Текст книги "Маньчжурский кандидат"

Автор книги: Ричард Томас Кондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Свихнулся?

– То, что с ним произошло, может у кого угодно вызвать ночные кошмары. Фактически это может даже у тебя вызвать кошмар, если тебе рассказать.

– Почему?

– Потому что это происходило на самом деле, и я тоже завяз в этом по самые уши.

– Каким образом?

Ну, тут он и объяснил ей. Когда Реймонд закончил рассказывать, что Марко решил добиваться военного суда над собой за то, что Почетная медаль, возможно, была присуждена Реймонду в результате фальсификации и сговора – он объяснял все с огромным, глубоким удовлетворением, смакуя каждое слово и каждый потрясенный взгляд матери, – ее лицо стало цвета молока, а руки дрожали.

– Да как он смеет?

– Ну, мама, это его долг. Неужели ты не понимаешь?

– Как смеет этот ничтожный, бесполезный, грязный солдафон, к тому же псих… – Она задохнулась от ярости.

Сила ее гнева напутала Реймонда. С высоты двух футов мать грохнула кулаком по столу. Стаканы, тарелки и серебро подскочили, а полный воды кувшин упал на пол и разбился. Все в зале уставились на нее, некоторые даже приподнялись со своих мест. Официант метнулся к столу, опустился на четвереньки и засуетился над промокшим ковром и осколками стекла. Она со злобной силой пнула его ногой в бедро.

– Убирайся отсюда, лакей! – выкрикнула она. Официант медленно встал, не спуская с нее взгляда и быстро, поверхностно дыша. Потом он резко развернулся и ушел. На верхней губе у матери проступили капли пота. Она тоже встала, тяжело дыша. – Я помогу твоему другу, – заявила она с почти безумной яростью в голосе. – Я помогу твоему другу оклеветать и уничтожить американского героя. Я буду аплодировать ему, плюющему на наш флаг.

С этими словами она покинула Реймонда, быстро прошагала между столиками и служителями, отталкивая некоторых плечом. Реймонд провожал ее взглядом, чувствуя, что снова проиграл, но не понимая меры своего проигрыша. Нельзя, однако, сказать, что он сильно расстроился, поскольку постоянно испытывал ощущение потери.

Его мать направилась в офис управляющего отелем, отмахнулась от его секретарши и распахнула дверь у нее за спиной. Заявила, что она жена сенатора Джона Йеркеса Айзелина и будет очень обязана собеседникам менеджера, двум благоухающим парикмахерской бизнесменам с гвоздиками в петлицах, если они покинут помещение. Они извинились и тут же вышли, опасаясь, как бы их не объявили коммунистами. Она заявила управляющему, что ей понадобятся его офис и его телефон и нужно, чтобы никто сюда даже носа не сунул, поскольку у нее возникла срочная необходимость поговорить с министром обороны в Пентагоне. И что, если он отправится на коммутатор и лично проследит, чтобы ее соединили с министром, а также, стоя за плечом оператора, обеспечит, что никто не подслушает разговор – что было бы вполне естественно и по-человечески понятно в сложившихся обстоятельствах – то все это и ею самой, и ее мужем, сенатором Айзелином, будет расценено очень высоко; фактически как выполнение патриотического долга.

Реймонд оплатил чек и некоторое время слонялся по вестибюлю отеля, надеясь увидеть мать. В конце концов, сделав вывод, что ее тут нет, он вышел на Пятую авеню и решил пешком пройтись до своего офиса. Там его ждало сообщение с просьбой позвонить в Управление разведки в Нью-Йорке. Он так и сделал. Реймонда спросили, не знает ли он, как связаться с майором Беннетом Марко. Он ответил, что сейчас тот, скорее всего, в его собственной, Реймонда, квартире, поскольку в Нью-Йорке остановился у него. У Реймонда спросили его телефонный номер. Он сообщил номер, но попросил больше никому его не давать, тут же почувствовав себя ужасно глупо из-за того, что говорит такие вещи профессиональным разведчикам.

