Текст книги "Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного"

Автор книги: Робер Мантран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Новый бедестан ( Сандал Бедестани), расположившийся неподалеку от старого, торговал в первую очередь «самыми разнообразными дорогими тканями, вышитыми золотом и серебром, шелком, изделиями из Ангоры, самые лучшие образцы которых превосходят роскошью и изяществом исполнения все, что производится в иных странах» ^{268} .

Два бедестана – излюбленное поле приложения сил для «обладателей сокровищами Каруна», то есть для богатейших негоциантов, специализирующихся в покупке и продаже предметов роскоши. На своей службе они содержат особый штат ночных сторожей и охранников, состоящий «из надежных и верных мусульман, которых следует отличать от прочих ночных сторожей в Стамбуле; они имеют право заниматься своим делом на основании патента ( гедик), выданного падишахом, и получают жалованье от префекта города» ^{269} , а также широко прибегают к услугам маклеров и комиссионеров, которые располагают патентом на совершение посреднических сделок Иначе говоря, бедестаны являют собой, помимо прочего, и рынок ценных бумаг.

Правила торговли

Продажа продуктов, как произведенных в Стамбуле, так и ввезенных в него, подчинена строгим правилам, за соблюдением которых зорко следят, с одной стороны, мухтесиб и его агенты, а с другой – люди корпораций. Продажа определенного товара производится определенной же корпорацией и никакой иной: торговец мылом не может продавать свечи; бакалейщик, положим, имеет право торговать сыром, но торговцу фруктами такое право не предоставляется. Подобные примеры можно множить до бесконечности. Продажа может производиться прямо – купцом или изготовителем клиенту. Именно так происходит движение продуктов питания и множества предметов ремесленного производства. В таких случаях продажная цена определяется мухтесибом после согласования с представителями корпораций и включения в нее определенного процента (до десяти от стоимости), идущего на различные накладные расходы. Посредническая торговля, или, точнее, торговля при помощи комиссионера ( деллал), имеет, как правило, дело с высокоценными товарами – такими, как пушнина, ценные ткани, золото, драгоценности, лошади, невольницы. Деллаль – официально признанный посредник, патентованный агент по продаже товаров на дому, работающий на основе соглашения с купцом и получающий с каждой продажи определенный процент от стоимости реализованного товара – процент, оплачиваемый как продавцом, так и покупателем. Профессия деллала строго регламентирована, и его деятельность остается предметом самого пристального внимания со стороны мухтесиба.

Ремесло и промышленность

Наряду с коммерсантами и лавочниками в Стамбуле имеется еще один большой сектор экономической деятельности, представляемый ремесленниками, которые часто выступают и в роли продавцов производимых ими изделий, а также людьми, работающими на государственных предприятиях.

Ремесленники

Ремесленники образуют одну из наиболее многочисленных профессиональных групп в Стамбуле: они составляют то, что ныне называется «частным сектором», – в отличие от «государственного сектора», объединяющего большие мастерские, принадлежащие государству. Этот частный сектор насчитывает 158 корпораций, 23 214 мастерских и лавок, а также 79 264 ремесленников (мастеров и рабочих), то есть по 3–4 человека на каждую мастерскую или лавку. Само собой разумеется, что изготовители ремесленной продукции, являясь одновременно и ее продавцами, относятся тем самым к двум категориям экономической деятельности в столице. Легко прийти и к следующим выводам: большинство ремесленных мастерских насчитывает менее 10 рабочих, множество из них использует труд только 3 рабочих, лишь 10 из 158 корпораций использует в среднем труд более 10 рабочих, и, наконец, всего лишь 22 (из 158) корпорации объединяют более тысячи членов. Что касается последних, то они производят товары или оказывают услуги, пользующиеся у населения наиболее широким спросом. Это мельники, изготовители туфель без задников и каблуков, свечники, портные, седельники, столяры, плотники, кожевенники. Каждая из корпораций, представляющих указанные профессии, насчитывает более трех тысяч человек.

