Текст книги "Психоз 2"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

3

Увидев, как в библиотеку заходит пингвин, Норман в первое мгновение подумал даже, что, возможно, он и вправду безумен?

Но только в первое мгновение. Сестра Барбара оказалась не птицей, а доктор Клейборн пришел не для того, чтобы выяснять, здоров Норман или нет. Это был светский визит.

Светский визит. А как в психиатрической клинике принято исполнять роль хозяина?

– Садитесь, пожалуйста.

Наверное, так и нужно было сказать. Но едва они сели за стол, как наступило неловкое молчание. Неожиданно Норман, к своему удивлению, понял, что его гости смущены. Как и он, они не знали, с чего начать разговор.

Что ж, на этот случай всегда есть погода.

Норман посмотрел в сторону окна.

– И куда только подевалось солнце? Кажется, будет дождь.

– Типичный весенний день… знаете ведь, как это бывает, – ответил ему доктор Клейборн.

Сестра молчала.

Конец прогноза погоды. Может, она все-таки пингвин? Что обычно говорят пернатым, когда хотят завоевать их расположение?

Сестра Барбара кинула взгляд на открытую книгу, лежавшую перед ним на столе.

– Надеюсь, мы вас не потревожили?

– Вовсе нет. Обычное времяпрепровождение.

Норман закрыл книгу и отодвинул ее.

– Могу я спросить у вас, что вы читали?

– Биографию Морено. [14]14
  Якоб Леви Морено(1892–1974) – выдающийся австрийско-американский психолог, психиатр, психотерапевт, уроженец Бухареста (отсюда его именование «румынским психологом» в романе), видный представитель социальной психологии и один из пионеров групповой терапии,разновидностью которой и является упоминаемый ниже метод психодрамы, разработанный Морено в первой половине 1920-х гг. в Вене, где им был создан экспериментальный «Театр спонтанности», и впоследствии усовершенствованный в США. Психодрама – психотерапевтическая практика, подразумевающая вынесение внутренних конфликтов одного из участников группы на сцену в виде импровизированного театрального представления и разыгрывание их с различных ценностных, идеологических, временных позиций. Методика Морено нашла широкое применение не только в психотерапии, но и в различных видах социально-ролевого тренинга, управленческих практиках, обучающих и образовательных программах.


[Закрыть]

– Румынского психолога?

Вопрос сестры Барбары заставил его быстро взглянуть на нее.

– Вы слышали о нем?

– Ну да. Не он ли изобрел метод психодрамы?

Определенно не пингвин.Он улыбнулся и кивнул.

– Верно. Сейчас, разумеется, это уже достояние истории.

– Норман прав, – вмешался в разговор доктор Клейборн. – Мы, в общем-то, отказались от этого подхода в групповой терапии. Хотя и поощряем проигрывание фантазий на вербальном уровне.

– Настолько, что позволяете пациентам выходить на сцену и строить из себя дураков, – сказал Норман.

– Это тоже достояние прошлого.

Доктор Клейборн улыбался, однако Норман почувствовал его волнение.

– Все же я думаю, что вы дали прекрасное представление, и мне бы хотелось, чтобы вы остались в группе.

Вид у сестры Барбары был озадаченный.

– Боюсь, я не вполне понимаю…

– Мы говорим о здешней любительской драматической программе, – объяснил Норман. – Подозреваю, что доктор Клейборн развил таким образом теории Морено. Как бы там ни было, он уговорил меня принять участие, и это не сработало. – Он подался вперед. – Каким образом…

– Простите.

Прервали его резко, и Норман нахмурился. В комнату вошел медбрат Отис, новичок, с третьего этажа. Он подошел к доктору Клейборну, и тот поднял голову.

– Да, Отис?

– Междугородный звонок. Спрашивают доктора Стейнера.

– Доктора Стейнера нет в городе. Он вернется во вторник утром.

– Я так и ответил. Но этот человек хочет поговорить с вами. Говорит, это очень важно.

