Текст книги "Вкус к убийству. Сборник детективных произведений английских и американских писателей"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Август Дерлет,Лоуренс Блок,Генри Слизар,Уильям Фрэнсис Нолан,Чарльз Бернард Гилфорд,Джон Кольер,Флора Флетчер,Джек Ричи,Мэтью Гэнт,Уильям Линк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Я доехал до первого холма и остановил машину на обочине дороги. Мне пришлось пройти немного пешком в обратную сторону до места, откуда я мог отчетливо видеть мост и машину Торка.

Капот был по-прежнему поднят, и Торк не отходил от машины. Несколько раз он разгибал спину и настороженно оглядывал дорогу, выжидая, когда она опустеет. Этот момент наступил минут через семь-восемь.

Торк быстро вытащил из кабины сверток и швырнул его в реку. Затем он сел в пикап и направился к Итон-сити.

Я бросился к своей машине и поехал к мосту. Течение было спокойным, и, если Торк даже не снабдил сверток лишним грузом, тот не мог уплыть далеко, но я все же надеялся на его предусмотрительность.

Под мостом я снял шорты. Река была неширокой – футов шесть-десять, не больше – и неглубокой. Вода доходила мне только до груди. Я сделал в воде шесть кругов, переходя от отмели к отмели, пока не наступил на сверток.

Я вытерся парой носовых платков и только после этого, уже в машине, вскрыл сверток. В свертке было две коробки, в которых, сухие и нетронутые, лежали тридцать пять тысяч долларов. Я знал, что одна из коробок когда-то принадлежала Берту Драйеру.

Теперь я ехал на север и по дороге миновал два маленьких городка, пока в третьем не нашел автобусную станцию с автоматическими камерами хранения. Я выбрал ячейку, опустил в щель монетки, захлопнул дверцу и поехал обратно в Итон-сити.

Я склонялся к тому, что полиция в конце концов выйдет на Торка. Он расскажет им, почему он убил Берта Драйера и где выбросил сверток с деньгами. Они прочистят дно реки драгой, но в конце концов прекратят поиски, найдя течение достаточно сильным, чтобы унести сверток.

А тридцать пять тысяч долларов? Пять для меня и тридцать для Ирэн Роджерс?

Я улыбнулся.

Я скажу Ирэн, что близко не подходил к ее деньгам.

Ей будет нелегко пережить это известие, но думаю, что мы в конце концов поладим. Ирэн, я и, может быть, Кейбл.

На меня произвел впечатление их трюк с подставками для панча.

Перевод: Вяч. Акимов

Перевернутый мир

– Риган, ты слышишь меня?

– Да, – ответил я.

Олбрайт покачал головой.

– Что бы ты делал, если бы тебе не приходилось зарабатывать на жизнь? Все время смотрел бы в небо и мечтал?

– Я слушаю.

– Знаю, что слушаешь, но хотя бы показал это. Когда ты смотришь в окно, я всегда завидую тому, что смогло заинтересовать тебя. Ты уделяешь десятую часть своего внимания мне и моим трудностям, тогда как остальные девять витают где-то в облаках.

– Ты говорил о Роберте Крамере?

Сэм Олбрайт вздохнул и протянул мне папку.

– Крамер взял страховой полис пять лет назад. Тогда его сердце было в полном порядке. Или, по крайней мере, казалось таким.

Мои глаза скользнули по обложке.

– Он умер от инфаркта?

– Да.

– И какова сумма страховки?

– Двести тысяч долларов.

– Вскрытие было?

– Конечно. На нем присутствовал один из наших докторов. Компания обязанапровести расследование. – Он потер затылок. – Насколько я понимаю, там все в порядке, за исключением, пожалуй, одной небольшой детали. На вскрытии наш доктор обнаружил, что пальцы правой руки у Крамера, включая большой и его подушечку, чем-то обожжены. Не так уж сильно, но останься он жив, появились бы волдыри.

– Он обжегся как раз перед тем, как умереть?

Олбрайт кивнул.

– Почти. Кроме того, доктор извлек из пальцев и ладони небольшие осколки стекла. Мы исследовали их в лаборатории. Это кусочки электрической лампочки.

– Ты уверен, что он умер от разрыва сердца? А может, электрошок?

