Текст книги "Ингвар (СИ)"

Автор книги: Ринат Назипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Annotation

Попаданец в Миры Содружества. …Знаете, что во всем произошедшем было самое удивительное? Я не боялся, у меня не возникло даже тени страха, с самого начала всего этого, было удивление, непонимание, даже, неприятие всего происходящего, а вот страха не было. Я откуда-то знал, чувствовал, что ничего страшного, угрожающего моей жизни не происходит. Нет, чувства, что всё так и должно быть, у меня не было, я знал, что что-то идёт не совсем так как должно быть, но это и все. Все тело неимоверно болит. Кажется, что каждая клетка организма варится в кипящем масле. Пытаюсь пошевелиться, но даже незначительное движение отдается такой сильной болью, что теряю сознание. И эта история повторяется много-много раз, кратковременный приход в сознание, непроизвольная попытка пошевелиться, разрывающая тело боль и опять проваливаюсь в небытье…

Annotation

Попаданец в Миры Содружества.

…Знаете, что во всем произошедшем было самое удивительное? Я не боялся, у меня не возникло даже тени страха, с самого начала всего этого, было удивление, непонимание, даже, неприятие всего происходящего, а вот страха не было. Я откуда-то знал, чувствовал, что ничего страшного, угрожающего моей жизни не происходит. Нет, чувства, что всё так и должно быть, у меня не было, я знал, что что-то идёт не совсем так как должно быть, но это и все. Все тело неимоверно болит. Кажется, что каждая клетка организма варится в кипящем масле. Пытаюсь пошевелиться, но даже незначительное движение отдается такой сильной болью, что теряю сознание. И эта история повторяется много-много раз, кратковременный приход в сознание, непроизвольная попытка пошевелиться, разрывающая тело боль и опять проваливаюсь в небытье…

Ринат Назипов

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Эпилог

Ринат Назипов

Ингвар

Пролог

История эта началась в теперь уже далеком двухтысячном году, в самом конце ноября месяца, в не сказать чтобы уж совсем глухой деревушке, но и даже до звания райцентра бывшему поселку геологов «Горный» было очень далеко. Четыре двухэтажных барака, построенных еще пленными японцами, в конце шестидесятых подремонтированных, да поделённых на, пусть и маленькие, но отдельные двухкомнатные квартиры, да полсотни частных домов. Школа-четырехлетка, отделение почты и своя поселковая больница, хотя, скорее, не больница, а крупный фельдшерский пункт, ну и само-собой здание поссовета, небольшой магазинчик, ясли-сад и отделение милиции. Вот и вся «инфраструктура» небольшого таежного поселка.

Пожалуй годы с середины шестидесятых и до конца семидесятых годов прошлого века были «золотыми» годами «Горного». В поселке появился клуб, заасфальтировали две центральные улицы, и жители поселка начали даже поговаривать, что очень скоро, вот буквально на днях, вот-вот, в посёлке начнут строить пятиэтажку, а то и не одну и всех переселят в новые, светлые и комфортабельные квартиры.

Да что там говорить, эти годы, наверное, были самыми лучшими и светлыми не только для поселка геологов «Горный», но и для всей страны. В космос летали как к себе домой, гремели «общенародные» стройки, возводились заводы, фабрики и целые города, ученые совершали открытия мирового уровня, геологи исходили и излазили тайгу, тундры и горы, открывая всё новые и новые месторождения. А жизнь впереди казалась радостной и светлой.

