Текст книги "Маньчжурский кандидат"

Автор книги: Ричард Томас Кондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

XVII

Судно, на котором ехал Реймонд, прибыло в Нью-Йорк в среду, в конце августа пятьдесят девятого года. На работу в «Дейли пресс» он явился в четверг утром. Позвонил Марко, и они договорились встретиться в четыре часа в заведении венгра Чарли через дорогу от здания, где располагался офис газеты. Марко сказал, что придет, если Реймонд ничего не имеет против, с двумя приятелями. Реймонд не возражал.

Четверка устроилась за столиком в самой глубине зала. Заведение было из числа незамысловатых и практичных, нацеленное на то, чтобы продать как можно больше спиртного. Особое внимание в нем уделялось антисанитарному на вид декору– немного грязи здесь, коровья лепешка там, – а еда была более чем скромная; в конце концов, продукты через неделю-другую могут и испортиться, а это уже прямой ущерб. Воздух казался ледяным: его охлаждал гигантский кондиционер, по виду вполне способный заморозить среднего размера автомобильный завод. Гигантская музыкальная машина, детище компании по производству гигантских музыкальных машин в Аркане, штат Иллинойс, оглушала все живое обожаемым старьем, бесконечным повторением одних и тех же куплетов. Музыкальный монстр должен был, по замыслу хозяина, издавать звуки, которые издавали бы два обычных, одновременно включенных на полную мощность, лопающихся от децибелов музыкальных автомата, одновременно проигрывая всевозможные мелодии, предпочтительно на разных языках. В забегаловке грохотало от рассвета до заката: венгр Чарли любил шум и, как считали многие, сам походил на гигантскую музыкальную машину.

После краткой вводной части, состоявшей из обмена рукопожатиями и заказа виски с содовой Амджаку и Леннеру и пива Реймонду и себе. Марко сразу перешел к делу, попросив друга изложить свою версию хода знаменитой операции, что тот незамедлительно и сделал – подробно и используя исключительно глаголы будущего времени. Леннер пришел с магнитофоном через плечо.

– Судя по твоему тону, ты от своих кошмаров избавился. Да и по виду тоже, – тщательно подбирая слова, заметил Реймонд.

Кто знает, можно ли обсуждать такие вещи в присутствии этих детективов из сериалов? Марко и в самом деле выглядел замечательно. Он посвежел и поправился.

– Все в порядке.

– Так ты… Ну, то, о чем мы говорили, сработало?

– Ты про трибунал?

– Да.

– Как выяснилось, в этом не было необходимости. И все равно – за избавление от кошмаров я должен благодарить тебя и только тебя. Мы повернули расследование в другое русло, в то самое, о котором говорил ты – и кошмаров как не бывало. И не будет. Надеюсь.

– Вы начали разбираться с медалью?

– Само собой. С чем же еще?

– И есть успехи?

– Дело продвигается медленно, но верно.

– Результаты подтверждают наши предположения?

– Полностью.

– Значит, фальшивка?

– Судя по всему, да.

– Так я и знал. Так и знал. – Реймонд, ошеломленно покачивая головой, переводил взгляд с Амджака на Леннера. – А на такой вопрос вы в состоянии ответить? – осведомился он. – Можете вы мне объяснить, с какой стати коммунистическим шишкам понадобилось, чтобы Почетную медаль вручили совершенно неизвестному им человеку?

Амджак не отвечал. Казалось, что-то его смущает. Реймонд понял, что ответа не будет, и смерил собеседника холодным взглядом.

– Это был риторический вопрос, – надменно заявил он.

Амджак прочистил горло:

– Сказать по правде, мистер Шоу, у нас самих от этого голова крутом идет. Ни одно наше предположение не подтвердилось, и теперь мы не знаем, что и думать.

Реймонд посмотрел на Леннера, изучая его тыквообразную голову, усики и глазки, похожие на арбузные семечки. Ответный взгляд Леннера смутил Реймонда.

– Вы не разговаривали с Элом Мелвином? – спросил Реймонд. Гигантская музыкальная машина у него за спиной плакала тонким голоском больного ребенка, силящегося убежать от жуткого грохота. – Наш бывший капрал. Он живет на Аляске.

– Да, сэр. Мы с ним беседовали, – угрюмо подтвердил Амджак.

