сделать лопату, не поняв, как черенок крепится к лезвию. Нельзя сделать дверную петлю, не зная, как две её половинки двигаются на штыре. Даже гвоздь невозможно сделать, не зная, из чего он состоит: шляпка, стержень, остриё.

«Узнай составные части, Перрин.»

В углу комнаты разлегся волк. Крупный и седой, с шерстью цвета светло-серой речной гальки, весь покрытый шрамами – следами жизни, проведенной в битвах и охоте. Волк наблюдал за Перрином, положив морду на лапы. В этом не было ничего необычного. Конечно жев углу был волк. Почему бы ему там не быть? Это был Прыгун.

Перрин работал, наслаждаясь глубоким, обжигающим жаром кузнечного горна, ощущением струящегося по предплечьям пота, запахом дыма. Он придавал форму куску железа, по удару на каждое второе биение сердца. Металл не остывал, напротив, оставался раскаленным докрасна и пластичным.

«Что я делаю?»Перрин поднял клещами кусок сияющего железа, вокруг которого дрожало марево.

«Бум, бум, бум, – пришло от Прыгуна послание из образов и звуков. – Будто щенок, гоняющийся за бабочками».

Прыгун не видел смысла в том, чтобы придавать металлу форму, и считал это людское занятие забавным. Для волка вещи были тем, чем они являлись. Зачем прилагать столько стараний для того, чтобы превратить нечто во что-то иное?

Перрин отложил кусок железа в сторону. Оно немедленно остыло, сперва побледнев до жёлтого, затем до оранжевого, алого и, наконец, до тускло-черного. Бесформенный комок размером примерно с два кулака – вот и всё, что у Перрина получилось. Мастеру Лухану было бы стыдно за такую некачественную работу. Перрину как можно скорее нужно было понять, что же он делает, пока его учитель не вернулся.

Нет. Неправильно. Сон содрогнулся, и стены стали полупрозрачными.

«Я не подмастерье. – Перрин прикоснулся рукой в толстой перчатке к голове. – Я больше не в Двуречье. Я теперь мужчина, женатый мужчина».

Перехватив клещами кусок еще необработанного железа, Перрин пихнул его на наковальню, и тот ожил, сияя от жара. «Всё по-прежнему неправильно. – Перрин изо всех сил ударил молотом по наковальне. – Всё должно было исправиться! Но нет. Почему-то стало даже хуже».

Он продолжил бить молотом. Шепотки, что люди в лагере распускали о нем, приводили его в ярость. Перрин был болен, и Берелейн просто ухаживала за ним. И ничего больше. Но слухи продолжили расползаться.

Раз за разом он обрушивал молот на наковальню. Разлетавшихся, будто брызги воды, искр было слишком много для одного бруска железа. Последний, завершающий удар – и Перрин отдышался.

Кусок железа ни капли не изменился. Перрин зарычал и схватил клещи, отбрасывая бесформенный комок прочь и подхватывая новый брусок с углей. Ему нужнозакончить эту деталь. Это очень важно. Вот только что именно он делает?

Он начал ковать. «Мне нужно проводить больше времени с Фэйли, разобраться в происходящем, избавиться от неловкости между нами». Но у него совершенно нет времени! Все эти окружавшие его ослеплённые Светом идиоты не могли сами о себе позаботиться. Раньше в Двуречье никому не был нужен лорд.

Поработав некоторое время, Перрин поднял второй кусок железа. Тот остыл, превратившись в бесформенную сплющенную штуковину длиной с его предплечье. Еще одна испорченная деталь. Он отложил её в сторону.

«Если ты несчастен, – пришло послание от Прыгуна, – забирай свою самку и уходи. Если ты не желаешь возглавить стаю, возьмется другой». Волчьи послания приходили как образы – бег по широкому полю, стебли касаются морды. Чистое небо, свежий ветерок, волнение и жажда приключений. Запахи недавнего дождя, диких пастбищ.

Перрин потянулся клещами к последнему бруску железа на углях. Тот светился неярким опасным желтым светом.

– Я не могу уйти, – он протянул слиток железа волку. – Это значило бы уступить волку в себе. Это значило бы потерять самого себя. Я так не поступлю.

Он держал между собой и волком едва не плавящийся кусок стали, а Прыгун рассматривал его, и желтые искорки света отражались в волчьих глазах. Этот сон был таким странным. Раньше обычные сны Перрина и волчий сон существовали по отдельности. Что же означает это смешение?

Перрину было страшно. Он пришёл к шаткому перемирию с волком внутри себя. Еще больше сближаться с волками было опасно, но это не помешало ему обратиться к ним за помощью в поисках Фэйли. Ради Фэйли – всё что угодно. Сделав так, Перрин едва не сошёл с ума и даже пытался убить Прыгуна.

