Текст книги "Таящийся ужас 2"

Автор книги: Ричард Мэтисон (Матесон)

Соавторы: Брэм Стокер,Дж. Рэмсей Кэмпбелл,Август Дерлет,Уильям Фрэнсис Нолан,Эдгар Джепсон,Розмари Тимперли,А. Дж. Раф,Рэймонд (Раймон) Уильямс (Вильямс),Хейзел Хилд,Чарльз Бернард Гилфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Затем произошло нечто странное. Не стану делать вид, что до конца понял, что именно. Оба мужчины сели в машину, они смеялись, а потом один из них высунулся в окно и что-то сказал девушке. Она изумленно посмотрела на них и тут же вскочила. Машина уже трогалась с места, и она попыталась заскочить в нее на ходу. Вид у нее был очень расстроенный, тогда как мужчины, напротив, казались довольными собой. Они поехали назад, потом машина повернула, а девушка бежала и бежала за ними, умоляя о чем-то. Но они все же уехали. Один из них помахал ей рукой из окна, а она посылала им вслед такие мерзкие ругательства, которые не осмелился бы повторить ни один истинный джентльмен. Наконец, она остановилась, глядя вслед машине, бормоча себе что-то под нос и упершись руками в бока. Слова, которые она произносила на бегу, мне не приходилось никогда раньше слышать, я даже толком не представляю себе, что они означали, хотя давно уже не мальчик. Но все они были каким-то образом связаны с сексом, так что даже в гневе своем она была омерзительна. В жизни своей я не встречал более низко падшей грешницы, чем эта женщина. Мне представляется, что мужчины, после того как насытили свою плоть, ужаснулись содеянным ими и уехали, оставив ее, чтобы таким образом наказать за соучастие в подобном надругательстве над природой. Другого объяснения случившемуся я найти не могу, хотя мне и непонятно, почему они смеялись, когда уезжали. Во взаимоотношениях между мужчинами и женщинами есть некоторые вещи, понять которые я не в состоянии. Но я отлично представляю себе, что такое плохо, а эта девушка явно была плохой и заслуживала наказания.

И все же я отнюдь не намеревался причинять ей какой-нибудь вред, я вообще не знал, что буду делать. Дождавшись, когда она пошла назад, к своему одеялу, я вскочил на ноги и вышел на открытое место. Она как раз нагнулась, чтобы поднять трусики. Я стал очень тихо подкрадываться к ней сзади. Она подняла одну ногу и стала продевать ее в трусики, но я, видимо, издал какой-то шум, потому что она резко повернулась и посмотрела в мою сторону.

Я даже не знаю, кричала ли она. Рот ее открылся, но никакого звука я не услышал. То ли она была слишком напугана, чтобы кричать, то ли у меня почему-то перестали слышать уши. Девушка сделала несколько неуверенных шагов назад, потом подняла руки, держа ладони обращенными в мою сторону. Трусики обмотались у нее вокруг щиколоток, страх на лице был неописуемый.

Я медленно пошел на нее, вытянув вперед руки и оскалив зубы. Когда я приблизился, она упала на землю. Взгляд ее ни на секунду не отрывался от моего лица. Даже когда я встал прямо над ней, она продолжала неотрывно смотреть на меня. Казалось, ее страх передался и мне. Я уверен, что хотел лишь напугать ее, но в страхе есть что-то такое… запах страха… он лишил меня контроля над собой. По запаху страх и кровь очень похожи. Я уже ничего не мог с собой поделать, и виной тому была она сама. Да, она сама приблизила меня к этому, точно так же, как до этого завлекла тех мужчин, чтобы они совершили с ней свои омерзительные действия. Я помню, что, когда увидел ее ярко светящиеся белые бедра, двигающиеся накрашенные губы, мне захотелось разорвать, сокрушить, уничтожить ее, вонзить свои когти в ее плоть, так, чтобы брызнула кровь, чтобы можно было покончить с этой бесовской жизнью.

Тогда я и прыгнул на нее.

