Текст книги "Дочь пирата"

Автор книги: Роберт Джирарди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Часть вторая
НА БОРТУ «КОМПАУНД ИНТЕРЕСТ»

1

Яхта «Компаунд интерест» глубоко сидела в воде у президентского причала и поблескивала чистотой.

– «…восемьдесят футов от носа до кормы, ее радикально новая, в виде моркови, конфигурация была опробована в гидродинамическом устройстве в Калифорнии специалистами НАСА, – читала Крикет ксерокопию статьи из июльского номера „Ётинг ньюс“. – Бортовое компьютерное оборудование замеряет скорость течения, спутниковая система связи дает точные координаты. Экспериментальные конические паруса из крепкого, устойчивого к атмосферным воздействиям материала фирмы „Майлар“ автоматически поднимаются и опускаются, словно ими управляет толпа привидений…» Отвратительно, как по-твоему? – Крикет сложила вчетверо ксерокопию и сунула в карман джинсов. – А что творится под палубой! Настоящий отель, черт возьми. Каюты люкс, офисы, душевые. И это на паруснике! Там даже есть холодильная камера в рост человека, набитая разнообразными продуктами. Надо думать, владелец – великий гурман. Но это по твоей части.

Они стояли на железобетонном пирсе, прямо под баром-рестораном «Марина». Было время ленча. Утренняя дымка уступила место чистому голубому небу, солнце стояло высоко над каналом Харви. Необычные паруса «Компаунд интерест» казались поникшими пляжными зонтами.

– Чем больше комфорта, тем лучше, – сказал Уилсон.

– Ты не понял, – начала было Крикет, но не стала объяснять.

Они поднялись на террасу «Марины». Уилсон предпочитал перекусывать в этом заведении, наверное, потому, что слишком его ненавидел. Он заказал фирменный ленч, включавший мякоть крабов и побеги спаржи, завернутые в ветчину, а Крикет попросила стакан вина и салат из криля. Ожидая официанта, они сидели молча, будто незнакомые. Вообще-то они по-прежнему оставались чужими друг другу, чувство близости пока не связывало их. Уилсон наблюдал за служащими, пришедшими на ленч с улицы Файненшл-майл, слегка побаиваясь, что в толпе вот-вот покажется Андреа. Что он ей скажет?

Руки Крикет, изуродованные канатами, выглядели дико на белой клеенке. Крикет спрятала их под стол и кивнула на изящное судно, пришвартованное внизу.

– Вот что я тебе скажу, эту уродливую посудину нужно назвать «Постыдным экспериментом». Мне не нравится, как она сидит в воде. Слишком низко. Вроде субмарины.

– Прекрасно, – сказал с облегчением Уилсон. – Значит, плавание отменяется.

Крикет тряхнула головой, и на шею упал локон медного цвета.

– Мне может не нравиться вид яхты, но она надежнее любого авианосца. Ты прочитай статью. Ее разработка и постройка обошлись примерно в сто миллионов долларов. На ней самое современное оборудование. Она непотопляема.

– То же самое говорили о «Титанике».

Крикет насупилась под темными очками:

– В твоей жизни слишком много негативного. Тебе нужны перемены, новые горизонты.

«Может быть, ты и права», – подумал Уилсон, но вслух ничего не сказал.

Несколько минут спустя официант, тщедушный молодой парень с усиками, в белой сорочке под фартуком, принес заказ. Приунывший Уилсон принялся за своих крабов со спаржей. Крикет, снявшая темные очки, покончила с ленчем раньше его. Подняв взгляд, Уилсон обнаружил, что она сердито сверкает зелеными глазами.

– Ты когда-нибудь слышал о Дуайте Акермане?

Уилсон заморгал:

– Ты имеешь в виду этого типа с Уолл-стрит?