Ремесленники обосновались по большей части в торговых кварталах Стамбула или в непосредственной близости от них, так что улицы в этих кварталах больше обязаны своими названиями именно ремесленникам, а не купцам. Эта топографическая локализация профессий, частично перешедшая по наследству от Византии ^{270} , вполне понятна, так как эти кварталы притягивают к себе покупателей со всего Стамбула, привлеченных разложенными товарами и ремесленными изделиями, готовыми превратиться в товары, а также самой картиной этой кипучей деятельности. Ремесленники служат живой иллюстрацией того, как организована корпорация с ее разделением на категории мастеров, работников и учеников. Почти наверняка большинство из них, следуя семейной традиции, унаследовали отцовскую профессию. Здесь действует закон непроизвольного распределения индивидов по общественным классам и группам – распределения, предопределенного принадлежностью по рождению к какой-либо религиозной, профессиональной и социальной среде.

Эти ремесленники – добросовестные труженики, и их тончайшая работа не раз вызывала восхищение европейцев. Филипп дю Фресне-Канэй (1572) полагает, что «у турок хватает прекрасных мастеров и ремесленников во всех отраслях» ^{271} . Пьер Белон пишет: «Турки обожают белоснежное кружевное, вышитое белье… Европейское белье по сравнению с турецким – грубой выработки» ^{272} . В XVII веке поток комплиментов не иссякает: «Они (турки) не только сравнялись с нашими в тех областях, где наши считают себя непревзойденными мастерами; более того, в некоторых видах работ они, вероятно, превосходят наших – как, например, в кройке и шитье платья… Особенно искусны они в выделке кожи и в производстве кожаных изделий. Такое наблюдение приложимо не только к обуви, ботинкам и сапогам, но и, скажем, к умению со вкусом переплести книгу… Существует отрасль кожевенного дела, в которой их превосходство очевидно. Это – изготовление седел» ^{273} . О тех же самых шорниках и седлах Сен-Морис пишет: «Нет ничего прекраснее, чем произведения их ремесла» ^{274} , а Турнефор отзывается в том же тоне о сапожниках и обувщиках: «Их домашние туфли изготовляются с большим старанием, чем наши башмаки. Хотя делаются они на простой подошве, нет им износа. Особенно те, что изготовляются в Константинополе: тут в дело идет кожа из Леванта, самая легкая и превосходная по качеству». И о лудильщиках: «Их (турецкая) посуда – из фарфора, фаянса или из олова. Самая обычная – из луженой меди… Они лудят ее очень тщательно и очень быстро… И олово так хорошо пристает к меди, что их посуда, в отличие от нашей, так быстро не краснеет» ^{275} .

Общеизвестно, что турецкие ремесленники – и, говоря более широко, ремесленники-мусульмане – прекрасно справляются с выработкой и обработкой некоторых материалов. Таких, например, как кожа, медь, ценные ткани. Они ловки и искусны, но – лишь в относительно узкой области «младших ремесел», более или менее совместимых с низким оснащением орудиями труда и вообще «техникой». Достаточно простыми орудиями и приспособлениями они владеют, причем довольно часто, поистине виртуозно, но лишь теми, которые соответствуют традициям корпорации, древней культуре ремесленного производства. Рамки корпорации, правительственный контроль, забота по защите корпоративных прав и привилегий – все это влечет за собой своего рода застой ремесленного искусства, для которого характерно отсутствие инициативы, неспособность обновлять приемы и методы труда. А такое обновление было бы в высшей степени желательно в тот момент, когда иностранцы вступают на территории Османской империи в успешную конкуренцию с некоторыми местными производствами.

В высшей степени важно следующее обстоятельство. Между тем как в Стамбуле и вообще во всем османском мире растет иностранный импорт, продукты местной ремесленной промышленности не находят за рубежом покупателя – за самыми редкими исключениями. Для них остается, правда, открытым внутренний рынок, традиционалистский и невзыскательный. Это, может быть, и обеспечивает надежный сбыт этих продуктов, но не дает стимула местному ремеслу к перевооружению перед угрозой иностранной конкуренции, к модернизации, принятию новой техники и новых технологий.

Промышленность

Позволительно задаться вопросом: существует ли в Стамбуле наряду с ремесленными объединениями настоящая промышленность или нечто к ней приближающееся? Кажется, этот термин приложим к деятельности крупных фабрик, направляемой государством, в силу хотя бы высокой численности занятых на них рабочих и большого объема задействованных в них средств. Некоторые из этих фабрик отмечены чертами техничности, как, к примеру, производство по отливке пушек в Топхане или арсенал Касим-паша, где инженеры и специалисты, турецкие и иностранные, руководят сложными производственными операциями. Мастерские, работающие на государство, могут быть подразделены на две категории: одни удовлетворяют потребности армии и военно-морского флота, другие – Сераля и других султанских дворцов.

