Текст книги "Психоз 2"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

22

Было почти семь, когда Джан открыла дверцу духовки, чтобы посмотреть, готово ли жаркое.

Она нахмурилась. Еще нет.Закрыв дверцу, она перевела показатель мощности на четыреста. Добавлю еще пятнадцать минут, пока готовлю салат. Если повезет, то он опоздает. Поди разберись в этих холмах.

Однако, промывая листья салата, она поймала себя на том, что прислушивается к шуму подъезжавшей машины. Но то была ночная птица, бесконечно повторявшая свои две ноты, тем самым дерзко заявляя права на территорию. А внутри, в спальне, на ее собственной территории, хлопали дверцы. Это означало, что Конни куда-то собирается. Надеюсь, она уйдет прежде, чем он приедет.

Так думала Джан, добавляя в салат масло и уксус. У нее еще оставалось время заглянуть в духовку, выключить ее, полить жаркое жиром и дать ему немного подрумяниться.

Домашний уклад? Что ж, пусть так. Только это смешно.До нее вдруг дошло, что птица прекратила петь. Она не слышала, как подъехала машина, а меж тем в дверь уже позвонили, и тотчас же до нее донеслись голоса. Вот сука эта Конни, сама открыла дверь. Говорила ведь ей…

Но было уже слишком поздно. Джан развязала передник, бросила его на спинку стула и пригладила волосы руками. Почему она не догадалась повесить на кухне какое-нибудь зеркало, маленькое, на крайний случай вроде этого?

А это был именно крайний случай – когда еще она торчала на кухне, готовя ужин на двоих?..

Джан быстрым движением достала из коробки на прилавке салфетку и промокнула ею лицо и лоб. Хотя бы с блестящим носом к нему не выйдет. А когда она зажжет свечи на обеденном столе, будет уже все равно. Зажги за ужином свечи, коснись невзначай его руки, веди неторопливый разговор, не забывая подливать вина, узнай, к чему пришли они с Роем, встретившись этим утром.Черт бы побрал Роя – это он во всем виноват, это ему в голову пришла нелепая мысль о том, что нужно закрыть картину. Если он сумел убедить Клейборна в своей правоте, то она должна разубедить его, да побыстрее. Или помедленнее – со свечами, вином, салатом, жарк им и чем угодно еще, что может оказаться необходимым.

Выходя из кухни, она услышала, как голоса стихли, а затем хлопнула входная дверь. Наверное, Конни ушла. Ну да, это ее развалюха затрещала, отъезжая от дома.

Джан задержалась у дверей кухни, чтобы в последний раз поправить прическу, после чего пошла встречать гостя. Давай, детка, вперед. Сломай ногу. [66]66
  Сломай ногу. – Традиционное напутствие «от обратного», принятое у театральных актеров по отношению к выходящему на сцену коллеге; прямое пожелание удачи, напротив, считается дурной приметой.


[Закрыть]

Странное дело: все, кто занят в шоу-бизнесе, испытывают волнение, прежде чем подняться на сцену, даже самые великие. Она вспомнила, что ей рассказывали об Эле Джолсоне, [67]67
  Эл Джолсон(наст. имя Аса Йоэльсон, 1886–1950) – знаменитый в 1910–1940-е гг. американский певец, шоумен, актер, выходец из России.


[Закрыть]о том, как Джоли, выступая на Бродвее, включал на полную мощность кран в своей гримерке, чтобы заглушить шум аплодисментов перед своим появлением. Не важно, играешь ты в пьесе, снимаешься в кино или выступаешь на телевидении: перед выходом неизбежно наступает этот ужасный момент, когда выступает пот на лбу и дрожат поджилки. Но стоит только занавесу подняться, или режиссеру крикнуть: «Мотор!», или замигать красному огоньку камеры – и сразу все меняется. В этот момент ты самменяешься, ты начинаешь владеть собой и ситуацией, заявляешь о себе. Шоу-бизнес – это и не бизнес вовсе; это величайший на свете оргазм.

Джан с удовольствием отдалась тому, что в интимных отношениях называется предварительными ласками: встретила гостя, зажгла свечи, разлила заранее приготовленный мартини из кувшина, который достала из бара.

