Текст книги "Путь"
Автор книги: Ричард Эванс
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 19
«Ярче всего свет дружбы светит в самые темные моменты нашей жизни».
Из дневника Алана Кристофферсона
Фалина остановилась под навесом и заглушила мотор. Потом вылезла, помогла выбраться мне и повела меня в свою квартиру. Она жила в четырехэтажном доме, на первом этаже. Фалина порылась в сумочке и достала ключи.
– Входи, – пригласила она, открыв дверь.
В ее квартирке было сумрачно. Свет пробивался лишь из-под щелей в жалюзи. В комнате пахло молотым кофе.
Фалина стащила с меня плащ, повесила на спинку стула, затем сняла свой. Она включила свет и подвела меня к старомодной плюшевой кушетке с изогнутой спинкой.
– Я сделаю тебе горячий чай. Тебе здесь тепло?
Я кивнул. Мне было безразлично. Я не знал, зачем я здесь и почему она привезла меня к себе. Насколько я мог судить о фотомоделях, их не занимало ничего, кроме собственной персоны. Фалина являлась исключением. В агентстве она всегда заботилась обо мне, но я считал, что она это делает, отрабатывая зарплату. Мне и в голову не приходило, что ей свойственно заботиться о других.
Фалина ушла к себе в спальню и вернулась, когда закипавший чайник начал посвистывать. Она переоделась в джинсы и свитер. Подала мне полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы. Затем она сняла чайник с огня.
– Думаю, травяной чай тебе понравится. Это апельсин с перечной мятой. Поможет успокоиться. Сахар положить?
– Да.
Фалина насыпала чайную ложку с верхом, размешала и передала мне чашку. Села рядом со мной. Чай был очень горячим. Я отхлебнул немного и поставил чашку на столик. Некоторое время мы сидели молча.
– Ты – единственный мой друг, – сказал я.
Фалина нахмурилась.
– У тебя много друзей.
– Нет. У меня была только Маккейл. Мне хватало ее одной.
Я сделал еще несколько глотков и посмотрел на Фалину.
– А почему ты так добра ко мне?
Вопрос застал ее врасплох. Она печально улыбнулась.
– Потому что ты – замечательный человек, – произнесла Фалина, опустив голову. – Вряд ли ты много знаешь обо мне. Когда я пришла в «Мэджик», то не собиралась у вас задерживаться. Кайл уговорил меня остаться. Что-что, а уговаривать он умеет. Но все равно ощущала себя чужой. Не доверяла ему. А вот тебе поверила почти сразу. Ты поднял меня в собственных глазах. В то время у меня как раз зашли в тупик отношения с одним человеком.
– С Карлом?
Она покраснела.
– Он просто пользовался мной. А я считала, что все мужчины так обращаются с женщинами.
Фалина поморщилась.
– А потом я увидела тебя. Как бы ты ни был занят, ты всегда отвечал на звонки Маккейл. И даже если у тебя возникали напряженные моменты или какие-то неприятности по работе, ты находил для нее нежные слова. Когда Маккейл появлялась в агентстве, ты принимал ее как королеву. Вначале я даже не поверила. Всегда думала: если мужчина обхаживает женщину, ему от нее что-то нужно. Ты был на редкость добр к Маккейл. Ты показал мне, какой бывает настоящая любовь. Помнишь наш разговор? Это было полгода назад, когда мы готовились к съезду в Денвере.
Я покачал головой.
– Ты сказал: «Можно многое узнать о человеке, когда смотришь, как он ведет себя с теми, от кого не зависит и с кем вовсе не обязан вести себя учтиво». И это были не просто красивые слова из рекламы. Помнишь, как после фотосессии у Парикмахерши мы зашли перекусить? Официантка случайно опрокинула на тебя большой стакан кока-колы. Карл наорал бы на нее и довел бы до слез. Вряд ли ты был в восторге, но отнесся к этой девушке с уважением и даже подбодрил ее. И тогда я поняла, что на свете есть бриллианты, а я до сих пор рылась в грязи. Твой пример заставил меня порвать с Карлом, и это было лучшим моим поступком. Ты спас меня от меня самой.
