Текст книги "Сущий рай"

Автор книги: Ричард Олдингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Четыре

Крис проснулся совсем не в таком настроении, как наутро после первого любовного свидания с Мартой. На этот раз в нем не было и следа необоримого оптимизма вольтеровского доктора Панглосса. Он чувствовал себя скорее бедным маленьким мальчиком, который просыпается впервые в большой и явно враждебной к нему школе, чувствуя, что опоздал к молитве, и не сомневаясь, что день будет не из приятных. Как только он вспомнил обо всем, он раскаялся, что в состоянии усталости, озлобления и безнадежности написал ночью отцу такое горькое письмо. Какой смысл проявлять мстительность? Только чтобы потом чувствовать стыд. Почему именно он напал на Фрэнка? Чувствуя себя чуть ли не виноватым, Крис спрашивал себя, не выместил ли он на единственном оказавшемся доступным человеке свою досаду и обиду на то, что было осквернено его счастье с Мартой.

После завтрака Крис некоторое время задержался дома, записывая все, что предстоит сделать, и пытаясь в точности представить себе, как он будет поступать в каждом случае. Около десяти часов он решил, что мелочная предусмотрительность – всего лишь маска, которой он пытается прикрыть свое весьма реальное нежелание начинать этот тягостный день. Он сейчас же надел пальто и шляпу и вышел из дому.

На улицах было сыро и мглисто, и самые дома, казалось, источали уныние. У него вдруг возникло безрассудное желание вступить в артель рабочих по сносу домов и заняться полезной деятельностью – разрушением этих жалких обветшалых строений…

Дойдя до телефонной будки, он остановился в нерешительности. Кому звонить сначала, Марте или Жюли? Хорошо бы, конечно, Марте. Но он подумал, что Жюли, вероятно, провела ночь без сна, представил себе, как она считает минуты, дожидаясь его звонка; и позвонил сначала Жюли. Голос ее звучал устало и безнадежно.

– Как ты спала? – спросил Крис.

– Не очень хорошо.

– Я скажу об этом доктору. Для тебя очень важен сон. Видела Джеральда?

– Нет.

– Это хорошо. Я так и думал, что он не станет тебя тревожить, – сказал Крис, стараясь говорить как можно жизнерадостнее и испытывая как раз противоположное. – Все идет замечательно. Я говорил с доктором, и он устроит тебя в санаторий…

– А это будет скоро, Крис? Мне так тяжело здесь…

– Знаю, дорогая. Сегодня утром я пойду к Ротбергу…

– Это так необходимо? Мне не хочется, чтобы он знал.

– Дорогая, нам необходим юрист, на которого можно было бы положиться, и он не будет тебя очень мучить. Я ему скажу. И слушай, Жюли…

– Что?

– Если все пойдет, как я надеюсь, мы приедем за тобой около половины первого. К этому времени ты уложишь вещи и будешь ждать нас?

– Я уложила вещи ночью. И я уже жду. Ах, Крис, а ты не можешь пораньше?

– Дорогая, доктор раньше не может. И потом, мне надо поговорить с Ротбергом. Мужайся, моя девочка. Подумай, осталось каких-нибудь два часа с небольшим. И позвоню тебе еще раз. Держись, Жюли, все будет хорошо.

– Хорошо, – огорченно сказал голос Жюли. – Не беспокойся. Я постараюсь не унывать.

И она дала отбой. Крис повесил трубку и в течение двух минут осыпал Джеральда и своих родителей всеми ругательствами, какие только приходили ему в голову. Черт! С какой стати бедная девочка должна так жестоко страдать от их глупости и эгоизма. Он переменил мнение по поводу своего письма к отцу. Будем надеяться, это письмо выведет его из состояния напыщенного самодовольства, так ему и надо!

Почему-то Крису была неприятна мысль звонить Марте из того же автомата. Чистейший предрассудок. Однако он вышел и отыскал другую будку. Он произнес свое имя и услышал голос Марты, низкий, вибрирующий и счастливый:

– Крис! Неужели это ты? Милый! Я думала о тебе, и ты мне снился всю ночь, и ты, наверное, почувствовал это и позвонил. Какой ты хороший.

– Я тоже все время думал о тебе, милочка, – ответил Крис с чувством неловкости за свое лицемерие. – Ты представить не можешь, сколько силы и спокойствия придает мне твой голос.

– Милый!

– Только вот какое дело, Марта. Случилось нечто весьма неприятное…

– Неприятное? С тобой? О Крис!