Чего она никак не ожидала, так это того, что и общение с доктором Клейборном доставит ей удовольствие.

Она припомнила, что он сразу показался ей привлекательным, – ей всегда нравились мужчины с низкими голосами и мужественной внешностью. Но этим обладали едва ли не все знакомые ей актеры. Что отличало Клейборна, так это отсутствие каких-либо попыток привлечь внимание к своей персоне. Он держался спокойно, уверенно (если это распространялось и на его поведение в постели, то стоило узнать об этом получше) – и ничего не говорил о себе.

Когда они выпили, он сделал ей комплимент, которого она не ждала, – не ее внешности, а облику ее квартиры, накрытому столу, свечам. А за ужином даже вспомнил о Конни.

– Ваша подруга тоже актриса?

Джан кивнула.

– В это трудно поверить. Мне она показалась такой сдержанной. Какие роли она исполняет – характерные?

– Иными словами, вы не нашли ее привлекательной?

– Я этого не сказал.

– Вы правы, но лишь отчасти. Она исполняет характерные роли и играет в эпизодах. В основном руки и ноги.

Клейборн внимательно посмотрел на нее.

– Не понимаю.

– Конни работает непрерывно. Вы, наверное, сотню раз видели ее в телевизионной рекламе и в кино, но вы ни за что не узнаете ее, потому что ее лицо никогда не показывают. Ее используют во вставках, на крупных планах, – она дублирует звезд, у которых не слишком изящные руки или ноги. К подобным вещам часто прибегают в наши дни. Есть люди, которые дублируют чужие голоса или чей голос вставляют в диалог, но куда больше востребованы части тела. Агент по кастингу может найти все необходимое, просматривая картотеку, – ноги, бедра, груди, все, что захочет.

– Напоминает выбор курицы в супермаркете. – Клейборн улыбнулся, но тут же снова посерьезнел. – Неудивительно, что она такая застенчивая. У нее, должно быть, ужасный комплекс неполноценности оттого, что другие стяжают лавры, в то время как она обречена на анонимность.

– Это правда.

– Ну, у вас-то подобных проблем нет, – сказал Клейборн. – Вам точно не нужно ни дублировать кого-то, ни волноваться о том, что вы не получите роль.

– Как это следует понимать? – улыбнулась Джан. – Это лесть или психоаналитическое наблюдение?

Он отодвинул тарелку и взял чашку с кофе.

– А какой вариант вам нравится больше?

– Мне часто льстят – как и всем в нашей индустрии. Но нужно добиться чего-то значительного, чтобы позволить себе обзавестись личным психоаналитиком. И чтобы начать нуждаться в нем – тоже.

Клейборн откинулся на спинку стула.

– Вероятно, это так. Но опять же, если бы как можно больше людей изначально понимало собственную мотивацию, то, думаю, все не заканчивалось бы терапией.

– Вы предлагаете мне бесплатную консультацию?

– Да нет, пожалуй. Для этого я вас недостаточно знаю, так что не стоит и пытаться.

– А вы спрашивайте.

– Хорошо. Во-первых, есть общее правило. Мне кажется, выбор профессии у большинства актрис продиктован одной из двух основных причин. Первая – это разбитый домашний очаг: отец умер, в разводе или просто ушел, когда она была еще ребенком, и девочку воспитывала мать. Агрессивная, честолюбивая, использует свою дочь как куклу, всюду проталкивает ее, однако крепко держит в руках все нити. Знакомо?

– Продолжайте, – пробормотала Джан.

– Вторая группа порождена несколько иной ситуацией. Опять же – нет отца, но нет и матери – быть может, умерла или, как иногда бывает, есть, но психопатка. Девочка остается без родителей. Не найдя покоя в чужой семье, она часто стремится выскочить замуж, но это ничего не решает. И она ищет влиятельных мужчин, которые используют ее, так же как она использует их для продвижения своей карьеры.

– Как Мэрилин Монро, – кивнула Джан. – Таких я тоже знаю.

– Очень хорошо, – сказал Клейборн. – Но теперь возникает вопрос: к какому типу принадлежите вы?

– А вы не догадываетесь?

Она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.

– Насколько я могу судить, ко второму.