Перрин далеко не так хорошо владел собой, как ему казалось. Волк внутри него всё еще мог одержать верх.

Прыгун зевнул, свесив язык. От него сладко пахло весельем.

– Это не смешно, – Перрин отложил в сторону последний брусок железа, так и не принявшись за него. Тот остыл, приняв форму тонкого прямоугольника, чем-то похожего на заготовку для дверной петли.

«Проблемы – это не весело, Юный Бык, – согласился Прыгун. – Но ты перелезаешь туда-сюда через одну и ту же стену. Пойдём побегаем».

Волки жили настоящим; хотя они помнили прошедшее и, казалось, имели какое-то странное представление о будущем, их не заботило ни то, ни другое. В отличие от людей. Волки вольно бегали наперегонки с ветрами. Стать одним из них означало бы забыть о боли, печали и разочаровании. Стать свободным…

Такая свобода стоила бы Перину слишком многого. Он потерял бы Фэйли и самого себя. Он не хотел становиться волком. Он хотел остаться человеком.

– Есть ли какой-то способ обратить вспять произошедшее со мной?

«Обратить вспять?»– Прыгун вскинул голову. Волки никогда не поворачивали назад.

– Могу ли я… – Перрин постарался объяснить. – Могу ли я убежать так далеко, что волки не смогут меня услышать?

Прыгун, казалось, смутился. Нет. «Смутился» не отражало тех болезненных ноток, что приходили от Прыгуна. Небытие, запах гниющего мяса, воющие от муки волки. Быть отрезанным от мира волков – Прыгун не мог принять такого.

Разум Перрина затуманился. Почему он перестал ковать? Ему нужно закончить дело. Мастер Лухан будет разочарован! Те комки железа были ужасны. Надо бы их спрятать. Сделать что-то еще, показать, что он на что-то способен. Он можетковать. Правда ведь?

Позади него раздалось шипение. Перрин оглянулся и с удивлением заметил, что один из бочонков для охлаждения, стоявший рядом с горном, кипит. «Ну да, – подумал он. – Первые куски, которые я закончил. Я бросил их туда».

Внезапно забеспокоившись, Перрин схватил клещи и опустил их в бурлящую воду; его лицо окутал пар. Он нашел что-то на дне и выудил это клещами. Это был кусок раскалённого добела металла.

Свечение померкло. Кусочек оказался небольшой фигуркой из стали, в форме высокого худого мужчины с мечом за спиной. Каждая линия фигурки была тщательно проработана – складки рубашки, кожаные ремешки на эфесе крохотного меча. Но лицо было искажено, рот перекошен в безмолвном крике.

«Айрам, – подумал Перрин. – Его звали Айрам».

Он не мог показать этомастеру Лухану! Зачем он сделал такую вещь?

Рот фигурки раскрылся еще шире – она беззвучно кричала. Перрин вскрикнул, выронив ее из хватки клещей и отскочив назад. Фигурка упала на деревянный пол и разлетелась на кусочки.

«Почему ты так много думаешь о нем?– Прыгун зевнул широко, по-волчьи, скрутив язык трубочкой. – Это обычная вещь – когда юный щенок бросает вызов вожаку стаи. Он был безрассуден, и ты победил его».

– Нет, – прошептал Перрин. – Для людей это необычно. Особенно среди друзей.

Стена кузницы внезапно растаяла, превратившись в дым. Это показалось ему совершенно естественным. Снаружи Перрин увидел широкую улицу, залитую дневным светом. Городские лавки торговцев с выбитыми окнами.

– Малден, – сказал Перрин.

Его полупрозрачная, туманная копия стояла снаружи. На ней не было куртки; на обнажённых руках бугрились мускулы. Он коротко подстригал бородку и от этого казался старше, значительнее. Неужели Перрин и вправду выглядел так внушительно? Коренастый человек-крепость с золотыми глазами, которые, казалось, светились, с сияющим топором-полумесяцем в руке размером с человеческую голову.

Что-то с этим топором было не так. Перрин вышел из кузницы, проходя через смутный призрак самого себя. Оказавшись на месте фигуры, он стал ею и ощутил в руке тяжесть топора, а рабочая одежда сменилась на боевое облачение.

Он бросился бегом. Да, это и вправдуМалден. По улицам сновали айильцы. Он пережил эту битву, хотя сейчас он был куда спокойнее. Тогда он потерялся среди острых ощущений битвы и поисков Фэйли. Он остановился посреди улицы.