– Да-да, Аттилу, Хана слияний и поглощений. – Крикет наклонилась к Уилсону и понизила голос: – Так вот, это его яхта. Об этом ничего не говорится в статье, но я получила информацию из первых уст. Он планирует проплыть по Атлантике, обогнуть Африканский рог и выйти в Индийский океан. На это потребуется около девяти месяцев. Когда мы достигнем Рангуна, а это случится в начале следующей осени, на твой счет здесь ляжет двадцать пять тысяч. Если же ты проделаешь остальную часть пути, то тебе отвалят еще двадцать пять тысяч по прибытии в Сан-Франциско. Итого пятьдесят тысяч долларов за восемнадцатимесячную работу на всем готовом. Чертовски неплохо для рядового матроса. Как по-твоему?

Уилсон перестал жевать и задумался. Даже самые невероятные вещи предстают в новом свете, когда речь заходит о больших деньгах.

– Думаю, вполне приемлемо, – произнес он и уже готов был согласиться на предложение Крикет, как вдруг бакен на канале подал три сигнала. Эти гудки отозвались далеким колокольным звоном, раскатившимся, как дурная весть, по чрезмерно яркому полуденному небу.

2

Все, что происходило дальше, казалось Уилсону ирреальным. Он будто видел сон о некоем человеке, отказавшемся от привычных поездок на автобусе, работы на факсимильной машине и поглощения консервированного супа ради неведомых опасностей моря. Этот человек вроде не был похож на Уилсона, заурядного парня, преследуемого ожиданием беды, каковым он пробуждался каждое утро. Скоро он очнется от этого сна и очутится в своем офисе у компьютерного терминала с озабоченной Андреа на втором плане.

Но пока Уилсон привез Крикет к себе. Дома он переоделся и упаковал несколько предметов, которые могли пригодиться ему в длительном путешествии. Крикет восседала на диване и смотрела игровое шоу по маленькому черно-белому телевизору. Книги ее не интересовали, поскольку интересы Уилсона ограничивались древними классиками и трудами по археологии.

– Тебе нужно благодарить Бога за то, что не можешь взять все это дерьмо с собой, – сказала Крикет, когда они спускались по узкой лестнице на улицу.

– Какое дерьмо?

– Да книги. Софокла, Эсхила и прочих давно отбросивших копыта ублюдков. Книги вредны для души. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Они уводят от реальной жизни.

– И какой же должна быть реальная жизнь, с твоей точки зрения?

– Деятельной, – ответила Крикет. – Какой же еще!

Обратно они вернулись на том же автобусе. Машина подпрыгивала на выбоинах Буптауна так, что звенели стекла. Уилсон рассказал Крикет, как побывал на бое петухов. Рассказывать вообще-то не хотелось, не хотелось подтверждать ее странное мнение, будто он любитель азартных игр и приключений, а не простой парень, но то, что с ним случилось в заповеднике, было самым необычным за всю его жизнь.

Крикет спокойно слушала, и ее лицо отражалось расплывчатым солнечным зайчиком на щербатом окне.

– Да, я знаю, – сообщила она, когда Уилсон закончил рассказ. – Ты был великолепен. Настоящий герой.

– Ты там была? – удивился Уилсон. – Я не видел тебя. Там не было никаких женщин.

Она отрицательно покачала головой:

– Ошибаешься. Я приехала туда с друзьями. Как раз к тому моменту, как ты разбрасывал деньги, спасая несчастных бупу. Потом ты спрыгнул с автомобиля, и я потеряла тебя в толпе. Кто-то сказал мне, что ты уехал на лимузине. Так сколько же ты выиграл?

Уилсону вдруг стало стыдно за самого себя.

– Шестнадцать тысяч, – пробормотал он еле слышно.

Крикет весело улыбнулась и взяла его за руку. Ее пожатие оказалось железным.

– Ха! – сказала она. – И это говорит человек, который не играет в азартные игры.

– Никакой я не игрок, – настойчиво повторил Уилсон. – Мне не хочется, чтобы у тебя создалось обо мне неверное мнение.

– Игра, она что, идет вразрез с твоими религиозными убеждениями или еще с чем-нибудь?

