Текст книги "Сущий рай"

Автор книги: Ричард Олдингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Семь

Крис ушел излома Весткотов в жалком состоянии: он был готов не то рычать, не то рыдать. С одной стороны, он чувствовал себя горько униженным. С другой – он был взбешен на самого себя и на Анну, на то состояние, на которое судьбе было угодно обречь его, и вообще на весь мир.

Бешенство было спасительным, унижение – гнетущим. Унижение и страх – двоюродные братья в разрушении. Лишенный даже полового удовлетворения, импульс жизни обращался против самого себя в разрушительном исступлении.

Крис бродил наугад по темным переулкам, безучастно шлепая по грязи и лужам. Он ощущал какую-то детскую радость удовлетворенной мести, забрызгивая грязью свой единственный хороший костюм.

Пока Крис сражался с Анной на почве любви и ненависти и безнадежно пытался примириться со своим жалким поражением, он был предметом дружеского обсуждения своих домашних. Или, вернее, он был одной из второстепенных тем среди других, более существенных с точки зрения человеческого достоинства и семейных интересов.

Приближался священный час вечернего чая. Под предлогом милосердных забот и утешения страждущего Нелл и Жюльетта предоставили Гвен и портнихе заниматься шитьем, асами поспешно поднялись к больному. В тот день пришли документы и письма первостепенного значения, и обе дамы умирали от желания узнать, какие сведения извлек из них партриарх семьи. Разумеется, выносить решения будут они, но, поскольку они еще меньше, чем он, разбираются в юридических документах и деловом фокусничестве, им придется выслушать его попытки объяснить им это.

Постель страдальца была усеяна документами, а на клочках бумаги, пришпиленных кнопками к доске для письма таким образом, чтобы больной мог писать одной рукой, были сделаны многочисленные карандашные пометки. Он был мрачен, но исполнен собственного достоинства.

– Ну? – отрывисто спросила Нелл, не тратя времени на утешения, так как производить впечатление было не на кого. – Все в порядке?

Вздох Фрэнка был близок к стопу, а выражение его лица вызывало опасения рецидива.

– И да и нет, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – жалобно сказал он.

– Не знаю я, что ты хочешь сказать, – раздраженно ответила Нелл. – И мы обе будем очень обязаны тебе, если ты будешь изъясняться на обыкновенном английском языке, а не играть с нами в прятки или употреблять эти ужасные юридические термины, которых мы не понимаем, да и ты тоже, кажется.

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласился больной, видимо, желая быть любезным. – Где Крис?

– Ушел, – сказала Жюльетта.

– Куда?

– Должно быть, к этой своей Весткот.

– Но ты, кажется, говорила?.. – Фрэнк с тревогой взглянул на Нелл.

– Все в свое время. Дело идет на лад. И я быстренько поставлю мисс Анну Весткот на место, если она вздумает вмешаться. Предоставь уж это мне.

Мистер Хейлин был явно в недоумении. Что идет на лад? И если так, почему этот мальчишка опять бегает за Анной?

– Ну, тебе виднее, – сказал он, по обычаю уклоняясь от ответственности. – Предоставляю это тебе. Но ему следовало бы знать обо всем.

– С какой стати? – отрывисто воскликнула Жюльетта. – Я выхожу замуж, не он.

– Конечно. – Нелл встала на ее сторону. – Во-первых, он слишком молод, чтобы понимать такие вещи, а во-вторых, он растерял свой последний здравый смысл в этом университете, куда тебе зачем-то понадобилось его посылать, бросать на это деньги, и вот он вернулся домой, напичканный русской пропагандой. А теперь ты, может быть, соблаговолишь не тянуть больше время и сообщить нам, в каком положении наши дела?

– Ладно, ладно, ладно! Только не раздражай меня, пожалуйста. – Фрэнк начал неуклюже перебирать бумаги, своей медлительностью еще больше разжигая нетерпение дам. – Ну а теперь, – погодите-ка, куда же я девал эти записки? Куда же я их… Ах, вот они. Погодите-ка. Да. Да, вот оно. Вот копия брачного контракта…

– Ах! – с облегчением вздохнула Жюльетта.

– Ну, благодарение Богу, хоть это-то уладилось, – с благочестивой решимостью заметила Нелл.

– Да, но только боюсь, что уладилось не совсем так, как мы ожидали, – горестно сказал Фрэнк. – Тут сопроводительное письмо от Хичкока и Снегга и копия письма, посланного им нотариусом Джеральда.