Но, молодые геологи пересели от полевых костров в удобные кресла кабинетов, народу стало не хватать джинсов, жвачки и японских видиков-шмидиков, директорам заводов и фабрик захотелось почувствовать себя хозяевами, а не наемными работниками, и страна тихо-мирно покатилась под откос, а вместе с ней и поселок «Горный», как, впрочем, и еще и тысячи таких же поселков, сел, деревень и городов. А потом случились девяностые… и геологи стали вообще никому не нужны, и так скудное финансирование поселка почти прекратилось. Люди выживали как могли, молодежь уже и не думала возвращаться в родительские халупы, которые не видели ремонта последние лет тридцать, клуб обветшал и давно закрылся, ясли-сад постигла та же участь, кое-как еще существовала поселковая больница, всех работников которой было три человека, врач, Мария Прокопьевна, вы будете смеяться, Рюрик, приехавшая в поселок по распределению в далеком шестьдесят девятом, медсестра Сталинида Кирилловна Митрофанова, всего на пару лет старше своей подруги и начальницы, да старая сгорбленная старушка-санитарка, Клавдия Матвеевна Дорохова, в свое время не дождавшаяся мужа с Великой Войны. Вот и весь персонал. Все три женщины были уже в возрасте и одиноки, по крайней мере, никто из жителей поселка не знал, а точнее, уже и не помнил, были ли у них родственники и близкие, жили в одном бараке и даже в одном подъезде и на одном этаже, так что и на работу, и с работы они предпочитали добираться вместе.

Двадцать четвертого ноября двухтысячного года, ровно в семь часов вечера, Мария Прокопьевна уже привычно убрала в сейф журнал посещений, несколько упаковок с сильным обезболивающим, аккуратно положила туда же величайшую редкость – электронный тонометр и свой старый заслуженный стетоскоп. Сталинида Кирилловна сделала последнюю запись в карте припозднившейся пациентки, а Клавдия Матвеевна убрала в подсобку свой инвентарь. Все, рабочий день закончился и можно отправляться домой. Еще несколько минут на сборы, на дворе-то не месяц май, температура уже опустилась ниже двадцати градусов мороза, а до дома ещё ковылять и ковылять, преодолевая снежные наносы и сугробы.

– Ну что, девочки, по коням? – задала риторический вопрос доктор Рюрик.

– Ага, ты еще по мужикам предложи. – привычно поддела подругу Сталинида Кирилловна.

– А что, можно и по мужикам, мы бабёнки еще хоть куда! – смеясь ответила Мария Прокопьевна.

– Пойдёмте уже, сороки малолетние, – вставила свои «пять копеек» Клавдия Матвеевна.

– Клаш, ты иди, а мы тебя догоним. Нам тут со Сталинидой пошептаться надо. Ты-то нам компанию, один черт, не составишь. – сказала доктор и заговорщицки подмигнула медсестре, доставая из старого обшарпанного стала стограммовый пузырек с чистым медицинским спиртом.

– Что отмечать-то собрались, алкоголички?

– Да ничего, просто так, еще один день прожили и слава богу.

– Ну и черт с вами, сидите тут, пьянствуйте, а я, пожалуй, и правда, пойду уже. Славка, с седьмой квартиры, обещался рыбкой свежей угостить, так что заходите, устроим маленький праздник. – «Славка с седьмой квартиры» был здоровенным пятидесяти пятилетним мужиком, самым настоящим полковником в отставке, за спиной которого было немало «горячих точек», где он по молодости выполнял свой «интернациональный долг», прошел он и Афган, как говорится, от звонка до звонка, под новый тысяча девятьсот восьмидесятый год ушел он туда уже обстрелянным и опытным капитаном, командиром отдельной десантно-штурмовой роты, а выходил в восемьдесят девятом, трижды раненым подполковником, заместителем начальника штаба сто семнадцатой отдельной десантно-штурмовой бригады, с направлением в Академию Генерального Штаба, на учебу. Да вот не сложилось, пока передавал дела, разболелись старые раны, пока ходил по госпиталям да больницам, оказалось, что подготовленные, грамотные и опытные офицеры стране уже и не нужны. В общем, комиссовали бравого подполковника в возрасте сорока пяти лет, дали напоследок полковника, нищенскую пенсию и отправили в «народное хозяйство». В «Горном», Святослав Петрович Сухов появился в девяносто третьем, купил за копейки однокомнатную квартиру в бараке и стал доживать свой век посреди сибирской тайги. Иногда хаживал на охоту, но истинной страстью его была рыбалка, любая. В ней он был профи и мог говорить о ней часами, хвастаясь своими трофеями.