– Не со мной непосредственно, а с Жюли. Она опасно больна.

– Бедняжка!

– Ужасно досадно, правда?

– Где она? Может быть, мне пойти к ней? Могу я чем-нибудь помочь, Крис?

– Ты можешь помочь мне! – многозначительно сказал он.

– Тебе? Каким образом?

– Если будешь по-прежнему любить меня…

– Как будто я могу тебя не любить!

– И не рассердишься, что нам с тобой нельзя будет видеться несколько дней.

– О! – в голосе Марты звучало разочарование. – Почему?

– Ради твоей же безопасности, – объяснил Крис. – Видишь ли, Жюли с Джеральдом ухитрились подцепить на юге какую-то инфекцию…

– Какую?

– Ах, у нее какое-то ученое название, я забыл. И, понимаешь, мне пришлось вчера пробыть с Жюли весь вечер, а сегодня нужно будет отвезти ее в изолятор. Так что я могу оказаться переносчиком инфекции. Я поговорю насчет этого с доктором…

– Но, Крис, если ты идешь на такой риск ради Жюли, то уж я тем более могу пойти на него ради тебя!

– Милая! Но тут есть разница. Жюли надо помочь, и я иду на риск. Но не могу же я подвергать тебя такому риску только потому, что жить без тебя не могу.

– Но я тоже не могу без тебя жить!

– Марта! Мне плакать хочется, до такой степени это невероятно и потрясающе, что ты без меня жить не можешь. Но, дорогая, мое решение твердо. Я не подвергну тебя этому риску. И все же сегодня я спрошу доктора и потом позвоню тебе. Когда ты будешь дома?

– Для тебя всегда.

– Скажем, во время обеда? Между часом и двумя?

– Да.

– Хорошо, я тогда и позвоню. И, Марта…

– Что, милый?

– Не забывай своего дружка.

– Ах, Крис!

Разговор с Мартой изменил настроение Криса. Ему уже не казалось больше, что все проклято и осквернено или что его отношения с Мартой безнадежно испорчены. Что за милая девушка! Никаких кривляний, никакого кокетства или подозрений, или капризов из-за того, что случилось что-то неприятное и что это доставило ей огорчение. «Удивительно, – подумал он, – как важно для нас расположение и одобрение наших сексуальных партнеров. Или это просто причуда западноевропейцев? Китаец, например, беспокоится о мнении своего покойного прадеда. Пожалуй, мы все-таки более разумны. С рациональной точки зрения гораздо важнее быть в хороших отношениях со своим сожителем, чем со всеми своими предками до неандертальского человека включительно».

Он взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Он решил пройти в контору Ротберга и постараться попасть к нему немного раньше назначенного срока. Ему пришла в голову мысль, что история с Жюли будет для Ротберга не только юридическим, но и личным делом. Он подумал, действительно ли Ротберг был очень влюблен в нее. Судя по его отношению к Джеральду, – безусловно. «Если ей предстоит выйти замуж еще раз, – подумал Крис, – мне очень хотелось бы, чтобы она вышла за него. В конце концов по каким-то таинственным причинам евреи очень заботятся о своих близких».

Хотя Крис пришел почти за полчаса до срока, ему пришлось ждать всего несколько минут. Ротбергу, видимо, очень хотелось знать, что случилось.

– Ну? – спросил он, как только Крис сел. – Что случилось? Что с Жю – с вашей сестрой?

– Нечто одновременно трагическое и гнусное…

– Может быть, я буду не так уж шокирован, – цинично сказал Ротберг. – Юристы видят многое, что скрыто от большинства людей.

– Пожалуй, даже вы будете шокированы.

– Ну выкладывайте.

Крис изложил, насколько мог короче, все, что случилось. Когда он дошел до сути, он увидел, как Ротберг вздрогнул и побледнел.

– Что! Вы уверены?

– Я-то совершенно уверен. Но я знаю только то, что сказала мне она. Вы сможете спросить у доктора сами.

Ротберг порывисто встал и подошел к камину, повернувшись к Крису спиной. Две или три минуты оба молчали. Потом Ротберг выпрямился и вернулся к своему креслу за письменным столом. Крис заметил, что Ротберг очень бледен и что его руки, перебиравшие какие-то бумаги, слегка дрожат.

– Прошу прощения, что я вас перебил, – сказал он сдавленным голосом. – Но для меня это тяжелый удар.

– Я так и думал, – виновато сказал Крис. – Если бы на свете был хоть один человек, которому я мог бы доверить юридическую сторону этого дела, я избавил бы вас от этого. Но такого человека нет. Для меня это тоже был удар.