После этого он некоторое время был занят: сначала позвонил пресс-секретарь губернатора, а потом, в связи с этим самому Реймонду пришлось сделать несколько звонков. Когда позже он позвонил Бену на квартиру, никто не ответил. Реймонд выкинул все это из головы. Придя в 18.22 домой, он нашел записку от Бена. Тот благодарил Реймонда и сообщал, что его отпуск по болезни неожиданно прерван, а самого его отзывают в Вашингтон. Записка также содержала настоятельную просьбу ни о чем не расспрашивать Чанджина, когда тот выйдет из больницы.

Летом 1958 года в Неаполе, беседуя с одним из самых влиятельных в мире людей, Леонардом Лайонсом, эмигрант Чарльз Лучиано, в частности, сказал: «Никто на свете не способен причинить людям столько неприятностей, сколько любой из сенаторов США». Это заявление не утратило своей злободневности и год спустя.

XIV

Когда генерал-лейтенант Нильс Джоргенсон проснулся утром в день своего сорокалетнего юбилея службы в армии Соединенных Штатов, настроение у него было приподнятое. Однако когда он покинул кабинет министра, а позднее простился с армейским офицером по связям с Конгрессом, им владели уныние, раздражение, но более всего ужас. Генерал был хорошим человеком, храбрым солдатом. Когда они с Марко остались в его кабинете одни, он запер дверь и потребовал, чтобы майор подтвердил или опроверг, действительно ли в его планы входит требовать, чтобы его отдали под трибунал с целью добиться публичного расследования обстоятельств, имеющих отношение к человеку, награжденному Почетной медалью. Марко подтвердил это. Генерал почувствовал необходимость сообщить майору, что он лично был знаком с его отцом и дедом, после чего попросил объясниться.

– Сэр, на свете есть лишь один человек, с которым я обсуждал свои планы. Это сам Реймонд Шоу. Разговор происходил у него на квартире прошлой ночью, и именно Шоу, сэр, предложил эту идею. Могу я спросить, кем выдвинуто обвинение, сэр? Просто не понимаю, каким образом господин министр…

– Обвинение выдвинуто сенатором Джоном Йеркесом Айзелином, майор. Теперь… и учти, я делаю это ради сохранения репутации, как твоей собственной, так и твоей семьи… я предлагаю тебе добровольно уйти в отставку.

– Не могу, сэр. Я убежден, сэр, что эта Почетная медаль была использована как вражеское оружие. Я… постарайтесь меня понять… я считаю это своим долгом, сэр.

Генерал отошел к окну и долго смотрел на реку. Потом сел в кресло, наклонился вперед, так низко, что чуть ни сложился вдвое, и надолго замер, уставившись в пол. Вернулся к письменному столу, достал из верхнего ящика изжеванную, щербатую трубку, набил ее табаком, раскурил и, яростно затягиваясь, снова уставился в окно.

– Никакого трибунала не будет. Тем не менее, по моим предположениям, ты будешь лишен всех прав и привилегий. – Он с видимым отвращением фыркнул. – Надо же! В свой сорокалетний юбилей я говорю боевому офицеру, что ему предстоит лишиться всех прав и привилегий.

– Сэр?

– Сенатор Айзелин принадлежит к тому типу людей, которые, столкнувшись с противодействием в проблеме, столь близко его затрагивающей, будет днями и ночами трудиться, чтобы блокировать все ассигнования на оборону. Сенатор Айзелин способен разнести в пух и прах все военное ведомство, если расследованию дела, связанного с его героическим пасынком, будет дан ход. Он предпримет поход против армии Соединенных Штатов, по своему разрушительному воздействию превосходящий последствия любого военного конфликта, когда-либо имевшего место в нашей истории. Мне приказали сообщить тебе все это, чтобы ты понял, какая огромная ответственность ложится на твои плечи, но это попирает все, чему я служу всю жизнь. Теперь, также выполняя данный мне приказ, я попытаюсь запугать тебя. – Голос генерала дрожал. – Если ты и дальше будешь настаивать на военном суде над собой с целью выяснения, насколько законно Реймонд Шоу получил Почетную медаль, тебя ждет одиночное тюремное заключение.

Марко, не отрываясь, смотрел на генерала.