– Так всегда говорят, – вздохнул доктор Клейборн. – Он назвался?

– Некий мистер Дрисколл.

– Никогда о таком не слышал.

– Говорит, продюсер с какой-то студии в Голливуде. Оттуда и звонит.

Доктор Клейборн отодвинул стул.

– Хорошо. Я поговорю с ним. – Он поднялся и посмотрел на сестру Барбару. – Может, хочет, чтобы мы поставили для него психодраму. – Он подошел к ней, готовясь подать ей руку. – Простите, но нам придется прервать визит.

– В самом деле? – спросила сестра Барбара. – А почему я не могу дождаться вас здесь?

Норман почувствовал, как напряжение возвращается к нему. Что-то подсказало ему, что лучше хранить молчание, и он сосредоточился на одной мысли. Пусть остается. Я хочу поговорить с ней.

– Как вам угодно.

Доктор Клейборн проследовал за Отисом к выходу мимо рядов полок. У двери он остановился и оглянулся.

– Я скоро вернусь, – сказал он.

Сестра Барбара улыбнулась. Норман краешком глаза наблюдал за двумя мужчинами. Доктор Клейборн что-то шепнул Отису, тот кивнул, а потом они вместе вышли в коридор. Мгновение Норман видел их темные силуэты на фоне противоположной стены коридора; потом один силуэт удалился, а другой остался. Отис остался сторожить за дверью.

Какой-то слабый звук привлек внимание Нормана. Это сестра перебирала четки. Напускное спокойствие, заметил он про себя. Но она хотела остаться. Зачем?

Он подался вперед.

– Откуда вы знаете о психодраме, сестра?

– Из лекций, которые посещала в колледже.

Ее голос был тихим, его едва не заглушал перестук четок.

– Понятно.

Норман тоже заговорил тише:

– И там же узнали обо мне?

Перестук стих. Норман весь обратился в слух. Инициатива перешла к нему. Впервые за несколько лет он владел ситуацией, контролировал ее. Как это прекрасно, когда можно откинуться на стуле и наблюдать за кем-то другим, кто старается спрятать свою истинную сущность. Большая, костлявая, некрасивая женщина, скрывающаяся за образом пингвина.

Совершенно неожиданно он поймал себя на размышлениях о том, что спрятано под этой одеждой, какое тело она скрывает. Теплая, пульсирующая плоть. Он мысленно очертил контуры этого тела, двигаясь от стремившихся вырваться из-под одежды, жаждавших ласки грудей до округлого живота и треугольника внизу. Сестры сбривают волосы на голове, а там? Таму нее тоже все выбрито?

– Да, – сказала сестра Барбара.

Норман заморгал. Она что, читает его мысли? Затем он понял, что она просто ответила на заданный вопрос.

– И что же обо мне говорили?

Сестра Барбара беспокойно заерзала на стуле.

– Вообще-то это было примечание, всего несколько строк в одной книге.

– Значит, я попал в учебники?

– Извините, я не хотела вас смущать…

– Тогда что же вы хотели сказать?

Странно было наблюдать, как еще кто-то пытается выйти из затруднения. Все эти годы из затруднения пытался выйти он – но так и не вышел, и никогда не выйдет! Черт, да выходи же!

Норман едва заметно улыбнулся.

– Почему вы пришли сюда? Зоопарк по воскресеньям не работает?

И снова она затеребила эти свои дурацкие четки. Дурацкие четки, дурацкое затруднение. Так выбрила она это дурацкое место или нет?

Сестра Барбара посмотрела на него.

– Я думала, мы можем поговорить. Видите ли, встретив ваше имя в той книге, я полистала подшивки газет. То, что я обнаружила, заинтересовало меня…

– Заинтересовало? – Тон Нормана никак не вязался с его улыбкой. – Вы были шокированы, так ведь? Шокированы, пришли в ужас, испытали отвращение… так что же?