Я молча слушал ее.
– Однажды Маккейл сказала мне, что ты – воздух, которым она дышит. Более удивительных слов я никогда не слышала.
Фалина обняла меня и прижала мою голову к своему плечу.
– Прости, что мне тебя нечем утешить. И погасить твою боль я тоже не могу.
Она держала меня в своих объятиях, пока я не перестал плакать. Тогда Фалина подложила мне под голову подушку.
– Отдохни немного.
Это были последние ее слова, которые я помню. Потом я провалился в сон.
Я проснулся в девятом часу утра и обнаружил, что так и спал на кушетке. Фалина сняла с меня ботинки и накрыла шерстяным пледом. На кофейном столике, рядом с моими ключами, лежала записка:
«Алан, мне нужно ехать на фотосессию. Я попросила подругу подбросить меня до кладбища, чтобы забрать твою машину. Она стоит внизу. Ключи на столике. Вернусь около двух. Чувствуй себя как дома. В кофейнике свежий кофе. Я подогрела тебе „поп-тарты“ [8]8
Сладкие пирожки, которые нужно разогреть в духовке или микроволновой печи.
[Закрыть](знаю, что ты их любишь). Если захочешь уехать к себе, я это пойму. Но только, пожалуйста, позвони мне. Я беспокоюсь за тебя.С любовью, Фалина».
Я обулся и взял со столика ключи. На обороте ее записки написал: «Спасибо». Затем поехал домой.
ГЛАВА 20
«Во всех ситуациях наступает момент, когда назад уже не вернуться: шаг с обрыва, палец, нажавший курок, упавший молот или пуля, вылетевшая из ствола. Это уже не остановишь».
Из дневника Алана Кристофферсона
Возвращаться в пустой дом было тяжелее, чем я предполагал. Чем ближе к дому, тем сильнее становилась моя душевная боль. На перекрестке, в двух кварталах от дома, я остановился на светофоре. Водитель, ехавший сзади, нетерпеливо просигналил, и от звука его клаксона у меня участилось дыхание.
– А ну, возьми себя в руки! – приказал я себе. На кухонном столе лежала отцовская записка: «Улетел восьмичасовым рейсом. Когда сможешь, позвони».
Я бродил по дому, не зная, чем заняться. А заняться было чем. Везде был жуткий беспорядок. В раковине громоздилась невымытая посуда. Грязное белье уже не вмещалось в корзины. Повсюду валялись пакеты из-под фастфуда, бумажная и пластиковая упаковка. Возле входной двери по-прежнему лежали кипы газет и нераспечатанной почты.
Вначале я просто повалился на диван. Но сон не шел, а лежать было невыносимо. Я решил выстирать белье. Среди вещей лежали ночные сорочки Маккейл. Я поднес к лицу одну из них. Ткань все еще хранила ее запах.
Днем почтальон принес заказное письмо.
– Распишитесь в получении, – сказал он.
– Что это?
– Заказное письмо. Нужна ваша подпись. Это подтверждение, что вы его получили. Распишитесь вот здесь.
Я расписался там, куда почтальон ткнул пальцем, и он ушел. Я закрыл дверь, затем надорвал конверт. Банк уведомлял меня, что из-за просроченных платежей я лишаюсь прав на дом, который в следующий четверг выставят на аукцион. Я бросил письмо на пол. Мне было наплевать. Меня уже ничего не волновало. Мир и так рухнул, так стоит ли волноваться, если тебе на голову упадет лишняя пара кирпичей?
Весь день и вечер я ничего не ел. Мысль о еде вызывала рвотный рефлекс. Около восьми часов позвонила Фалина, но я не ответил на звонок. Не мог разговаривать ни с кем, даже с ней. Горе окутало меня, как смог. К ночи мое сердце превратилось в боксерский матч. Внутри меня двое бились за мое будущее.
«В синем углу, в белых трусах, выступает боксер по имени ЖИЗНЬ. Боксера в красном углу – он выступает в черных трусах – зовут СМЕРТЬ».
Их поединок начался раньше, чем я о нем узнал. Вероятно, в тот момент, когда я впервые увидел Маккейл на больничной койке.