– Могу себе представить. Чего же вы от меня хотите?

– Вчера вечером она сбежала из дому и пришла ко мне. Я заставил ее вернуться.

– Почему?

– Я боялся, что это будет юридически неправильно, что ее смогут обвинить в том, что она сбежала от мужа. Вот я и хотел сначала поговорить с вами.

– При этих обстоятельствах не может быть никакого контробвинения. Она имеет полное право уйти от мужа.

– Что ж, это уже хорошо. Она может получить развод?

– Без всяких разговоров. Если заключение врача вполне определенно, – а оно, кажется, будет таковым, – суд не будет колебаться ни секунды. Дело абсолютно верное.

– Это уже утешительно, – сказал Крис, пытаясь выдавить улыбку. – Когда предрассудки повертываются в нашу пользу, они не кажутся нам такими уж зловредными. На этот раз Хартману не повезло…

– И поделом!

– Ну, так вы пойдете вместе с доктором и со мной, правда? И расправитесь с баронетом-спортсменом, если он вздумает упираться.

– Не посмеет.

– Он, вероятно, не так хорошо знает законы, как вы, – ответил Крис. – Я хочу, чтобы Жюли покинула этот дом под охраной Медицины и Закона, этих двух священных идолов света.

– Это вовсе не так необходимо, чтобы я…

– Вы не хотели бы с ней встречаться?

– Говоря откровенно, да.

– Я вас понимаю, – сказал Крис. – Но, с другой стороны, дорогой мой, кому еще я могу доверить подобное дело? Вам нужно будет сделать так, чтобы это не попало в газеты.

– Им не позволят это печатать.

– Отлично. Но ведь вам нужно будет встретиться с ней, чтобы снять с нее показания, не так ли? И хотя это крайне болезненно для вас обоих, принимая во внимание… принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, это единственное, что остается. Если угодно, я буду присутствовать.

– Ну ладно…

– Еще одна вещь, – прервал Крис. – Надеюсь, Хартман будет платить ее долги?

– Разумеется.

– Расходов будет до черта. Одна лечебница обойдется в двадцать пять фунтов в неделю.

– Заплатит.

– И алименты?

– Разумеется.

– Странное дело, как часто к романтической любви примешиваются денежные дела, – сказал Крис с горечью. – Кстати, заплатили вы деньги за нее моим идеалистам-родителям?

– Они получили двести пятьдесят. Я предусмотрительно задержал остальное…

– Молодец! Не давайте им больше ни пенни. Ей, бедняжке, пригодятся эти деньги. Не давайте им ни гроша.

– Я и не собираюсь. – Ротберг взглянул на часы. – Не пора ли нам к доктору? Я бы хотел поскорее с этим кончить.

– Одну минуту, – сказал Крис. – Можно позвонить?

Он набрал номер Жюли, и она сразу подошла к телефону.

– Привет! – бодро сказал он. – Как, не надоело ждать?

– Ах, Крис, ты еще долго?

– Теперь уже скоро. Я говорю с тобой из кабинета Ротберга. Мы сейчас заедем за доктором, а оттуда прямо к тебе.

– Я должна уйти от него, Крис, должна, должна!

– Да, да! – успокоительным тоном сказал Крис. – Знаю, знаю. Приободрись! Мы сию минуту едем. До скорого, дорогая!

Он положил трубку и вздохнул.

– Она в совершенной истерике, – сказал он. – И не удивительно. Слава богу, что с нами будет доктор. Ну как, поехали?

L’enlèvement [25]25
  Похищение (фр.).


[Закрыть]прошло гораздо благополучнее, чем опасался Крис. Джеральд оставался невидимкой, а слуги, хотя они были явно поражены, не сказали ни слова. Даже Жюли взяла себя в руки, и хотя она была бела как полотно, а губы ее дрожали, спокойно сошла с лестницы и села в ожидавшую их машину. Очутившись там, она забилась в угол, повернувшись к ним спиной и закрывая лицо руками, затянутыми в перчатки. Пока машина тряслась по людным улицам, трое мужчин обменивались отрывочными замечаниями, хотя из них один только доктор понимал, что он говорит. Крис почувствовал огромное облегчение, когда эта мучительная поездка кончилась и Жюли как бы тайком ввели в больницу через боковой вход.

Доктор поднялся вместе с ней.

– Можно мне с вами минутку поговорить, прежде чем вы уйдете? – крикнул ему вдогонку Крис.