Уилсон пожал плечами:

– Азартные игры часто провоцировали ссоры между моими родителями. Матери всегда хотелось, чтобы отец успокоился, нашел себе настоящую работу. Он и в самом деле был занят в самые неподходящие часы, его никогда не было на месте в нужное время. Вот что мне больше всего запомнилось. Мы были либо богатые, либо бедные, но никогда где-то посредине, ничего стабильного. Пойми меня правильно, отец не был человеком настроения. Азартные игры были его бизнесом. Он всегда играл на выигрыш и никогда не проигрывал реальных денег. Но я помню споры, доносившиеся сквозь закрытую дверь, и плач матери. Ничего хорошего в этом не было.

Несколько остановок они проехали молча. Бупандийские женщины с головами, повязанными цветастыми шарфами, входили в автобус и выходили из него, и за каждой тянулись три-четыре ребенка.

– Пожалуй, материнство – трудное дело, если любить детей, – заметила Крикет. – А у тебя дети есть?

– Насколько мне известно, нет, – ответил Уилсон.

Они вышли из автобуса на углу улиц Лоури и Кантор и прошли пешком в Бенд, к складу излишков армейского и флотского имущества. Уилсон выбрал компас и складной нож, фонарик с двумя линзами, большую брезентовую сумку, непромокаемое пончо, матросские башмаки, несколько свитеров, пропитанных водоотталкивающим веществом, подобным воску, несколько банок репеллента и, по настоянию Крикет, очки ночного видения.

Это странное подобие бинокля напомнило Уилсону старинную, времен королевы Виктории, игрушку, показывавшую памятные места и знаменитых людей в трехмерном изображении. Он нашел стереоскоп и коробочку со слайдами на дне заплесневелого сундука, обнаруженного на чердаке. Он жил тогда у двоюродной бабушки в Ворвике. Она забирала его к себе на каникулы из католической школы для сирот, куда сама и определила. Теперь, прилаживая очки ночного видения к переносице, он подумал, что вот-вот увидит прежние слайды: королеву Викторию, президента Тафта, Толстяка Арбукла, Кафедральный собор в Шартре, египетского сфинкса, холл в отеле «Эмпайр» в Паркервилле со всеми его плевательницами, чрезмерно упругими диванами и пальмами в горшках.

Но разглядел он только смутные очертания предметов.

– Никуда не годятся, – констатировал Уилсон. Крикет сняла с него очки, настроила и глянула в них на кассу, увенчанную шелковым парашютом времен Второй мировой войны.

– Порядок. Просто ими нужно пользоваться в темноте.

Тогда Уилсон посмотрел на чек:

– Сто семьдесят пять долларов!

– Никогда не знаешь, с чем столкнешься в темноте, – сказала Крикет и бросила очки в сумку.

Со склада Уилсон переместился в букинистический магазин и купил самые длинные произведения, какие только смог найти: «Дон Кихота» (старое издание «Современной библиотеки»), «Историю упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, «С Наполеоном в России» Коланкура, «Историю Первой мировой войны» Стедмана и грязновато-коричневую «Манон Леско» пятидесятых годов издания с истерической рецензией на обложке, представлявшей книгу как роман «о предательстве и всепоглощающей любви».

Крикет, сложив руки крест-накрест, с отвращением наблюдала за Уилсоном.

– Лишний вес, – сказала она, когда Уилсон отошел от прилавка.

– Я не могу восемнадцать месяцев обходиться без чтения! – отрезал Уилсон.

– Думаешь, у тебя будет время читать? Да стоит мне заметить, что ты сидишь с книгой, как я тут же оснащу тебя шваброй.

– Ты выступаешь против развития интеллекта, – заявил Уилсон.

– Нет, – возразила Крикет. – Я выступаю против любого того дерьма, которое выворачивает тебе мозги наизнанку.

3

То, что все происходит в реальности, дошло до сознания Уилсона, когда он увидел потертую лестницу здания, где размещался профсоюз моряков. Уилсон почувствовал, как у него сжимается грудь, и, задыхаясь, опустился на нижнюю ступеньку. Крикет, недовольная и одновременно озабоченная, пристально посмотрела на него:

– Ну а теперь что такое?