Подруги только и успели, что накапать в мензурки по двадцать капель, как в кабинет ворвалась Клавдия Матвеевна. Платок на голове у нее сбился, облепленные снегом валенки оставляли, на совсем недавно помытом ею же полу мокрые пятна, но она не обращала на это никакого внимания, лишь прижимала к груди какую-то коробку.

– Господи боже мой! Это что же на белом свете делается-то?! Да как же так можно-то!? – голосила старушка, не замечая вытаращенных на нее глаз своих старых подруг.

– Клавдия Матвеевна, – несколько напряженно спросила санитарку хозяйка кабинета, со страхом глядя на коробку. Ну а как иначе-то, если даже простейших медикаментов от облздрава не дождешься, зато все стены больницы увешаны грозными плакатами об опасности терроризма. – Случилось что?

– Случилось! Случилось, Машка! Вот что случилось! – Клавдия Матвеевна осторожно поставила на стол коробку, из которой раздались какие-то странные звуки. Доктор побледнела ещё больше и аккуратно заглянула в коробку.

– Твою мать! – эмоционально воскликнула Мария Прокопьевна. – Откуда?! Где взяла!?

– Так на крыльце, коробку уже снегом занесло, хотела убрать, а там… вот.

– Да что там такое-то?! Бомба, что ли? – Сталиниде Кирилловне из-за стола содержимое коробки видно не было.

– Бомба! Как есть бомба, еще какая бомба, – спокойно ответила Мария Прокопьевна, устало опускаясь на стул. – И что нам теперь с этим делать? – и в это же время из коробки раздалось какое-то шуршание, кряхтение, а потом недовольное бурчание. Медсестра всё же умудрилась заглянуть в коробку.

– Боженьки мой! Дитя!

– Дитя-дитя! Вопрос, откуда он тут взялся? Что-то я не помню, чтобы за последние лет пять у нас тут кто-то беременный был. Да и чужих, считай, с самого лета никого не появлялось. Что делать-то будем, бабоньки? Участковому звонить?

– Ага, дозвонишься ему, ироду. Да даже если и дозвонишься, что он сделает? На улице пурга-метель, к ночи еще больше похолодает… Нет, не поедет он к нам на ночь глядя за полсотни верст. Да и в неотложку звонить смысла нет, у них, как всегда, то машин нет, то бензина… Самим как-то выкручиваться пока придется, но участковому в любом случае позвонить надо, в известность поставить. Маш, я позвоню, а ты пока посмотри, что там с ребенком.

Через несколько минут три женщины смотрели друг на друга и не знали, что им делать. Участковый, как и ожидалось, не отвечал, попытались дозвониться до скорой, но там их и слушать не стали, только услышав, что ничего срочного и смертельно опасного нет, коротко сообщив, что машин нет и в ближайшее время не будет, да и не поедет к ним из областного центра за сто с лишним километров никто, раз случай не экстренный, жизни угрозы нет, так что, дескать, справляйтесь сами. Пришлось женщинам заматывать ребенка в замаранные пелёнки, кутать в теплую шаль и быстро-быстро выдвигаться до дому. В больнице даже перепеленать ребенка оказалось не во что и уж, тем более, кормить его тут тоже нечем.

До дома медики добирались согласно всем канонам тактического искусства и векового опыта партизанской деятельности русского народа. В качестве авангарда и боевого дозора шла Матвеевна, которая в силу своего возраста и, чего уж скрывать, немного склочного характера могла застроить любого жителя посёлка. Функции арьергарда и тылового дозора выполняла Кирилловна, способная своей статью остановить взбесившуюся лошадь, а не то что какого-нибудь местного обывателя. В центре, с бесценной ношей на руках, пробиралась Прокопьевна. К сожалению, а может быть и к счастью, на их пути попался матерый профессионал, которого оказалось не так-то легко смутить бессовестным наездом или видом пожилой женщины гренадёрских статей. На пути женщин-заговорщиц нарисовался бравый полковник.

– О, а я-то всё понять не могу, кто это тут решил в казаков-разбойников поиграть, а это, оказывается, мои соседушки. И что это вы, бабоньки, тут задумали? – в этот момент из свертка, крепко прижимаемого к груди доктора Рюрик, раздался недовольный вопль. – О-па, Америка-Европа! О стариках-разбойниках слыхал, а вот о старушках-мафиозницах что-то не приходилось. Что же это вы, Мария Прокопьевна, на старости лет решили киднеппингом заняться?