– Без сомненья, от разрыва сердца. Возможно, он был вызван электрошоком, но установить это невозможно. Наверное, вывинчивал лампочку из плафона, и та взорвалась.

– Наверное?

Олбрайт улыбнулся.

– Любопытно то, что в свидетельстве о смерти об этом ничего не сказано.

– Когда он умер?

– Три дня назад. Он находился в квартире своего друга Питера Нортона. По словам Нортона, Крамер завалился к нему выпить. Нортону показалось, что он уже до этого основательно нагрузился.

– С таким сердцем и пил?

– То ли не знал, то ли не обращал внимания. Часов в десять Крамер неожиданно побледнел и пожаловался на самочувствие. Нортон пошел принести ему стакан воды. Когда он был на кухне, Крамер вдруг закричал. Нортон поспешил в гостиную и увидел приятеля на полу – ему показалось, что тот был мертв. Он вызвал «скорую помощь», которая провозилась с ним около часа, но безуспешно.

– Нортон ничего не сказал насчет обожженных пальцев и осколков стекла?

– Даже не упомянул. Так что придется тебе самому выяснить.

– Кто наследник Крамера?

– Мисс Элен Морланд.

– Мисс?

Олбрайт слегка улыбнулся.

– Есть кое-что и поинтереснее. У него была жена. Тельма. Шесть месяцев назад именно онаявлялась его наследницей.

– Ей известно, что он изменил завещание?

– Не знаю. Но вскоре обязательно станет известно.

– Они были в разводе?

– Мы не в курсе.

– Какие отношения были между Крамером и его наследницей?

– И этого мы не знаем. С формальной точки зрения нас не должно это интересовать. Мы можем лишь догадываться.

– Можешь что-нибудь рассказать об этом Крамере?

– Он сам получил наследство, но, насколько я слышал, уже успел почти все спустить. Думаю, ему пришлось как следует поднапрячься, чтобы набрать денег на страховой взнос.

– А что Нортон?

– Холост и богат. Вот и все.

Первым делом я решил навестить Питера Нортона.

У него были апартаменты на третьем этаже «Мередит-билдинг», расположенного на берегу озера.

Когда он открыл дверь, я предъявил свою карточку, сообщил о цели посещения и сразу приступил к делу.

Это был крупный мужчина с маленькими, настороженными глазами.

– А что здесь расследовать? – хмуро спросил он.

– Обычная рутинная процедура, – заметил я, – формальности.

Он позволил мне войти.

Я увидел одну просторную комнату, хотя мне могло показаться что есть еще три, а то и четыре других.

– Что именно вам хотелось бы узнать? – спросил Нортон.

– Расскажите, что здесь произошло в тот вечер, когда ваш друг скончался.

Он закурил.

– Рассказывать особенно нечего. В тот вечер Крамер пришел ко мне около восьми. Ему хотелось выпить и поболтать. У меня сидел Джим Берроуз, мой адвокат. Мы выпили. Потом Джим ушел, а Крамер остался. Мы разговаривали, выпивали, а где-то около десяти Крамер неожиданно побледнел и попросил меня принести воды. Когда я был на кухне, то услышал крик и, войдя в комнату, увидел его на полу. Он был мертв. – Нортон пыхнул сигаретой. – Вот, пожалуй, и все.

– Что Крамер делал перед смертью?

Нортон нахмурился.

– Что делал? Ничего. Просто сидел на кушетке.

– При вскрытии было обнаружено, что у него слегка обожжены пальцы правой руки и, кроме того, в них есть осколки стекла. Вы не знаете, каким образом это произошло?

Нортон прошел к бару с напитками.

– Боюсь, ничем не смогу вам помочь.

– Но это случилось не здесь?

– Нет.

– То есть когда он пришел, его рука уже была повреждена?

– Я не заметил, но думаю, что так именно и было.

– Его рука кровоточила?

– Я не сказал вам, что ничего не заметил. – Нортон был раздражен. – К чему все эти вопросы насчет руки? Какое это имеет отношение к его смерти? Он умер от сердечного приступа.

– Совершенно верно, – согласился я, ощущая доносившийся до меня из глубины квартиры запах краски и скипидара. – А Крамер не жаловался на боль в руке?

– Мне он ничего не сказал, – Нортон налил себе выпить, затем вспомнил про меня. – Хотите?