– Погодите! Если вы думаете, будто я одна из этих ненормальных, растерявшихся, глотающих таблетки неврастеничек, склонных к самоубийству…

Клейборн покачал головой.

– Конечно же нет. Это приходит потом. Но этого можно избежать вовсе, если вы осознаете проблему.

– Да разве возможно в этом разобраться? – Джан заставила себя рассмеяться, поняв, что напрасно выпустила нить разговора из своих рук. Пора было прекратить эту импровизацию и вернуться к сценарию, который она мысленно подготовила. Сценарий…

– Ну, хватит о моих проблемах, – сказала она. – Как прошел ваш разговор с Роем нынче утром?

– Довольно хорошо, по-моему. Кажется, он согласен почти со всеми изменениями, которые я предложил.

– Какого рода изменениями?

– В основном они касаются трактовки образа Нормана. Именно над этим он сейчас и работает.

– Как насчет моих сцен?

– Не думаю, что они претерпят серьезные изменения. Самое большее, придется отказаться от некоторых реплик.

– Почему?

– Если изменится подход к образу Нормана, то, естественно, изменится и ваша реакция. Диалоги будут несколько сокращены.

– Сокращены? – Джан напряглась. – Да что же это происходит? Никто не говорит продюсеру, как продюсировать фильм, никто не говорит режиссеру, как его ставить, но при этом каждый мнит себя сценаристом.

Что-то внутри нее сказало: «Остынь, ты переходишь черту». Но если он покусился на ее роль…

А он тем временем сидит и улыбается ей этой своей профессиональной улыбкой и говорит, что беспокоиться не о чем. Да кто он такой, чтобы давать ей советы?

– Сколько вы здесь – два дня, три? Когда это вы успели стать экспертом?

– А я им и не стал. – (Боже, да он доволен собой! И этот его низкий голос, эта манера изображать из себя врача.) – Но согласитесь, что в этом есть логика. Изменения в образе Нормана подразумевают перемены и в вашем восприятии.

– Не надо ставить мне диагноз. Что, по-вашему, я должна воспринимать иначе – суппозиторий?!

Он изменился в лице. Она определенно не шутила. И не играла роль обиженной. Черт побери, она вообще не играла никакой роли, это было для нее слишком серьезно.

– Вот что я вам скажу, док…

– Вы уже сказали. – Он тоже не смеялся. – Я понимаю, что вы имеете в виду. Просто вы защищаете свою роль.

– Это не просто роль, это все мое будущее. Неужели вы этого не видите?

– Никому не дано знать будущее. На это претендуют только те, кто не в ладах со своим прошлым. – Он кивнул. – А в вашем случае, с вашим прошлым, на которое вы намекнули…

– Я не случай,я актриса! Да и что вы знаете о моем прошлом, черт побери?

– Хотел бы знать.

– Тогда узнаете! Так вот откуда вы, мозгоправы, черпаете сведения? Слушаете все эти душещипательные истории о подростках, которые лишились родителей, которых избивают и насилуют, а потом они убегают и платят тем же первому встречному? – Она смотрела на Клейборна, ожидая его реакции. – Так вот, у меня для вас новость. Вся эта изощренная теория насчет актрис – полная чушь.

Хотите знать, откуда я взялась? Да из Северного Голливуда, вот откуда. Мои родители еще живы и живут в Нортридже. Они не в разводе и, насколько я знаю, ни разу всерьез не поссорились. После того как я окончила школу в Ван-Найс, [68]68
  Нортридж, Ван-Найс– северо-западные пригороды Лос-Анджелеса, расположенные в долине Сан-Фернандо.


[Закрыть]я сама решила пойти на драматические курсы. В последние пять лет я принимаю все решения сама.

Это не значит, что все идет ровно и гладко, – в этой профессии есть свои крутые повороты, за все, что ты получаешь, приходится бороться, и еще труднее, когда у тебя нет покровителя, или агента-барракуды, или продюсера, который открывал бы перед тобой все двери. Да, я иногда прикидываюсь дурой, но ведь это всего лишь игра; это не значит, что я кто-то вроде проститутки…

– Голливуд и есть проститутка, – сказал Клейборн.

Джан нахмурилась, однако сдержалась.

– Что это значит?