«После девяти раундов СМЕРТЬ уверенно лидирует, не давая ЖИЗНИ ни малейшей пощады. От постоянных ударов противника ЖИЗНЬ едва держится на ногах. С трудом верится, что всего несколько недель назад боксер ЖИЗНЬ красовался перед нами, ощущая себя чемпионом. Теперь он практически валится с ног, цепляясь за канаты ринга. СМЕРТЬ предвкушает победу, стремясь нанести завершающие удары. Боксер СМЕРТЬ неутомим и безжалостен, он решительно настроен физически уничтожить противника. Не скрою, даже наблюдать за этим тяжело. Боксер ЖИЗНЬ склоняется под градом ударов. Он слишком утомлен и сломлен, чтобы их отражать.
Толпа чует кровь и неистово ревет. Им безразлично, кто победит. Важно насладиться зрелищем хорошего поединка».
К двум часам ночи битва достигла финальной стадии. Я сидел за кухонным столом, держа в руках пластиковые коробочки с прописанными Маккейл лекарствами – кодеином и оксикодоном. Ей эти лекарства не понадобились, однако каждое из них было способно прекратить мой внутренний поединок. На столе стояла открытая бутылка «Джека Дэниелса» – вполне достойная жидкость для запивания.
По иронии судьбы в первые месяцы моей рекламной карьеры я на уровне общественной работы сделал радиорекламу для городской Ассоциации предотвращения самоубийств. Во мне до сих пор звучали сочиненные тогда слова:
«Самоубийство – постоянное решение временной проблемы».
Броский лозунг, однако пустой. В смерти Маккейл не было ничего временного. Я потерял все: бизнес, автомобили, дом, а главное – свою любовь. Надежду. Меня ничего не держало на этом свете, кроме естественного отвращения к смерти, свойственного людям. Но даже оно слабело. Я чувствовал, как оно уходит, выталкиваемое нестерпимой душевной болью, отчаянием и злостью. Злостью на жизнь. Злостью на Бога.
В основном я злился на самого себя. Я взглянул на таблетки. Чего я жду? Пора заканчивать этот жалкий спектакль. Я высыпал таблетки на ладонь.
Я был уже готов пересечь «точку невозврата», когда что-то произошло. И это что-то было совсем непохоже на прежние мои ощущения. Видимо, пришло от Бога или откуда-то из Его мира.
В детстве мама рассказывала мне о Боге. Она была верующей. Даже когда умирала. В особенности когда умирала. Молилась, но не так, как молятся некоторые, бормоча слова молитв в пустое пространство. Мама молилась так, будто Бог находился рядом, в этой же комнате. Иногда ее молитвы заставляли меня оглядываться по сторонам и мысленно спрашивать себя: «С кем она разговаривает?»
И в тот самый момент, когда доли секунды отделяли меня от непоправимого, кто-то заговорил со мной. Даже не знаю, услышал ли я эти слова, или они прозвучали у меня внутри. Но их воля и властность значительно превосходили мою. Всего шесть слов. Шесть слов, заставивших меня похолодеть:
«Ты не вправе обрывать свою жизнь».
Первой моей реакцией было обернуться и посмотреть, кто произнес эти слова. Поняв, что вокруг никого нет, я швырнул таблетки на пол. Потом я услышал другой голос, более нежный, чем первый. Голос моей любви.
– Живи.
В первый раз я по-настоящему осознал обещание, взятое с меня Маккейл. Она меня знала. Знала, что я не захочу жить без нее.
Я упал на колени и заплакал. Что было потом – не помню. Ничего не помню.
ГЛАВА 21
«Они не забрали у меня дом. Им досталось лишь пространство из кирпичей, скрепленных раствором, где до этого он находился».
Из дневника Алана Кристофферсона
На следующее утро я проснулся от звука ключа, ворочающегося во входной двери. В доме было темно. Хотя солнце уже поднялось, в это время года его скрывала пелена серой облачности. Хорошо, что дождь прекратился.