– Нет, благодарю.

– Когда Крамер пришел, он уже основательно накачался. Никакой боли он не ощущал, и вы можете понимать мои слова буквально. Я не знаю, где он порезался.

– Вы давно знаете Крамера?

Нортон пожал плечами.

– Два-три года. Познакомились на какой-то вечеринке. Не помню сейчас.

– А мисс Элен Морланд вы знаете?

Он посмотрел на меня и, немного помедлив, спросил:

– В какой связи вас это интересует?

– Она его наследница.

Нортон прищурился, на лице появилась жесткая ухмылка, однако он ничего не сказал.

– У Крамера была жена, – заметил я. Пальцы Нортона крепко сжали стакан. – Вы никогда не видели мисс Морланд?

– Нет, я ее не знаю. – Он скривил, губы. – И никто не знает. Подчас складывается впечатление, что она находится на земле лишь для того, чтобы оглядеться вокруг и решить, заслуживает ли что-либо ее внимание. Не знаю, нашла ли она это нечто и найдет ли вообще. Даже если она испытывает какие-то эмоции, внешне это никак не проявляется.

Нортон сделал большой глоток.

– Нельзя сказать, чтобы ей было скучно. Не так все просто. Она словно удивлена тем, что на свете существует кто-то еще помимо нее самой, и ей очень хотелось бы, чтобы они куда-нибудь исчезли. Иногда я ловлю себя на мысли, что она отнюдь не одинока. Можетли она вообщепочувствовать себя одинокой? Знаете, так и подмывает спросить ее: «Откуда вы вообщевзялись?»

– Крамер был влюблен в нее?

– Да, – сердито буркнул Нортон. – Каждый, кто… – он допил свой стакан. – Извините, мистер Риган, больше я ничем не смогу помочь вам.

Я выглянул в окно: моему взору предстало слияние двух голубых сред – неба и воды.

– Вы сказали, что, когда Крамер пришел к вам, ваш адвокат мистер Берроуз уже был у вас. Крамер встречался с ним раньше?

– Нет.

– Иначе говоря, вы представили их друг другу?

– Разумеется.

– И они обменялись рукопожатием?

– Естест… – он замолчал.

Я чуть улыбнулся.

– Если Крамер повредил руку еще до прихода сюда, едва ли он стал бы обмениваться с кем-то рукопожатием. Даже если он сделал это, мистер Берроуз наверняка заметил бы и хоть каким-то образом прокомментировал. Надо будет спросить мистера Берроуза.

Возникла пауза. Нортон пристально смотрел на меня.

– Мне хотелось вот еще о чем поговорить с вами, – сказал я. – Крамер поранил руку незадолго до своей смерти или именно тогда, когда она настигла его?

Нортон глубоко вздохнул.

– Ну хорошо. Примерно в десять часов вечера перегорела одна из лампочек. Крамер решил заменить ее. Когда он прикоснулся к ней, она взорвалась, а сам он обжегся. Может, Крамер слишком сильно сжал ее. Я же говорил вам, что он изрядно выпил в тот вечер.

– Значит, лампочка взорвалась, и он умер?

Нортон снова направился к бару.

– Я даже не знал, что у него слабое сердце. Его просто схватило, и он умер.

– А почему вы сочли нужным отрицать сам факт того, что Крамер обжегся и порезался?

Нортон махнул рукой.

– Я решил, что это вообще не имеет значения. Главное, то, что Крамер мертв.

– Какая именно лампочка перегорела?

– Нортон слегка пожал плечами.

– Вот та.

Я прошел к лампе, стоявшей на столике возле кушетки, снял плафон и внимательно осмотрел ее.

– И что вы надеялись там высмотреть? – проворчал Нортон. – Я уже ввернул новую лампочку.

Я провел по ней пальцами и лродемонстрировал пальцы ему. – Пыль. Причем недельной давности.

Лицо Нортона потемнело.

– Я вывернул ее из другой лампы, вероятно, поэтому она в пыли.

Но в таком случае на ней должны были остаться следы его пальцев, тогда как в действительности их не было. Я решил пока ничего не говорить ему об этом.

– Извините за беспокойство, мистер Нортон, – сказал я, на прощание приподнимая шляпу.