– Ты, Славка, говори да не заговаривайся! – поперла буром на полковника Матвеевна. – Мы женщины сурьезные и нечего нас во всяких гадостях подозревать! Какой-такой кудепиг, это у вас там в городах всякое непотребство творится, а мы люди, можно сказать, деревенские, темные, и ко всяким этим вашим городским штучкам отношения не имеем. Лучше пробегись-ка до парадной, да последи, чтобы кто ненароком не шлялся где не попадя. А потом к Марии заходи. Три головы, конечно, хорошо, но и твоя, дубовая, глядишь, на что пригодится. – Сухов только улыбнулся, а потом вскинул руку к обрезу шапки и весело ответил.

– Слушаюсь, тащ генерал. Бу сделан!

А через полчаса, выслушав короткий рассказ женщин, что это за ребенок и откуда он взялся, а так же узнав, что медики уже предприняли, он задал самый, казалось бы, простой вопрос.

– И что дальше?

– Как это что?! – взорвались женщины. – Завтра с утра садимся на телефон и обзваниваем всех, кого только можно, скорую, облздрав, полицию, МЧС! Надо найти мать ребенка, а если нет, то ребеночка-то в любом случае куда-то пристраивать нужно.

– Ага-ага, – протянул полковник и вдруг неожиданно спросил: – Прокопьевна, а ты какого года?

– Сорок шестого… – недоуменно ответила женщина.

– Ага. Весенняя?

– Да…

– Ребенок Победы, значит, так же, как и я, – ни к селу, ни к городу сказал Сухов и опять о чем-то задумался. Потом неожиданно встрепенулся и добавил: – Нет. Без толку это все.

– Почему это без толку?! – опять возмутились женщины.

– Посудите сами. На улице метель, сегодня пятница, за выходные дорогу так заметет, что к нам сюда неделю пробиваться будут. Мать ребенка никто искать не будет. Дело, конечно, заведут, да и то далеко не факт. Подержат его с месяц в роддоме, а потом, если его там никто взять не захочет, то определят в Дом малютки, потом в детдом. И появится на просторах матушки-России ещё один сирота, без родины, без флага. Поверьте, детдом, это далеко не то, о чем, а главное, где можно мечтать. Я сам детдомовский. Отец в сорок седьмом умер, мать его всего на три года пережила – воспаление легких. Я ведь тоже… дитя Победы. С пяти лет по детдомам кочевал, и хотя время тогда было тяжелое – послевоенное, но сейчас там еще хуже. Знаю – наслышан. Вот и представьте, что из пацана вырастет.

– Что-то я тебя не пойму, мил человек, ты к чему это клонишь, а? – сузила глаза санитарка.

– К чему, к чему… Мне пятьдесят пять, всю жизнь в казенном проходил, сначала детдом, потом казарма и погоны…Ни семьи, ни двора, ни кола… не хочу парню такой же судьбы… Отдайте мне его, я из него настоящего мужчину воспитаю!

– Как это… отдайте? – удивилась Рюрик. – Он что, вещь?! Да и в скорую мы уже звонили, они там в курсе, что у нас тут новорожденный.

– Нет, малец не вещь! А то, что вы звонили, так это даже и хорошо, лишних вопросов не будет. Чего они там поняли-то, что кто-то родил? А что, Мария Прокопьевна, не сочетаться ли нам с вами законным браком, а ребенка нам уже само провидение обеспечило.

– Это предложение? – окинула медичка оценивающим взглядом мужчину.

– А что, вы вполне привлекательная женщина, я так вообще чертовски привлекательный мужчина, – женщины рассмеялись такой незамысловатой шутке, а Сталинида толкнула подругу в бок.

– Соглашайся, не ломайся, а то я отобью.

– Да ну вас, тут такая проблема, а им все шуточки.