И все это время она смотрела мне прямо в лицо, пока ее глаза не подернулись пеленой. Мне показалось – она необычно долго сохраняла сознание.

Не помню, что случилось потом, не знаю, сколько времени просидел на четвереньках над ее трупом или что делал с ним. Наверное, если газеты все же правильно описали состояние ее тела, я какое-то время оставался там. Но кроме этого они почти все переврали, и я очень рад тому, что смог сейчас описать, как все было на самом деле. Теперь хоть в одном месте написана правда.

Да, это правда, именно так все и произошло.

20 июля

За последние две недели я ни разу не притронулся к дневнику. Даже не читал его. Думаю, что описанием последней сцены я крайне переутомил себя, так что надо было освободить мозг от последствий болезни и на некоторое время расслабиться. Как все-таки плохо, что современная цивилизация оставляет человеку так мало времени для расслабления. Мне еще повезло, что я, в отличие от некоторых безумцев, никогда не имел привычки гоняться за деньгами, успехом или так называемым счастьем. Разумеется, я не стал бы возражать, если бы все это у меня так вот вдруг оказалось, однако и не опечалюсь, если останусь без ничего. В конце концов, я достаточно мужественный и разумный человек, хотя мне надо было бы появиться на свет на несколько сотен лет раньше. Впрочем, я не жалуюсь. Никогда не любил хвастать, но мне почему-то кажется, что когда-нибудь я смогу установить гармоничные отношения с собственной болезнью, научусь относиться к ней так же, как к любым другим сторонам своей жизни. Если на то пошло, это ведь всего одна-единственная ночь в месяце, так что страдать мне приходится не чаще, чем двенадцать раз в году. А ведь могло бы быть и хуже, гораздо хуже.

Повсюду бродит масса болезней, просто они общеизвестны и их воспринимают как должное, тогда как мой недуг остается уникальным и потому кажется намного более ужасным, чем он есть на самом деле. Во всяком случае, моя болезнь не столь страшна, как, скажем, рак, проказа или полная слепота. Пожалуй, лишь собственное тщеславие заставило меня относиться к ней с повышенным вниманием, а потому я очень рад, что смог отбросить подобные мысли и начать относиться к ней так, как она этого заслуживает. Если это испытание было ниспослано свыше, чтобы испытать меня, то уж тем более нельзя ударить лицом в грязь. Я сейчас счастлив как никогда, потому что впервые за все это время ощущаю ясность мыслей и отношусь к своему пороку так же спокойно и ровно, как привык относиться ко всем другим вещам. И агонию свою я воспринимаю так, словно это некая разновидность удовольствия, ну, или, по крайней мере, относительного счастья. Я научился сосуществовать со своей болезнью точно так же, как привык мириться с жестокостью общества или с дефицитом интеллекта Элен.

Я в очередной раз перечитал все, что написал о событиях той ночи. Все объективно и точно и, надеюсь, помогло мне лучше познать самого себя. При этом я обратил внимание на одно обстоятельство, которое совсем недавно встревожило бы меня, а сейчас лишь позволяет, лучше понять и узнать… В описании того, что произошло, я постоянно упоминал самого себя, называл себя самим собой, а не тем существом, в которое преображаюсь. Понятно, что слова эти были лишь средством защиты, и я использовал их только из боязни посмотреть правде в глаза.

На самом же деле оно и я – единое целое. Мы представляем собой одно естество, пусть с отличиями и нюансами, но в принципе – одно и то же. Теперь я могу откровенно признать этот факт, что, естественно, не может не свидетельствовать о высокой организации моего мышления. Вот только не знаю, мой почерк изменился потому, что я так напряженно пытался припомнить все подробности своего превращения, или потому, что теперь мне так удобнее и легче писать? Впрочем, какова бы ни была причина, я лично считаю это добрым знаком, хорошим симптомом, который свидетельствует о моей искренности и полной раскованности. В конце концов, это была необычная ночь… экстраординарная… и поистине странно, что запомнил я ее как-то по-особому, не так, как те ужасные ночи, которые провел в камере. Надо будет подождать и посмотреть, как все пройдет в этом месяце, когда я снова спущусь к себе в подвал. И дневник обязательно возьму с собой – времени у меня будет достаточно. Оставаться снаружи слишком рискованно, хватит уже всяких несчастных случаев. Но… я почти уверен, что в данном конкретном случае все сложилось как нельзя лучше.