Сестра Барбара заговорила едва ли не шепотом:

– В тот момент… все сразу. Я думала о вас как о монстре, о каком-то чудовище, которое крадется с ножом в темноте. На протяжении нескольких месяцев я не могла выбросить вас из своих мыслей, из своих снов. Но в конце концов это прошло. Все изменилось.

– Как?

– Трудно объяснить. Но что-то произошло со мной после того, как я приняла постриг. Послушничество… размышления… исследование собственных запретных мыслей, тайных грехов. Это что-то вроде психоанализа, наверное.

– Психиатрия не верит в грех.

– Но она признает ответственность. Как и моя вера. Со временем я пришла к пониманию истины. Вы ведь не осознавали того, что делаете, – так как же можно считать вас ответственным за случившееся? Это я согрешила, поторопившись осудить вас, не попытавшись понять. И когда я узнала о нашем визите сюда, то поняла, что должна встретиться с вами, хотя бы для того, чтобы покаяться.

– Вы хотите, чтобы я простил вас? – Норман покачал головой. – Будьте честны. Вас привело сюда любопытство. Вы пришли, чтобы посмотреть на чудовище, так ведь? Что ж, взгляните внимательнее и скажите, что я собой представляю.

Сестра Барбара подняла глаза и долго смотрела на него в свете флюоресцентной лампы.

– Я вижу седеющие волосы, морщины на лбу, приметы страдания. Не того, которое вы причинили другим, а того, которое доставили себе. Вы не чудовище, – добавила она, – а всего лишь человек.

– Весьма лестно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Еще никто не говорил мне, что я человек, – ответил Норман. – Даже моя собственная мать. Она думала, я слабый, женоподобный. А дети, когда мы играли в мяч, обзывали меня неженкой…

Его голос поник.

– В мяч? – Сестра Барбара вновь пристально посмотрела на него. – Прошу вас, расскажите мне. Я хочу знать.

Хочет знать! Она действительно хочет знать!

Норман вновь обрел дар речи:

– Я был болезненным ребенком. Носил очки с толстыми стеклами, только несколько лет назад перестал. И никогда ни во что не умел играть. После уроков мы играли на площадке в бейсбол, мальчики постарше были капитанами. Они по очереди выбирали себе помощников. Я всегда был последним в списке… – Он умолк. – Нет, вам этого не понять.

Сестра Барбара продолжала смотреть на него, но теперь уже не столь пристально. Она кивнула, ее взгляд стал мягче.

– То же самое было со мной, – сказала она.

– С вами?

– Да. – Она с улыбкой глядела на четки, перебирая их левой рукой. – Видите ли… Я левша. Девушки тоже играют в бейсбол. Я хорошо подавала мяч. Меня выбирали первой.

– Но это же полная противоположность того, что происходило со мной.

– Противоположность, но по сути то же самое. – Сестра Барбара вздохнула. – С вами обращались как с неженкой, а со мной – как с сорванцом. То, что я была первой, задевало меня так же, как вас – то, что вы были последним.

Воздух вокруг был плотный, липкий. В окно с улицы заползали сумеречные тени и сгущались вокруг круга света, лившегося из лампы.

– Может, это было лишь частью моей проблемы, – сказал Норман. – Вы знаете, что со мной произошло: я переодевался женщиной. Вам повезло. Вы, во всяком случае, избежали потери своей индивидуальности, потери пола.

– Разве? – Сестра Барбара выпустила из рук четки. – Сестра – существо бесполое. И лишенное индивидуальности. Даже имя, данное ей при рождении, у нее отнимают. – Она улыбнулась. – Я не жалею об этом. Но, если вдуматься, вы и я внутренне очень похожи. Мы родственные души.

На мгновение Норман едва не поверил ей. Он хотел поверить, хотел признать факт их сходства. Однако в круге света на полу он увидел тень – тень оконной решетки.

– Есть отличие, – сказал он. – Вы пришли сюда, потому что сами так захотели. И можете уйти, когда захотите. Это называется свобода воли.