Привратник дома, оказался очень худым человеком с настороженным взглядом, столь характерным для представителей его профессии. Когда я представился и заметил, что не собираюсь требовать от него каких-то действий, он явно успокоился.

– Вы знали мистера Крамера? Того, что умер три дня назад?

– Я видел, как он приходил и уходил. По-моему, он постоянно был на взводе.

– А что собой представляет мистер Нортон?

Привратник осклабился.

– Он в порядке, хотя присмотреть за ним не мешало бы.

– В каком смысле?

– По мне так лучше не здороваться с ним, пока не убедишься, что он не зажал в ладони одну из двух своих электрических штучек. – Его улыбка расползлась чуть шире. – Хотя мне в общем-то все равно. На Рождество Нортон дарит хорошие подарки. Он задумчиво покачал головой.

– Да и с юмором у него в порядке. Однажды попросил меня поменять краны в ванной одной пары, что живет по-соседству. Ну, понимаете, хотел, чтобы из крана, где должна быть холодная вода, потекла горячая и наоборот.

– Он знал этих людей?

– Кажется только здоровался с ними.

– И вы в их отсутствие вошли в квартиру?

Он осторожно кивнул.

– Это была просто шутка. Мы же ничего плохого не сделали. Когда они пожаловались на свой водопровод, я поднялся к ним и снова все поставил на место. Правда, они до сих пор не могут понять, что же тогда случилось. Ни мистер Нортон, ни я так и не рассказали им про нашу шутку.

– А у мистера Нортона сейчас ремонт, да?

– Хозяева дома вроде бы не собирались делать его.

– Но он ведь что-то делает?

– Похоже на то. К нему поднимались трое или четверо рабочих. Правда, сейчас уже, наверное, закончили, потому что сегодня я их не видел.

– Когда жилец хочет произвести ремонт, он ведь должен получить разрешение владельцев дома, не так ли?

– А как же! Мы не хотим, чтобы они там хозяйничали по-своему.

– И мистер Нортон получил согласие?

– Он… э… он, кажется, забыл. Я говорил с ним по этому поводу, но он сказал, что хочет изменить какую-то мелочь, просто чтобы все повеселее смотрелось. В общем, я же говорил вам, что все в порядке. Хороший он жилец, да и живет здесь уже довольно давно.

– А вы не видели, что именно он хотел переделать?

– Нет, у меня и своих дел хватает.

Покинув «Мередит-билдинг», я двинулся в сторону Линкольн-авеню. Апартаменты Крамера были уставлены громоздкой мебелью, которая, как мне показалось, ранее предназначалась для помещения гораздо больших размеров.

Тельма Крамер держалась весьма напряженно.

– Вы мистер Риган?

Я решил рассказать ей про историю с наследством на тот случай, если она еще ничего не знала.

– Миссис Крамер, вам известно, что вы уже не являетесь наследницей вашего супруга?

Кровь отхлынула от ее лица. – Но это… это невозможно. Когда Боб получал свой полис, я знала,что являюсь его наследницей.

– Прошу меня извинить, миссис Крамер, но он изменил завещание. Шесть месяцев назад.

Ее глаза сузились.

– И кто же теперь его наследник?

– Мисс Элен Морланд.

– Почему ваша компания не сообщила мне об этом?

– Это не наше дело, миссис Крамер. Завещатель может в любой момент изменить содержание своего завещания, и лишь от него самого зависит, сообщать кому-либо или нет.

Миссис Крамер сжала в руках платок.

– Ей это так просто не сойдет с рук. Я в суд подам!

– Это ваше право, миссис Крамер. А вы знаете мисс Морланд?

Она резко засмеялась.

– Только видела.Более сказать нечего. Не уверена, однако, что она видела меня. Я оказалась лишь помехой, малозначащей помехой. – Помолчав немного, она продолжала: – У Боба были и другие женщины – такой уж он был человек. Но все они оставались лишь мелкими эпизодами в его жизни. Когда же он повстречался с Элен, все оказалось иначе. Это я могу сказать вам определенно. Узнав, кто… сделал… сделал это… с моим мужем, я пошла к ней и попросила оставить его в покое. Я и сама не знала, какую реакцию от нее ожидать. Возможно, какой-то сцены. Но она взглянула на меня… эти странные серые глаза изучали меня несколько секунд, а потом она заявила, что я могу забрать своего мужа домой.