– Подождите меня здесь, – бросил ему врач через плечо.

Крис повернулся к Ротбергу.

– Не знаю, как мне вас благодарить, – сказал он. – Вы сами видите, в каком состоянии Жюли, я тоже совершенно изнервничался. Вы вернули нам обоим уверенность…

– Пустяки. Я хотел бы…

– Знаю. Но я думаю, что нам нужно еще предпринять… Вероятно, следует известить Джеральда, что она ушла от него навсегда, как по-вашему?

– Он получит от меня официальное письмо с ближайшей почтой, – мрачно сказал Ротберг.

– Отлично. Скажите, могу я поручить всю юридическую часть этого дела вам?

– Можете.

– И еще одно. Вы получите гонорар за все это, я об этом позабочусь…

– Ну-ну! Какое это имеет значение по сравнению с ее трагедией?

– Это имеет значение, – сказал Крис, провожая его до двери. – Мы доставили вам массу хлопот и…

– Ах, бога ради, прекратим этот разговор, – свирепо сказал Ротберг.

– В случае чего вы известите меня? – крикнул ему вслед Крис. – До свидания!

Но он не получил ответа.

«До чего он неохотно за это берется, – мрачно подумал Крис, возвращаясь в приемную. – Ну я его не осуждаю. Я бы волком взвыл, случись такое хотя бы с Анной. И даже сейчас мне, наверное, стало бы легче, если бы меня стошнило. Ротберг настоящий друг. Немного найдется людей, которые пошли бы на такую муку во имя дружбы и старой любви, а тем более старой любви, так безжалостно растоптанной. Уж скорее бы возвращался этот чертов доктор – попрощаться с Жюли, и скорее бы на свежий воздух».

– Ну-с, что вам угодно знать? – спросил доктор, взглядывая на часы, когда они уединились в отдельной комнатке.

– Я буду короток, – сказал Крис. – Во-первых, есть ли у нее шансы на полное выздоровление?

– Конечно есть, при условии, разумеется, что она сама приложит все усилия, чтобы помочь нам. Мы, кажется, захватили болезнь в самом начале.

– Но она говорит, что французский доктор получил положительную реакцию. Это как будто указывает на вторую стадию?

– Обычно – да. Но я его запросил по этому поводу. По-видимому, он сказал это, только чтобы напугать ее. Он, кажется, считает, что заражение произошло во время беременности; насколько я могу судить, он прав. Диагноз поставлен замечательно, но, я думаю, у него там таких случаев хоть отбавляй.

– Не сомневаюсь, – мрачно сказал Крис. – Но если это действительно первая стадия, тогда у нас есть все основания надеяться. Сколько времени будет продолжаться лечение?

– От полутора до двух лет.

– Фью! – свистнул Крис. – А ребенок?

– Если он выживет, то будет, вероятно, совершенно здоров.

– Лучше бы ему, пожалуй, умереть, – сказал Крис. – Отвратительные гены с одной стороны.

– Что вы знаете о генах? – заинтересовался доктор.

– Почти ничего, – сказал Крис. – Еще один вопрос, доктор. Следует ли мне считать себя в карантине?

– Почему?

– Я соприкасался с больной.

– Вы же не целовались с ней, не ели и не пили из одной посуды?

– Конечно нет. Но я брал ее за руку.

– Дайте-ка я посмотрю.

Доктор осмотрел руку Криса с помощью карманной лупы, потом выпустил ее.

– Никаких признаков заражения. Соблюдайте вот эти предосторожности… – Он вынул из кармана печатный листок и дал его Крису. – Тогда не будет ни малейшей опасности.

– У меня есть особые причины спрашивать об этом, – откровенно сказал Крис. – Я встречаюсь с одной девушкой, мне легче было бы умереть, чем причинить ей какое-нибудь зло. Следует ли мне воздерживаться от половых сношений, а если да, то как долго?

– С медицинской точки зрения, делать это незачем. Но с психологической – я бы переждал некоторое время. Эта история здорово расстроила вас, не так ли?

– Пожалуй. Сколько времени, по-вашему, ждать?

– Пока вы не будете уверены, что мысль о несчастье сестры не будет отравлять ваше счастье с этой девушкой, – добродушно сказал доктор. – А это вы сами решите. Ну, мне пора. У вас остались вопросы?

– Нет, больше ничего. И огромное вам спасибо, доктор!

– Прощайте.