– Неужели не понимаете? Это синдром развлечения. Фильм сам предлагает себя зрителям. Сам способ, каким он себя рекламирует, напоминает сводничество: давайте, насилуйте меня, получайте удовольствие, я здесь для того, чтобы вы насладились мною в темноте, я приглашаю вас дать волю своим самым диким фантазиям, предаться похоти, убийству, мести. Можете идентифицироваться с садистами, социопатами, полиморфными извращенцами, искушать себя разрушительными мечтами. – Он улыбнулся, как бы извиняясь. – Поймите меня правильно. Я не против развлечений. Нам всем нужен катарсис, временное бегство в воображаемый мир. Именно это зрители и получают, а когда представление заканчивается, нужно лишь выйти из зала и вернуться в реальную жизнь.

Но если вы из числа тех, кто создает этот воображаемый мир, то вы не можете уйти – вы живете среди этих фантазий круглые сутки. В том-то и заключается опасность, что у вас нет выбора. В конце концов вы утрачиваете контакт с реальностью, теряете способность совладать с ней. И когда она вторгается в вашу жизнь, это может разрушить вашу личность.

– Да кто вы, черт побери, такой, чтобы говорить мне, как распоряжаться своей жизнью? – Джан стремительно поднялась с места. – Может, это и не самое великое дело на свете, может, я эгоистична, глупа и в конце концов так и не добьюсь успеха. Но я знаю, что делаю. Вам нужен другой вариант? Поговорите с Кей.

– С Кей?

– С моей младшей сестрой. Вот уж кому досталось сполна. Она намного умнее меня, да и красивее, – во всяком случае, была, пока ей не исполнилось шестнадцати. Тогда-то она и столкнулась с реальной жизнью, о которой вы тут разглагольствуете. Эта реальная жизнь обнаружилась у нее в животе, и виной тому один жеребец. В семнадцать она стала матерью, в восемнадцать пристрастилась к наркотикам, жила в трейлере с приятелем и ребенком. Потом парня арестовала полиция, ребенка забрали и отдали в сиротский приют. Они разошлись, и одному богу известно, где она сейчас. Мои родители едва с ума не сошли, разыскивая ее, но все бесполезно. Может, ей повезет и она встретит психиатра, который скажет ей, что волноваться не о чем и что это лучше, чем посвятить свою жизнь карьере.

Клейборн отодвинул стул от стола.

– Не нужно себя обманывать. Вы говорите так, будто перед вами были лишь эти два пути. Но между этими крайностями лежит огромная территория, на которой большинство из нас и устраивает свою жизнь.

Джан сверкнула глазами.

– А как же вы? Разве вы делали не то же самое – потратили годы на учебу, работали как вол, от всего отказывались, чтобы стать тем, кем вы являетесь сегодня?

– Именно так, – тихо ответил Клейборн. – Я рассказываю вам об этом, потому что сам прошел этим путем. И пришел в никуда. У меня нет дома, семьи, личной жизни. Быть трудоголиком – это не значит жить. Мне уже слишком поздно меняться, но у вас еще есть выбор. Не отказывайтесь от него.

Джан слушала его, и ее гнев постепенно проходил. Может, он не так уж неискренен, может, и вправду верит в то, что говорит. Бедняга, живет в больнице и старается изо всех сил, решая проблемы кучи психов, и так каждый день, с утра до вечера. Внезапно у нее мелькнула мысль: интересно, как давно он был с женщиной?

И с этой мыслью внутри у нее потеплело, она и сама не понимала, откуда взялась эта теплота. Это было не сексуальное влечение и не простая симпатия, а скорее то и другое вместе, и оттого ощущение казалось еще сильнее. Она инстинктивно потянулась к нему, и затем…

Позвонили в дверь.

Джан повернулась, нахмурилась и направилась к входной двери. Да кто там…

Рой Эймс.

И в такое время. Значит, ревнует. Но кто дал ему право вот так вторгаться?

– Что тебе нужно? – спросила она.

Он прошел мимо нее в комнату.

– Я пытался дозвониться, но линия была занята.

Джан нахмурилась еще больше.

– Мне никто не звонил в течение всего вечера.

Рой взглянул в направлении стола.

– Я вижу.

Она проследила за его взглядом.