При воспоминании об этом Тельма покраснела.

– Он просто помешался на ней, в то время как ей он был совсем безразличен. По-моему, ей вообще никто не нужен. Сказав мне, чтобы я забирала мужа с собой, она подошла к картине, над которой работала, и забыла о моем существовании. Как будто меня вовсе не было. И я ушла.

– Но ваш муж продолжал встречаться с ней?

– Я ничего не могла с этим поделать… Но я не думаю, что между ними… было что-то. Он даже рассказывал мне о ней. Говорил, что пойдет к ней в студию и будет просто смотреть на нее. Он никогда не знал наверняка, отдает она себе отчет в его присутствии или нет. Тельма задумчиво покачала головой.

– В сущности, ее лицо ничего не выражает. Невозможно понять, счастлива она или нет…

– Насколько я понял, мисс Морланд – художница?

– Вроде бы да. Что-то рисует, но, кажется, никогда не выставлялась и не продавала своих картин. По-моему, она довольно безразлична к живописи. Просто она как будто… как будто ждет чего-то.

– Ждет?

Глаза женщины расширились.

– Сама не знаю, почему так сказала. Но у меня было такое чувство, что она ждет… чего-то.

– Вы, знали, что у вашего мужа слабое сердце?

– Он мне никогда об этом не говорил.

– А как вы думаете, сам он знал об этом?

– Не могу сказать. Последние шесть месяцев – после того, как повстречал ее – Боб болел. Может, это было что-то с сердцем, но не думаю, что только лишь это. Он много пил, хотя ему было нельзя. Нередко терял сознание. Плохо спал, почти не ел.

– А как вообще ваш муж познакомился с мисс Морланд?

– Их познакомил Питер Нортон, – она сцепила руки. – Мне кажется, ему просто хотелось посмотреть, какое впечатление она произведет на Боба. Почти профессиональная шутка.

– А кто был его доктором?

– Мистер Фаррел. Он принимает в «Брамнер-билдинг».

Я встал.

– Благодарю вас, миссис Крамер, за то, что уделили мне время.

Подъехав к «Брамнер-билдинг», я поднялся в кабинет доктора Фаррела.

– Мистер Фаррел, – предъявив свои полномочия, начал я, – ваш пациент Роберт Крамер, являющийся клиентом нашей компании, скончался три дня назад.

Моему собеседнику на вид было немногим более пятидесяти. Кивнув, он проговорил. – Я слышал. Крамер был моим пациентом около десяти лет. Примерно два с половиной года назад обратил внимание на то, что у него пошаливает сердце. Я обмолвился об этом в разговоре с ним, хотя, конечно, старался не тревожить его. Порекомендовал обычные в подобных случаях распорядок дня, режим и диету. Когда я увидел его шесть месяцев спустя, состояние его здоровья явно ухудшилось. Иначе говоря, он был явно не в себе, потерял силы. На этот раз я уже весьма категорично посоветовал ему поберечься. Как видно, он не последовал моему совету.

– Его жена говорит, что он ничего не рассказывал ей про то, что у него не в порядке с сердцем.

– Наверное, не хотел огорчать ее.

– Да, пожалуй, так оно и было.

Поблагодарив доктора, я попрощался и поехал на Брэйнард-стрит, к дому 231. Это был четырехэтажный кирпичный дом, окруженный аналогичными строениями.

Сидя в машине, я закурил сигарету, а когда наконец покончил с ней, поднялся на самый верх, туда, где располагалась студия художника.

Действительно, у Элен Морланд были серые глаза, которые без всякого выражения взирали на меня все то время, пока я объяснял ей, зачем вообще пришел.

– Вы знали, что у Крамера больное сердце?

Ее губам хотелось произнести «нет», но затем она на мгновение помрачнела, и, бросив на меня быстрый взгляд, сказала:

– Да, он говорил мне.

– Вам известно, что вы являетесь наследницей Крамера?

Она направилась к мольберту.

– Да.

В общем-то меня это не касалось, но не мог удержаться от вопроса:

– Откуда?

Она взяла кисть и проведа одну-единственную линию.

– Говорил, что любит меня. У него не было денег, но все же ему хотелось что-то оставить мне.

– Он отдавал вам свою жизнь.

Она сделала еще мазок и сразу отошла от мольберта.