После ожидания, показавшегося Крису бесконечно долгим, появилась, шурша платьем, сестра-сиделка и сухо сказала ему, что он может теперь повидаться с «больной». В конце коридора, изолированного от всей остальной лечебницы, он открыл дверь в комнату, обставленную с такой же медицинской строгостью, как анатомический театр, и увидел Жюли. Жюли сидела на постели, бледная и расстроенная.

– Ну как, теперь тебе легче? – ободряюще спросил Крис.

– Немножко. Я рада, что ушла из дома Джерри. Мне здесь долго придется пробыть, Крис?

Крис неслышно вздохнул. На что она рассчитывает? Что она будет жить по-прежнему, как будто ничего не случилось?

– Не дольше, чем тебе самой захочется, – сказал он. – После всех этих потрясений ты нуждаешься в нескольких днях полного отдыха. Скоро тебе позволят вставать и выходить.

– Здесь так неуютно и строго, – пожаловалась Жюли.

– Тебе придется некоторое время подчиняться всем этим строгостям, – убеждал Крис. – Это необходимо. Я только что говорил с доктором, и он сказал, что вы с ребенком будете совершенно здоровы, только если ты будешь самым тщательным образом соблюдать все предписания. Разве не стоит пожертвовать несколькими днями или неделями, чтобы привыкнуть?

– Неужели я всю жизнь буду прокаженной?

– Конечно нет! Через два года все пройдет и будет забыто.

– Два года! О Крис, это же целая вечность!..

– Другого выхода нет. Ты не думай, что тебе придется все время жить здесь. Скоро ты сможешь жить, как все люди, при условии, что будешь соблюдать известные предосторожности. А пока что давай подумаем, чем бы тебя развлечь. Чего бы ты хотела, книг, например?

Они обсудили возможные развлечения, и Крис сказал:

– Попробуй пожить здесь недельку, воспользуйся этим, чтобы отдохнуть…

– Здесь так одиноко!

– Может быть, ты кого-нибудь хотела бы видеть, так ты скажи!

Жюли не сказала ничего, и он продолжал:

– Я сделаю все, что в моих силах, Жюли, но я не могу сделать невозможного. Хочешь, я найму тебе квартиру с прислугой… Но мы об этом поговорим в другой раз. Не оплачивай здешних счетов, они пойдут Джеральду. Пересылай их к Ротбергу, и если тебе будут нужны деньги, обращайся к нему или скажи мне, я обращусь к нему от твоего имени. Ну а теперь чего бы ты еще хотела?

– Кажется, ничего.

– Ладно, если чего-нибудь захочешь, запиши на бумажке. Я скажу им поставить у твоей койки телефон, чтобы я мог тебе звонить. Я пришлю все, что ты просила, и буду приходить к тебе как можно чаше. А теперь отдыхай и постарайся уснуть и скажи себе, что каким бы это ни казалось страшным и неприятным и тяжелым сейчас, все это пройдет. Au revoir, [26]26
  До свидания (фр.).


[Закрыть]дорогая!

Было почти половина второго, когда Крис ушел из лечебницы и отправился в магазин, где у Жюли был личный счет. Он был мрачен и утомлен, точно весь день провел на ногах. Кроме того, ему очень хотелось пить. Сама мысль о еде внушала ему отвращение, поэтому он зашел в молочную и выпил молока. Беря сдачу, он при виде мелких монеток вдруг вспомнил, что еще не звонил Марте, как обещал. Она, должно быть, ждет…

Снова голос Марты прозвучал, как что-то прекрасное и успокоительное, вселяющее в него надежду и бодрость. Странно, что она так быстро стала для него жизненно необходимой.

– Ну я отвез Жюли в лечебницу, – сказал он. – Ей это очень тяжело, но она, по-видимому, довольна.

– Бедняжка! – сказала Марта. – Как мне хотелось бы повидать ее!

– Невозможно! – сказал Крис. – Что же касается меня – доктор говорит, что через несколько дней нам уже можно будет встречаться.

– Через сколько дней?

– Не знаю. Он обещал мне сказать в следующий раз, завтра или послезавтра.

– Но, Крис, это, наверное, не так уж опасно! Ведь ты же встречаешься с другими людьми?

– Да, но я не целуюсь с ними!

Марта рассмеялась.

– Приятно слышать. Но ты придешь, как только будет можно?