– Ну, и что из этого следует? – спросила Нелл с высокомерным презрением ко всем этим жалким чиновникам.

– Из этого очень много следует, – раздраженно сказал Фрэнк. – Мне стоило большого труда разобраться в этом, так что ты не сбивай меня. Выясняется, что Джеральд дает двадцать пять тысяч…

– Так об этом же и шел разговор! – воскликнула Жюльетта.

– Я бы сказала, что это очень великодушно с его стороны, – успокоившись, сказала Нелл. – На что ты, собственно, жалуешься? Разве я тебе не говорила, что у него золотое сердце?

– Да, но погоди минутку, погоди! – перебил Фрэнк. – Будут назначены опекуны, и Жюли сможет получать только проценты, ни одного пенни из капитала, и, так или иначе, это всего лишь пожизненная рента, которая переходит к ее детям от Джеральда и возвращается в семью Хартмана, если она умрет бездетной или если они разойдутся.

– Этот тип с ума сошел! – возмущалась Нелл.

Жюльетта промолчала.

– Сошел с ума или нет, но таковы условия, – уныло сказал Фрэнк. – И бога ради, не кричи на меня так, Нелл. Это действует мне палевую сторону.

Нелл оставила этот вопль души без внимания.

– Я просто не понимаю, – добавила она, точно это признание в собственном невежестве делало честь ее умственным способностям и порочило всякого, кто утверждал бы, что он понимает, – Джеральд ведь джентльмен, не так ли?

– Он во всяком случае баронет, – сказал Фрэнк, может быть, с некоторой завистью как представитель нетитулованного дворянства, известного лишь просроченными закладными.

– Вот именно! – кивнула Нелл, точно она выяснила какой-то важный пункт. – Отлично. Но тогда к чему же между нами все эти юридические каверзы и всякие там «этого нельзя и того нельзя»?

Фрэнкс несколько виноватым видом завертелся на своем ложе.

– По-моему, это значит, что Джеральд ничего не имеет против того, чтобы давать Жюли на булавки, но скорее удавится, чем даст ей хоть пенни из своего капитала. И, честное слово, я его понимаю. Зачем человеку отдавать свой капитал, хотя бы даже собственной жене? Это же его плоть и кровь.

Нелл пропустила мимо ушей этот отчаянный cri de coeur. [7]7
  Крик души (фр.).


[Закрыть]Не то чтобы она возражала в принципе: просто ее мысли шли по другому руслу.

– Но если мы не получим капитала, – возмущенно воскликнула она, – что с нами станется? Я не дам нашей Жюли согласия на брак – пусть это даже будет самая блестящая партия, – если нет полного доверия между мужем и женой. Идеальный брак должен быть основан на доверии, а то, что ты нам рассказываешь, говорит о противоположном.

– А что считает Жюли? – спросил Фрэнк.

– Не очень-то приятно, когда из-за тебя торгуются, – хрипло сказала она и вспыхнула. Ей вспомнилось, каким презрением звучал голос Криса, когда он говорил о том, кто больше даст.

– Глупости, никто и не думает торговаться, – живо сказала Нелл. – Мы быстрехонько поставим этих юристов на место. Они только сбивают с толку нашего милого Джеральда своими холодными подозрениями. Разве они способны понять пыл любящих сердец? Ты должен сейчас же написать им, Фрэнк, и настоять на том, чтобы мы получили капитал. А Жюли в своем ближайшем любовном письме сделает тоненький-тоненький намек…

– Все это, конечно, прекрасно, – раздраженно сказал Фрэнк. – Но говорю тебе, из этого ничего не выйдет.

– А почему, разрешите узнать? – сказала Нелл своим самым аристократическим тоном.

– Потому что юрист действует по точным указаниям самого Джеральда.

– Не верю!

– Да, но это факт.

Наступила долгая пауза изумления. Наконец Фрэнк довольно неуклюже нарушил его:

– Хичкок говорит, что он ознакомился с – гм, гм – с нашими делами и что, насколько он мог понять, нам остается не больше трехсот-четырехсот фунтов в год в лучшем случае.

– Голод и нищета, – решительно сказала Нелл.

– Это все, что остается после этих гнусных мерзавцев, – униженно пояснил Фрэнк. – Ничего не поделаешь. Хичкок говорит, что, по его мнению, Жюли не имеет законного права отчуждать хотя бы часть предназначенных ей денег, но что после того, как они будут положены на ее имя, никто не может помешать ей назначить нам из сострадания небольшую пенсию.