Во главу первой категории следует поставить арсенал Касим-паша, в котором строится военный флот для Великого Господина, и мастерскую в Топхане. Да, их можно считать настоящими заводами, так как они используют труд тысяч людей: офицеров, моряков и сухопутных военных различных званий, инженеров, мастеров, рабочих, а в Касим-паше наряду с ними еще каторжников и особенно рабов. Производственный процесс в них тщательно регламентирован и даже кодифицирован, а продукция определяется нуждами и ресурсами государства. Весьма схожи с этими арсеналами, если не по размерам, то по характеру, оружейные фабрики ( тюфенкхане) и предприятия по производству пороха ( барутхане). И те и другие поставлены под начало интенданта ( эмина), правительственного чиновника, который находится в прямом подчинении у великого адмирала и носит звание терсане эмини.

Дислокация в Стамбуле значительной части янычарского корпуса, частей сипахи и присутствие в столице множества других военных поставили задачу их продовольственного снабжения и обеспечения. Так возникает, к примеру, склад сукна, предназначенного для обмундирования янычар: «В складе хранится произведенное в Салониках синее сукно. Оно предназначается для 80 тысяч янычар империи. Один раз в год, в Ночь предопределения ( Кадир геджези), это хранилище открывает свои двери. В присутствии командира янычарского корпуса, агай оджаков, интенданта и заведующего складом ( чорбаджи) сюда прибывают командиры 162 ода со своими людьми – рота за ротой. Согласно султанскому указу, каждый берет 10 аршин сукна и по отрезу муслина – на тюрбаны и рубахи» ^{276} . Это сукно передается затем портным, работающим в двух больших принадлежащих государству ателье. Муслин же попадает в руки шляпников, специалистов по изготовлению головных уборов (в каждой казарменной палате – ода – имеется свой шляпник). Материя особым способом навертывается на фетровую шапочку, и таким образом получается тюрбан.

Продовольственное обеспечение солдат доверено заботам интендантов-директоров особых хлебопекарен, мастерских, изготовляющих сухари, специализирующихся на приготовлении бузы– напитка из ячменя и проса, отдаленно напоминающего пиво. Имеется также производство сальных свечей, удовлетворяющее потребности исключительно янычарского корпуса. Штаты всех этих мастерских, за исключением двух упомянутых выше арсеналов, насчитывают примерно 5 тысяч человек. Если же к последнему числу прибавить и персонал двух арсеналов, то получается весьма солидная цифра в 7 тысяч человек. Мастерские, работающие на армию и флот, представляют собой, следовательно, весомый элемент в хозяйственной жизни столицы.

Приблизительно то же самое следует сказать и об обслуживании потребностей султанских сералей. Известно, например, о существовании мебельного производства, работающего исключительно на дворцовые нужды и возглавляемого шефом мебельщиков-краснодеревщиков, который, впрочем, одновременно контролирует и все ремесленные корпорации, специализированные в области строительного дела. Имеются также «фабрика» по изготовлению изразцов, бронзовая плавильня, художественная мастерская, персонал которой, по сведениям Эвлийи Челеби, достигает тысячи человек. Хотя в турецких источниках отсутствуют указания на наличие интендантской службы, контролирующей корпорации керамистов и стеклодувов, представляется в высшей степени вероятным, что эти корпорации выполняли заказы султана по декорированию мечетей и дворцов ^{277} . Возможно, в XVI веке эти ремесленники находились в ведении какого-то правительственного интендантства. Так оно, наверное, и было, если судить по размаху предпринимаемых правительством строительных работ. Кстати, фаянсовые мастерские на берегу Золотого Рога, которые во времена Сулеймана Великолепного произвели множество превосходных изделий, были основаны Селимом I и самим Сулейманом Великолепным.