Возможно, кому-то это покажется бессердечным, но ведь именно такими обычно представляются многие верные мысли. Так вот, только задумайтесь, скольких молодых людей могла бы обесчестить эта женщина, скольких она бы ввергла в пучину греха, порока и разврата… Что ж, пожалуй, я спас немало человеческих жизней. А уж ей-то, понятное дело, самое лучшее было умереть. Зачем таким существам вообще жить? Такая молодая, а уже успела погрязнуть в скверне, и никогда в своем падении не смогла бы обрести счастья…

Надо же, как только мне в голову могли прийти мысли о самоубийстве на следующий день после случившегося?! Как это эмоционально, как непохоже на меня. Зато сейчас со мной полный порядок, и за последние две недели я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше. Трудно найти этому объяснение; я словно обрел нечто… как будто внезапно достиг, добился чего-то такого, к чему, сам того не подозревая, давно стремился. А в сущности ничего не изменилось. Во всяком случае, я ничего не замечаю. Это должно было быть нечто неуловимое, словно я устранил из своего сознания тревогу, о существовании которой даже не подозревал. Наверное, шок от событий прошлой ночи взорвал некую преграду, существовавшую в моем мозгу. Определенно, это как-то взаимосвязано. Я не в состоянии пока до конца разобраться в собственных мыслях и эмоциях, но какая-то связь явно существует. Не скажу, чтобы это было новое ощущение, просто я достиг следующей стадии удовлетворения. Помню, что испытывал нечто подобное в дни далекой юности. Чем-то это похоже на те чувства, которые я пережил, когда разбил свою любимую игрушку; очень близко к моим переживаниям, когда я пристукнул того злобного пса, что напал на меня. Действительно любопытный феномен. Как странно, что три совершенно разных события способны вызвать такие схожие чувства. Мне лично это представляется весьма интересным…

28 июля

Вот и приближается мой день. Я совершенно спокоен, нахожусь в прекрасной физической форме, сознание мое ясно, я веду праведную жизнь и, раз уж мне предстоит пострадать еще одну ночь, едва ли стоит роптать и жаловаться. Правда, очень досадно, что жена ведет себя так странно. Весь этот месяц мне казалось, что она как бы отстранилась от меня. Как знать, возможно, Элен все же поверила некоторым из тех лживых публикаций в газетах и теперь сердится на меня, хотя прямо она мне об этом ничего не сказала – ни слова. Теперь об этом пишут уже не на первых полосах газет – поступили новые скандальные истории, другая ложь, – хотя каждый день помещают небольшие заметки о ходе расследования. Всякий раз повторяют, что арест близок, но я только посмеиваюсь. Надеюсь, что они не арестуют невиновного человека, а с другой стороны, если подобное и случится, то это наверняка будет действительно настоящий извращенец, повинный в гораздо более мерзких преступлениях, чем мое, так что особенно беспокоиться на этот счет не стоит. И наказание за чужой грех не покажется ему несправедливым, коль скоро сама жертва небезгрешна. Что же до меня… и человека, который убил, библиотекаршу… то тут я не чувствую за собой никакой вины.

29 июля

Сегодня, возвращаясь домой после обычной дневной прогулки, я увидел выходившего из нашего дома строительного рабочего. Снаружи стоял грузовик, и мне показалось, что он принадлежит той же компании, которая оборудовала у нас в доме камеру. Я спросил об этом Элен, но она лишь взглянула на меня и сказала, что никакого рабочего не было. Поначалу я крайне удивился, а потом, на какое-то мгновение задумался: «Не изменяет ли она мне?». В самом деле, поведение ее было весьма странным, нервным каким-то. Впрочем, сама по себе эта мысль слишком ужасна, и я должен раз и навсегда выбросить ее из головы. Грех подозревать собственную жену.