Марко добавил:

– Реймонд, в этом деле не осталось ни единого пятачка, который мы не прочесали бы частым гребнем. Мы говорили со всеми членами патруля. Ради этого исколесили полстраны, проделали девять тысяч миль, если не больше. Мы убеждены: Чанджин здесь в качестве вражеского агента, сейчас он твой телохранитель, но если понадобится, станет твоим убийцей. Два моих подразделения – в Нью-Йорке и Вашингтоне – заняты только этой проблемой. Всего их у нас семнадцать. Мистера Амджака нам любезно предоставило ФБР, мистер Леннер – эксперт Центрального Разведывательного Управления. Днями и ночами я бьюсь над этой загадкой – зачем врагу понадобилось пускаться во все тяжкие, лишь бы добыть для тебя Почетную медаль? Именно этим занимаюсь я, занимаются Амджак, Леннер и все остальные наши люди. Белый дом требует от нас, чтобы мы предоставляли еженедельный доклад, причем копия этого доклада отправляется в Объединенный Комитет Начальников Штабов. А хочешь, Реймонд, я тебя совсем удивлю? Скажу нечто такое, от чего события предстанут в совсем ином свете, и ты окончательно поймешь, какой важной и уникальной персоной стал? Так вот, копии докладов отсылаются также премьер-министрам Великобритании и Канады и президенту Мексики.

– Но какого черта? – Реймонда это вторжение в его личную жизнь привело в такую ярость, словно четверо вышеперечисленных глав правительств разделили его между собой на ужин. – Какое отношение мексиканцы и эти чертовы англичане – между прочим, они чуть не убили мою мать! – имеют к этой медали, будь она неладна?

Леннер похлопал Реймонда по руке. Реймонд бросил на него сердитый взгляд и убрал руку.

– Почему вы не слушаете? – спросил Леннер. – Если все время перебивать, ничего не узнаешь.

– Никогда больше ко мне не притрагивайтесь, – процедил Реймонд. – Если хотите и дальше остаться в своем ведомстве, перекладывать с места на место бумажки и дожидаться пенсии, никогда больше меня не трогайте. – Он взглянул на Марко. – Продолжай, Бен, – закончил он уже спокойнее.

– Взвесив все за и против, мы пришли к заключению, – заговорил Марко, – что приближается время, когда станет ясно, зачем им понадобилось, чтобы ты получил Почетную медаль. Та история случилась в пятьдесят первом году. Чанджин прибыл сюда для исполнения своих обязанностей лишь в пятьдесят девятом. После восьмилетнего перерыва. То, что произойдет, произойдет совсем скоро. ТЫ избранный, Реймонд. Они тебя выбрали, а теперь охраняют. И мы – тоже. Тебя это пугает, Реймонд?

–  Меня?

Испугать Реймонда не могло ничто. Чтобы бояться, надо иметь что терять. Чтобы привести человека в ужас, необходимо, чтобы у него было хотя бы что-то, пусть одно-единственное, чем он дорожит. У Реймонда ничего такого не было.

– Я так и объяснил членам нашей группы. И наши психиатры тоже предсказывали, что ты займешь именно такую позицию – полное бесстрашие, я имею в виду. До сегодняшнего дня. Потому что сейчас я вынужден тебя напугать, Реймонд. Теперь тебе придется думать о себе как о своего рода бомбе с часовым механизмом, которую завели восемь лет назад, а сейчас завод кончается. Ты босиком ходишь по лезвию бритвы. Только ты сможешь заметить тот поворотный момент, когда цель твоей миссии станет ясна и придет время сделать решающий шаг. С вполне предсказуемым результатом. Твоя страна, моя страна, наша страна подвергается опасности; и угрожаешь ей ты. ТЫ вынужден будешь поступить так, как тебе приказали или прикажут. Они влезли тебе в голову. Я в этом убежден. Готов поклясться перед Богом.

– Что-о-о!

Реймонду не понравился такой поворот разговора. Все внутренности у него скрутило. Что за сволочной мир! С какой стати Марко говорит, что эти свиньи у него внутри?

– Как я уже сказал, этим летом мы встретились со всеми членами нашего патруля, – продолжал Марко. – Знаешь, как они отзывались о тебе – все до одного? С их слов выходило, что такого верного товарища, такого славного, доброго, одним словом, во всех отношениях замечательного человека они никогда в жизни не встречали. Абсолютно все говорили о тебе с любовью и нежностью, Реймонд. Ну не забавно ли?

– Забавно? Да это просто какой-то бред.