Для обмундирования служителей сералей были созданы особые швейные мастерские, персонал которых подразделялся на портных широкого профиля и на изготовителей долама(долманов) ^{278} – даламаджи. Придворных и слуг нужно не только одеть, но и придать их головам достойный вид: дело в том, что размер, форма, цвет и ткань тюрбана – это не столько вопрос вкуса (или прихоти) носителя этого великолепного головного убора, сколько обязательный показатель социального статуса и должности. Следовательно, тюрбаны, чтобы отвечать всем правилам придворного этикета, должны быть чрезвычайно разнообразными. Решение этих сложных задач возлагается на узко специализированную корпорацию изготовителей тюрбанов ( сарикджи), выполняющую заказы двора и различных слоев столичной знати ^{279} . Наконец, еще одна корпорация специализируется на пошиве хиль'ат(откуда происходит русское слово халат) – почетного одеяния, которым султан жалует тех, кому хочет выказать свое благорасположение. Это одеяние представляет собой род кафтана, сшитого из очень ценной ткани или, часто, меха. В Стамбуле имеется мастерская хиль’ат, насчитывающая 105 портных и работающая исключительно по султанским заказам.

Среди государственных предприятий особое место занимает Монетный двор. О нем Эвлийя Челеби пишет так: «Это – большая фабрика, расположенная в окрестностях мечети Баязида… Ею заведует кючюк дефтедар(заместитель интенданта по финансам); его персонал – один кетхюда, один маклер, секретари и мастера, чеканящие монету (все эти должностные лица утверждаются на своих постах государством)» ^{280} . Одна из характерных особенностей Монетного двора состоит в том, что он пользуется услугами мастеров чеканки, набранных главным образом, если не исключительно, из «неверных»; во всяком случае, на должность пробирного мастера правительством назначались евреи.

В «частном секторе» не существует ни одного предприятия, сравнимого с этими крупными мануфактурами. Если подсчитать общее число работающих на 31 государственной мастерской, то получается солидная цифра примерно в 10 тысяч человек. В среднем на каждую мастерскую приходится около 350 рабочих и иного персонала. Число отнюдь не преувеличенное.

Во внимание нужно принять тот факт, что эти фабрики не входят прямо в естественный кругооборот городской экономической жизни. Они входят в него лишь опосредованно, а именно – в силу того обстоятельства, что служат источником существования для части городского населения, вводя в этот кругооборот «маргинальные» корпорации и, что еще более важно, обеспечивая своим рабочим стабильную и относительно высокую заработную плату. Рабочие государственных предприятий в качестве потребителей оказывают, несомненно, влияние на объем розничной торговли.

Представители «свободных» профессий

Подавляющее большинство работающих жителей Стамбула входят в корпорации, в рамках которых они зарабатывают хлеб насущный либо в сфере производства, либо в торговле, либо совмещая оба эти занятия. Имеется, однако, группа населения численностью в несколько десятков тысяч (примерно 40 тысяч), которая зарабатывает себе на жизнь менее традиционным способом. С одной стороны, в ней выделяется категория людей интеллектуального труда, с другой – те, что заняты в сфере развлечений, и, наконец, это люди «малых профессий», профессий, которые не поддаются четкой классификации, но тем не менее всегда присутствуют в любом мегаполисе.

Профессии, связанные с интеллектуальным трудом, или «свободные профессии», не входят в качестве элемента в экономическую жизнь города, но вместе с тем пользуются общественным признанием и уважением. Шейх-уль-ислам, духовный глава Империи, одновременно возглавляет и иерархию «людей веры», а эта иерархия подразделяется на две категории лиц. Первая из них может быть обозначена как непосредственные служители культа, это – проповедники, муэдзины, имамы, чтецы Корана, шейхи и т. д. Вторая категория включает в себя лиц, занятых ученой или преподавательской деятельностью, это – улемы, преподаватели коранических школ, начальных школ, медресе и т. д. Чаще всего они получают содержание за счет благотворительных фондов, создаваемых с целью поддержания учебных заведений.

Среди людей умственного труда следует назвать поэтов и писателей (число которых, по словам Эвлийи Челеби, достигает 800), а также книготорговцев ( саххаф) ^{281} . Излюбленное место работы последних находится на улице, которая проходит неподалеку от мечети султана Баязида и которой по этой причине дано название Саххаф чаршысы. К ним же, правда, не без натяжки, стоило бы причислить продавцов бумаги, переплетчиков и продавцов чернил и всех письменных принадлежностей.