Бледное лицо Уилсона отразилось в ее темных очках. Он сделал неопределенный жест. Здание, построенное в стиле «изящного искусства», нависало над ним подобно руинам древней крепости. Из ниш на фасаде, напоминающих ванны, выглядывали позеленевшие бронзовые статуи великих мореплавателей прошлого: Колумб с глобусом в руках, Магеллан с астролябией и мечом, сэр Фрэнсис Дрейк, баюкающий «Голден Хинд», капитан Кук, уставившийся в давно заржавевшую подзорную трубу. Казалось, в пустых глазницах плещется море.

Крикет вздохнула, сняла с плеча сумку и села на ступеньку рядом с Уилсоном.

– Все на мази, – заговорила она. – Единственное, что тебе осталось сделать, – это написать над линией, обозначенной пунктиром, «Лэндер Уилсон, матрос. „Компаунд интерест“. Направление – Рангун и далее на восток». Завтра утром вся эта чепуха останется за бортом.

Под чепухой она имела в виду город, улицы, заполненные людьми, мир, полный проблем, и дороги, проложенные по холмам местности, то есть все, что было частью существования Уилсона на твердой земле.

– Я не могу плыть, – хрипло промолвил он. – Я не знаю, о чем я только думал. Извини.

– А как насчет этого добра, которое ты накупил?

– Возьми себе.

– Не делай этого.

– Объясни мне одну вещь, – попросил Уилсон. – Почему именно я?

Крикет посмотрела на него сквозь темные очки и отвернулась.

– Длительное плавание действительно порой нагоняет тоску, – сказала она наконец. – Не с кем переброситься словечком, не с кем… Ну, в общем, скажем так: ты мне понравился сразу, едва появился в «Нэнси» со своими дурацкими картами Таро. Ты казался таким потерянным. Именно тогда я решила увезти тебя отсюда. Есть и еще кое-что. Сугубо практическое соображение.

– Что?

– Догадайся.

– Не могу.

– Мне не хватает хорошего игрока.

– Как это?

Она неопределенно пожала плечами:

– Я расскажу тебе все позднее, когда узнаю получше. Назовем это историей моей жизни.

– Крикет, я не…

– Да знаю я, что ты хочешь сказать, – перебила она. – Тебе повезло как новичку. Хорошо, допустим, это касается собачьих бегов. Но петушиные бои? Бог мой, ты был великолепен.

– И чуть не погиб.

– Но ведь не погиб. Ты поступил как храбрец.

– Я так испугался, что чуть не обделался.

– В этом и есть суть храбрости.

Уилсон опустил голову на колени и некоторое время хранил молчание. Городская грязь въелась в трещины старого камня. На другой стороне улицы полным ходом шло строительство, и на коричневато-красных отвалах земли, поднятой экскаватором, поблескивали солнечные зайчики. Вид таких мест всегда вызывал у него дрожь. Он закрыл глаза и увидел, как с неба падает черная балка. Крикет тронула его за плечо, и балка исчезла, не долетев до тротуара. Уилсон открыл глаза и посмотрел вверх. Крикет стояла над ним с простертой дланью и медным нимбом вокруг головы.

– Пойдем, – сказала она.

– Ты меня совершенно не знаешь.

– Не беспокойся, у нас будет предостаточно времени, чтобы узнать друг друга.

Уилсон встал, взял Крикет за руку, и она потянула его к русалкам, которые охраняли вход в здание. Бронзовые груди были натерты до блеска матросскими ладонями.

– Давай, – сказала Крикет, – поцелуй сосок. Вот эта олицетворяет шторм, а эта – ветер. Выбирай.

– Шутить изволишь?

– Нет, – ответила Крикет. – Ты должен поцеловать русалку. Это многолетняя традиция, которой следуют все новички. Приносит удачу в плавании.

Уилсону обычай показался глупым, но он сделал, что велела Крикет. Он коснулся губами ближайшей к нему русалки и почувствовал кисловатый металлический привкус. Крикет засмеялась. Рука об руку они переступили порог и вошли в гулкий полумрак холла.