– И как ты его объяснишь?

Реймонд пожал плечами и скривился.

– Я спас им жизнь. То есть они решили, что я им ее спас. Может, они поэтому и распустили слюни?

– Вряд ли. Мое отношение к тебе тоже не вполне объективно, так что докапываться до истины пришлось с помощью психиатров. И все же я хорошо помню, что перед тем патрулированием тебя и твоих товарищей разделяла глубокая пропасть. Они, видишь ли, не то чтобы ненавидели тебя; они боялись твоих насмешек. Ты действовал на них каким-то замораживающим образом, так что их неприязнь к тебе всегда оставалась на одной и той же стадии – неловкости и растерянности. Любой психиатр скажет, что такое отношение – со стороны как группы, так и отдельного человека – не может превратиться в восхищение и глубокое уважение просто из чувства благодарности. Нет, нет и нет.

– Что ж, жизнь – не конкурс популярности, – хмыкнул Реймонд. – Я не просил их меня любить.

– Сейчас я докажу со всей очевидностью, что тебе влезли в голову, Реймонд. Как-то ты полушутя сказал мне, что после армии стал испытывать гораздо больший интерес к женщинам, чем прежде. Раз уж пришлось тебя испугать, придется и смутить. Мы всё проверили. Мы в этом деле эксперты. Эксперты среди экспертов. Мы прочесали твою жизнь вдоль и поперек. Когда ты закончил службу, тебе было двадцать два, почти двадцать три, и ты ни разу в жизни не спал с женщиной. Мало того, ты ни разу даже не целовал женщину. Я прав, Реймонд? – Марко перегнулся через стол. Его глаза светились нежностью. Он произнес совсем тихо: – Ты ведь даже не целовал Джози, верно, Реймонд?

– Твои люди нашли Джози? В Аргентине?

Реймонд вовсе не разозлился. Давным-давно он раз и навсегда сказал себе, что Марко не может стать для него источником никакого зла. Тем не менее услышанное сейчас его потрясло, и такое за всю историю их отношений произошло впервые. Реймонд испытывал восторг от общения с человеком, который видел Джози, сидел с ней за одним столом и разговаривал, о чем бы то ни было, а он к тому же разговаривал с Джози о Реймонде, о том прекрасном далеком лете – и о поцелуях. Казалось, Реймонд смотрит сам на себя сверху вниз, с космических высот, и видит забегаловку Чарли и одновременно – свою милую Джози, в беседке, под большим розовым кустом, она сидит и вяжет что-то мягкое и теплое, там, в Аргентине.

– У меня не было выбора. Я должен был узнать. И я хочу, чтобы ты уразумел: преодолеть расстояние в десять тысяч миль и обратно только ради того, чтобы получить ответ на один-единственный вопрос – пустяк перед лицом той угрозы, которую этот ответ дополнительно подтверждает.

– Но Бен, послушай, ведь Джози… в конце концов, Джози…

– Потому-то я и привел с собой этих двух людей. По этой самой и единственной причине. Думаешь, я стал бы говорить о таких вещах – о вещах, я прекрасно знаю, святых и дорогих твоему сердцу – в присутствии посторонних, если бы нам не было так отчаянно необходимо пробиться к тебе? – Реймонд не отозвался; он думал о Джози, Джози, которую потерял и которую никогда уже не вернет. – Они у тебя в голове. В самой сердцевине твоего подсознания. Они там и сейчас. Так же, как и все последние восемь лет. Один из них, умник с большим чувством юмора, решил, что за все то, что они с тобой проделывают, ты заслужил сахарную косточку. Он кое-что подвинтил у тебя в голове – и, ба! – тебя уже потянуло к девушкам. Для них сделать это было сущим пустяком. Жест благодарности, чаевые служителю в туалете, действительно пустяк – учитывая, что они наворотили у тебя в голове, а также что они наворотили, используя тебя, обработанного.

– Прекрати! Ради бога, перестань, Бен. Я не желаю слушать! Это бред и больше ничего. Меня тошнит от всего этого. Прекрати твердить, что какие-то люди и всякие штуки, и еще черт знает что – все это у меня в голове. Если хочешь продолжать разговор, найди другие слова… и, какого черта? Что ты имел в виду, когда сказал, что они что-то там наворотили, используя меня, обработанного?

– Не надо кричать, – произнес Леннер. – Спокойнее! – На этот раз он, однако, не стал дотрагиваться до руки Реймонда.