Гораздо ближе к реальностям жизни профессии языджи, публичного писца, и арзухалджи, составителя жалоб, прошений, заявлений и тому подобных документов. Последняя профессия регламентирована: ею не может заниматься первый встречный и где ни попадя. У каждого арзухалджи должна быть своя лавка в указанном властями месте, где он и удовлетворяет общественные нужды под бдительным оком фискальных агентов мухтесиба. Но это – в идеале, в действительности же народный жалобщик занимается своей работой где угодно, но только не в предлагаемом ему месте. Во всяком случае, значительная часть людей этого рода умственного труда выполняет свои обязанности перед заказчиками во дворах мечетей, около медресе и у стен судебных учреждений, на рынках и чуть ли не на пороге резиденции великого визиря. В XVII веке многие из них предпочитали в качестве постоянного места своей работы какое-нибудь уютное кафе ^{282} .

Все вышеупомянутые корпорации состоят исключительно из мусульман, что вполне логично: неверным категорически запрещено вторгаться в исламскую религию и во все смежные с ней области.

Зато «научные» профессии имеют более смешанный характер и даже представляются некоторым как поле деятельности для немусульман: речь идет прежде всего о профессиях врача, хирурга и окулиста.

Медицина в исламском мире, ставшем в этой области преемником достижений древних греков и средневековых арабов, пользуется очень большим почетом. Впрочем, в османскую эпоху медицина, по всей видимости, больше влечет к себе греков и евреев, нежели турок. Так, один документ, датированный 1700 годом ^{283} , показывает, что среди выдержавших экзамен соискателей на звание лекаря имелось 5 мусульман, 5 греков, 13 евреев и 1 армянин. Довольно часто еврей оказывается в должности главного врача при дворе Великого Господина. Национальная принадлежность хирургов более разнообразна: среди 28 практикующих хирургов, получивших в 1700 году разрешение на открытие «лавки», мы находим имена 4 мусульман, 12 греков, 8 евреев, 1 армянина, 1 француза ^{284} и 2 англичан.

Есть еще и аптекари, и некоторые из них – иностранцы. Но последние иногда рассматриваются как опасные новаторы: указ Ахмета III (1704) запрещает употребление новых ввозимых лекарств и предписывает закрытие аптек, заведенных «франками» в Стамбуле и его окрестностях. Несмотря на запреты, медикаменты все же импортировались из Европы, особенно из Венеции. На это указывают многие венецианские документы, в которых имеются, помимо прочего, указания на отправку лекарств венецианского производства великому визирю Кёпрюлюзаде Фазилю Ахмет-паше ^{285} .

Совсем иное поле деятельности отведено фокусникам, акробатам и вообще всякого рода «затейникам», число которых в Стамбуле достигало 15 тысяч. Они распределяются по нескольким группам. Первую из них составляют канатоходцы и акробаты. Это по большей части турки или арабы, но есть среди них также персы, индийцы, греки и йеменцы. Они постоянно принимают участие в празднествах, а в середине XVII века их признанный корифей Ускюдарли Мехмет Челеби завоевал огромную популярность своими выступлениями на Ипподроме. За ними идут ярмарочные фокусники, чудодеи, кукловоды-петрушечники и особенно постановщики представлений китайского театра теней, получивших в Турции название « карагёз». Сначала турки, а вслед за ними и другие обитатели восточного Средиземноморья показали себя большими любителями этого жанра. Нет такого квартала в Стамбуле, где не было бы своего театра карагёза, причем представления устраиваются главным образом (но не только!) по ночам в месяц рамадан. Эвлийя Челеби говорит о существовании еще двенадцати групп «затейников», но не указывает их названий и не раскрывает их репертуар. Они тем не менее всегда участвуют в праздниках, которые устраивают султан и представители знати по различным поводам (обрезание сына, назначение на должность и т. п.). Гостей надобно развлекать и забавлять – вот почему эти шуты, фигляры, комедианты просто незаменимы. Далеко не всегда их представления походят на добропорядочные «семейные спектакли». Некоторые из них имеют дурную репутацию распутников и извращенцев, так что им частенько приходится играть роль «любовников на час» не на сцене. К тому же разряду нужно присовокупить вожаков медведей, цыган и дрессировщиков птиц или, точнее, дрессировщиков соловьев – тех, «кто поставляет соловьев, первоклассных певцов» ^{286} .