Я еще не успел встать, как дверь открылась. В прихожую вошел человек в аккуратном сером деловом костюме, в белой рубашке и малиново-красном галстуке. Вместе с ним вошли две женщины, по возрасту старше, чем он. Они принялись шарить по стенам в поисках выключателя. Тогда-то одна из них и заметила мое присутствие.
– Боже мой! – воскликнула она.
Вторая женщина и мужчина в сером костюме повернулись в мою сторону. Четно говоря, я не удивился их испугу. Их встретил лохматый, небритый субъект. За спиной субъекта, на кухонном столе, стояла бутылка спиртного. На полу валялись какие-то таблетки. Женщины разглядывали меня, и чувствовалось, их страх только нарастает.
– Прошу прощения, – раздраженно произнес мужчина, – но нам сказали, что дом свободен.
– Пока нет, – произнес я.
– Вижу, – буркнул он.
Мужчина достал из кармана пиджака визитную карточку и подал мне.
– Я – Гордон Макбрайд из банка «Пасифик». Вас, вероятно, уже известили, что вы лишены каких-либо прав на этот дом.
Рука с визиткой застыла в воздухе. Я не взял его визитку.
– Смотрю, вы даром время не теряли.
Мистеру Макбрайду было не слишком уютно.
– Думаю, вы знаете известное изречение: «Время – деньги».
– Знаю, но не всегда время – деньги.
– Мы можем прийти в другое время, – предложила одна из женщин.
– Зачем же? – возразил я. – Пожалуйста, осматривайте дом. Просто я собираю вещи, чтобы съехать отсюда, оттого и беспорядок.
Они прошли в гостиную. Я вернулся в кухню, собрал таблетки в коробочки. Пока новые хозяйки дома осматривали остальные комнаты, я принял душ и оделся. Перед тем как троица удалилась, мистер Макбрайд постучался ко мне.
– Когда вы съезжаете?
Я почувствовал себя сквоттером [9]9
Человек, незаконно захвативший землю или поселившийся в чужом доме.
[Закрыть]в своем доме. Впрочем, юридически так оно и было.
– Скоро, – ответил я.
Я не преувеличивал. Мне не терпелось покинуть это место. Без Маккейл оно уже не являлось моим домом. И привязанности к нему я ощущал не больше, чем, например, к публичной библиотеке. Теперь, когда у меня официально отобрали права на дом, настало время уходить. Единственный вопрос: куда?
ГЛАВА 22
«Я уверен: вопреки всевозможным цепям, которыми мы себя сковываем, в человеческой душе всегда остается первозданный уголок, жаждущий свободно бродить по свету. Доказательство того мы находим в походах австралийских аборигенов, в „пути духа“ американских индейцев. Мы улавливаем это в нашей музыке и литературе, от Торо до Стейнбека и Керуака. Каждое поколение считает, что оно первым испытало тягу к странствиям. Но в их тяге нет ничего нового. И до них люди мечтали пуститься в путь. В глубине наших сердец мы все бродяги».
Из дневника Алана Кристофферсона
Эта мысль мелькнула у меня в тот момент, когда я смотрел на отъезжающий серебристый «Ауди» мистера Макбрайда. Но банковский служащий тут ни при чем. Мимо меня проходил мистер Юргенсон – старик, живущий через три дома от меня. Он был в ярко-голубой куртке и соломенной шляпе. Шел, опираясь на трость. Старик страдал болезнью Паркинсона, у него заметно тряслись руки. Даже не знаю, почему вид мистера Юргенсона подсказал мне грандиозную идею. Кто знает, как вообще возникают идеи? Но мне вдруг стало ясно, что я должен сделать. Уйти как можно дальше от здешних мест. Вероятно, это было единственным занятием, оставшимся в моей жизни.
Впоследствии, вспоминая тот день, я понимал, что мысль о далеком путешествии на своих двоих уже забредала в мою голову. В пятнадцать лет я прочитал книгу о парне, прошедшем пешком всю Америку. С тех пор я тайно мечтал повторить его путешествие. В буквальном смысле слова.