– Пенсию из сострадания! Дочь – своим родителям? Никогда не слыхала ничего подобного! – Нелл, казалось, задыхалась от негодования. – Да это какой-то сумасшедший! Явно сумасшедший!

– Ничего, если я уйду?

Это был голос Жюли. Лицо ее пылало, на глазах выступили слезы. Родители начали было возражать, но она, не дожидаясь ответа, выскользнула из комнаты, побежала к себе в спальню и, рыдая, бросилась на кровать. Унижение нравилось ей не больше, чем ее брату.

Эти трагические переживания, вызванные разочарованием, которое – увы – может поразить даже благороднейших служителей наших национальных идеалов, были, к счастью, прерваны наступлением священной церемонии чаепития.

Фрэнку предоставили наслаждаться этой церемонией в одиночестве; на прощание он пробормотал что-то о справедливом возмездии и о том, что не следует слишком увлекаться радужными предположениями. Жюли была безжалостно вызвана из своей комнаты. Белошвейку отправили на кухню, ибо строгий этикет британских самураев не допускает к священной церемонии чаепития никого из тех, кто не родился в среде господ.

Целью британской церемонии чаепития является, как всем известно, сознание красоты и эстетическое созерцание. Серебряный чайник шумит на зажженной спиртовке, «подобно одинокой сосне у моря», как сказал бы поэт. Гости стараются держать чашки в полном равновесии, ибо это необходимо для полной гармонии. Они восторгаются прекрасным цветом чая, затем, выпив его тремя с половиной ритуальными глотками, погружаются в эстетическое созерцание восхитительных чашек из универмага. В то же время они мысленно складывают про себя ямбы и хореи, которыми справедливо гордится каста британских самураев.

– У нас был небольшой деловой разговор наверху, – оживленно заговорила Нелл. Она знала, что Гвен заметила красные глаза Жюли. – Какая скучная публика эти юристы! Как они все усложняют – и без всякой необходимости! Я говорю о брачном контракте. Эта глупая девочка совершенно расстроилась из-за всех этих «принимая во внимание» и «ввиду вышеизложенного», которых ни я и никакой здравомыслящий человек не в состоянии понять. Но вы знаете, какая она впечатлительная. Я говорю ей, что все обойдется как нельзя лучше. Джеральд позаботится об этом.

На лице Гвен изобразилось сомнение, хотя она пробормотала что-то в знак сочувствия. «Что там такое случилось?» – недоумевала она.

– Ах, мама! – нетерпеливо прервала Жюли. – Неужели так уж необходимо начинать все сначала?

– Я должна думать о моих детях и устраивать их жизнь, – твердо сказала Нелл с видом благородного самопожертвования. – Жизнь обоихмоих детей. О тебе, Жюли, я не беспокоюсь. Ты девушка разумная, уравновешенная. И мы быстро уладим с Джеральдом это маленькое недоразумение. О ком я беспокоюсь, так это о Крисе…

Она сделала драматическую паузу и метнула быстрый взгляд на Гвен, лицо которой изобразило некоторое смущение. При других обстоятельствах поединок остроумия и ехидства с милочкой Нелл доставил бы ей огромное удовольствие. Но сейчас она была в невыгодном положении. После незавидного брака с человеком гораздо старше ее, который пылал к ней стариковской похотью, она теперь вознаграждала себя чем-то вроде нежной привязанности к Крису, который был гораздо моложе ее и не так уж очарован ею.

Каким образом Нелл, несмотря на все усилия Гвен сохранить свои чувства втайне, моментально обнаружила их, мог бы объяснить только посвященный. Как бы там ни было, она их обнаружила. И, хотя не было сказано ни слова, Нелл знала, что Гвен неравнодушна к Крису, и Гвен знала, что Нелл знала, и Нелл знала, что Гвен знала, что она знала. И разумеется, Жюли была доверена тайна, так же как и Фрэнку. Единственное заинтересованное лицо, которое ровно ничего не знало об этом, был сам Крис.