Более высоким общественным статусом, сравнительно с описанным разрядом, пользуются музыканты, число которых в Стамбуле достигает 6 тысяч. Они подразделяются на две группы. Первая охватывает тех, кто состоит на государственной службе ( мехтер); это те, что исполняют утренние серенады во дворце султана и фанфарами будят его обитателей, призывая их к утренней молитве. Вторая группа состоит из, так сказать, «частных» музыкантов, организованных в рамках 71 корпорации, причем все они подчиняются общему руководству сазендебаши. Поле деятельности этих «частных» музыкантов весьма широко: их постоянно приглашают на семейные торжества, на радения орденов, на народные увеселения, на праздники корпораций. Богат и набор музыкальных инструментов – в нем есть место для струнных, духовых и ударных, так что трудно сказать, каким именно отдается предпочтение. Среди музыкантов много как мусульман (это по преимуществу турки и арабы), так и немусульман (преимущественно греки и евреи). Корпорации музыкантов вызвали к жизни корпорации изготовителей музыкальных инструментов – впрочем, довольно немногочисленные.

Все эти люди, занятые в сфере развлечений, находят источник своего существования, помимо прочего, в том, что образованные турки (а их не так мало) очень увлечены поэзией, музыкой и их восприятием в узком интимном кругу ( сохбет), и в том, что некоторые из них, подражая султану, поддерживают поэтов и музыкантов – примерно так, как содержат свою свиту, состоящую из приближенных и рабов. Нужно, однако, отметить, что значительная часть «развлекателей», в огромном количестве собравшихся в Стамбуле, характеризуется более чем сомнительным моральным обликом. А это дало основание обвинять столицу середины XVII века (особенно при правлении султана Ибрагима I Безумного) в том, что она превратилась в город порочных наслаждений, знаменитый лишь коррупцией и беспримерным падением нравов.

Остается упомянуть некоторые городские профессии, которые никак не желают укладываться в какие-либо определенные категории.

Во всем мусульманском мире нет города, который бы страдал от отсутствия такого традиционного учреждения, как хамам– бани. Для мусульман некоторые обязательства по поддержанию телесной чистоты следуют из предписаний религии. Таковы ритуальные омовения перед чтением молитв. Распространение хамамов находится, несомненно, в прямой зависимости от необходимости следовать этим предписаниям. В Константинополе византийской эпохи имелись, конечно, бани и термы, но не в большом количестве. Османы же умножили их в такой степени, что Эвлийя Челеби отмечал в середине XVII века наличие в самом городе 61 публичной бани, да еще 50 – в его пригородах, не считая частных хамамов в султанских дворцах и особняках знати. Если же принять во внимание хотя бы только эти частные бани, то общее их число возрастет примерно до 150 ^{287} . Хамамы Стамбула открыты для всех жителей столицы в принципе. Переходя же от принципа к его практическим приложениям, легко обнаружить, что они все же делятся на категории в зависимости от социальной принадлежности посещающей их публики. Некоторые из них обслуживают неверных, но и они могут принимать мусульман в дни и часы, определенные мухтесибом и в соответствии с утвержденными им же правилами. Так, возбраняется брить мусульманину голову той же бритвой, что служила для бритья головы неверного или шелудивого; полотенца, которыми вытираются мусульмане, должны явно отличаться от тех, коими пользуются неверные ^{288} . Женщины тоже посещают хамамы – в дни и часы, когда эти учреждения закрыты для мужчин. Так как «банные дни» стали насущной потребностью всего городского населения, хамамы попали под строгий надзор мухтесиба, а правила пользования ими включаются в ихтисаб.

Далеко не все городские жители имеют материальную возможность воспользоваться в полном объеме услугами, которые предлагают владельцы хамамов, – такими, как мытье, массаж, бритье, удаление волос с корнем и т. д. У каждой такой услуги своя цена, и общая сумма рискует оказаться непомерно большой. Поэтому небогатый люд (а он-то и составляет большинство посетителей) довольствуется, как правило, лишь мытьем. Однако и бедный человек находит возле хамама продавцов снадобья, удаляющего волосы, и бродячих цирюльников, готовых тут же, на улице, постричь его и придать его бороде почтенный вид ^{289} . Имеется, впрочем, и другой разряд цирюльников: это владельцы собственных цирюлен, причем в набор услуг, предоставляемых ими, входит помимо стрижки, бритья головы и бороды еще и операция обрезания, поэтому такого рода цирюльник именуется сюннетджи– «совершающий операцию обрезания».