– Не бывает свободной воли. – Сестра Барбара покачала головой. – Только Божья. Это Он прислал меня сюда. Я иду лишь туда, куда Он меня направляет. А вы остаетесь здесь лишь затем, чтобы служить той же Божественной цели.

Она умолкла. Мертвенно-бледный свет проник в помещение. Норман принялся искать глазами его источник в неожиданно сгустившейся темноте за окном. И тут решетку сотряс гром.

– Похоже, начинается гроза. – Взглянув на сестру Барбару, Норман нахмурился. – Что с вами?

Ответ был слишком очевиден. В свете лампы лицо сестры было смертельно бледным. Она перебирала четки, закрыв глаза. В ее поведении не было ни упований на защиту свыше, ни мальчишеской бравады. За суровыми, почти мужскими чертами таился страх.

Норман быстро поднялся и шагнул к окну. Выглянув наружу, он увидел лоскут мрачного неба над больничным двором. Еще одна молния лезвием сверкнула над парковкой; в течение нескольких секунд она мерцала ореолом над машинами и фургоном, в котором приехали сестры. Норман задернул занавески, за которыми скрылось зеленоватое свечение, и повернулся как раз в ту минуту, когда гром разразился еще одной угрозой.

– Так лучше? – спросил он.

– Благодарю вас.

Сестра Барбара отдернула руку от четок.

Что-то застучало. Четки.Он уставился на них.

Вместе со звуками грома исчезла вся эта чертовщина насчет психологической интуиции, вся эта чепуха насчет воли Божьей. Она была всего лишь перепуганной женщиной, боявшейся собственной тени.

Теперь тени окружили их со всех сторон. Они таились в углах, тянулись вдоль едва различимых книжных полок, уходивших в направлении двери. Взглянув еще дальше, Норман убедился, что коридор за дверью был пуст. Темный силуэт, который находился там, исчез. Причина была ему, конечно, ясна. В грозу с психами одни проблемы. Наверное, Бог послал Отиса наверх, чтобы тот присмотрел там за пациентами.

Норман повернулся к сестре Барбаре, снова услышав перестук четок.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросил он.

– Конечно.

Однако четки стучали у нее в руках, а голос дрожал. Боится грома и молнии; беззащитная женщина, только и всего.

Неожиданно Норман, к своему удивлению, ощутил напряжение в паху. Он знал только один способ бороться с этим – и произнес едкие слова, которые уже жгли ему язык:

– Вспомните, что вы говорили мне. Если Бог послал вас сюда, значит, и грозу тоже послал Он.

Сестра Барбара посмотрела на него. Четки вибрировали в ее руках.

– Нельзя говорить такие вещи. Разве вы не верите в волю Божью?

Снаружи прогремел гром, и Норману показалось, что этот удар пришелся прямо по его голове и сотряс его мозг. Потом за занавесками сверкнула молния, осветившая все. Божья воля. Он молился, и его молитвы были услышаны.

– Да, – ответил Норман. – Верю.

Сестра Барбара поднялась.

– Я, пожалуй, пойду. Сестра Кьюпертайн может забеспокоиться.

– Не о чем беспокоиться, – сказал Норман. Но он говорил с самим собой.

Той давней ночью, когда все началось, шел дождь. И сейчас идет. Дождь с небес. Да исполнится воля Божья.

Прогрохотал гром, и проливной дождь застучал по внешней стене здания, погруженного в темноту. Однако Норман не слышал его.

Он слышал лишь постукивание четок сестры Барбары, следуя за нею в полутьме между рядами полок.

4

Сестре Кьюпертайн так и не представился случай посетить нового пациента в палате 418. Когда началась гроза, она находилась в палате Такера, а когда она ушла оттуда, дождь уже затихал.