– Неужели ты сомневаешься? Конечно приду. Я буду звонить тебе каждый день. Если бы ты только знала, как мне тебя недостает! Но это скоро кончится. Не позже чем на будущей неделе…

Исполнив последнее из возложенных им на самого себя обязательств, Крис устало поплелся домой. Он так приучил себя из экономии ходить всюду пешком, что теперь, несмотря на большое расстояние, ему даже не пришло в голову ехать на автобусе или в метро. Вместо этого он потратил деньги, оставшиеся от двух фунтов Жюли, на цветы, которые он ей послал. Когда он наконец добрался до того, что он иронически назвал «своим Домом», голова и ноги у него болели, а стоптанные башмаки пропитались въедливой лондонской грязью. Он переменил носки, надел туфли и терпеливо разжег погасший за это время огонь.

Его план был – провести остаток дня за книгами. Как много упущено! Был, например, учебник педагогики, который он начал с неохотой и вскоре бросил с отвращением, а ведь его необходимо было проштудировать. Было неограниченное количество академической работы. Вышел новый труд по «научной антропологии», грозивший ниспровергнуть и уничтожить все, чему Крис с таким трудом научился по этой запутанной и, возможно, лженаучной дисциплине. Была брошюра, присланная Хоудом, о новых успехах Советского Союза. «Если все, что здесь написано, правда, – подумал Крис, перелистывая страницы, – тогда, как только об этом узнают неимущие всего мира, революция перестанет быть возможной: она станет неизбежной».

Крис переоценил свою способность не отвлекаться. Как ни старался он сосредоточиться над книгой, его внимание рассеивалось, и вскоре он незаметно для самого себя встал и принялся беспокойно бродить по комнате. Пока нужно было что-то делать и его ум был занят планами, он ощущал в себе энергию. Но теперь, когда делать было нечего и оставалось только ждать, наступила реакция, погрузившая его снова в отвращение и уныние. Чем старательнее он принуждал себя не думать о Жюли, тем упорнее возвращались к нему мысли о ней. Его преследовали все те же воспоминания. Жюли, скорчившаяся и рыдающая у него в кресле, ее истерический голос по телефону; Жюли, забившаяся от стыда в угол такси; Жюли, усталая и одинокая в этой холодной и бесчеловечной комнате. И сколько он ни ругал Жюли за ее «морализирование по поводу микробов», он не мог отделаться от чувства гадливости и ужаса.

Даже мысль о Марте не утешала его. Он, так сказать, увидел череп под венком из роз и не мог забыть этого. Он должен был сознаться себе, что, по крайней мере сейчас, желание умерло в нем. Внезапный неукротимый расцвет страсти, сделавший самый факт существования чем-то прекрасным и радостным, был грубо растоптан. Наслаждаться жизнью и предаваться любви в этом грязном хлеву! Он готов был со спокойным сердцем перестрелять всех до одного реакционеров и мракобесов в мире. Будь проклята их зловонная глупость!

Самим собой он тоже был не слишком доволен. Правда, нельзя сказать, что он сплоховал при этой неожиданной и очень серьезной неприятности. Но то, что она так потрясла его и расстроила, было явно плохо. Испытывать сострадание к Жюли, скорбеть о ней – это да, это правильно; но позволять ее несчастью окрашивать в мрачные тона все его мысли и чувства – это не годится, это слабость. Человек, по-настоящему сильный морально, никогда бы не допустил, чтобы какой-либо удар, даже самый неожиданный и отвратительный, отдалил его от Марты. Неприятная и унизительная мысль.

Он начал понимать, что одно дело – здраво и трезво смотреть на жизнь, и совсем другое – не теряться при столкновениях с действительностью. Мысль, что в этом деле он, презираемый всеми, оказался нрав, а его безапелляционные родственники не правы, не могла утешить его и скорее действовала в обратном смысле. Не было ничего лестного даже в том, как внезапно изменила о нем мнение Жюли. Всякая утопающая сестрица цепляется за своего доброго братца. Реальной победой было бы единственное, если бы у него хватило мужества и воли предотвратить катастрофу.

Причудливое сравнение пришло Крису на ум. Он уподобил себя математику-теоретику, который на бумаге смыслит кое-что в баллистике, знает формулу траектории пули, может начертить кривую ее полета и в точности определить ее ударную силу при заданном расстоянии. Но если бы случайно этот кабинетный ученый очутился на пути той пули, которая ведет себя в точности так, как он сам предсказывал, кто был бы более удивлен, более ошарашен, более в буквальном смысле выведен из равновесия, чем этот ученый? «В довершение всего, – угрюмо подумал Крис, – недостает одного: чтобы пуля, сразившая Жюли, рикошетом попала в меня. Ах, только бы она не покончила с собой! Об этой возможности я ведь и не подумал…»