Тогда я стал гадать, в чем же дело? Наверное, она решила как-то усовершенствовать мою камеру, возможно, заказала новую обивку или ввинтила более яркую лампочку. Больше ничего не приходило в голову. Естественно, ей хотелось сделать сюрприз, чтобы у меня поднялось настроение, когда я войду в камеру. Пожалуй так оно и будет. Надеюсь, у нее хватило ума найти какое-то логичное объяснение и растолковать рабочему, когда он зашел в камеру, зачем нам понадобилась эта обивка на стенах. Ведь даже у самых тупых строительных рабочих иногда возникают всякие мысли… Возможно, они даже газеты иногда читают. А что, черт побери, почему мы не можем иметь камеру с обитыми стенами, кто может лишить нас этого права?

Потом я подумал, что этот человек приходил, чтобы установить более крепкие замки на двери. А Элен все это время была такая странная… отстраненная. Может, она чем-то напугана? Бедняжка. Я понимаю ее. Надо будет постараться помягче обходиться с ней, более терпимо относиться к ее слабостям. Пожалуй, надо будет каким-то образом выразить ей свое чувство. Может, сегодня вечером зайти к ней в спальню? Она так радуется всякий раз, хотя я давненько уже этого не делал. Впрочем, сама виновата. Не даст ни малейшего намека, а я ведь иду на это исключительно ради нее. А вдруг она тоже поняла, что лучше всего – долгое воздержание?..

30 июля

Элен очень сильно изменилась.

Ну кто способен по-настоящему понять женщин? В глубинах самой простой и лишенной воображения особы существуют потаенные места, проникнуть в которые не дано никому. Я считаю себя не менее проницательным, чем любой другой мужчинами полагаю, что умею строить логические умозаключения, однако отказываюсь понимать, в чем причина всех тех изменений, которые произошли в моей жене. И началось это отнюдь не вчера, хотя с особенной силой проявилось именно прошлой ночью. Можно допустить, конечно, что для этого вообще не существует причин и атомы женского мозга перемещаются в полнейшем беспорядке. Впрочем, мне ненавистна эта мысль, поскольку лично у меня всегда имелась хорошо организованная жизненная концепция.

Но я не отвергаю и иных возможностей. У меня вообще не должно быть предубеждений, поскольку замкнувшийся в себе разум лишится возможности вынести все те превратности жизни, с которыми сталкивается человек в моем положении. Меня ничуть не удивит, если я узнаю, что являюсь единственным человеком, когда-либо страдавшим от подобного недуга и все же сохранившим здравый ум. Возможно, это звучит несколько тщеславно, но человек всегда должен отдавать себе отчет в собственных достоинствах, чтобы уметь ими как следует распорядиться. Впрочем, я никогда не отличался особой гордыней.

Вчера вечером я зашел к ней в комнату. Она легла пораньше, а спустя некоторое время пришел я. Но на сей раз все оказалось совершенно по другому. Едва я открыл дверь спальни, как она села на постели, подтянув одеяло к самому подбородку и глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мне даже показалось, что все это время она лежала и ждала, когда я приду. Само по себе это довольно странно. И то, как она смотрела… это очень походило на страх. Когда я прикоснулся к ней, она вся сжалась, ничего не сказала и лишь продолжала дрожать, всматриваясь в мое лицо. Мне было ненавистно видеть выражение ее глаз, как будто она думала, что перемена произойдет именно сейчас. Наверное, просто перепутала дни, но как она могла подумать, что ошибусь и я? Как может моя собственная жена бояться меня? Это или результат тех гнусных публикаций, или же у неё не осталось сил от перенесенного напряжения, страданий и переживаний за меня. Такое вполне может быть. По мере приближения очередного спуска в камеру она всегда меняется. Я слышал, что люди часто переживают за своих любимых, страдают за них. Бывает, что мужчины испытывают физическую боль, когда их жены беременны. Вполне возможно, что это как раз тот самый случай. Лично я предпочитаю объяснить все это именно так, поскольку очень неприятно думать, что она действительно боится меня.