– А я и не шучу, – стал вдруг предельно серьезным Святослав. – Нас тут четверо взрослых, поживших и всякое повидавших людей. Все одинокие, так неужели мы все вместе одного мальца не поднимем, человека из него не сделаем?

– А документы?

– Машка, не глупи! Святослав дело предлагает. А документы? Что мы тебе, обменную карту не заведем, справку о рождении не выпишем? Вон, Славку на рыбалку отправим, завезешь «барашка» в областную, завгинекологии, он тебе все, что надо, и оформит. Вот и будет у тебя сынок, а у меня внучок.

А через три недели из областного центра, в сопровождении Святослава Сухова, в поселок вернулась доктор Рюрик с ребенком на руках, документами в кармане и четвертью ставки педиатра в трудовом договоре.

Рюрик за Сухова замуж не вышла, но отчество ребенку дала по его настоянию Святославович, да и назвали ребенка необычно – Ингвар, потому как был он очень спокойный и очень игривый. Так в поселке «Горный» появился новый житель – Ингвар Станиславович Рюрик, прошу любить и жаловать, это я, собственной персоной.

Само собой, что никто меня в эту историю не посвящал, да и не собирался. До трех лет не было у меня ближе людей, чем мама Маша, папа Слава, тетя Сталинида и бабушка Клава. А потом бабушка умерла, а я еще долго не мог понять, почему она ко мне не приходит и со мной не играет, не гуляет, а дверь в квартиру всегда закрыта. В две тысячи восьмом я потерял ещё одного близкого мне человека – умерла тетя Сталинида. Мама Маша пережила ее на полгода – отошла тихо, во сне, как сказал мне папа Слава, когда забирал меня из школы-интерната, где я уже учился во втором классе и куда я после этого уже никогда не возвращался. Не знаю, чего это стоило, но папа Слава как-то умудрился перевести меня на домашнее обучение. Умных, а главное, очень грамотных, пусть уже и в преклонных годах, людей в поселке оказалось более чем предостаточно. Да и военное училище, которое закончил отец, дает высшее образование, пусть и несколько однобокое. По крайней мере, все экзамены и зачеты я всегда сдавал только на «отлично». Как говорил отец, нельзя быть беременным на половину, так же нельзя быть наполовину образованным. Именно с восьми лет, когда моим образованием занялся отец, началась настоящая школа. Как вы думаете, чему может научить отставной полковник ВДВ, проведший половину своей жизни на войне? Думаете, драться, стрелять, маскироваться? Нет, и этому, конечно, тоже, а еще ножевому бою, боевому самбо, а когда заметил, что меня заинтересовало фехтование, то нашел прекрасного учителя, бывшего своего сослуживца, из потомственных донских казаков, такого же уже старого, седого, как лунь, но все еще крепкого и сильного мужчину. Когда приехал дядя Степан, в первый раз за все это время открылась бабушкина квартира. Оказывается, баба Клава успела написать на отца завещание. Впрочем, как и тетя Сталинида. В общем, моей боевой подготовке отец уделял далеко не первостатейное значение, физической, то да, а боевой нет. В первую очередь он учил меня всегда оставаться человеком, мужчиной. Во вторую очередь он учил меня соизмерять свои возможности и трезво их оценивать. В третью очередь он учил меня, как позаботиться о себе даже в глухой тайге, среди болот. Учил охотиться, с ружьем, с ножом, с палкой и просто голыми руками. Потом к этой учебе добавились уроки и от дяди Степана. Он учил меня охотиться на самого страшного хищника нашей планеты – на человека. Нет, он не заставлял меня убивать людей, но очень скрупулезно объяснял и показывал, как это можно сделать.

В пятнадцать лет, сразу после получения свидетельства о неполном среднем образовании, эти два маньяка устроили мне ещё одни экзамены. Отвезли за полсотни километров от поселка, дали ижевскую вертикалку, два пулевых патрона, в тайге медведь хозяин, нож, коробок спичек и аптечку, которую я должен был собрать сам, а потом поставили задачу выйти к посёлку за неделю. И я вышел, еще и кабанью ляжку приволок. Ни отец, ни дядя Степан мне тогда ничего не сказали, но в глазах у отца я, в первый раз в жизни, заметил слезы, и это были слезы гордости.