– Армия, как известно, до сих пор функционировала на основе системы приказов. Не забыл еще? Должен сказать тебе, меня предупредили, что не следует ограничиваться одними угрозами. Сенатор Айзелин решил, что я должен предложить тебе взятку. Если ты наплюешь на свою офицерскую честь и подпишешь бумагу, подготовленную юрисконсультантом сенатора Айзелина, где даешь гарантию, что не станешь настаивать ни на каком расследовании, я должен сообщить тебе о присвоении нового звании, сначала – подполковника и почти сразу же после этого – полковника.

Отвращение поднималось в душе Марко, словно пена в узком бокале с пивом. Он не верил своим ушам. Генерал достал из кармана гимнастерки бумагу и положил ее на дальний конец стола перед Марко.

– Пусть Айзелин подавится, – сказал он. – Я приказываю тебе подписать это.

Марко взял со стола ручку и подписал бумагу.

– Спасибо, майор. Вы свободны.

Марко покинул генеральский кабинет в 16.21. В 16.55 генерал Джоргенсон застрелился.

XV

Во всех языках мира есть выражение, каждое слово которого ценится на вес золота: «любовь доброй женщины». Это надо понимать так, что фраза не теряет своей ценности, сколь бы ни позорно было прошлое или бесперспективно будущее того, кто ее произносит. Горечь и доброта гоняются друг за другом вокруг нее, словно вокруг древа истины, и доброта может смягчить горечь, а горечь может выхолостить доброту, но ни то, ни другое не может изменить своей сути, поскольку любовь доброй женщины – это не поддается определению. Эту фразу можно произносить с сарказмом или иронией, что лишь подчеркивает, с чем остается тот, кто лишен такой любви, какие развалины способна оставить после себя злая или глупая женщина. Эти три слова не нуждаются в подсветке чувством или сантиментами. Они – истина, которая сияет собственным светом и пребудет вовеки.

Юджина Роуз Чейни была доброй женщиной и любила Марко – факт, дающий ему огромное преимущество. Такая любовь генерирует энергию, способную двигать горами.

В тот день все свои служебные дела Юджина Роуз делала дома, поскольку знала, что Марко позвонит из квартиры Реймонда Шоу, как только проснется. Ее босс, Джастин, превысил кредит в банке, и Рози ужасно раздражало, что его будут «доставать» из-за этого. Джастин немного превышал кредит примерно раз в два месяца, но на этот случай у него всегда имелся депозит, который он держал в банке не только надежном, но и процветающем. В одиннадцать часов позвонили из строительной компании по поводу счетов, относительно которых у дирекции компании возникли сомнения. На все их вопросы у Рози были наготове единственные ответы, принятые в христианском мире. В результате она смогла урезать стоимость сооружения камина в главном зале замка на четыреста одиннадцать долларов шестьдесят три цента. После этого позвонили еще шестнадцать человек – от инвесторов по жилищному строительству и до пресс-агентов ресторанов здорового питания, и всем им требовались билеты на самые разные спектакли. Чтобы решить эту проблему, Рози пришлось изобрести новую отговорку – слухи, кстати, возникают именно таким образом – она постоянно повторяла, что, конечно же, они в курсе, что в Нью-Йорке билетов на всех никогда не хватает, так что положение спасают лишь загородные театры.

Так что и эту атаку она отбила.

Когда в семь десять вечера Марко так и не позвонил, Рози решила, что он, наверно, пытался, и не раз, но у нее все время было занято. Ну, тогда она сама позвонила Реймонду домой; номер Марко написал ей на клочке бумаги, и каждая цифра, каждая буква этого номера звучали для нее так, будто он сам шептал их ей на ухо. Раздались гудки, но не успел Реймонд ответить, как хлопнула дверь лифта, после чего наступила тишина, а потом в коридоре рядом с дверью Рози зазвучали шаги. Это, наверно. Марко, решила она. Бросила телефонную трубку на рычаг и метнулась к двери, поправляя растрепавшиеся волосы; ей хотелось открыть дверь до того, как он позвонит.

Майор выглядел ужасно.

– Давай поженимся, Рози, – сказал он, перешагнул через порог и обнял ее с таким видом, точно она была его единственной опорой.

Марко поцеловал Рози. Она закрыла дверь и, в свою очередь, поцеловала его. В результате колени у него стали, как кисель.