На две категории подразделяются и водоносы ( сака) – профессия, в изучаемую эпоху очень распространенная как на Востоке, так и на Западе. Хотя фонтаны в Стамбуле имеются во множестве, всегда находится большое количество желающих воспользоваться услугами водоноса, который целый день постоянно снует по кварталу между фонтаном и домами заказчиков. Грань между категориями проходит по способу доставки воды: одни используют силу животного, обвешанного бурдюками и кувшинами, и они составляют, так сказать, аристократию корпорации водоносов; другие же – водоносы в буквальном смысле слова. Последние преобладают в кварталах бедноты – с бурдюком на спине они медленно бредут по улице, оглашая ее характерным для них криком. Эта корпорация, в отличие от прочих, не проводит для новичков никаких испытаний на профессиональную пригодность, рекрутируя их за счет недавно переселившихся в столицу деревенских жителей. Другим выходцам из того же социального слоя еще не утраченные навыки крестьянского труда помогают освоиться с обязанностями садовника (сады и огороды окружают город). И еще одна профессия, в которой преобладают вчерашние провинциалы: каикджиили перемеджи– лодочники-гребцы, перевозящие на своих суденышках пассажиров и товары с одного берега Золотого Рога или Босфора на другой. Отсутствие мостов очень способствует их труду.

Все эти профессии позволяют лицам определенной (низкой) социальной категории зарабатывать себе на жизнь. Как бы мал ни был их заработок, он все же представляет собой достаточное средство борьбы против нищенства, которое, как кажется, не получило широкого распространения в столице Османской империи. Если здесь и имеются нищие, то они появляются вовсе не в том виде, в котором на Западе привыкли воспринимать их собратьев. Это скорее бедные люди, взятые на прокормление благотворительными организациями или, говоря более определенно, имаретами или народными кухнями, раздающими еду бесплатно. Впрочем, турок, и помимо этих организаций, милосерден, как отмечает Бертрандон де ла Брокьер: «Это чистосердечные и сострадательные люди. Я часто видел: когда мы вместе ели, а мимо нас проходил бедный человек, они приглашали его разделить трапезу, что у нас вовсе не принято» ^{290} . Де Корменэн уточняет: «Не думаю, чтобы во всем мире отыскалась более милосердная нация, чем эта. Поэтому-то не видать в Турции бедняков, выпрашивающих милостыню с протянутой рукой: как только кто-нибудь из них впадает в крайнюю нужду, ему немедленно оказывают помощь его соседи» ^{291} . Процитируем еще одно суждение: «Не нужно думать, что в тех странах можно где-нибудь натолкнуться на толпу нищих, выставляющих напоказ ради милостыни все свои телесные уродства и стенающих по поводу своих несуществующих болезней, как это случается в христианских странах и, главным образом, во Франции, Испании или Италии: там бы их не поняли» ^{292} . Веком позже дю Луар свидетельствует: «Здесь почти не видно нищих, и они не пристают к прохожим так назойливо, как к этому приучены бездельники оборванцы во Франции; здесь бедные бесплатно прокладывают дороги, соединяют их, подводят к общественным зданиям – с тем, чтобы получить право на вспомоществование, которое им оказывается богатыми людьми» ^{293} .

Читая все это, легко заключить, что Стамбул – столица страны, где текут молочные реки меж кисельных берегов, или, говоря без метафор, страны, где каждый может заработать себе на пропитание, где даже убогий обеспечен куском хлеба и кровом над головой, каково бы ни было его социальное положение. Картина идиллическая, но даже если здесь и не идет борьба за выживание, даже если условия жизни обитателя Стамбула ничуть не хуже тех, в которых приходится влачить свое существование парижанину или жителю Лондона, а в некоторых отношениях и лучше их – даже если все это так, то и в этом случае не следует упускать из вида вот какое обстоятельство: житель Стамбула сплошь да рядом сталкивается с такими трудностями, которые, скажем, парижанину вовсе неведомы и ответственность за которые несет экономическая политика османского правительства.