Этой же осенью две тысячи пятнадцатого я уехал из поселка – надо было получать среднее образование, а значит, «здравствуй школа». И опять помогли отцовские друзья-однополчане. Ехать, правда, пришлось далеко, в самый центр России, в неофициальную столицу Сибири – славный город Красноярск. Там нашелся отцовский однополчанин, у которого сын работал директором школы и была пустая однушка в Первомайском районе города. После смерти мамы Маши мне начислили пенсию по потере кормильца, небольшую, но на жизнь мне вполне должно было хватать. Обслужить себя, постирать, приготовить поесть, сходить в магазин, я был вполне способен, а директор школы закрывал глаза на то, что несовершеннолетний живет один. Пару недель отец еще пожил со мной, а потом уехал домой, сказав на прощанье, что я уже вполне взрослый мужчина и могу позаботиться о себе сам. А если нет… то, значит, он плохой отец и не смог воспитать меня как положено. Я пообещал, что все будет в порядке, а на летние каникулы пусть меня ждет.

Если честно, то этот год выдался для меня очень тяжелым. Не привык я к общению со сверстниками. Поэтому очень быстро прослыл «дикарем» и заучкой-ботаном. Учился я очень хорошо, сказывалась база, да и вообще, учиться мне было интересно. Неожиданно увлекся физикой. Пару раз одноклассники пытались наставить меня на «путь истинный», но обломались и больше не лезли. Да и выглядел я в свои почти шестнадцать лет так на восемнадцать, хотя все еще детское выражение лица никуда не делось. Нашел поблизости неплохой спортзал и ежедневно ходил туда тренироваться. В общем, жил себе тихо-мирно, никого не трогал и меня никто не трогал. Занимался, учился, читал книги. Вот книги я читал просто запоем, благо интернет был и проблем с ними не было никаких.

А в апреле я получил страшную весть. Отец вместе с дядей Степаном погибли. Погибли глупо, поехали на озеро, на подледный лов, а лед-то уже тонкий. В общем, лёд не выдержал тяжести УАЗа-буханки, а старики не успели из него выбраться, вместе с машиной под лед и ушли. Так я остался на этом свете совсем один, даже на похороны не поехал. Чего туда ехать-то, на пустые гробы смотреть? Смысл? В любом случае, они оба остались со мной навсегда, в сердце, в мыслях, в душе, во мне, как человеке, которого они из меня слепили.

До «Горного» я добрался только в июне. Пару дней провёл практически никуда не выходя из квартиры отца. А потом меня как будто что-то торкнуло – мне надо на то место, где погибли близкие мне люди.

К сожалению, сейчас не зима, и даже не поздняя осень и не ранняя весна, посуху до места гибели отца и дяди Степана я добраться не смогу. Была бы зима, добрался бы на снегоходе, у отца в гараже стоял старый, но надёжный «Буран» еще советского производства. Придется на лодке, по рекам и озерам, а это дня три только в одну сторону, назад чуть дольше, часто придется идти против течения, пусть и несильного, но скорость будет меньше, а расход горючки, соответственно, больше. Поэтому собирался я основательно, но недолго, всё отработано. Однако, поскольку это важно, опишу подробней. Итак, рейдовый комплект таёжного выживальщика выглядит так.

Лодка. Отцова гордость, хотя есть уже много моделей новей и лучше. «Казанка-2». Выпускалась давно и, если верить слухам, все чертежи и техдокументацию наши доблестные разведчики скоммуниздили у финнов. Мотор, японский тридцатисильный двухцилиндровый «Меркурий», весит больше пятидесяти килограммов, тяжелый, зараза, но мощный и надежный, не один раз мною разобранный до винтика и собранный заново. Сумка с инструментом и ремкомплектом к двигателю. Там же лежит маленький топорик. Подвесной котелок, тренога и кружка. Газовая мини-печка, к ней два баллона с газом, китайские, как, впрочем, и сама печка, так, на всякий случай, готовить, если придётся, планирую на костре. Девайс под названием «ложка-вилка-нож». Фонарь. Баллистол, классное универсальное средство и оружие обслужить, и раны заживить. Само-собой, аптечка. Отцов спиннинг и ящичек с самыми разными приблудами. Гладкоствольный полуавтомат в пластмассовом кофре и патронташ на тридцать два патрона. Четыре пулевых, в наших краях есть и медведь, и росомаха, и рысь встречается. Картечи в магазине не было, взял десяток патронов с крупной дробью. Остальные патроны чисто на утку.