– Когда? – спросила она.

– Не откладывая. Как быстро это можно сделать в этом штате?

Рози снова поцеловала Марко и прижалась к нему животом.

– Я хочу выйти за тебя замуж, Бен, даже сильнее, чем хочу снова сходить в итальянский ресторанчик. Это чтобы ты понял, как сильно. Но мы не можем пожениться так быстро.

– Почему?

– Бен, тебе тридцать девять. Мы встретились три дня назад, и за это время нельзя разглядеть человека – ни с высоты птичьего полета, ни в микроскоп. Если мы поженимся, Бен, и, пожалуйста, заметь, я сказала – если мыпоженимся, а не если явыйду замуж – наш брак должен сохраниться, потому что, если у нас ничего не получится, я сопьюсь, или ударюсь в религию, или стану республиканкой. Поэтому давай подождем еще неделю.

– Неделю?!

– Пожалуйста.

– Ну, ладно. Говорят, можно перезреть для решений такого рода, но, ладно, подождем неделю. Но за это время мы соберем все нужные бумаги и сделаем анализ крови, и дадим объявление об оглашении в церкви, и продумаем имена детей, и купим кольца, и обзвоним родных…

– Родных?

Он некоторое время пристально вглядывался в ее лицо.

– У тебя никого нет?

– Нет.

– Ты сирота?

– Еще ребенком я привыкла думать, что одна уцелела на космическом корабле, обстрелянном марсианами.

– Очень сексуально.

– Ты выглядишь ужасно, но совсем не так, как вчера. Мистер Шоу сказал, что ты спал всю ночь. И спал спокойно.

– Вот оно что! Ты разговаривала с Реймондом.

– Сегодня утром. Он очень официально говорил о тебе.

– Бедняга Реймонд. Я единственный, кто у него есть. Хотя он, в общем-то, ни в ком не нуждается. У старины Реймонда душа способна принять всего двух-трех человек. И я один из них. Еще есть девушка, из-за которой, мне кажется, он плачет за запертой дверью. Места осталось еще только для одного. Надеюсь, это не из-за того, что вы сговорились с Реймондом, но меня снова отзывают в армию.

– У тебя сегодня был плохой день?

– Да. Вернее, и да, и нет.

Марко сел так неожиданно, словно у него ноги подкосились. Рози опустилась на пол рядом с его креслом – словно танцовщица во время перерыва. Он поглаживал ее шею, слегка рассеянно, но с чувственной нежностью.

– Ты – самое святое, что есть у меня в этом мире, – медленно, проникновенно заговорил он, – поэтому клянусь, положа руку на тебя, что сенатор Джон Айзелин ответит за то, что произошло сегодня. Как? Пока не знаю. Но, начиная с сегодняшнего дня, я буду неустанно думать об этом. Начиная с сегодняшнего дня и всегда, я, майор Марко, буду думать о том, как заставить его заплатить за то, что он сделал сегодня. Скорее всего, убивать его я не стану. Сегодня я понял, что, скорее всего, никогда не стану убийцей.

Рози изумленно глядела на Марко. Его лицо блестело от пота, в глазах была грусть, но не жажда мести. Ее глаза, глаза женщины племени туарегов, походили на черные миндалины с голубыми зрачками, изменчиво голубыми, словно туман или далекий снег. Эти глаза достались ей по наследству от крестоносцев, которые свернули не в ту сторону, когда Вальтер Бедный в 1096 году послал их грабить Святую Землю. Они двинулись влево, к Джарабубу, что в Африке, вместо того, чтобы свернуть вправо, к Лондону. И навсегда осели в Сахаре, но продолжали придерживаться обычаев странствующих рыцарей, которые честно добивались нежных взглядов женщин, исполняя им свои серенады.

Некоторое время Рози неотрывно глядела на майора, потом прислонилась головой к его ноге и сидела спокойно, просто слушая.