Вряд ли я был одинок в своих мечтах. Я уверен, что вопреки всевозможным цепям, которыми мы себя сковываем, в человеческой душе всегда остается первозданный уголок, жаждущий свободно бродить по свету. Доказательство мы находим в походах австралийских аборигенов, в «пути духа» американских индейцев. Мы осторожно засовываем голову в нашу собственную культуру, ища доказательства в литературе и музыке. От Торо до Стейнбека и Керуака, каждое поколение убеждено, что они первыми испытали такую потребность.
Нет, в их мечтаниях нет ничего нового. Каждое поколение испытывало тягу к странствиям. В глубине наших сердец мы все бродяги.
Наверное, не все. Когда я рассказал Маккейл о своем тайном желании, она не воспылала энтузиазмом.
– Ходить пешком не по мне. Я предпочту летать.
– Но тогда ты все пропустишь, – возразил я.
– Я пропущу лишь монотонность.
– Ты быстро покроешь расстояние между двумя точками, но не увидишь настоящей Америки. Маленьких городишек с диковинными названиями вроде Чикен-Грисл [10]10
От англ.Chicken Gristle – куриный хрящ.
[Закрыть]или Бивердейл. [11]11
От англ.Beaverdale – бобровая долина.
[Закрыть]
– Вот-вот, – подхватила жена. – Это и есть монотонность.
Я не отступал.
– Ты хочешь сказать, что тебя никогда не охватывало желание собрать рюкзак и двинуться куда глаза глядят?
– Никогда. А ты цепляешься за свою мечту как чокнутый.
Мне на ум пришла фраза одного из моих любимых комиков Стивена Райта: «Пешком можно добраться куда угодно – было бы время».
Время – единственное, что у меня осталось, и его у меня было предостаточно. Я достал из шкафа дорожный атлас, отнес на кухонный стол и открыл общую карту Соединенных Штатов. Окинув ее взглядом, стал шарить по ящикам буфета в поисках веревочки. Веревочек не оказалось, зато я нашел пачку шнурков для ботинок. Я вскрыл пачку и вытащил самый длинный шнурок. Один его конец, зажатый в пластиковый фестон, я приложил к точке, обозначавший город Бельвью. Затем протянул шнурок к противоположному концу карты, к Восточному побережью. Там я стал искать самую дальнюю точку, достижимую пешком. Ки-Уэст, штат Флорида. Это была самая дальняя точка, если считать от места, где я сейчас находился. Вот туда я и отправлюсь.
Через час я позвонил Фалине. Она обрадовалась, услышав мой голос.
– Как ты? Все нормально?
– Да. Прости, что не перезвонил тебе вчера.
– Я понимаю. Просто я очень волновалась.
– Я хочу тебя попросить об одной услуге.
– Проси о чем хочешь.
– Это довольно крупная услуга. Мне нужно, чтобы ты… ликвидировала агентство. Продай все, что можно: мебель, компьютеры. Воспользуйся «E-bay» или «Крейгслистом». Я тебе напишу номер банковского счета, куда ты переведешь деньги.
– А что делать с твоими личными вещами?
– Возьми себе то, что понравится. Остальное выброси.
– А твои награды?
Награды. Мои золотые идолы.
– Их тоже выброси.
– Как?
– Так. Да, остаются еще вещи у меня дома. Мебель.
– Но мебель-то тебе нужна.
– Уже нет. За просрочку платежей банк отобрал у меня дом, и его выставили на аукцион.
Фалина застонала в трубку.
– Тут одной мебели больше чем на сотню тысяч долларов. Плюс прочее барахло. Это тоже выставь на какой-нибудь аукцион.
– У моей тетки есть оптовый мебельный магазин, – сказала Фалина. – Оттуда пришлют фургон и все вывезут.
– Замечательно. Инвалидную машину, пожалуйста, верни лизинговой компании. И вот еще… – Я сделал паузу. – Нужно куда-то пристроить Синнамон.
Синнамон была любимой лошадью Маккейл. Она-то и угробила хозяйку.
– Поищи какую-нибудь частную конюшню. Лошадь породистая. Кому-нибудь понравится.
– Хорошо.
– Половину вырученных денег оставь себе, а другую положи на мой счет.
– Куда ты отправляешься?