– Всё не так. Я принес в Малден молот. Топор я выбросил.

«Рог или копыто, Юный Бык, какая разница, с помощью чего ты охотишься?»– Прыгун сидел рядом с ним на залитой солнцем улице.

– Разница есть. Это важно для меня.

«Но ты ведь используешь их одинаково».

Из-за угла появилась пара Шайдо. Они смотрели на что-то слева, чего Перрин увидеть не мог. Он кинулся в атаку.

Он разрубил челюсть одного, затем вонзил шип топора в грудь другого. Это была жестокая, ужасная схватка, и все трое в конце концов очутились на земле. Понадобилось несколько раз вонзить шип во второго Шайдо, чтобы убить его.

Перрин поднялся на ноги. Он помнил, как убил этих двух айильцев, хотя он и сделал это молотом и ножом. Он не жалел об их смерти. Порой мужчине нужно сражаться, и все тут. Смерть ужасна, но это не отменяет того, что она необходима. По правде говоря, в этой стычке с Айил он чувствовал себя просто великолепно. Как охотящийся волк.

Когда Перрин сражался, он приближался к тому, чтобы стать кем-то еще. А это было опасно.

Он обвиняюще взглянул на Прыгуна, который улегся на углу улицы:

– Почему ты заставляешь меня видеть этот сон?

«Заставляю тебя?– переспросил Прыгун. – Это не мой сон, Юный Бык. Разве ты видишь мои челюсти на твоей шее, силой принуждающие тебя думать об этом?»

С топора текла кровь. Перрин знал, что будет дальше. Он обернулся. Сзади на него шел Айрам, и глаза его полыхали убийством. Половина лица бывшего Лудильщика была покрыта кровью; та капала с подбородка, пятная его плащ в красную полоску.

Айрам взмахнул мечом, целясь Перрину в шею. Сталь просвистела в воздухе. Перрин отступил назад. Он отказывался драться с парнем снова.

Призрачная версия Перрина внезапно отделилась, оставив настоящего Перрина в одеждах кузнеца. Призрак обменялся ударами с Айрамом.

Пророк объяснил мне… Ты действительно Отродье Тени. Я должен спасти от тебя леди Фэйли.

Внезапно призрачный Перрин обратился в волка. Он прыгнул – его мех был почти столь же темным, как у Темного Брата – и вырвал Айраму горло.

– Нет, все было не так!

«Это сон», – послал ему Прыгун.

– Но я не убивал его! – запротестовал Перрин. – Какой-то айилец пустил в него стрелу, прежде чем…

Прежде чем Айрам убил бы Перрина.

«Рог, копыто или зуб, – послал Прыгун, развернувшись и посеменив к одному из зданий. Его стена исчезла, и внутри открылась кузница мастера Лухана. – Какая разница? Мертвые мертвы. Двуногие не приходят сюда, обычно нет, я не знаю, куда они уходят после того как умерли».

Перрин посмотрел вниз, на тело Айрама.

– Я должен был отобрать у него этот нелепый меч в то же мгновение, как он взял его. Я должен был отослать его назад к семье.

«Разве щенок не достоин клыков?– спросил Прыгун в неподдельном замешательстве. – Зачем ты хочешь их вырвать?»

– Таковы пути людей, – ответил Перрин.

«Пути двуногих, пути людей. Для тебя речь только и идет, что о путях людей. А как с путями волков?»

– Я не волк.

Прыгун вошел в кузницу, и Перрин неохотно последовал за ним. Бочонок все еще бурлил. Стена вернулась на место, и Перрин вновь оказался в кожаном жилете и фартуке и с клещами в руках.

Он подошел к бочонку и вытащил еще одну фигурку. Эта изображала Тода ал’Каара. Пока она остывала, Перрин увидел, что её лицо не было искажено, как у Айрама, но нижняя часть фигурки оказалась не сформирована, оставшись частью заготовки. Когда Перрин поставил фигурку на пол, она продолжала светиться слабым красноватым светом. Он сунул клещи обратно в воду и вытянул фигурку Джори Конгара, а после нее – Ази ал’Тона.

Раз за разом Перрин подходил к бурлящему бочонку, вытаскивая фигурки одну за другой. Как обычно бывает во снах, чтобы их вытащить, понадобилось одно мгновение, которое показалось часами. Когда он закончил, на полу лицом к нему стояли сотни фигурок. Наблюдая. Каждая из них светилась изнутри крошечным огнем, будто ожидая прикосновения кузнечного молота.

Но такие фигурки не выковывают – их отливают.

– Что это значит? – Перрин присел на табурет.