– Айзелин – отчим Реймонда, – продолжал Марко. – Он сидит в своем офисе на Капитолийском холме. Он самый доступный сенатор из всех, знаешь ли, потому что теперь большинство газет печатаются прямо у него офисе. Сенатор Айзелин очень трепетно относится к Реймонду, потому что, по сути своей, Джонни – настоящий продавец. Реймонду на него наплевать, а недостаток покупательского восхищения предлагаемым продуктом всегда огромный вызов для продавца. На самом деле все, что мне следовало бы сделать, это позвонить Джонни, сказать, что меня послал Реймонд, проникнуть, таким образом, в его офис, запереть дверь и выстрелить ему в голову. Или, может, забить до смерти креслом с железными ножками.

Марко говорил негромко, сквозь стиснутые зубы. Несколько мгновений он обдумывал только что высказанную идею.

– Рози, ты знаешь, что Реймонд награжден Почетной медалью? – Это был практически риторический вопрос. Не отвечая, она просто покачала серебряной головой. – Хотелось бы мне, чтобы ты поняла, что это значит. Но для этого нужно вырасти в армейских гарнизонах, пройти через Академию, а потом еще через пару войн, приобрести вкус к Джорджу Паттону и «Комментариям» Цезаря, и Блюхеру, и Нею, и Молтке, но, слава богу, для тебя это невозможно. Просто поверь, когда я говорю, что человек, награжденный Почетной медалью, в глазах любого солдата – самый лучший, самый достойный, потому что достиг того, к чему стремится каждый военный. Так вот, после того, как Реймонд получил Почетную медаль, у меня начались ночные кошмары. Это было очень скверно. Когда я, слава господу, встретил тебя, они уже довели меня до ручки. На протяжении пяти лет почти каждую ночь мне снилось одно и то же, и, в конце концов, после того, как я совсем замучился с этими кошмарами, у меня возникло предположение, что Реймонд получил медаль не по праву. А ведь я сам поклялся, что он честно заработал ее, и остальные патрульные тоже поклялись в этом. В конце концов кошмары убедили меня в том, что все мы ошибались. Сейчас я уверен, что это русские хотели, чтобы Реймонд получил медаль. Вот он ее и получил. Не знаю, зачем им это понадобилось. Может, если повезет, никогда и не узнаю. Но я офицер, прошедший школу разведки. Я исписал целый блокнот подробностями своих снов – касательно мебели, и одежды, и цвета лица, и дефектов речи, и настила пола. Все это я обсудил с Реймондом. У того возникла идея, что мне следует потребовать военного суда над собой за фальсификацию рапорта и добиться публичного расследования, чтобы враг как минимум решил, что мы знаем больше, чем на самом деле. Сегодня днем эта идея умерла, когда один генерал-лейтенант пустил себе пулю в лоб, потому что лишь таким способом мог заставить Айзелина услышать протест армии против того, что он с нами творит. Я знал этого генерала. Он любил жизнь и мог бы прожить еще немало, но рассматривал этот протест как важное для армии дело и не привык уклоняться от ответственности. – Голос Марко зазвучал холодно. – Так вот, я клянусь, положа руку на тебя, на мою Юджину Роуз, что придет день, когда я, майор Марко, заставлю сенатора Джона Айзелина заплатить за все это, и если понадобится его убить, а я не смогу его убить, значит, я найду того, кто сделает это за меня. – Он на мгновенье закрыл глаза. – В этом доме есть пиво?

Рози принесла пиво; сама она пила дешевый теплый джин.

Прежде чем заговорить снова. Марко выпил банку пива.

– Так или иначе, меня остановили. Прежде чем застрелиться, генерал приказал мне забыть о трибунале, и так тому и быть. Я со своими ужасными снами заморожен внутри огромной глыбы льда, и мне никогда не выбраться оттуда.

– Ты выберешься.

– Нет.

– Выберешься.

– Каким, интересно, образом?

– Помнишь, как я рассказала тебе о том, о чем ни одна женщина в здравом уме не стала бы рассказывать мужчине, с которым только что познакомилась? О том, как я позвонила человеку, с которым была обручена, и отказала ему из-за того, что от тебя исходил запах чистого безумия?

– Я решил, что ты все это придумала, просто ради того, чтобы я поцеловал тебя.

– Этого человека зовут Луи Амджак, хотя, в общем, ты прав.