На поясе мультитул в кожаном чехле, ничего особенного, ещё зимой купил в охотничьем магазине в подарок отцу, да вот не сложилось, и старый, по-моему, еще кованный охотничий нож. Продуктов почти не брал, есть планирую то, что добуду. Пакет со специями и солью, их много, но всё лёгкое, не о чем говорить. Большая пачка ржаных сухарей, да пакет обжаренных белых сухариков, типа кириешек, но без химии. Картошка – целый пакет, а вот лук и чеснок свежие, это для ухи или шурпы. Три плитки горького шоколада, грешен, люблю. Бутыль подсолнечного масла. Пакетики «кофе-сахар», да чай, хороший, тоже покупал в Красноярске, дядька Степан чай очень уважал. В термосе горячий сладкий кофе. Пара кило сахара, пакет с рисом, две пачки спагетти, да полкило ирисок. Остальное по мелочам, несколько дешёвых китайских зажигалок, пара коробок спичек, да в карманах всякое-разное. Прошелся по ещё маминым запасам и нашел поллитра чистого спирта, тоже взял, сам не пью, но иногда просто необходимо двадцать капель, в Сибири как-никак живем, здесь вода и в июле далеко не парное молоко, вымокнешь, считай, заболел. Окинул все собранное взглядом, вроде ничего не забыл, все самое необходимое взял, а палатка и спальник в гараже, где и лодка, там же и канистры с бензином и маслом. Ну вот и ладно, убедился, что готов, и отправился спать, в путь решил отправляться завтра, еще потемну.

Путешествие не задалось как-то сразу. Добравшись в ранних сумерках до лодочного сарая, я вдруг понял, что не взял от него ключи. Пришлось возвращаться. Пока туда-сюда, пока выкатил и спустил на воду лодку, солнце уже взошло и даже начало слегка припекать. А потом я… утопил мотор. Говорил же, тяжелый, такой в одиночку таскать вообще не рекомендуется, нога поскользнулась на мокрых трапиках и я вместе с двигателем рухнул в воду. Хорошо, что ничего себе не сломал, не вывихнул. Перепугался так, что, не размышляя, чисто на адреналине вскочил и выдернул мотор наверх. Как я дотянул его до берега, это отдельная приключенческая история. А потом пошла веселуха. Вывернуть свечи, слить воду, сбрызнуть полости топливной смесью. Всю электрику на просушку, а где сушить, до поселка почти три километра. Разжег примус, на него металлический лист, варварство, конечно, но куда деваться. К обеду движок завелся, не с первого раза, но завелся, я облегченно выдохнул, не угробил ценный и дорогой агрегат. Откладывать запланированное не стал, перекусил заготовленными заранее бутербродами, закинул вещи в лодку и отправился в путь. Само-собой, что все планы пошли кувырком, поэтому сильно и не спешил, после города наслаждался красотой почти дикой природы, пару раз останавливался в знакомых с детства местах, бросал спиннинг, наловил всякой мелочи на жареху. К вечеру прошел всего-то километров тридцать, ну да мне спешить некуда, а мертвым уже все равно. Нашел неплохое местечко, встал на ночёвку. Снимать движок не рискнул, так и оставил на лодке, перекусил, завернулся в спальник и отрубился.

Утро встретило меня прохладой. За ночь нагнало облаков и стало заметно прохладнее, ещё и от воды несет. Мелькнула мысль вернуться, перенести свой поход на пару-тройку дней, но мысль как пришла, так и пропала. Тем более, что я прикинул и пришел к выводу, что если не стану медлить, то к ночи вполне могу добраться до места, а там теплая изба и нечто более надежное, чем полог палатки над головой. Дождя пока нет, да и тучи над головой не грозовые, поэтому вперед, а пойдет дождь, так ничего страшного – не сахарный, не растаю.