– Конни звонила, перед тем как уйти. Наверное, забыла повесить трубку.

– Понятно. – Он кивнул Клейборну. – А дозвониться я хотел вам. Идемте.

Клейборн поднялся.

– Куда?

– К следователю. Дрисколл позвонил мне домой. Поедем в моей машине.

– А в чем дело?

Рой повернулся и направился к двери.

– Кто-то поджег студию.

23

Рой немного подвинулся влево, чтобы Джан и Клейборн поместились рядом с ним, и погнал машину.

Переезжая с одного холма на другой, мчась над бульваром, который пролегал внизу, он прислушивался к вою сирен, но так ничего и не услышал, а когда подъехал к воротам, тоже не увидел ничего необычного. Очертания студии тускло вырисовывались на фоне ночного неба.

– Ложная тревога? – пробормотал Клейборн.

– Не может быть, – ответил Рой. – Дрисколл сам мне позвонил.

И сам Дрисколл стоял возле ворот, рядом с охранником.

Когда они остановились, он поспешил к ним.

– А эти, черт побери, откуда? – спросил он, недовольно глядя на Роя и указывая на его пассажиров.

– Доктор Клейборн ужинал с Джан, – объяснил Рой. – Учитывая обстоятельства, я подумал, что ему следует знать…

– Какие там еще обстоятельства! – Он повернулся к спутникам Роя. – Ладно, вы здесь. Но помните одно: держите язык за зубами. Оба. – И он пошел прочь, не дожидаясь ответа. – Идемте.

– Вы скажете нам, что случилось? – спросил Клейборн.

– Увидите. Кое-что действительно случилось.

Когда они дошли до середины студийной улицы, Рой понял, куда они направляются. Один из павильонов с левой стороны был открыт, и перед входом Эймс увидел сверкающий красный хэтчбэк, на котором ездил Фрэнк Мадеро, начальник пожарной службы студии.

В павильоне номер 7 горел яркий свет. Дрисколл провел их мимо гримерок к декорациям.

Рой сразу угадал, где они оказались. Интерьер был легко узнаваем. Это была спальня матери Нормана, в том виде, в каком он ее описал в сценарии. Или почти в том же.

Их ждали двое: коренастый, усатый Мадеро и старый Чак Гроссинджер, один из ночных сторожей. Они разговаривали в углу, стоя возле кровати с пологом.

Рой сощурился от яркого света. На первый взгляд декорации не пострадали, но в воздухе стоял острый запах сгоревшей ткани. Потом он увидел обуглившиеся концы покрывала, выгоревшие наволочки, потемневшую стену за изголовьем кровати.

– Хорошо, что я тут вовремя оказался, – заговорил Гроссинджер. – Проходил мимо, дверь была чуть приоткрыта, и я увидел внутри мерцающий свет. А потом почувствовал запах дыма. Вбежал внутрь, а там кровать горит, ну, я схватил со стены огнетушитель…

– И едва сам не поджарился. – Фрэнк Мадеро покачал головой. – Когда такое происходит, ты должен сразу сообщать мне.

– Черт, да пока вы с парнями возились бы со снаряжением в гараже, здесь бы уже все сгорело. А если бы еще и бензин взорвался…

– Бензин?

Дрисколл с недовольным видом подошел к Мадеро, который наклонился и на какое-то время исчез из поля зрения Роя за дальней стороной кровати.

– Только что нашел, – произнес он.

И поднял пятигаллоновую канистру.

Дрисколл взял канистру и встряхнул ее.

– Да ведь ее даже не открывали.

– Крышки нет, – возразил Мадеро. – Кто-то собирался воспользоваться ею, но ему помешали.

– С чего вы взяли? – Дрисколл наклонился и заглянул под кровать. – Смотрите, там и банки с краской, и кисти. Вот лентяи, свалили все это сюда, закончив работу, вместо того чтобы отнести в кладовку. А может быть, кто-то из них уснул с сигаретой во рту. Кровать загорелась, он запаниковал и смылся.

Мадеро покачал головой.

– Поверьте мне на слово, это поджог. Лучше вызвать…

– Погоди. – Дрисколл повернулся к охраннику. – Ты уже говорил с Тэлботом?