Когда мы поженились, Элен поначалу проявляла повышенную чувственность, даже страстность. Я бы сказал, даже слишком большую возбудимость, что заставило меня несколько раз призвать ее к сдержанности. Женщина не должна столь безудержно отдаваться плотским удовольствиям. Допускаю, что человеку может быть приятно испытывать радость от интимного акта, но разве можно этим злоупотреблять?

Как-то Элен вздумалось самой проявить инициативу в этом деле, потом она вдруг повадилась спрашивать, не собираюсь ли я заглянуть к ней в спальню. В итоге мне пришлось в достаточно твердых выражениях прочитать ей нотацию на эту тему. Впрочем, едва ли стоило винить ее: она была невинна, малоопытна и совершенно не понимала, сколь порочно себя ведет. Уверен, что столь открытым выражением своего чувства она лишь пыталась доставить мне удовольствие, однако мне кажется, что молодая женщина должна сердцем чувствовать греховность подобного поведения. Хотя, разве я ей судья?

Я никогда не пытался изображать из себя моралиста – просто я достаточно нравственный человек, который хочет показать другим людям, как надо жить. Мне, конечно, приходилось проявлять в отношении Элен некоторую жесткость, однако делал я это исключительно ради ее же пользы.

Так вот, прошлой ночью все оказалось совершенно иначе. Она не проявляла ни малейшей настойчивости и была явно обрадована, когда все кончилось и я стал собираться к себе. На протяжении всего акта она неотрывно и очень странно смотрела на меня, так что я даже почувствовал некоторую неловкость. Я вообще сильно смущаюсь всякий раз, когда совершаю брачный акт, но в этот раз сложилась особенно непривычная ситуация. Не то чтобы неудобно, нет… я даже не знаю, как выразить это ощущение, просто почему-то у меня было очень тревожно на душе. Мне бы не хотелось, чтобы она и впредь смотрела на меня подобным образом. Это в чем-то сродни страху… Не знают что это… просто при этом я всегда чувствую… представляю… какие-то смутные, неясные вещи. Это очень трудно описать, чтобы было понятно. Где-то, прямо под поверхностью моего сознания теснятся всевозможные неясные предметы, вещи, явления – смутные, туманные, темные и неприятные. Иногда даже опасные. Тайные образы – вот, пожалуй, самое точное определение.

31 июля

Завтрашнего дня я жду с обычным страхом и отвращением, хотя на сей раз к этому примешивается и некоторое любопытство. Мне интересно, каким образом события прошлого месяца подействовали на мою болезнь. Весь июль я пребывал в безмятежном настроении. Мне удалось настолько хорошо примирить себя с самим собой, что я не удивлюсь, если обнаружу в своем недуге определенные изменения. Прошедший месяц мог оказаться своеобразным катализатором и изменить сущность химического процесса… возможно, изменить его к лучшему. Впрочем, что бы ни случилось, я все перенесу исключительно стойко.

Я бы рассказал Элен о своих надеждах, не веди она себя столь отчужденно и странно. Впрочем, пока я сам во всем не разобрался, лучше этого не делать.

Что пользы от ложных ожиданий и надежд?

Вот и сегодня утром она опять повела себя довольно своеобразно.