Я стал осматривать комнату. Повсюду стояли картины – законченные, незавершенные, но все они выглядели так, будто о них забыли в тот момент, когда сняли с мольберта. Кое-где была натура, но чаще всего просто мазки – вверх-вниз – словно указывавшие на то, что давший им жизнь художник в минуту творения думал о чем угодно, только не о них.

– Вы полагаете, что у вас есть право на эти деньги?

– Он хотел отдать их мне, – на сей раз она задержала взгляд на моей персоне. – Вас это огорчает?

У нее оказались мягкие светлые волосы, но трудно было сказать, какого именно оттенка. На солнце они переливались.

– Миссис Крамер намерена опротестовать завещание.

– Естественно, – проговорила Элен. – Этого я и ожидала. Но, надеюсь, мы доведем дело до суда. Думаю, сойдемся на чем-нибудь. Лично мне хватит пятидесяти тысяч.

– Пальцы Крамера были слегка обожжены, и в них застряли осколки стекла. Вы могли бы это как-то объяснить?

– Нет.

Я подошел к большому окну, выходящему на крышу.

– А зачем вам нужны пятьдесят тысяч?

– Они позволят мне иметь свободное время.

– Чтобы размышлять о людях? Зачем?

– Чтобы удивляться.

Я представил себе библиотеку, стеллажи книг. Мальчишкой мне хотелось прочитать массу книг. Пожалуй, я так ни разу и не попробовал исполнить свое детское желание. А нужно ли было это делать? Зато над книгами было небо. Крышка клетки? Неожиданно я поймал себя на том, что говорю:

– Вы слышите что-нибудь, когда смотрите туда? Вы что-нибудь слышите?

Она оказалась рядом со мной.

– Очень тихо. Музыку, которую толком не могу понять. – Я почувствовал на себе ее взгляд. – А почему вы спрашиваете?

– Не знаю, – ответил я, возвращаясь на землю. – Извините, мисс Морланд, что отнял у вас время. Ухожу.

В дверях мы снова посмотрели друг другу в глаза, и я двинулся вниз.

Лежа ночью в постели, я не выдержал и подошел к окну. Звезды, такие ясные, были, казалось, в каком-то шаге, и я вот-вот мог постичь их своим разумом.

Кто-то еще смотрел на них – это точно.

О чем она думала?

Утром я рассказал Олбрайту про Нортона и его объяснение насчет лампочки, про наличие на ней пыли и про все остальное.

Он нахмурился.

– Вроде бы пустяк, но зачем ему понадобилось врать? Тебе не кажется, что здесь следует покопаться?

– Кажется.

– Опять отправишься к Нортону?

– Да, но сначала в его отсутствие осмотрю квартиру.

Олбрайт загрустил.

– Можешь дать мне ключи?

– Конечно, но ведь нельзя…

– Сэм, я потерял свои ключи от квартиры и не хотел бы беспокоить привратника.

Он вздохнул.

– О, кей, но если тебя схватят, компания об этом ничего не знает, – он пытливо взглянул на меня. – Мне почему-то кажется, что это дело тебя заинтересовало.

Я не стал возражать.

Через несколько минут Олбрайт принес связки ключей.

– Не пользовался ими уже лет пятнадцать. Думаю, замки с тех пор не слишком изменились.

Перед уходом от Олбрайта я позвонил Нортону. Телефон не отвечал. Потом повторил звонок в квартале от его дома – результат был тот же.

Поднявшись на третий этаж, я минут десять названивал в квартиру и по молчанию понял, что Нортона дома нет. Я вставил ключ в замок: Нортон оказался дома.

Он неподвижно сидел в кресле лицом к двери, устремив взгляд прямо на меня и, казалось, не собирался двигаться вообще.

Я прикрыл за собой дверь и подошел ближе.

Он был мертв, но никаких следов не осталось. Ни пулевого отверстия, ни ножевой раны.

Я прошел в глубь апартаментов. Большие комнаты, хорошо обставленные, тем не менее не несли на себе отпечатка личности Нортона. Все выглядело каким-то безликим, как театральные декорации.

Из спальни доносился запах свежей краски. Спальня смотрелась нейтрально, как комната в отеле: двуспальная кровать, столики, лампы, два шкафа, которые оказались пустыми.

