Текст книги "Свободен для любви"
Автор книги: Ричард Гордон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Глава 6
Не подумайте, что аппетит у меня пропал из-за ужаса, когда я обнаружил, что хорошенькая блондинка – вовсе не служанка, а жена доктора Хоккета. Нет, я бы с удовольствием перехватил что-нибудь съедобное, однако после разглагольствований доктора кусок застревал в горле.
Покончив с сардинками, этот демагог принялся бубнить о превосходстве маргарина над маслом и о пользе слабого чая – низкое содержание кофеина, по его мнению, служило идеальным средством для профилактики нервных расстройств, сердечно-сосудистых заболеваний и общего распада личности. Блондинка, которую звали Жасмина, почти ничего не говорила, а лишь изредка поддакивала, уплетая хлеб с маргарином. Однако, дождавшись, когда Хоккет, вытирая губы после сардинок, на мгновение прикрыл лицо носовым платком, она, к моему вящему ужасу, игриво подмигнула мне.
Мы уже вставали из-за стола, когда Хоккета вдруг осенило.
– Послушайте, доктор, – с придыханием спросил он, – вы ведь, по-моему, не клали в чай сахар?
– Да, я без него легко обхожусь.
– Я очень рад, доктор, – уважительно пробубнил Хоккет. – Сахар крайне вреден для здоровья. Чистый углевод. Избыток углеводов в пище ведет к ожирению, которое, как мы с вами прекрасно знаем, с неизбежностью заканчивается атеросклерозом и в конечном итоге инфарктом миокарда. Пить чай с сахаром – верный путь к самоубийству.
– Я разожгу камин, – предложила Жасмина.
– Зачем, дорогая? – вскинул кустистые брови Хоккет. – У нас и без того слишком жарко. Мне, во всяком случае. И уж тем более доктору Гордону. Вам ведь жарко, не так ли, доктор? Поразительно теплая зима стоит.
– Я продрогла до мозга костей, – капризным голосом произнесла Жасмина. Обхватив себя руками за плечи, она зябко поежилась.
– Что ж, дорогая, – вздохнул доктор Хоккет, проявляя поразительное великодушие, – твое желание – закон. Скажите, доктор, у вас нет при себе спичек?
Беседа наша проистекала в кромешном мраке, поскольку во время трапезы снаружи сгустилась тьма, а ни одному из супругов даже в голову не пришло включить свет.
– Сумерки благотворно воздействуют на нервы, – прогундосил доктор Хоккет, споткнувшись в темноте по пути к камину и едва не упав. – Да и для сетчатки глаза это весьма полезно. Излишек света вредит организму.
Он зажег камин, предусмотрительно уменьшив огонь вдвое, после чего уселся в стоявшее рядом кресло и погрузился в чтение «Дейли экспресс».
– Если хотите, можете закурить, доктор, – сказал он минуту спустя. – Мы с женой, правда, не курим, поскольку…
– Курение способствует раку легких, – с готовностью закончил я.
– Совершенно верно, – одобрительно подтвердил доктор Хоккет. – Если хотите почитать, то на столике за вашей спиной лежат кое-какие книги. Мои пациенты оставили их в приемной, но, на мой взгляд, они вполне читабельны.
Начал я с карманной энциклопедии. Устав читать, потаращился какое-то время на чучело утки за стеклом. Затем, насмотревшись на утку, снова полистал энциклопедию. Жасмина сидела напротив меня и что-то вязала. Всякий раз, как я на нее поглядывал, она лукаво улыбалась и подмигивала. Так и прошел вечер.
В девять часов Жасмина зевнула и сказала:
– Пожалуй, пора на боковую.
– Очень благоразумно, дорогая, – закивал доктор Хоккет. – Ранний отход ко сну и ранний подъем чрезвычайно физиологичны.
– Спокойной ночи, – попрощалась она, вставая. – Выспитесь как следует, доктор Гордон.
Не успела она покинуть гостиную, как доктор Хоккет выключил газ.
– Страшная жара, не так ли, доктор? Теперь, когда моя жена нас оставила, мы можем поговорить о деле. Я предпочитаю не обсуждать важные вещи в ее присутствии. Прежде всего хочу очертить круг ваших обязанностей. Дважды в день вы будете вести прием муниципальных пациентов в нашей амбулатории на Футбол-Граунд-роуд и отвечать на все ночные звонки. Я занимаюсь всем остальным и принимаю частных пациентов здесь, на дому. По ночам я не выезжаю. – Он еще раз взглянул на меня исподлобья. – Предпочитаю не оставлять Жасмину одну. Она еще слишком молода и легкомысленна.
– Да, вполне понятно.
Последовало молчание.
– Все считают, что Жасмина очень привлекательна, – произнес наконец Хоккет.