«Что значит? – Прыгун открыл рот и засмеялся по-волчьи. – Это значит, что на полу много маленьких людей, которых нельзя съесть. Твоё племя слишком любит камни и то, что у них внутри».

Казалось, фигурки обвиняют его. Вокруг них лежали осколки Айрама. Ему показалось, что эти кусочки увеличиваются. Разбитые руки пришли в движение и заскребли по полу. Все осколки стали маленькими руками; они ползли к Перрину, тянулись к нему.

Перрин судорожно вдохнул, вскочив на ноги. В отдалении он услышал смех – тот звучал все ближе, и строение затряслось. Прыгун рванулся с места и врезался в него. И тут…

Вздрогнув, Перрин проснулся. Он лежал в своей палатке, в поле, где они уже несколько дней стояли лагерем. Неделю назад они наткнулись на пузырь зла, из-за которого из-под земли по всему лагерю полезли ярко-красные маслянистые змеи. Несколько сотен человек заболели от укусов; Исцеление Айз Седай помогло сохранить большинству из них жизнь, но не смогло до конца вернуть им здоровье.

Фэйли мирно спала рядом. Снаружи кто-то из его людей ударил по столбу, отмечая время. Три удара. До зари еще далеко.

Сердце Перрина гулко стучало, и он положил руку на свою непокрытую грудь. Он почти был готов к тому, что из-под разложенной на земле постели вот-вот выползет орда крохотных металлических рук.

В конце концов, он заставил глаза закрыться и попытался расслабиться. На этот раз он спал без сновидений.

* * *

Грендаль потягивала искрившееся вино из оплетенного серебряной паутиной бокала. Внутри его хрустальных стенок в кольцевой орнамент были заключены капли крови. Крохотные, навечно замерзшие ярко-красные пузырьки.

– Нам бы следовало действовать, – произнесла Аран’гар, которая полулежала на кушетке и хищным взглядом следила за проходившим мимо одним из питомцев Грендаль. – Не понимаю, как ты выносишь быть настолько вдали от важных событий! Словно какой-нибудь ученый, спрятавшийся в пыльном углу!

Грендаль выгнула бровь. Ученый? В пыльном углу? Да, по сравнению с некоторыми дворцами, которые она повидала в прошлой Эпохе, Курган Нэтрина был скромным, но его трудно было назвать лачугой. Обстановка была превосходной, стены украшены арками изощрённой резьбы, сделанной по массивной, темной древесине твердых пород, а мраморный пол сверкал вставками перламутра и золота.

Аран’гар всего лишь пыталась ее спровоцировать. Грендаль выкинула раздражение из головы. В камине тлел огонь, но парные двери, выводившие на укрепленную галерею на уровне четвертого этажа, были открыты, и через них задувал свежий ветер с гор. Она редко оставляла окно или дверь наружу открытыми, но сегодня ей нравился контраст: с одной стороны тепло, с другой – прохладный бриз.

Жизнь – в ощущениях. Прикосновения к коже – одновременно страстные и ледяные. Какие угодно, только не привычные, обыденные или безразличные.

– Ты меня слушаешь? – спросила Аран’гар.

– Я всегда слушаю, – ответила Грендаль, отставляя кубок и присаживаясь на свою кушетку. Она была в облегающем золотистом платье, прозрачном, но застёгнутом на пуговицы до самой шеи. До чего изумительна доманийская мода: она в совершенстве подходит для того, чтобы сразу и открывать, и дразнить.

– Меня беситбыть в такой дали от всего, – продолжила Аран’гар. – Эта Эпоха восхитительна. Примитивные люди могут быть так интересны. – Роскошная, чувственная женщина с кожей цвета слоновой кости выгнула спину, вытягивая руки по направлению к стене. – Мы пропускаем всё самое интересное.

– На забаву лучше смотреть с некоторого расстояния, – ответила Грендаль. – Я считала, что ты это поняла.

Аран’гар промолчала. Великий Повелитель не был доволен тем, что она утратила контроль над Эгвейн ал’Вир.

– Что ж, – произнесла Аран’гар, поднимаясь. – Раз ты такого мнения, я поищу сама, чем бы развлечься вечерком.

Ее тон был прохладным. Похоже, их союз становится хрупким. Значит, пришло время его укрепить. Грендаль открылась и приняла господство Великого Повелителя, чувствуя пробирающий до костей экстаз его мощи, его страсти, самой его сути. Она пьянила сильнее Единой Силы!

Этот неистовый поток огня грозил переполнить и поглотить её, но, несмотря на то, что её переполняла Истинная Сила, Грендаль могла направить лишь тонкую струйку. Это был дар Моридина. Нет – Великого Повелителя. Лучше не начинать олицетворять в уме одного с другим. Сейчас Моридин был Ни’блисом – пока, только и всего.