Комната производила впечатление совершенно новой. В ней была новая мебель, а оконные рамы, плинтусы были покрашены заново.

Пройдясь по комнате, я обнаружил, что выключатель люстры был расположен почти на уровне глаз. Я попал на кнопку, и люстра вспыхнула. Несколько раз пощелкав выключателем туда-сюда, я все-таки почувствовал здесь что-то не так… я чувствовал… ну да, конечно, я почувствовалэто.

Я посмотрел, на выключатель. Обычно, когда вам нужно включить свет, вы нажимаете на него сверху, а когда надо выключить – снизу. В этом же было наоборот.

Я вернулся в гостиную, взгляд мой упал на стол и стоявшую возле него мусорную корзину, из которой я извлек коричневую оберточную бумагу и бечевку. На дне корзины валялись обломки рамы и порванные куски плотного картона.

Я совместил куски друг с другом. Разорванный картон оказался картиной, точнее – ее копией размером сантиметров сорок на шестьдесят, в уголке которой притулилась наклейка с надписью: «Сдача Корнуоллиса». Колонны разодетых в прекрасные мундиры воинов вышагивали по своим редутам.

Я разгладил обрывки бумаги, в которую была завернута картина. Так-так, художественный салон «Барклай» в Уэльсе. Никаких марок – значит, картину доставили с нарочным, вероятно, уже после того, когда я видел Нортона живым в последний раз, поскольку, в противном случае, обязательно обратил бы внимание на эти обрывки в корзине для бумаг.

Итак, Нортон получил посылку, распаковал ее, затем разорвал на мелкие части и выбросил в корзину.

Я внимательно исследовал сложенную из обрывков картину. Йорктаун, октябрь 1781 года, войско, марширующее вперед, чтобы сдаться под звуки марша, который называется…

Я посмотрел на Нортона. Он был богатым человеком, которому могла прийти в голову мысль пошутить с кранами и показаться при этом верхом остроумия. Может быть…

Я исследовал его бумажник. В общем, ничего любопытного, если не считать маленькой визитной карточки:

Артур Франклин,

«Дженерал контрактор»,

2714, Вирджиния-стрит,

Телефон 7–8136.

Пальто Нортона лежало на спинке кушетки. Покопавшись в его кармане, я извлек носовой платок, испачканный чем-то коричневым. Кровь?

Положив его к себе в карман, я снова пошел по квартире, теперь – стирая отпечатки пальцев с каждого предмета, к которому прикасался.

Уходя, я оставил дверь в холл слегка приоткрытой: мне хотелось, чтобы Нортона обнаружили как можно скорее.

Я отнес платок в лабораторию «Литтон и Брендт» и через несколько минут получил заключение.

– Это краска, – сказал мне сотрудник лаборатории. – Коричневая. Точнее, золотисто-коричневая. Слабой насыщенности, слабой яркости. Обычно ее используют для покраски недорогих предметов домашнего интерьера. Вообще можно использовать для многого.

Артур Франклин оказался крупным человеком с толстой сигарой в зубах. – Чем могу помочь? – поинтересовался он.

Я представился.

– Насколько мне известно, недавно вы произвели кое-какие работы в квартире мистера Нортона.

– Было дело.

– Какие?

Он на минуту задумался.

– Вы его друг?

– Нет, это моя работа.

Немного поколебавшись, он наконец решился.

– Никогда не приходилось выполнять более дурацкой работы. Впрочем, Нортон платил и хотел, чтобы все было сделано, как ему надо. И тихо. Приплатил мне и моим парням, только чтобы все осталось между нами и никто ни о чем не узнал.

Он уселся в кресло.

– Нам пришлось здорово повозиться. Нортон пожелал, чтобы мы все перевернули. Абсолютно все. Мы подвесили ковер к потолку и всю мебель прикрепили соответственно. Получалось, что люстра у нас торчала из пола.

Да, я оказался прав.

Перевернутая комната, – продолжал он. – Да, сэр. Что и говорить, любопытная забава для шутника, хотя, думаю, он мог себе позволить такое. Плинтусы мы набили под самый потолок, а потом подтянули двери. Ему хотелось, чтобы мы и окна тоже задрапировали, если гость вдруг вздумает выглянуть наружу и обнаружит, что мир совсем не перевернулся.