Она постаралась как можно быстрее пройти по заполненным людьми коридорам и периодически натыкалась на возбужденных пациентов, которые возвращались в открытые палаты в сопровождении друзей и родственников. Сновали санитары и дежурные по этажу, спеша на крики, доносившиеся из-за закрытых дверей в конце коридора. Когда она подошла к двери лифта на четвертом этаже, там уже стояла толпа, охваченная нетерпением и беспокойством.

Прибыл лифт, и посетители заполнили его. Сестра Кьюпертайн попробовала было тоже втиснуться, но места в кабине уже не осталось. Дверь с резким звуком закрылась, и сестра Кьюпертайн осталась на площадке с дюжиной других неудачников.

Никто из находившихся в лифте не сделал попытки уступить ей место, а оставшиеся на площадке не обратили на сестру Кьюпертайн ни малейшего внимания. Никакого нынче уважения, ни малейшего. Святая Мария, прости их. И куда только катится мир!

Поджав губы, сестра Кьюпертайн вспомнила об унижениях, которым подверглась здесь. Старый мистер Такер был капризен и отверг ее предложение помолиться с ней, а в ответ на замечание употребил несколько бранных выражений. Этого, конечно, следовало ожидать от человека, находившегося в подобном состоянии. А вот поведению сестры Барбары не было оправданий; ее отказ подняться наверх был явным неповиновением. Вероятно, придется переговорить о ее поведении с матерью настоятельницей, когда они вернутся в монастырь.

Гром продолжал греметь. Меж тем лифт приехал снова. На этот раз сестра Кьюпертайн вошла одной из первых. Однако это не ускорило ее передвижения; они остановились на третьем этаже, потом на втором, где еще несколько человек попытались втиснуться в кабину. Маленькую сестру Кьюпертайн бесцеремонно прижали к металлической обшивке в дальнем левом углу лифта. А когда дверь открылась на нижнем этаже, она вынуждена была ждать, пока выйдут другие. Она чувствовала, как под одеждой струится щекочущий пот, а стекла ее очков стали мутными в душном мареве переполненной кабины.

Она сняла их и вытерла о рукав, и тут ее едва не сбила с ног пара, которая, спотыкаясь, спешила к выходу. Водрузив чепец на голову и опустив его на уши, сестра Кьюпертайн осмотрела холл. К этому времени возле регистратуры осталось лишь несколько человек. Сестры Барбары нигде не было видно.

Сестра Кьюпертайн взглянула на часы за регистраторской стойкой. Десять минут шестого. На улице было уже темно, хоть глаз выколи, шел проливной дождь. Пресвятая Богородица, да они насквозь промокнут, пока доберутся до фургона. Где же эта девчонка?

Она подошла к стойке, и регистраторша посмотрела на нее.

– Чем могу вам помочь?

Сестра Кьюпертайн заставила себя улыбнуться.

– Я разыскиваю…

Гром заглушил ее вопрос и часть ответа регистраторши.

– …видела, как она выходила минуту назад.

– Выходила? Вы в этом уверены?

– Да, сестра. – Похоже, ей тоже передалась тревога. – Что-то случилось?

– Нет, благодарю вас.

Сестра Кьюпертайн повернулась и направилась к выходу. Peccavi. [15]15
  Грешна (лат.).


[Закрыть]Ложь во спасение, наверняка; регистраторше до нее и дела нет, а огорчать ее она не хотела. Но что-то определенно было не так, раз имело место столь явное непослушание. Мать настоятельница непременно должна услышать всю эту историю нынче же вечером.

И когда только он закончится! А ведь ей еще предстоит долгое возвращение сквозь такую ужасную грозу. Сестра Кьюпертайн остановилась перед стеклянной дверью, глядя на бурлящий, подгоняемый ветром водный поток, падавший с неба. Темноту то и дело рассекали фары машин, быстро отъезжавших в ночь. Вспышка молнии на миг высветила очертания фургона, который по-прежнему стоял у ворот парковки. Благодарю тебя, Господи, за небольшие милости! И спасибо тебе, Господи, за то, что меня защищает моя одежда.