Я прошел в холл, чтобы взять перчатки, а когда обернулся, то увидел, что она из-за угла смотрит на меня. Да, виднелся только краешек ее лица, который сразу же спрятался. Я подошел и спросил, не нужно ли ей чего, но она сначала пробормотала что-то невнятное, вроде того, что не знает, собираюсь ли я спускаться в подвал или нет. С чего бы ей интересоваться этим? Ей известно, что я ненавижу камеру и без крайней нужды никогда не спускаюсь в нее. Когда я разъяснил ей это, она заметно успокоилась, так что я склонен приписать ее поведение избыточному перевозбуждению, нарастающему по мере приближения моего времени. Может, она опасается, что оно настанет раньше обычного и что мне придется провести в камере больший срок, возможно, даже не одну ночь? Я понимаю, насколько это взволновало бы ее, и осознаю, что она действительно заботится обо мне. Но с другой стороны, это свидетельствует и о том, что она полностью неспособна понять сущность моей болезни.

1 августа

Сегодня меня буквально распирает от избытка энергии. После обеда я совершил длительную прогулку быстрым шагом, остановившись у детской площадки, чтобы посмотреть, как играют ребятишки. Мне показалось, будто я, как и они, наслаждаюсь жизнью, и меня охватила такая жалость, что у меня никогда не будет детей! Они беззаботно веселились, а я стоял и скорбел, что когда-нибудь они подрастут и будут вынуждены столкнуться с жизненными проблемами. Мое детство было отнюдь не безоблачным, по крайней мере, в воспоминаниях оно не кажется мне особенно счастливым, если не считать отдельных моментов. Однако я не завидую другим, поскольку именно мое детство позволило мне вырасти в достойного мужчину, и теперь я могу окинуть мысленным взором всю свою жизнь и не найти в ней ни малейшего эпизода, о котором следовало бы жалеть. Все, о чем я скорблю, произошло отнюдь не по моей вине, оно было предписано свыше, еще до того как я появился на свет. Какое же это неописуемое блаженство, когда человек может оглянуться на свое бытие и представить его как единый последовательный процесс, в котором нет ничего, за что он должен испытывать стыд, что омрачало бы его прошлое; знать, что вся его жизнь была именно такой, какой он ее и замышлял, имея в виду, конечно, лишь те обстоятельства, которые он мог сам выбирать.

Я уже почти жду наступления сегодняшней перемены и практически уверен, что в ней будет какое-то отличие… Или это лишь потому, что сейчас я не нуждаюсь ни в каких отличиях, ибо я уже не столь мрачно и пессимистично оцениваю перспективы развития своего заболевания? Надеюсь, что то существо, в которое я трансформируюсь, будет отличаться такой же уравновешенностью.

1 августа (ночь)

Итак, дверь заперта. Элен поднялась наверх, и я остался в камере один. Сегодня Элен проявила ко мне особую любезность и приготовила мои любимые блюда: простую и здоровую еду, а потом все время о чем-то смущенно болтала, старалась быть веселой, как-то отвлечь меня от того, что вскоре должно случиться. В общем-то я благодарен ей за эти мелкие и жалкие потуги противостоять тому, что выше ее сил. Я решил, спуститься пораньше, чтобы у нее не было причин для беспокойства. Я боялся, что она станет нервничать, испугается, и мне захотелось разделить с ней эту муку… заранее представить себе картину того, как все это будет происходить.

В камере я не обнаружил никаких перемен, но был уверен, что какие-то нововведения она все же осуществила, хотя замок оставался прежний, да и обшивка стен была все так же изодрана. А может, она приглашала рабочего только для того, чтобы он прикинул смету предстоящих расходов, а сами работы начнутся лишь в следующем месяце? Надо было заранее позаботиться о том, чтобы ввернуть лампочку поярче – писать очень неудобно, а по углам вообще темно. Если…

Я только что сделал ужасное открытие и сейчас просто неспособен обдумать его значение. Холодная острая боль пронзила мой позвоночник, а тело буквально обратилось в лед. Я сидел и писал, потом посмотрел на стену и… там, в стене была дыра! Совсем маленькая, так что поначалу я даже не заметил ее. Она располагалась в углу, рядом с дверью, но размеры ее все же позволяли заглянуть внутрь камеры… Раньше ее там не было, а кроме того на полу осталось немного бетонной пыли, и мне все стало ясно: ее проделали совсем недавно. Так вот зачем приходил строитель… Но с какой целью жене понадобилась эта дыра? Что вообще на нее нашло? С чего это она совершила подобную гнусность? Да она с ума сошла! Ей захотелось заглянуть в камеру, после того как произойдет перемена! Но зачем ей это? Это не поддается осмыслению, это чудовищно. Одна лишь мысль о том, что она увидит меня… увидит, как я превращаюсь… в кого-то, во что-то, непохожее на человека…