После обеда стало ясно, что я ошибся, надо было все же вернуться. Облака сменились свинцово-серыми тучами, ветер как будто сошел с ума, то абсолютно пропадал и на реке наступал полный штиль, то вдруг взрывался дикими шквалистыми порывами. Еще и движок начал сбоить. Вот только теперь уже возвращаться стало поздно, до моей цели оставалось всего километров сорок, а там еще километров пять по самому озеру до тихой спокойной бухточки, где мы года три назад нашли чью-то старую избу и как смогли отремонтировали ее. А еще пришлось потерять время и натянуть на лодку тент.

К озеру я подходил уже в полной темноте и не потому, что было поздно и наступила ночь, нет, по времени хотя и было уже довольно поздно, но не настолько. Просто дождевые тучи сменились непроглядной чернью низких, тяжелых, и уж точно не обычных дождевых. Слабенький фароискатель с трудом разгонял мрак едва ли в десятке метров перед лодкой, но я упрямо пер вперед почти на максимальных оборотах, спеша добраться до теплой и сухой избы. Дождь лил как из ведра и мне совсем не улыбалось оказаться посреди озера, когда на небе откроются врата ада и начнется настоящая гроза, далекие отзвуки которой приближались с каждой минутой.

Я успел… почти. До приметной бухточки оставалось километра полтора, когда мотор в последний раз чихнул и встал колом. Попытки как-то на него воздействовать ни к чему не привели, а заниматься его ремонтом посреди озера под проливным дождем и шквалистым ветром, да еще и при свете фонарика, это надо быть полным отморозком. Поэтому мне ничего не оставалось делать, как довериться провидению и сидеть под тентом, вглядываясь в окружающую меня тьму.

Минут через сорок я вдруг заметил появившийся будто бы из ниоткуда огонек. «Неужели я тут не один?» – мелькнула мысль и я схватился за фонарь, пытаясь привлечь внимание неизвестных или неизвестного. Вот только моя радость продлилась совсем недолго, всего пару минут, да и то не уверен, может быть, и меньше, намного меньше. Слишком уж быстро приближался этот слепящий свет. А еще через минуту я смотрел, как светящийся шар двух метров в диаметре, сбавив скорость, подлетел к лодке и завис у ветрового стекла.

– Твою мать, молния, шаровая молния и какая огромная! – прошептал я непослушным языком и тут же голову прострелила мысль, что это какая-то неправильная шаровая молния, ну не бывает их в такую грозу, когда льет как из ведра, они вроде только во время «сухой грозы» образуются. Вроде как…

Я замер, пытаясь стать неподвижным, ага, это на качающейся-то лодке. Постепенно молния начала меняться, куда-то пропал этот слепящий белый плазменный свет, появились какие-то иные оттенки, и через какое-то время сияющая всеми цветами радуги сфера слегка расплющилась о нос лодки, мелко задрожала и, громко чавкнув, выпустила из своего нутра стайку маленьких шариков, соединенных между собой тоненькими ниточками-лучиками. Они суетливо закружились вокруг лодки, опутывая ее затейливой паутинкой, легко и свободно проходя и через стекло, и через алюминий корпуса, и через натянутый тент, совершенно их не повреждая. Я не удержался и шлепнул ладонью один из самых наглых «мячиков», зависший у меня прямо перед носом. Тот обиженно затрепетал, покрылся красноватой рябью и взорвался, разбрызгивая вокруг огненные капли, которые устроили вокруг меня хоровод, очень быстро превратившийся в смерч, унесшийся куда-то вверх. Миг, и смерч рассыпается сотнями маленьких, едва ли больше вишневой косточки, шаровых молний, замерших метрах в пяти надо мной. Мои глаза более-менее успели адаптироваться к изменившемуся освещению и я увидел, что я и часть лодки будто бы заключены в яркосветящийся кокон из переплетения тонких энергетических линий.