Она открыла дверь и вышла наружу. Вода захлюпала под ее тяжелыми башмаками, а стрелы дождя забарабанили по чепцу. Когда она дошла до середины парковки, тяжелые капли заволокли стекла ее очков и она почти перестала что-либо видеть.

Она сняла очки, чтобы протереть их, и тут же, споткнувшись, подвернула ногу. Острая боль пронзила лодыжку. Сестра Кьюпертайн вскрикнула, но вспышка боли, к счастью, миновала, и она пришла в себя. Только теперь она поняла, что очки выскользнули у нее из рук.

Сестра Кьюпертайн начала беспомощно осматривать все вокруг, пытаясь в темноте найти пропажу. Очков нигде не было. Слава богу, в монастыре у нее есть еще одна пара. Лучше не тратить время попусту и поскорее укрыться от этого дождя.

Она на ощупь двинулась вперед, но тут завыл ветер и принялся трепать ее намокшие рукава и юбки.

Из темноты неожиданно вырвался свет и послышался шум двигателя, который заглушил вой ветра. Всмотревшись, она увидела, что фургон движется. Это еще что…уж не собралась ли сестра Барбара уехать без нее?

– Погодите! – С трудом передвигаясь, сестра Кьюпертайн направилась к источнику света. – Подождите меня!

Она задыхалась, когда подошла к машине. Пока она искала ручку дверцы, фургон остановился. Дверца распахнулась, и сестра забралась на сиденье.

Двигатель заработал, и фургон устремился к воротам. Прежде чем они выехали на дорогу, сестра Кьюпертайн уже разразилась тирадой, о которой, она знала, ей потом придется пожалеть:

– Где вы были, сестра? Почему не дождались меня в холле? Неужели у вас нет никакого уважения? Если уж вам так не терпелось уехать, вы должны были подогнать машину к входу и подобрать меня там.

– Простите…

Ответ ее попутчицы был заглушен новым раскатом грома. Но сестра Кьюпертайн не обратила на это внимания, поскольку еще не договорила.

– Взгляните на меня – я промокла насквозь! И потеряла очки – где-то там, на парковке. Да это же… осторожно!

Фургон летел с шоссе прямо на обочину, но сестра Барбара в последний момент успела повернуть руль и избежать аварии.

– Пожалуйста, смотрите, куда едете…

Сестра Кьюпертайн умолкла. Она вдруг поняла, что сейчас не время распекать спутницу. Опасно отвлекать водителя, да еще в такой ливень.

Она умолкла и стала смотреть, как ритмично движутся «дворники», приоткрывая невидимое пространство дороги. Сестра Барбара взглянула на нее, но ничего не сказала; в темноте невозможно было судить о ее реакции. Отвернувшись, она сосредоточилась на том, чтобы удержать фургон на скользком шоссе. Дождь продолжал барабанить по крыше.

Сестра Кьюпертайн смотрела вперед, с трудом различая купы деревьев, ветви, раскачивавшиеся на ветру. Впереди показалась боковая дорога, уходившая в лесистый район. Фургон замедлил движение и свернул на эту дорогу, углубившись в темноту.

– Мы не туда едем! – крикнула сестра Кьюпертайн, стараясь перекричать шум грозы, но спутница не обращала на нее внимания. Фургон ехал между искривленными деревьями. – Вы что, не слышите? Мы же не туда свернули!

На этот раз сестра Барбара кивнула и остановилась близ развилки двух узких дорог. Ее правая рука потянулась к ключу зажигания. Потом она подалась вперед и просунула руку между ног, к днищу фургона.

На мгновение эта расплывчатая нагнувшаяся фигура напомнила сестре Кьюпертайн какую-то птицу – хищную птицу. Но лишь на мгновение.

Фигура выпрямилась и повернулась к ней в тот самый миг, когда небо озарила молния.

В ее свете сестра Кьюпертайн увидела искаженное лицо под чепцом, а в поднятой руке – сверкающую монтировку, которая опускалась на нее.

Больше она не слышала грома.