4

Дул сильный юго-восточный ветер. Небо накануне ночи было зеленовато-золотистым. На набережную обрушивались волны: луна устраивала мировые приливы. Казалось, все дороги ведут прочь от дома. Уилсон чувствовал, как внутри его формируется мрачное ожидание беды. Тем не менее он был спокоен как человек, принявший решение. Со спортивной сумкой на плече он шел вместе с Крикет вдоль променада на острове Блэкпул. Черные камни, некоторые величиной с валун, загромождали спуск к темной воде. На волнах отчаянно раскачивались алюминиевые скифы[12]12
  Скиф – спортивная гоночная лодка для академической гребли.


[Закрыть], пришвартованные к пирсу, находившемуся ниже. На горизонте Уилсон заметил силуэт танкера.

Они отправились в ресторан «Баззано» на конце прогулочного пирса. В баре несколько хиппи у металлической стойки пили кофе эспрессо и курили французские сигареты. Крикет прошла на лоджию. Там были столики на клинкерах[13]13
  Клинкер – здесь: обожженное до спекания цементное сырье в виде твердых кусков округлой или неправильной формы.


[Закрыть]. Крикет выбрала тот, что под лампочкой. Официант оказался приземистым перуанцем с лицом свекольного цвета. Он, похоже, смутился, когда они заказали бифштексы, поскольку в «Баззано», известном блюдами из даров моря, мясное никто не заказывал. Ресторан был городской достопримечательностью. Его открыли в 1908 году и с тех пор ни разу не закрывали. Стены украшали сценки из жизни сицилийской рыбацкой деревушки, пестрые краски изрядно потускнели за истекший век. После десяти лет упадка «Баззано» оправился за счет молодых людей, которые обычно тащились сюда расхлябанной походкой со своими бачками, одеждой фабричного производства, туманными надеждами и красивыми татуированными женщинами, убежав от беспросветной жизни на городских окраинах. Как Уилсон недавно прочитал в рубрике «Жизнь» журнала «Диспетч», «„Баззано“ является городской реликвией, его знали еще наши деды, это место посещают гангстеры и люмпены, здесь можно найти контрабандные джин, сигареты, губную помаду. Здесь можно было найти любовь». «Не совсем точно», – подумал тогда Уилсон. Хотя современная жизнь безжалостна и прагматична, «Баззано» каким-то образом удавалось сохранять романтическую атмосферу.

Официант прислал мальчика (тоже перуанца, возможно, своего сына) сказать, что бифштексы пришлось достать из морозилки в подвале, что они твердые как камень и что их нужно оттаивать, прежде чем жарить.

– Что, у вас нет микроволновки? – удивилась Крикет. – Суньте бифштексы в нее и поставьте переключатель на «размораживание».

– Микроволновки нет, – ответил мальчик.

– Может, заменим бифштексы устрицами? – предложил Уилсон.

Крикет покачала головой:

– Нет смысла. Сколько, по-твоему, бифштексов мы получим за восемнадцать месяцев в море?

– Мне казалось, каждую пятницу на всех уважающих себя парусных судах объявляется вечер бифштексов, – сказал Уилсон.

– Смешно, – заметила Крикет и попросила мальчика принести бутылку вина, что тот и сделал.

Некоторое время они сидели молча. Темнота сгущалась, но на западе, у самого горизонта, еще виднелась полоска света. Кошка, обосновавшаяся в животе Уилсона, проснулась и начала скрести по внутренностям.

– Я и в самом деле решился, – сказал он не столько Крикет, сколько кошке.

– Посмотри в бумажник, – посоветовала Крикет.

Уилсон вынул из портмоне глянцевую карточку, удостоверяющую личность моряка. Фотография была ужасная. Уилсон выглядел то ли преступником, то ли его полусонной жертвой.

Крикет поднесла карточку к свету и улыбнулась:

– Ну вот видишь?

– Хорошо, но как быть с моей квартирой, со всеми моими пожитками?

– Этим займется Нэнси. Она сходит туда в субботу и уложит в коробки твои вещи. К ней постоянно наведываются ведьмочки, проходящие стажировку. Так что твоя квартира будет сдана внаем в течение недели.