– Знаешь, я думаю, что тебя неудержимо потянуло ко мне совсем не потому. Не забывай, что, едва увидев тебя, я заплакал, словно маленькая потерянная дворняжка. Такие вещи пробуждают материнский инстинкт.

– Ты когда-нибудь проделывал это с другими женщинами? Запах безумия, конечно, никуда не денешь, но если ты хныкал перед другими женщинами, этого я не вынесу.

– Неважно. Ничего такого не будет после того, как мы поженимся. Ну, так что там Луи Амджак?

– Он агент ФБР. А эти ребята знают свое дело. У меня чисто интуитивное ощущение, что они могут помочь тебе с этим блокнотом… с этим Сонником Храброго Майора.

– Я армейский разведчик, малышка. Мы не выносим свое грязное белье на обозрение ФБР. Представители конкурирующих фирм, как правило, не склонны болтать друг с другом.

– Насколько я поняла, ты былармейским разведчиком. Если ФБР усмотрит в этой проблеме что-то стоящее, тебя возьмут обратно и ты сможешь сам довести дело до конца.

– О господи!

– Разве не стоит попытаться?

– Ну, да, хотя… Не думаю, что Луи Амджак станет помогать мне. В конце концов, ты ведь была его невестой.

– Может, его это и не обрадует, даже наверняка не обрадует. Однако он агент Федерального Бюро Расследований, и если твой случай его заинтересует, все остальное он отметет в сторону.

* * *

Да уж, Луи Амджак вовсе не пришел в восторг от перспективы знакомства с майором Марко. Честно говоря, он пришел в ярость. Амджак был высоким, худощавым мужчиной, с влажно блестевшими, словно полными слез глазами. Когда Марко увидел эти глаза в первый раз, его пронзило острое ощущение ревности. Он подумал, что может. Юджина Роуз близорука и, впервые увидев Амджака, решила, будто тот плачет. Картину дополняли красноватая кожа, песочного цвета волосы и веснушки на тыльной стороне рук. Волосы казались мягкими, точно пух; этот человек не смог бы отрастить усы, даже если бы не брился целый год. Челюсть у Амджака была, как у крокодила, и когда он сидел в маленькой, уютной, отделанной в золотых тонах комнате Рози, где на полу лежал ужасный ковер с рисунком в виде больших «кочанов» роз, а на всех стенах, вперемешку с рекламными изображениями старинных пивоварен Северной Европы, висели головы горных козлов, установленные на чем-то вроде кучек грязного пепла, Амджак выглядел так, словно был бы счастлив узнать, что его пригласили сюда исключительно ради того, чтобы откусить Марко правую руку.

Когда он вошел и остановился, с неприязнью глядя на Марко, Юджина Роуз безмятежно сказала:

– Это Бенни Марко, помнишь, я тебе о нем говорила, Луи? Бенни, а это типичный старомодный сыщик из журнала «Черная маска», по имени Луи Амджак.

– Ты заставила меня тащиться сюда под дождем только ради встречи с ним? – спросил Амджак.

– Разве идет дождь? Да, именно ради этого.

– И что я должен сделать? Арестовать его за то, что он выдает себя за офицера?

Марко решил, что вообще-то разумнее было бы предоставить старым друзьям возможность сначала поболтать наедине.

– Как ты относишься к плебейскому виски с содовой, Луи? – спросила Рози.

– Плебейскому? Уверен, твой друг пьет пиво прямо из банки.

– Точно! Вас, парней из ФБР, не обманешь, верно? – сказала Юджина Роуз. – Так ты будешь виски с содовой или нет?

– Угу.

– Что «угу»?

– Да, буду!

– Так-то лучше. Давай сюда пальто. Как твой локоть реагирует на такую погоду? Теперь сядь. Хотя нет. Пойдем лучше со мной на кухню, пока я буду разливать виски. Как твоя мама, уже вернулась из Монреаля?

Амджак снял пальто.