Гигантская музыкальная машина раздобыла где-то гигантскую гитару. Теперь она остервенело рвала струны, извлекая попеременно два простейших аккорда. Их перекрикивал, завывая, кто-то, распевавший совершенно кретинские стихи.

Марко посмотрел на Реймонда долгим взглядом, в котором светилось сострадание. Наконец он нарушил молчание:

– Дружище, ты убил Мэвоула и Бобби Лембека.

– Что? Что-о-о-о?

Реймонд толкнул обеими руками стол, но он был, в буквальном и переносном смысле этих слов, прижат к стене, и не мог попятиться и спрятаться от истины. В его серовато-голубых глазах на вытянувшемся лице застыло выражение, какое бывает у лошади, когда та поскальзывается на льду. Он не хотел верить своим ушам, но все трое – Марко, Амджак и Леннер – видели, что Марко уже близок к цели, потому что они знали Реймонда, как солдат знает свою винтовку, потому что их натаскивали на Реймонда, вдалбливали все его реакции и комплексы день и ночь.

– Ты их убил. Но в этом нет твоей вины. Они просто использовали твое тело, как машину. Мэвоула ты задушил, а Бобби – застрелил.

– В твоем сне?

– Да.

Реймонд испытал бесконечное облегчение. Да, в первый момент он был поражен до глубины души, но теперь реальность снова вступила в свои права. Спутники Марко – просто пленники своей веры в реальность иллюзий этого бедолаги, за которые он в прошлом году едва не поплатился рассудком. Стоило Реймонду понять мотивы этих его фантазий, как все встало на свои места. Бен Реймонду друг, и Реймонд его не подведет. Он будет подыгрывать, изобразит, когда понадобится, волнение – одним словом, сделает все, лишь бы вновь обретенное здоровье друга сохранилось и тот не просыпался, как раньше, от кошмаров.

– Сон повторялся снова и снова потому, что это событие навсегда впечаталось в мою память. Я вынужден снова напугать тебя, Реймонд. Если ты выдержишь жизнь в постоянном страхе, то, возможно, сумеешь разглядеть то, что мы обнаружить не в состоянии. К тому моменту, когда оно произойдет – то событие, на которое они тебя запрограммировали – мы должны пробиться сквозь все твои внутренние заслоны. Мы должны выработать у тебя новые рефлексы, чтобы ты делал то, что мы тебе скажем, – даже, если понадобится, убил сам себя в тот момент, когда настанет пора исполнять их встроенный в тебя приказ. Они сделали из тебя убийцу, и теперь ты беспомощен перед ними. Ты – «организм-хозяин», а они – паразиты, питающиеся твоими соками. Однако законы, по которым мы живем, не позволяют нам, даже ради того, чтобы предотвратить несчастье, убить тебя или посадить за решетку.

Реймонду не пришлось разыгрывать тревогу. Всякий раз, когда Марко заговаривал о вторжении в его личность посторонних, его передергивало. А необходимость смотреть на себя как на «организм-хозяин», соками которого кто-то там питается, вызвала неудержимое желание закричать от отчаяния, вскочить и выбежать вон. Даже голос у Реймонда изменился. Он больше не растягивал слова, бесстрастно и равнодушно. Реймонд вдруг заговорил голосом, словно бы заимствованным у Эррола Флинна, из тех моментов фильмов его участием, когда актер принимает неминуемую гибель, сохраняя мужество и благородство. Таков был его новый голос, созданный специально, чтобы помочь другу выбраться из лабиринта кошмарных фантазий.

– Чего ты хочешь? – приглушенно прохрипел этот новый голос.

Марко ринулся в атаку. Бросился, как оголодавший грызун на дверь, вне себя от желания прогрызть дорогу к источнику опьяняющего запаха по ту сторону преграды.

– Ты согласен, чтобы тебе «промыли мозги»? – спросил он.

– Да, – ответил Реймонд.

Гигантская музыкальная машина выплевывала звук за звуком – прямо в выстроившиеся за стойкой бара сверкающие бутылки, видимо, задавшись целью расколотить их все до одной.