Рой вспомнил, о ком шла речь. Тэлбот был начальником охраны студии.

Гроссинджер опустил голову, не выдержав пристального взгляда Дрисколла.

– Не успел. Вы же знаете, где он живет – аж в Саузенд-Оукс. [69]69
  Саузенд-Оукс– северо-западный пригород Лос-Анджелеса.


[Закрыть]Вот я и подумал, что к тому времени, когда он сюда доберется…

– Меня не интересует, что ты подумал. Кто-нибудь еще из ночной смены знает об этом?

– Нет. Джимми у ворот, Фриц и Мэнхофф на дальней парковке.

Дрисколл повернулся к Мадеро.

– А твои люди?

– Сегодня дежурят Перри и Козенс, но они спали наверху, когда явился Гроссинджер. Говорит, не бери в голову, огонь все равно потушен и все выглядит как случайность, поэтому я просто сел в машину и приехал сюда один.

– Значит, никто, кроме нас, не знает о том, что здесь произошло?

– Кроме нас и того парня, который это сделал. – Фрэнк Мадеро указал на канистру с бензином в руках Дрисколла. – Знаю, к чему вы клоните, но тут поджог…

Дрисколл отступил, покачав головой.

– Нет, ты ошибаешься. Это случайность.

Кровь бросилась в лицо Мадеро.

– С каких это пор вы здесь распоряжаетесь?

– С тех пор как Барни Вейнгартен уехал в Европу, – ответил Дрисколл. – Рубен отбыл в Нью-Йорк, значит, теперь я главный. А почему, по-твоему, я все еще был в офисе, когда ты мне позвонил? У меня полно хлопот и без ваших советов насчет того, как мне следует работать.

Мадеро заговорил громче:

– Может быть, и так. Но если вы попытаетесь замять это дело, то у нас могут быть большие неприятности…

– Заткнись и послушай! Хочешь неприятностей – иди в полицию. Опиши все как было – оба опишите, все как рассказали мне. А когда вернется Вейнгартен и узнает, как сработала сегодня охрана, когда он услышит про то, что эти клоуны из пожарной службы спали, пока горел огонь, который мог спалить весь этот чертов павильон, вы оба – я вам гарантирую – выпадете из колоды.

– Вам это так не пройдет. – В голосе Мадеро уже не чувствовалось прежней уверенности – скорее он искал поддержки.

– Доверьтесь мне. – Дрисколл повернулся к Рою, Джан и Клейборну. – Все, что мне от вас нужно, – это молчание. Если кто-либо спросит, почему вы сегодня здесь, скажите – производственное совещание.

– А вы ничего не забыли? – заговорил Гроссинджер, выступив вперед. – Улики…

– Какие еще улики? – Дрисколл постучал пальцами по канистре. – Это я выброшу сам. – Потом он взглянул на кровать. – Вы с Мадеро возьмите покрывало и избавьтесь от него. Завтра скажу Хоскинсу, что рисунок очень сложный, пусть сделает что-то попроще. Поищите что-нибудь, чем можно убрать пятна со стены. Включите кондиционеры, чтобы все здесь проветрить.

Мадеро пожал плечами.

– Как скажете, но если что-то пойдет не так…

– Ничего не случится, если будешь хорошо себя вести. – Дрисколл улыбнулся. – Делай, что я говорю, и завтра спокойно отправишься домой. – Он двинулся к выходу. – Ладно, на этом все. Утром приеду все проверить.

Рой вышел следом за остальными в темноту студийной улицы, посребренной лунным светом. Джан и Клейборн молчали, но он знал, о чем они думают. Он хочет замять это дело. А они – невольные соучастники.

Он нагнал Джан. Глаза ее сверкали, а лунный свет усиливал бледность лица. Лица Клейборна он не видел – тот уже ушел вперед с Дрисколлом.

– Мне надо поговорить с вами, – сказал Клейборн.

– Говорите.

– С глазу на глаз.

Продюсер покачал головой.

– Послушайте, мы здесь все в одной лодке. Хотите что-то сказать – говорите.

К ним подошли Рой и Джан. Клейборн перевел взгляд на канистру, которую Дрисколл держал в руке.

– Эта канистра с бензином, – пробормотал он. – Я видел такую же в прошлое воскресенье, когда Норман поджег фургон.