Я присел у стены, в которой была проделана дыра, так, чтобы меня не было видно снаружи, и долго не мог решить, как быть дальше… потом, когда переменюсь. Ведь то существо неспособно или просто не желает мыслить логически, оно иррационально, а потому не станет вот так сидеть, чтобы его никто не увидел. Я подумал было заткнуть дыру рубашкой, но боюсь, что она вся превратится в клочья, когда процесс достигнет решающей стадии. Или жена попросту вытолкнет ее какой-нибудь палкой. Я абсолютно бессилен что-нибудь сделать. Она увидит меня!

Я просто не нахожу себе места от ужаса, кажется, что меня вот-вот вырвет. Голова идет кругом. Почему Элен сделала со мной такое? Или это просто нездоровое любопытство? А может, у нее имеется какой-то порок, извращение, о котором я раньше даже не догадывался? Возможно, она до сих пор сомневается во мне и желает убедиться, получить дополнительные доказательства, что я не сумасшедший и не выдумал все это? Не знаю. Одна лишь мысль о том, что она будет наблюдать перемену, ужасает меня. Ведь одному Богу известно, какое воздействие может оказать на нее подобное зрелище. Мне остается надеяться лишь на то, что она отнесется к этому, как к болезни, и что столь жестокая правда не лишит ее рассудка. Впрочем, рассудок у нее и так не слишком силен, и я боюсь… Я видел выражения лиц людей, которые наблюдали меня после перемены. Тот пьяница… девушка… В их взглядах застыло безумие, а Элен такая слабая… Я замечал выражение страха в ее глазах даже тогда, когда был вполне нормален. После того как она прочитала всю эту ложь в газетах, эту гнусную ложь про расчленения и терзания… той ночью, в постели… и тот страх, от которого ее лицо светилось словно луна, дергалось и трепетало – я наблюдал весь этот ужас, понимал, что он не ослабевает, не исчезает, и видел… Я чувствую… Чувствую, что нельзя оставлять человека наедине с таким страхом… Как я смогу снова посмотреть на нее после того, как… когда стану нормальным… когда…

Я услышал, как хлопнула верхняя дверь.

Похоже, она спускается в подвал…

2? августа

Наверное, уже утро. Со мной все в порядке, только я совершенно выбился из сил. Одежда разорвана в клочья. Скоро спустится Элен и откроет дверь. Сможет ли она взглянуть мне в глаза после вчерашней ночи? Я умолял ее уйти, но она даже не ответила, просто смотрела в камеру и ждала. Мое возбуждение ускорило процесс перемены, которая наступила раньше, чем обычно, и тогда я полностью потерял самоконтроль. Элен все видела. Я ненавижу ее! Ненавижу за то, что она сделала. Просто сгораю от ярости, стыда и ненависти! Когда она откроет дверь, мне придется мобилизовать всю свою волю, чтобы сдержаться и не ударить ее. Хотя она заслуживает хорошей оплеухи. Даже большего заслуживает. Никакое наказание не покажется слишком суровым за то, что она натворила. Она усугубила, сделала мой недуг намного тяжелее, чем раньше. Я отлично помню, как метался, цепляясь за стены, пытаясь выбраться наружу, разодрать края дыры, а она все это время стояла там, по другую сторону несокрушимого барьера, и наблюдала. Она чудовище, злодейка, дьявол! Нет таких слов, которыми можно было бы назвать ее…

Август

Число я не знаю, нет никакой возможности определить, сколько сейчас времени. Все кажется вечностью. Записи меня больше не интересуют: к чему они мне теперь? Да и чернила в ручке почти кончились. Лампочка едва светит, так что скоро я окажусь в полной темноте. Я бы мог писать собственной кровью, но кажется от этого будет мало проку… И потом, я не выношу вида крови, слишком о многом она мне напоминает. И все же хочется написать еще хоть что-нибудь – это мой единственный союзник в борьбе с безумием. Я могу перетерпеть голод, жажду, но угроза потери рассудка для меня невыносима.