Грендаль сплела ленточку Воздуха. Работа с Истинной Силой была похожа, но не идентична работе с Единой Силой. Плетение Истинной Силы часто срабатывало немного не так или давало непредвиденный побочный эффект. Существовали также плетения, которые можно было создать только с помощью Истинной Силы.

Сущность Великого Повелителя насильно подчиняла Узор, растягивала его и оставляла на нем шрамы. Даже то, чему Создатель предназначил быть вечным, могло быть расплетено, если использовать силу Темного. Этим была обусловлена вечная истина, настолько близкая к высшим материям, насколько Грендаль готова была принять. Всё, что Создатель мог сотворить, Тёмный мог уничтожить.

Грендаль протянула змеящуюся ленту Воздуха через комнату к Аран’гар. Избранная как раз вышла на балкон – Грендаль запрещала создавать переходные врата внутри, чтобы не повредить убранство или кого-нибудь из ее любимцев. Грендаль подняла ленту Воздуха к щеке Аран’гар и нежно ее погладила.

Аран’гар застыла. Охваченная подозрением, она обернулась, и понадобилось лишь мгновение, чтобы ее глаза расширились. Она не почувствовала мурашек на руках, которые означали бы, что Грендаль направляет. Истинная Сила не давала о себе какой-либо подсказки – ни мужчина, ни женщина не почувствуют плетений, если им не дарована привилегия ее направлять.

– Что? – воскликнула женщина. – Как? Моридин ведь…

– Ни’блис, – произнесла Грендаль. – Да. Но когда-то милость Великого Повелителя в этом вопросе не ограничивалась одним Ни’блисом. – Она продолжала поглаживать щеку Аран’гар, и та залилась румянцем.

Как и остальные Избранные, Аран’гар страстно желала Истинной Силы – опасной, сладостной, соблазнительной – одновременно боясь её. Когда Грендаль убрала поток Воздуха, Аран’гар вернулась на кушетку, после чего отправила одного из питомцев Грендаль за своей ручной Айз Седай. Щеки Аран’гар все еще пылали от желания; судя по всему, Делана ей понадобилась, чтобы отвлечься. Похоже, Аран’гар забавляло заставлять пресмыкаться перед собой невзрачную Айз Седай.

Делана появилась почти сразу. Она всегда находилась где-то поблизости. Женщина из Шайнара была дородной с полными руками и ногами и выгоревшими волосами. Уголки губ Грендаль опустились: какое несимпатичное существо. В отличие от самой Аран’гар – из той вышла бы великолепная игрушка. Может, когда-нибудь у Грендаль появится шанс это осуществить.

Прямо на кушетке Аран’гар и Делана принялись обмениваться ласками. Аран’гар была ненасытной. Грендаль часто использовала это обстоятельство – как только что, соблазняя Истинной Силой. Грендаль и сама, конечно же, любила удовольствия, но она удостоверилась, чтобы все считали, будто она потворствует своим желаниям куда больше, чем это было на самом деле. Если ты знаешь, чего от тебя ожидают, то эти ожидания можно использовать. Это…

Грендаль застыла. В ушах раздался сигнал тревоги – звук волн, разбивающихся одна о другую. Аран’гар продолжала предаваться наслаждению: она ничего не слышала. Это было очень специфическое плетение, расположенное там, где слуги могли его случайно задеть и тем самым предупредить её.

Грендаль поднялась на ноги, вальяжно обходя комнату и не проявляя никакой спешки. В дверях она направила нескольких питомцев помочь отвлечь Аран’гар. Прежде чем втягивать её, лучше самой разобраться, в чем дело.

Грендаль прошла по коридору, увешанному золотыми люстрами и украшенному зеркалами. Она уже наполовину спустилась по лестнице, когда навстречу ей взбежал Гаруманд, капитан дворцовой стражи. Он был салдэйцем и дальним родственником Королевы. На его сухощавом, привлекательном лице красовались густые усы. Само собой, Принуждение сделало его верность абсолютной.

– Великая Госпожа, – сказал он, тяжело дыша. – Мы схватили человека, который подбирался ко дворцу. Мои люди узнали его – это мелкий лорд из Бандар Эбана, член дома Рамшалан.

Грендаль нахмурилась, затем знаком приказала Гаруманду следовать за ней и направилась к одному из покоев для аудиенций – небольшой комнате без окон, отделанной в темно-красных тонах. Она сплела стража от подслушивания и отправила Гаруманда привести незваного гостя.