* * *

В пятницу утром, около полудня, две группы – психиатров и биохимиков – трудились над Реймондом на пятом этаже большого здания в районе Тертл-Бей. К этому моменту и ученые, и полицейские дошли уже до полного истощения. По эффективности суммарное воздействие наркотиков, специальных методик, внушения и вызванного всем этим глубокого погружения в транс у Реймонда было приблизительно сравнимо с эффективностью воздействия малюсенького флакона тонального крема, если втирать его в обшивку ракетоносителя класса «Форрестал» с целью замаскировать самолет на фоне окружающей среды. Не удалось вытащить из Реймонда информации ни на йоту. В глубоком гипнозе, накачанный по самые уши «сывороткой правды», Реймонд не помнил ни своего имени, ни пола, ни цвета кожи, ни возраста. При этом в сознательном состоянии, до начала процедур, он был готов рассказать все, что сможет. В каталепсии же его мозг был словно запечатан – подобно атомному реактору, наглухо отгороженному от остальных частей субмарины. Все это лишь подтверждало то, что они и так уже знали. Реймонду «промыл мозги» высочайший мастер своего дела. Смелое, давно лелеемое предположение, что доминирующей установке удастся противопоставить новую, так и не довелось проверить на практике.

Медики были настроены сообщить Реймонду, что исследования прошли успешно – на том основании, что на сознательном уровне он все же был готов принять новую установку, – однако Марко воспротивился. Он заявил, что скажет Реймонду правду. Им не удалось преодолеть заслоны, управлять им по-прежнему будет враг, они не могут помочь Реймонду, но должны его остановить и сделают это. Марко хотел, чтобы Реймонд пребывал в состоянии ужаса – хоть и сомневался в способности друга испытывать долго хоть какое-нибудь чувство.

С тех пор как Марко в том венгерском баре обрушил на него все эти новости, Реймонд с каждым днем все глубже окапывался в своей внутренней позиции, которой твердо решил придерживаться. Он знал, что полностью здоров – здоров душевно и физически. Знал он и то, что здоровье Марко, напротив, далеко не такое, каким было когда-то. Не подлежало сомнению, что из них двоих кошмары мучают Марко и что по неведомым причинам – имеющим, скорее всего, отношение к известной фразе «Армия своих не бросает» – командиры Марко предпочитают всячески ублажать его. Что ж, решил Реймонд, я превзойду их в этом отношении. Марко мне ближе любого из этих болванов в мундирах и дороже их всех вместе взятых.

В соответствии с этими установками Реймонд и выработал свою политику. Для этого понадобилось задействовать воображение – оно первым осваивало неведомые территории, тысячами крохотных усиков прощупывало почву, своевременно делая крюки в обход опасных мест; и все ради того, чтобы не чувствовать себя убийцей, бесполым андроидом, объектом презрения и насмешек. Реймонд вложил в это представление всю душу. Прибег к многочисленным трюкам искусства фальши, дабы изобразить все те поверхностные эмоцийки, проявления которых, согласно их жалкому сценарию, ожидались. Он согласился – или сделал вид, что согласился – содействовать им в намерении воспрепятствовать разыгрыванию, с его точки зрения, смехотворного, годного только для комиксов сценария, в котором некие зловещие иностранные силы, замыслив погубить Америку, намерены достигнуть своей цели, использовав его, Реймонда, в качестве своего орудия. Они хотят, чтобы Реймонд боялся. Что ж, он будет бояться – пока на него смотрят – и он не жалел усилий, разыгрывая страх загнанного зверя.

К счастью, он вспомнил, что от растительного заменителя бензедрина, препарата для похудания, который он одно время принимал, у него тряслись руки, и это пришлось очень кстати. Двойная же доза гарантировала настоящий нервический припадок со слезами, а лучше этого уже просто ничего нельзя было придумать.

Наблюдатели, приставленные к нему Марко, доложили, что Реймонд покупал лекарство, психологи же сообщили о его побочных эффектах этого препарата, так что Марко не ввело в заблуждение то жалкое состояние, в которое периодически впадал Реймонд. И все же он очень гордился Реймондом, потому что видел, на какие трудности тот идет, дабы сделать ему приятное. Но факт оставался фактом – они по-прежнему понятия не имели, как остановить бесформенное, безликое бедствие.

И все же на стороне Марко была одна непреклонная, неумолимая сила: задействованные для участия в операции – в комбинации или по отдельности – Федеральное Бюро Расследований, военная разведка и Центральное Разведывательное Управление гарантировали максимальную эффективность. Рано или поздно такое неустанное, массированное давление обязательно принесет свои плоды, доказывая справедливость поговорки «Терпение и труд все перетрут».