Никак не пойму, почему она так со мной поступила? У меня больше нет к ней ненависти, я просто не могу понять ее. Иногда она спускается и смотрит в дыру. Раз в день, раз в неделю… Сейчас я уже не знаю. Мне все равно. И ничего при этом не говорит. Я пытаюсь заговорить с ней, но она не отвечает. Иногда издает какой-то странный звук, похожий на фырканье. Мне кажется, она сошла с ума. Когда я начинаю умолять ее – она уходит…

?

Так хочется есть…

Попробовал жевать обивку со стен, но из этого ничего не вышло, только еще больше захотелось пить. Свет уже почти не горит. Писать, правда, можно, если встать прямо под лампочкой. Да и в глазах все время двоится. Я сильно ослаб, постоянно кружится голова. Наверное, никогда уже больше не смогу писать.

Теперь ясно, что именно здесь мне суждено умереть. Я смирился с этой мыслью. Но если это действительно так, то произойдет это не по моей вине. Я не заслужил подобного конца. Перенося в своей жизни все эти страдания, я всегда оставался абсолютно невинным человеком. Страдал за грехи предков, и вот – умираю из-за безумия собственной жены. Это несправедливо, но я не возражаю. А сейчас надо лечь! Я уверен, что больше писать будет нечего.

Наверное, наступила ночь. Я укусил собственную руку…

Вот что было в тетради, которую я обнаружил в ящике тетушкиного стола. Там было исписано еще несколько страниц, но почерк оказался совершенно неразборчивым. Возможно, человек пытался писать в темноте или хотел сделать какие-то пометки. Особо я в них не вчитывался.

Медленно закрыв тетрадь, я уставился на ливший за окном дождь. Временами раскатисто громыхал гром, под напором ветра поскрипывал старый вяз, ветер гонял по небу облака. Где-то залаяла собака. Посидев так некоторое время, я встал и положил тетрадь в карман плаща. Время было позднее. Я прошел в холл и открыл дверь, ведущую в подвал. Мне надо было спуститься туда. Я чувствовал некоторую неловкость, но все же намерения своего не изменил. Воздух там был густой, спертый, как в склепе, но я все же стал спускаться по ступеням.

Камера, как и было написано в тетради, располагалась в углу подвала. Я шел по бетонному полу и слышал необычно громкий стук собственных шагов. Дверь была закрыта на засов, но я, не задумываясь, отодвинул его. С громким скрежетом он отъехал в сторону, на пол посыпалась ржавая пыль. Я попытался открыть дверь, но та даже не шевельнулась: значит, помимо засова была заперта еще и на ключ. Замок выглядел массивным, а дверь – очень прочной. Я прошел в угол и сразу отыскал дыру в стене – края ее уже начали осыпаться. Я заглянул внутрь, но толком ничего не разглядел – там было темно, потом повернулся и спокойно пошел назад. Я был преисполнен намерения отыскать ключ от камеры, он наверняка находится среди тетушкиных вещей. Едва я наступил на верхнюю ступеньку, она неожиданно подломилась и, чтобы не упасть, мне пришлось прыгнуть. Уже стоя на полу в холле, я чуть не потерял равновесие и неожиданно бросился вперед, выскочив через входную дверь прямо под дождь. Не могу сказать, что я трусливее любого мужчины, а кроме того в отличной спортивной форме и достаточно силен, но в тот день я бежал как угорелый и остановился, насквозь промокший, лишь удалившись на порядочное расстояние от дома. Плащ так и остался в холле.