– Решил прогуляться.
Вероятно, мой ответ ее озадачил.
– Далеко?
– До Ки-Уэста.
Фалина замолчала. Наверное, пыталась понять, пошутил я или нет.
– То есть во Флориду? – уточнила она.
– Да.
– Ты собрался идти пешком до Ки-Уэста. Зачем? – удивилась Фалина.
– Это самая удаленная точка, куда я отсюда могу дойти пешком.
– Значит, ты не шутишь, – печально вздохнула она. – И когда ты уходишь?
– Сегодня же. Как только соберу все необходимое.
– Мне нужно увидеться с тобой. Я буду через сорок пять минут. До этого не уходи. Обещай мне.
– Я дождусь тебя.
– Сейчас выезжаю. Только не уходи. – И она повесила трубку.
Затем я позвонил своему бухгалтеру Стиву и распорядился, чтобы он заплатил все наши долги, а затем подготовил документы по ликвидации рекламного агентства и закрыл наши банковские счета. Остатки денег я попросил перевести на мой личный счет. Его огорчила потеря таких клиентов, как мы, однако Стив не удивился. После событий последнего месяца в моем решении не было ничего неожиданного.
Мы проверили с ним счета, по которым должны поступить последние платежи. На всякий случай я дал ему номер Фалины и попросил звонить ей, если возникнут проблемы. Поблагодарил Стива за совместную работу и добавил, что через несколько месяцев свяжусь с ним. На прощание он посоветовал мне быть внимательнее за рулем и обязательно пользоваться солнцезащитным козырьком.
Через час приехала Фалина. Чувствовалось, она плакала. Мы обнялись, прошли по комнатам, обсуждая продажу мебели. Я не испытывал никакого сожаления, что мебель и убранство дома попадут в чужие руки. Так мы обошли весь дом и вновь оказались в прихожей.
– Значит, ты поможешь мне? – спросил я.
– Да. Но половина суммы – это слишком много. Я возьму только причитающуюся мне зарплату.
– Но тебе придется проделать огромную работу. Одной тебе не справиться. Найми кого-нибудь себе в помощь. А за это надо платить.
– Мне поможет брат. Он как раз сейчас без работы.
Я написал на клочке бумаги номер своего банковского счета и отдал ей.
– Я звонил Стиву. Попросил его закрыть наши банковские счета, уплатить везде, где мы должны, а остаток денег перевести мне. Если у него возникнут вопросы, он тебе позвонит. Ты не возражаешь, что я дал ему номер твоего телефона?
– Разумеется, нет.
Я заглянул ей в лицо.
– Фалина, ты уверена, что справишься?
– Конечно. Я же вице-президент.
Я слегка улыбнулся.
– Тебе этого действительно хочется?
– Нет. Я хочу, чтобы все было как прежде. Но подобный вариант не предусмотрен.
– Иначе у нас не было бы с тобой этого разговора.
Фалина взглянула на бумажку и убрала ее в сумочку.
– Куда тебе звонить? – спросила она.
– Некуда. Но время от времени я сам буду тебе звонить.
Она не знала, о чем еще говорить.
– Спасибо тебе, Фалина. Твоя дружба оказалась единственной ценностью во всем этом хаосе. Знаешь, я раньше тоже не встречал таких людей, как ты.
Она обняла меня, и на несколько мгновений мы замерли. Расставаясь, Фалина вытерла заплаканные глаза.
– Жаль, что ты уходишь, – вздохнула она.
– А что еще мне делать?
Она с грустью посмотрела на меня, потом поцеловала в щеку.
– Береги себя!
Фалина вытерла глаза и, не оборачиваясь, двинулась к своей машине. Я не знал, увидимся ли мы когда-нибудь снова.
Существовали две категории вещей, которые я никак не мог бросить в теперь уже чужом доме. Первая – драгоценности жены. Их было немного; она не любила обвешивать себя украшениями, предпочитая обходиться без них. Но иногда я сам дарил ей ту или иную вещицу. Для меня они имели сентиментальную ценность. Каждое из украшений напоминало о времени, когда я его преподнес Маккейл, и о том, как она к этому отнеслась. Ее обручальное кольцо я продел в золотую цепочку и повесил себе на шею. Все остальное – кольцо с опалом, ожерелье с рубинами и изумрудами и брошь с сапфирами и бриллиантами, вделанными в ярко-красную оправу, – я положил в мешочек и сунул в карман.