– Знаешь, Роуз, боюсь, не будь я левшой, мне, наверно, пришлось бы уволиться из ФБР. Веришь ли? Я с большим трудом сгибаю локоть. Этот доктор Вейлер – ты ведь знакома с Эйбом Вейлером, Роуз? – он, может, и разбирается кое в чем – ну, ты знаешь, что я имею в виду – но что касается артрита, тут он полный профан. – Амджак затопал вслед за хозяйкой на крошечную кухню; Марко, вытаращив глаза, провожал их взглядом. – Мать решила остаться еще на неделю, – донесся до него голос Амджака. – Там продают очень крепкое пиво, и, поскольку муж сестры не вернется домой до понедельника, мать подумала, почему бы и нет?

– Конечно, почему бы и нет? – послышался голос Рози. – Главное – уехать до того, как он вернется, вот и все. Он говорил мне, что ему нравится лупить ее прямо по маленькому, милому старушечьему носу.

– Что за глупости мы с тобой обсуждаем! – раздраженно сказал Амджак. – Спасибо. – Видимо, Рози протянула ему виски.

– Ваши ребята все еще интересуются советскими шпионами?

Амджак резко качнул головой в сторону Марко.

– Этот, что ли?

– Он знает некоторых.

Они вернулись в гостиную. Рози прижимала к животу четыре банки пива.

– Он умеет разговаривать? – спросил Амджак.

– Да, и еще как. И, ох, Луи, хотела бы я, чтобы от тебя пахло, как от него! – Марко заметно смутился, Амджак проворчал что-то и вперил в него пристальный взгляд. – Однако давай перейдем к делу, потому что майор Марко уже начинает чувствовать себя так, словно после одиннадцати лет совместного обучения в Академии он увел у тебя жену, а тебе лучше всех на свете известно, что это совсем не тот случай.

– Так рассказывай! – буркнул Амджак.

И Рози все рассказала. От патруля она перешла к Почетной медали и ночным кошмарам, к Мелвину, живущему в Вайнрайте, к армейским госпиталям, к Чанджину и Реймонду, к матери Реймонда и сенатору Айзелину, не забыла также про трибунал и самоубийство генерала Джоргенсона. Когда она закончила, все некоторое время молчали. Амджак медленными глотками допил виски.

– Где блокнот? – хрипло спросил он.

Марко в первый раз раскрыл рот.

– В моих вещах. У Реймонда на квартире.

– Ты помнишь какие-нибудь лица людей в своих снах?

– Каждого человека, каждое лицо. Там еще была одна женщина.

– И один русский подполковник?

– В форме КГБ.

– А этот Мелвин видит во сне то же самое?

– Да. А тот человек, который сидел рядом с подполковником, сейчас служит у Реймонда.

Амджак встал и осторожным движением натянул пальто.

– Я переговорю с особым агентом. Где тебя можно найти?

Марко открыл было рот, но Юджина Роуз опередила его:

– Здесь, Луис, – живо ответила она. – В любое время.

Марко залился краской.

– Я вообще-то остановился у Реймонда Шоу, – быстро вставил он. – Трафальгар 88–881.

– Не могу поверить, – сказал Амджак Рози. – Просто не могу поверить, что ты стала такой безжалостной, жестокой девочкой. – Он направился к двери. – Тебе наплевать на меня.

– Луи!

Амджак был уже у двери, но обернулся. Рози безо всякого выражения смотрела на него.

– Ты знаешь, что мне на тебя не наплевать, – сказала она. – И уверена, что ты точно знаешь, до какой степени мне на тебя не наплевать.

Не в силах выдержать ее взгляд, он отвел глаза в сторону, а затем уставился в пол.

– Как ты думаешь, тридцатидевятилетний холостяк, который большую часть жизни мотался по всему миру и имел кучу женщин, может захотеть жениться? – спросила она. – Он имеет полное право, Луи. И я тоже. Может, если бы ты поменьше интересовался своим локтем и своей маменькой, мы сейчас уже были бы женаты. Мы были вместе четыре года, Луи. Четыре года. Ты, конечно, можешь говорить, что мне наплевать на тебя, но ответить на это я могу лишь одно: все дело в Бене. Ясно, как божий день, что Бен для меня – единственный мужчина. Когда-нибудь, если ты и дальше продолжишь играть в эту игру со всякими проволочками, а я полагаю, что именно так ты и будешь себя вести, какая-нибудь женщина отплатит тебе за все. Свяжет тебя, оттолкнет подальше от берега и бросит плыть по воле волн. Тогда ты поймешь, что если я веду себя так сейчас – безжалостно и жестоко, как ты выразился – то лишь потому, что это оставляет меньше шрамов. Теперь перестань дуться и ответь мне. Ты собираешься помочь нам или нет?