Он рассказывал с явным удовольствием. – Нортон не говорил, зачем ему это надо, но я-то понял. Слышал уже о подобных штучках. Он хотел, наверное напоить кого-то до чертиков, а потом отправить в эту комнату, а сам бы наблюдал за беднягой в замочную скважину. Франклин хохотнул. – Представляете, да? Приятель Нортона под газом входит туда и думает, что он на потолке. Начинает паниковать. Хочет спуститься на то, что считает полом. Ха! От такого можно свихнуться.

Да, подумал я, видимо, Крамер проснулся и увидел, что над ним громоздится мебель, а сам он лежит на потолке. Его охватил не просто страх – ужас. Что за чертовщина с ним приключилась? Еще секунда, и он упадет. Инстинктивно Крамер потянулся к ближайшему предмету – люстре. В тот самый мрмент, когда его бешено колотящееся сердце разорвалось, он прикоснулся пальцами к лампочке.

– Как мне показалось, шутка довольно быстро прискучила ему, – заметил Франклин. – Два дня назад Нортон снова позвал нас и приказал все поставить на место. Опять спешка. Мы сделали точно так, как и было.

Но вы забыли про одну деталь, подумал я. Забыли поставить выключатель на то место, где ему полагается быть, а заодно и повернуть его наоборот.

Крамер умер в перевернутой комнате, после чего настал черед Нортона впадать в панику. Нельзя было оставлять Крамера в ней. Могли возникнуть нежелательные слухи, огласка, возможно, даже обвинение со стороны полиции.

Надо было как-то вынести Крамера из квартиры, но это оказалось практически невозможным, ведь их неминуемо должны были увидеть. Тогда он решил перетащить тело в гостиную и представить дело так, будто Крамер там и умер. Кому придет в голову обыскивать апартаменты Нортона; в поисках перевернутой комнаты?

Возможно, Нортон даже не заметил раны на руке Крамера, а если и заметил, то не придал ей значение. Самое главное – это то, что он умер от разрыва сердца. Кто в подобной ситуации станет интересоваться раной на руке?

Перевернутая комната. Совершенная во всех деталях – он даже заказал особую картину, чтобы украсить ею стену, – как говорится, последний мазок. Увы, ко времени она не поспела – ее принесли лишь вчера или сегодня утром, а потому он порвал и выбросил картину, на которой воины шли сдаваться под звуки старого марша «Перевернутый мир».

– Интересно, сработала эта его шутка или нет, – проговорил Франклин, явно увлеченный идеей перевернутой комнаты.

Да, этого Франклин, естественно, знать не мог. Он не знал Крамера и всех тех людей, которые ежедневно умирают в городе от разрыва сердца. Когда же Крамер умер, в газетах появилось обычное сообщение о том, что тот скончался «в квартире своего друга».

Покинув Франклина, я проехал мимо дома Нортона – у тротуара стояли машины полиции и «скорой помощи».

Я направился к себе в офис и встретил там Олбрайта.

Выслушав мой рассказ, он покачал головой.

– Звучит фантастично, но едва ли чем-то поможет нам, если не считать удовлетворения обычного любопытства. Страховку придется выплатить. Разумеется, Нортону пришлось бы покрутиться, но, поскольку он мертв, я думаю, едва ли стоит предавать огласке эту историю.

– Все зависит от того, как умер Нортон. Если у него тоже был разрыв сердца, то дело, разумеется, будет закрыто.

Олбрайт кивнул.

– Я свяжусь с судебным следователем и попрошу держать меня в курсе.

Олбрайт позвонил мне вечером.

– Нортон умер от отравления, – сообщил он без всяких вступительных слов.

– Самоубийство?

Не похоже. Ни записки, ни чего-либо в этом роде. Сейчас полиция занимается выяснением всех обстоятельств, и я только что разговаривал с лейтенантом Хенриксом. Они перевернули там все вверх дном, но так и не нашли ни малейшего намека на яд.

– Нортон мог проглотить его весь без остатка.

– Мог, но ведь в чем-то он его хранил. В коробочке, в каком-нибудь пакетике… Хенрикс ничего не нашел. Кроме того, создается впечатление, что Нортон вошел в дом именно тогда, когда яд начал действовать – пальто его, например, было брошено на спинку кушетки. Получается, что его где-то отравили.