Так Гвен была вынуждена принять Нелл и Жюли в качестве соучастниц и союзниц своих эротических замыслов. Согласно неписаным, но действующим законам женской стратегии, Гвен, конечно, предпочла бы, чтобы они ничего не знали. Но раз уж они знали, делать было нечего. Нельзя сказать, что она отвергала мысль о браке с Крисом, хотя, нужно отдать ей справедливость, вначале она об этом и не думала. Эту мысль подала ей Нелл, которая увидела в браке с Гвен классическое разрешение всех встававших перед Крисом трудностей.

Ну а если Крис не захочет жениться на ней, даже ради обеспеченного существования? Гвен не очень верила, что он этого захочет. Несмотря на свой официальный возраст, она чувствовала некоторую неловкость, думая о пятнадцати годах разницы между ними. Кроме того, испытав однажды, что такое брак, она не очень-то стремилась к нему. Чего она хотела, это Любви, страстной, ощутимой, но тайной Любви, для которой соучастие матери и сестры будет только препятствием. К тому же, возмущенно говорила она себе, не так уж она стара и не так неопытна, чтобы ей нужно было платить за Любовь…

– Я думаю, Крис достаточно взрослый мужчина, чтобы самому решать за себя, – деликатно, но чуточку обеспокоенно заметила Гвен.

Жюльетта засмеялась. Ей стало смешно, что взрослая женщина называет ее маленького братца «мужчиной». «Мужчины» – это солидные люди с охотничьими ружьями и солидными доходами, почтительно приветствуемые метрдотелями шикарных ресторанов, а не рассеянные студенты, которые воображают, что могут осчастливить человечество, изучая археологию.

Нелл не смеялась. В ее обычно лишенных выражения глазах появился блеск: перед ней был человек, которого необходимо было поставить на место.

– Крис джентльмен и ученый! – заявила она с той непонятной гордостью, какую часто проявляют невежественные женщины, хвастаясь предполагаемыми знаниями своих сыновей, после того как они сделали все возможное, чтобы помешать сыновьям приобрести эти знания.

Гвен не стала опровергать эту штампованную дребедень, и Нелл продолжала:

– У меня просто голова идет кругом, когда я думаю, чего только не держит в себе его бедная голова. Может быть, я всего этого не понимаю, но его-то я понимаю, о, я вижу его насквозь.

– Будто так уж трудно его понять! – презрительно сказала Жюльетта. – Он такой же, как все эти молодые люди с университетскими манерами. Его всякий может понять.

– Никто не может понять сына так, как его мать. Странно было бы, если бы я не знала его лучше, чем вы обе. Может быть, я глупа, – добавила Нелл, подразумевая, что она, напротив того, очень умна, – но для меня мой сын – открытая книга. Он совсем как его дорогой дедушка: такой же беспечный ученый, доволен своими книгами и маленькими причудами и лишен всякого честолюбия. И я знаю, что мой долг – охранять его.

– От кого? – неосторожно спросила Гвен.

– От тех, кто пользуется его неопытностью, чтобы испортить его! – это было сказано с потрясающим пафосом. – Но нет худа без добра. Среди всех этих ужасов и треволнений, которые я переживала в эти дни, одна мысль утешала меня. Теперь уж у Криса не будет денег на его безумную затею с этими «раскопками», как он их называет, бог знает где, в таких местах, где он, наверное, умер бы от солнечного удара или какой-нибудь грязной болезни. Как я была рада снова увидеть его дома, в безопасности!

– Но, – возразила Гвен, – уверены ли вы, что у него нет честолюбия? Вы, может быть, с самыми лучшими намерениями губите дело всей его жизни, только чтоб удержать его подле себя.

– Пустяки! – Смех Нелл звучал натянуто и смущенно, как у человека, который боится заглянуть в свои интимные побуждения. – Я говорю вам, что вижу его насквозь. Как можно называть причуды ученого «честолюбием», «делом всей жизни»? Что ж он такое будет делать? Чего может он достигнуть?

– Но для некоторых мужчин, – не сдавалась Гвен, – а Крис, по-моему, как раз из таких, дело жизни – это знание само по себе – и в нем их честолюбие. Мне кажется, нужно дать ему возможность делать то, что он хочет. Я сама, признаюсь, этого не понимаю, особенно когда он старается объяснить что к чему, но он-то сам очень близко принимает это к сердцу.

– Но это не даст ему денег! – нетерпеливо вскричала Нелл, думая, до чего глупа эта женщина. – Какое там, это будет стоить денег, а откуда мы их возьмем? И потом, что это за жизнь для мужчины? Другое дело, если бы он поехал со своими родными или близкими за океан, туда, где есть нормальная канализация и порядочные люди, а не к этим невежественным туземцам, которые погрязли в болезнях, нечистотах и язычестве.