– Я хочу помочь ему, Рози, – медленно произнес Амджак, – но решаю не я. Ответ сообщу тебе завтра. Доброй ночи и удачи тебе.

– Доброй ночи, Луи. Когда твоя мать позвонит, передай ей мои наилучшие пожелания.

Амджак вышел и закрыл за собой дверь.

– Тебя не так-то просто обвести вокруг пальца, а, Юджина Роуз? – уважительно спросил Марко.

На следующий день в большом нью-йоркском офисе Федерального Бюро Расследований собрались четверо. Одним из них был Амджак, вторым – особый агент, его непосредственный начальник; третьим – только что прибывший из Вашингтона курьер, а четвертым – Марко.

Курьер привез из закрытого спецархива ФБР сто шестьдесят восемь тщательно отобранных фотографий. Здесь были снимки только мужчин: мексиканские цирковые артисты, чешские химики, канадские спортсмены, обветренные австралийские шоумены, индийские нефтяники, японские преступники, австрийские шахтеры, французские метрдотели, турецкие борцы, английские издатели, советские чиновники; тут были также граждане Китайской Народной Республики и офицеры Советской армии. Некоторые снимки были четкие, другие – размытые. При первом же просмотре Марко отобрал фотографии Михаила Гомеля и Георгия Березина. Никто не произнес ни слова. Со второго захода Марко отложил в сторону Па Ча, высокопоставленного китайского сановника. Марко не указал ни на литературного агента из Северной Каролины, ни на баскского торговца овцами и вообще ни на мгновенье не усомнился в своем выборе, основанном на том, что долгими ночами изучал эти лица на протяжении пяти лет.

Курьер и особый агент взяли три отобранные Марко фотографии и вышли, чтобы свериться со своей картотекой. Марко и Амджак остались одни.

– Валяй, занимайся своими делами, – сказал Марко Амджаку. – Не обращай на меня внимания.

– А-а, заткнись, – буркнул Амджак.

Марко уселся за длинный полированный стол, развернул «Нью-Йорк таймс» и успел разгадать две трети кроссворда, пока не вернулись особый агент и курьер.

– Что-нибудь еще помните об этих людях? – прямо с порога, не успев сесть, спросил особый агент. Амджак тут же выпрямился, мутная пелена спала с его глаз. Курьер разложил три фотографии на столе перед Марко. – Не спешите.

Однако Марко не нуждался в долгом изучении снимков. Он взял фотографию Гомеля.

– У этого были железные вставные зубы, и пахло от него, как от козла. Голос громкий, скрипучий. Ростом футов шесть, так мне кажется. Крупный. Сам он был в штатском, но его сотрудники все в форме – от полковника до лейтенанта. – Марко взял фотографию китайца, Па Ча. – У этого были глаза убийцы, но хихикал он очень смешно, тоненько так. Чувствовалось, что он человек влиятельный. Не пытался скрыть свое отвращение и презрение к русским. Они явно считались с его мнением. – Он перешел к Березину, сфотографированному в шелковой пижаме, со стаканом в руке и глупой ухмылкой во все лицо. – Это советский генерал-лейтенант. Его служащие были в штатском, среди них – одна женщина. – Марко усмехнулся. – Они чем-то похожи на фэбээровцев. Генерал сильно шепелявит, а цвет кожи у него… ну, вроде как у мистера Амджака.

В комнату вошел новый человек и протянул особому агенту записку. Тот прочел ее и сказал:

– Ваш друг мистер Мелвин согласился сотрудничать с нашими представителями в Вейнрайте, на Аляске. Он указал на одного из этих людей, Михаила Гомеля, являющегося членом ЦК КПСС, – Эти слова заставили Марко лучезарно улыбнуться Амджаку, но тот не смотрел на него. – Можете вы сегодня же вернуться в Вашингтон, полковник? Там вас уже ждут наши специалисты.