– О господи, только не это! – Дрисколл протестующе наморщил лоб. – Вы хотите сказать, что этот пожар – дело рук Нормана?

– Я предупреждал вас, что он попытается что-нибудь предпринять, – сказал Клейборн. – У кого могут быть более веские мотивы? Что же касается способа… – И он кивком указал на канистру.

– Совпадение. Когда кому-то приходит в голову выкинуть такой номер, первое, что приходит в голову, – это бензин.

– Значит, вы допускаете, что это мог быть поджог?

– Ничего подобного я не допускаю! Наверняка все было так, как я говорил: простая случайность. Если вы пытаетесь напугать меня, то, уверяю вас, напрасно.

– Хотел бы. – На лбу Клейборна выступили капельки пота. – До сих пор я молчал, потому что не хотел никого пугать, а полной уверенности у меня не было. Но после сегодняшнего вечера не остается никаких сомнений: Норман здесь.

– Черта с два. – Дрисколл махнул канистрой. – Это ничего не доказывает.

– Но я видел его.

– Что?

– Я видел его, – спокойно повторил Клейборн. – Вчера вечером.

Никто не произнес ни слова. Рой смотрел на Клейборна, освещенного лунным светом; теперь все смотрели на него, ожидая, когда он продолжит.

«Отличная мизансцена, – подумал Рой. – Расскажи нам сказку, папа. Расскажи про бугимена, [70]70
  Бугимен– призрачный монстр, воплощение детских ночных страхов в британских и американских поверьях.


[Закрыть]который приходит за нами из темноты».

Только Клейборн не был ничьим папой и не рассказывал о том, что мелькает во тьме. Рой внимательно слушал, и слова эхом отдавались у него в ушах. Супермаркет на бульваре Вентура. Толпы покупателей. Яркие огни. Зеркало. Видел его так же четко, как сейчас вижу вас. Побежал за ним… никого…

– Тогда как вы можете быть уверены? – спросил Дрисколл. – Возможно, вы ошиблись.

– Единственной моей ошибкой было то, что я ничего не рассказал вам раньше. Если бы вы послушались моего совета и свернули работу, то этого бы не случилось.

– А ничего и не случилось. – Дрисколл взял канистру под мышку, и внутри плеснулся бензин. – И впредь не случится.

– Но он сделает еще одну попытку…

– Не беспокойтесь. Теперь мы усилим охрану. Никто больше не будет спать во время дежурства, никаких поблажек. Я по-прежнему думаю, что вы ошибаетесь, но, если это не так, мы будем готовы встретить этого ублюдка.

– А зачем так рисковать? – спросил Рой. – Может быть, стоит отложить съемки и дать полиции возможность найти его?

Клейборн кивнул и улыбнулся Рою, благодаря его за поддержку, но Дрисколл не стал обдумывать это предложение.

– Слишком поздно. Мадеро и Гроссинджер уже ликвидируют улики. И как мы объясним, что никто не позвонил, как только стало известно о пожаре? – Он покачал головой. – Никакой полиции.

– Но если отложить…

– Оставим это до утра.

Дрисколл повернулся и ускорил шаг.

– Иными словами, он не собирается закрывать картину, – пробормотал Рой и посмотрел на Клейборна. – Вы уверены, что видели Нормана?

– Совершенно уверен.

Во взгляде Джан читалось беспокойство.

– Этот супермаркет на бульваре Вентура, – заговорила она. – Если это тот, о котором я думаю, тогда это всего в трех кварталах отсюда.

– Там он не покажется, – заверил ее Клейборн. – Особенно если узнал меня вчера вечером. Но если он нашел, где можно спрятаться здесь…

Рой удивился, когда Джан подошла к нему и взяла его руку в свою. Посмотрев на нее, он увидел лицо актрисы: ее взгляд был уверенным, поджатые губы свидетельствовали о решимости. Но правда скрывалась в прикосновении ее пальцев, плотно сжавших его ладонь. Это был жест девочки, охваченной страхом.

Она обернулась к нему, ища поддержки и защиты, но он ничем не мог ей помочь. Теперь все они были уязвимы.

– Пойдемте, – сказал он ей. – Уйдем отсюда.