Уилсон разлил вино по бокалам, пригубил, чтобы прочистить горло, и сказал:

– Крикет, есть еще кое-что.

У Крикет сузились глаза.

– Ты, случаем, не женат? Ты не производишь впечатления главы семейства, если, конечно, не содержишь свое жилище в полном беспорядке для отвода глаз.

– Это не совсем то, что ты думаешь.

– Подружка?

– Вот уже пять лет.

– Хреново.

– Но последнее время наши отношения разладились.

– Тебе, пожалуй, нужно позвонить ей. Я подожду.

Уилсон пошел в ресторан. Телефонная будка находилась в узком проходе между кухней и туалетом. У задней двери, открытой воздуху и морю, курил сигарету повар в засаленном белом пиджаке. На табуретках у стойки бара расселись новые юнцы, корчащие из себя хиппи. Девушка с синими волосами, причудливо извиваясь, исполняла какой-то танец, ей хлопками аккомпанировала парочка молодчиков с серьгами в ушах. За столиком немецкие туристы ели фирменное блюдо ресторана – приготовленных на пару в чесноке и вине устриц. Лицо у Уилсона запылало от жара, хотя вечер для сентября был довольно прохладным.

Телефон прогудел пять раз, шесть… Уилсон собрался было дать отбой: «В конце концов, можно послать телеграмму из какого-нибудь кишащего мухами, паршивого городишки на африканском побережье» – но тут запыхавшаяся Андреа подняла трубку:

– Алло?

– Андреа…

– Уилсон, извини, я только что из бакалейной лавки. Подожди минутку.

Ладони Уилсона успели сильно вспотеть, прежде чем он вновь услышал ее голос:

– Послушай, я хочу, чтобы ты знал. Я совсем не сержусь на тебя за то, что ты сегодня не явился на работу. Тебе, возможно, была нужна перемена обстановки. Мне кажется, я порой слишком сильно жму на тебя, так?

Псевдохиппи заиграл на губной гармошке, и синеволосая девушка запела на умопомрачительно высоких нотах.

– Ты где? – спросила Андреа.

– В «Баззано».

– Что ты делаешь так далеко?

Уилсон не знал, с чего начать, и выпалил одним духом:

– Андреа, я уезжаю.

Тишина.

– Андреа, ты слышала, что я тебе сказал?

– Слышала, – ответила Андреа. – Мне потребовалось время на то, чтобы переварить эту новость.

– Наши отношения дали трещину. Мы оба знаем об этом, – заговорил Уилсон. – В моей жизни сейчас нет ничего такого, что делало бы меня счастливым. Мы ссоримся, мы миримся. Все время одно и то же. Я постоянно езжу на одном и том же автобусе, работаю на компьютере с одними и теми же файлами. Я задыхаюсь от этой монотонности. Мне нужны перемены.

– И куда ты нацелился?

– Какое это имеет значение?

– Никакого. Думаю, никакого. И надолго?

– На год-два, может быть, больше, – ответил Уилсон, поколебавшись.

Вдруг что-то грохнуло, потом зашуршало. Затем возник сердитый голос Андреа:

– И ты звонишь мне, чтобы сообщить об этом? После всего, что мы с тобой пережили, ты сообщаешь о своем отъезде по телефону?

– Извини, так получилось, – ответил Уилсон. – У меня просто нет времени на то, чтобы сказать тебе это при встрече. Я уезжаю через пару часов.

Андреа как-то сразу начала рыдать. Уилсон слушал ее всхлипы, и внутренности у него прямо-таки закручивались в узлы.

– Андреа, пожалуйста. Я чертовски сожалею.

– Ты чертовски сожалеешь? У тебя так всегда, правда? Ты ублюдок, ты… – Она не смогла закончить.

Рыдания продолжались еще несколько минут, потом утихли.

– Уилсон, я люблю тебя, – спокойно сказала Андреа. – Мы никогда не говорили с тобой о будущем. Нам нужно было больше разговаривать друг с другом. Я всегда считала, что мы поженимся. Я была в этом уверена. Я лишь ждала, когда ты найдешь себя. Я думала, ты вернешься в колледж или что-то в этом роде. Вот что делает тебя несчастным! Не меня, не нас! Ты сам не знаешь, чего хочешь. И бегство тут не поможет.