Другой ценностью являлись мои дневники, которые я вел свыше двадцати лет. Я собрал их все, пролистал страницы последнего, в темно-коричневом переплете. Я купил его несколько лет назад, когда мы ездили в Италию, и еще не успел заполнить. Кожа была мягкой и скорее напоминала обертку, нежели переплет. Эта книжка не запиралась на медный замок, ее скрепляла единственная кожаная застежка. Что ж, теперь она станет моим путевым дневником.
Тащить с собой все остальные дневники было бы обременительно. Я сложил их в картонную коробку и прилепил к ней записку Фалине с просьбой отправить эту коробку моему отцу.
Когда Маккейл переставала носить что-то из одежды, она отдавала эти вещи различным женским благотворительным организациям. Я извлек из шкафов и комодов все, что нашел, рассовал по большим коробкам. Их отправкой по местам назначения тоже предстояло заниматься Фалине. Себе я оставил лишь шелковую ночную сорочку жены. После этого я начал собираться в путь.
Одним из клиентов нашего агентства был местный розничный магазин «Элпиннакл», торговавший высококачественным оборудованием и снаряжением для туристов. Доходов работа с ними приносила мало. Обычно я не общался с клиентами такого уровня, но «Элпиннаклу» делал исключение, поскольку мы с Маккейл любили выезжать на природу и являлись поклонниками товаров этого магазина.
Каждый год мы выпускали для магазина красочный каталог. Для съемок нам привозили образцы товаров, которые затем становились «добычей» сотрудников агентства. Я имел преимущественное право выбора и благодаря «Элпиннаклу» обзавелся несколькими рюкзаками, портативной газовой плиткой, пончо, теплым спальным мешком с самонадувающимся матрасом и одноместной палаткой. Все это мне теперь пригодится в пути. Я выбрал самый лучший из рюкзаков и стал укладывать туда свое походное имущество.
Наше туристское снаряжение мы хранили в подвале. Я спустился туда, чтобы взять еще несколько вещей, которые понадобятся мне в путешествии: светодиодный фонарь с приемником (подзаряжался вращением рукоятки), зажигалку и швейцарский армейский нож.
Роясь в подвальном шкафу, я наткнулся на свою любимую шляпу «акубра», отороченную мехом и украшенную кожаной ленточкой с опалом. Ничего удивительного – полное название моей шляпы было «Акубра Кубер-Педи», а австралийский городишко Кубер-Педи считается мировой столицей опалов. Шляпу я купил шесть лет назад, будучи по делам в Мельбурне. Она мне очень нравилась, но надевал я ее редко. Увидев меня в «акубре», Маккейл начинала подтрунивать надо мной, говоря, что я похож на парня из сериала «Человек со Снежной реки». Честно говоря, это сравнение мне нравилось. Шляпа имела широкие, прочные поля и неплохо защищала от солнца, ветра, дождя и снега. Я надел шляпу и почувствовал себя в ней весьма комфортно.
Я вновь поднялся наверх. Оставалось взять еще несколько необходимых вещей. В первую очередь очки от солнца. К ним я добавил рулон туалетной бумаги, шесть пар носков, две пары спортивных шаровар, куртку с капюшоном, фляжку и пять смен нижнего белья.
Я надел теплые спортивные брюки, толстые шерстяные носки и фуфайку с эмблемой баскетбольной команды «Сиэтл суперсоникс». К счастью, у меня были хорошие туристские ботинки: легкие, крепкие и, главное, разношенные. Я присел, чтобы их зашнуровать. Затем перебросил рюкзак за плечи. Он не был слишком тяжелым; возможно, фунтов двадцать, не более.
Дверь автоматически захлопнулась за мной. Я вышел на крытую веранду, постоял там несколько секунд, после чего не оглядываясь двинулся в путь.