– А что же ему, по-вашему, делать? – осведомилась Гвен почти смиренно, как посол побежденного народа, спрашивающий об условиях мира.

Нелл продиктовала свой ультиматум:

– Он нуждается в покровительстве Любви и Денег. Любовь мы можем ему дать, но денег у нас нет, и это очень прискорбно. Нам трудно ему помочь. Но, прежде чем я умру, я хотела бы видеть его женатым на хорошей, обеспеченной женщине и не очень молодой, чтобы она могла оказывать на него хорошее влияние, – на женщине разумной и практичной. Нынешняя молодежь такая легкомысленная и бесхарактерная. Смеются над брачными узами, живут распущенно. Я этого не одобряю. Всегда не одобряла и теперь не скажу, что это хорошо. Меня воспитывали в почтении к браку, и я до сих пор считаю, что брак – это таинство. Теперь слишком мало говорят о любви и слишком много о половом вопросе. Чем меньше будет на свете полового вопроса, тем лучше. Это печальная необходимость, а нынешняя молодежь старается ее возвеличить, не угодно ли! А я говорю: прекратите это и дайте нам хоть немного пожить здоровой, пристойной жизнью! Крис – мальчик неопытный, увлекающийся и… ну да вы сами знаете, какие они бывают. Я дрожу от страха, что вдруг он попадет в лапы какой-нибудь грязной твари вроде этой девчонки Весткот…

– Кто она такая? – ревниво спросила Гвен. – Я ее знаю?

– О, она ничего собой не представляет, – сказала Жюльетта, у которой были свои причины недолюбливать другую претендентку на то, чтобы считаться самой красивой девушкой в округе. – Ее отец что-то вроде школьного учителя.

– И тем не менее она представляет для нашего мальчика большую опасность, – торжественно заявила Нелл. – Я слышала, она едет в Лондон, будет там житье этой ужасной Мартой Викершем, которая тоже, знаете ли, не лучше. Про нее тут такие истории рассказывают!

– Ну, мама! – тут даже Жюльетта не выдержала, но ее протест остался без внимания.

– Я не мечтаю, чтобы на имя Криса был положен капитал, хотя и настаиваю на этом в отношении Жюли. – Нелл продолжала диктовать свои условия, размахивая большими ножницами. – Если бы я только настояла на этом, когда я сама выходила замуж, но тогда я была романтической дурочкой. Ну не стоит говорить об этом, теперь уж все равно. Разумеется, когда Крис женится, муж и жена будут делить блага мирские, и не все ли равно, какая сторона их принесла, если деньги солидные и хорошо помещены? На мой взгляд, он должен иметь сотни две в год на карманные расходы, но не больше, чтобы он не мог натворить больших глупостей. А потом они с женой могут обосноваться где-нибудь за городом и вести тихую скромную жизнь, заниматься охотой и сельским хозяйством, чтобы заполнить время, и, разумеется, у него должны оставаться его книги и его интересы.

– Вы считаете, что это необходимо, жить за городом? – спросила Гвен, которая выносила загородную жизнь только в небольших дозах.

– Нет, нет, – в этом незначительном пункте Нелл сделала уступку, – если все остальное будет в порядке…

– И вам в самом деле хотелось бы, чтобы он женился на… на подходящей особе теперь же, сейчас? – нервно спросила Гвен.

– Чем скорее, тем лучше, при условии, разумеется, что мы с отцом одобрим его выбор.

– Понятно, – задумчиво произнесла Гвен. – А вы не думаете, что он начнет тосковать и опять захочет в свою Турцию или какую еще там страну?

– С какой стати ему тосковать? Чего еще ему нужно? Если жена отпустит его на несколько месяцев одного – значит, она дура. А если она поедет с ним – пускай на себя пеняет, если оба умрут от тифа…

Нелл резко оборвала свою речь и добавила:

– Покажи-ка, что ты делаешь с этим швом, Жюли. – Постучавшись в дверь, из кухни скромно появилась белошвейка. Разумеется, пришлось перевести разговор на мелочи, ибо нельзя обсуждать что-либо важное в присутствии пролетариата. Но было сказано больше чем достаточно, чтобы показать Гвен, чего от нее ожидают. Она продолжала шить, размышляя и, может быть, чуточку возмущаясь.