– Это все, что я могу тебе сейчас сказать, Андреа.

– Давай поговорим об этом при личной встрече, а? Может быть, сходим в консультацию для молодых пар. Дела поправятся, я знаю.

– Слишком поздно, – вздохнул Уилсон.

– Там есть кто-нибудь еще? Ты не один?

– Не один, – соврал Уилсон.

– Врешь. – Она вновь зарыдала.

Рыдания словно ножом резали ему сердце. Даже полчаса спустя по его лицу текли обильные слезы и в ушах стоял прощальный шепот Андреа:

– Ты ко мне не вернешься. Ты ко мне никогда больше не вернешься. Я думала, после всех этих лет… Я думала, ты…

Конец фразы Уилсон не услышал, потому что телефон отключился. То ли она повесила трубку, то ли что-то случилось на линии, он так никогда и не узнал. Он облокотился на стенку зловонной кабины и плотно сомкнул веки, пытаясь остановить слезы. Чем была вызвана подобная реакция – расставанием с Андреа или грядущим путешествием? Сейчас он понимал, что ненавидит всяческие пертурбации: они больше всего на свете означают смерть и печаль. Он ненавидел новизну с такой же силой, с какой стремился к ней. Он вспомнил об отпуске, проведенном вместе с Андреа в Мэне три года назад, когда их отношения были безоблачны. По пути туда они остановились где-то в Новой Англии и провели ночь в машине. Они проснулись на рассвете и пошли в поле, поросшее по пояс дикими цветами, и занялись любовью в окружении красных и пурпурных красавцев под голубым небом, сияющим, как их надежды. Нет. Лучше не думать о таких вещах. Он вытер слезы рукавом и вернулся на веранду.

Положив руку на спинку его стула, Крикет курила крепкую иностранную сигарету, которую стрельнула у кого-то в баре. На столике стояла полупустая бутылка красного вина. Крикет окинула Уилсона долгим оценивающим взглядом, в котором таилось нечто опасное.

– Итак, дело сделано? – спросила она, когда он сел. Уилсон грустно кивнул. Он чувствовал себя настолько отвратительно, что едва мог говорить.

– Эй, Уилсон, – сказала Крикет и сильно сжала ему плечо грубой, как у крестьянки, рукой. Затем она привлекла его к себе и крепко поцеловала в губы.

Первым порывом Уилсона было отпрянуть назад. Однако, почувствовав сквозь полосатую кофточку тугие груди, он передумал. Через минуту Крикет отстранилась, слегка дрожа, но не настолько, чтобы он не смог уловить в ее дыхании запах табака и алкоголя.

– Будет, – сказала она. – Это все, что тебе пока полагается.

– Почему это? – возмутился Уилсон.

– По двум причинам. Во-первых, ты, как легко догадаться, еще не остыл от своей подружки. Во-вторых, и это важнее, – нам нужно притворяться, будто мы брат и сестра. Так написано в твоих документах, и так я сказала капитану «Компаунд интерест». Кстати, старого пройдоху зовут Амундсен. Если обнаружится, что мы не родственники, он сразу высадит нас на берег.

– Ты с ума сошла.

– Ничуть. Я тебе говорила, помнишь? Двое из команды сбежали, чтобы пожениться. Капитан не хочет повторения подобного казуса. Нам следует притворяться, по крайней мере до тех пор, пока яхта не достигнет Азорских островов. Не горюй. Это всего несколько недель ходу.

– При чем здесь Азорские острова?

Крикет не ответила. Она еще раз поцеловала Уилсона и взяла бутылку.

– Выпей, – сказала она. – Мы должны быть на борту «Компаунд интерест» в полночь.

Они быстро покончили с вином, расплатились, повесили на плечи сумки и вышли из ресторана. Шли тихо, попадая то в свет фонарей, то в тень между ними, словно заговорщики, а море шептало им в спины неразборчивые обещания.