– Да, сэр, весьма привлекательна, – вежливо согласился я. Затем, после наступившего неловкого молчания я, поерзав на стуле, счел своим долгом добавить: – Разумеется, я говорю это в чисто платоническом смысле, сэр.
Вперив в меня хмурый взгляд, доктор Хоккет полез в карман и извлек из него ключ на веревочке.
– Это ключ от шкафчика с лекарствами, который стоит за стеной, в моей приемной. Второй ключ всегда находится при мне. Прошу вас следить, чтобы шкафчик никогда не был открыт, – мне бы не хотелось, чтобы Жасмина имела к нему доступ. – Он вручил мне ключ и продолжил: – Жасмина, видите ли, во многих отношениях еще почти ребенок. Поскольку, доктор, нам с вами предстоит работать вместе, хочу вам кое в чем признаться. Вы не очень удивитесь, если я скажу вам, что прежде, чем стать моей женой, Жасмина служила у меня горничной?
– Да что вы? Быть не может!
– Долгие годы я практиковал за границей. На Востоке. Я никогда прежде не был женат. Всегда как-то руки не доходили. А Жасмину я очень люблю, доктор, – многозначительно произнес он, – и никому не позволю причинить ей зло.
– О, я вас прекрасно понимаю, сэр, – сказал я. Меня вдруг обуяло желание выпить. – Вы ведь ее муж, и все такое, так что это вполне объяснимо.
– Да, доктор, – пробубнил он. – Я ее муж!
Он встал, выключил свет и сказал, что пора спать.
* * *
Завтрак состоял из каши с чаем. По мнению доктора Хоккета, перегружать пищеварительный тракт с самого утра было крайне вредно для здоровья.
Началась трапеза в тишине, поскольку Хоккет разбирал утреннюю почту. Почтовый ящик практикующего врача всегда ломится от рекламных проспектов и бандеролей с бесплатными образцами различных лекарств, которые большинство врачей не глядя выбрасывают в мусорные корзинки. Хоккет же аккуратно вскрывал все подряд, разглаживая пустые конверты, откладывая их впрок и внимательно прочитывая от корки до корки рекламные проспекты.
– Надеюсь, сэр, вы не верите всей этой чепухе? – спросил я. После стольких потрясений и скверно проведенной ночи я считал, что имею право высказать свое мнение. – В больнице Святого Суизина нас приучили выбрасывать всю эту муру сразу.
– Напротив, доктор, я черпаю из них массу полезнейших сведений. Практикующему врачу трудно идти в ногу со временем и быть в курсе новейших разработок. А стоимость подписки на медицинские журналы взлетела до небес.
– Но посмотрите только на эту пакость, которую они присылают в качестве бесплатных образцов! Ни один врач в здравом уме ее не выпишет. Вот, например, – я взял внушительных размеров склянку с какой-то зеленоватой жижей, – «Женщине для зачатия – знаменитый бальзам доктора Фаррера».
Хоккет изменился в лице.
– Осторожнее, доктор, не уроните! – вскричал он. – Между прочим, я храню у себя любые образцы. У меня в кабинете их уже собрано несколько сотен. Моим личным пациентам многие из них пришлись по вкусу.
– Полагаю, вы берете за них деньги? – холодно спросил я.
– Разумеется, – ни секунды не раздумывая, ответил Хоккет. – Пациенты не доверяют бесплатным снадобьям. Вот в чем беда государственного здравоохранения. Что ж, доктор, вам пора идти: до амбулатории от нас больше мили, а опаздывать на прием не следует.
И вот под непрекращающимся дождем я погнал «Доходягу Хильду» на Футбол-Граунд-роуд. Мысли, обуревавшие по дороге мою голову, были отнюдь не радужными. Коль скоро я согласился стать практикующим врачом, нужно было стиснуть зубы и работать, позабыв про Хоккета, Жасмину, постель, жесткую, как дыба в Тауэре, холод и резь под ложечкой от голода. Правда, когда я увидел амбулаторию, моя решимость несколько поубавилась. На ярко-зеленом стекле невзрачного сооружения красной краской было выведено: АМБУЛАТОРИЯ ДОКТОРА ХОККЕТА. Ни дать ни взять дешевый паб.
На тротуаре перед входом уже выстроилась очередь. Отомкнув дверь, я очутился в неуютной клетушке, заставленной стульями с высокими спинками; в углу было отгорожено местечко для врача. Кроме замызганного стола и стула, в углу расположились картотечный шкафчик, кушетка, умывальник, бунзеновская горелка и масляный обогреватель, который я тут же включил. Вымыв руки, я извлек из кармана авторучку, высунул голову из-за перегородки и позвал:
– Проходите, пожалуйста.
Первой вошла ожиревшая мамаша, которую сопровождала дебелая девочка-подросток. На лице мамаши застыло неодобрительное выражение женщины, требующей позвать начальника.
– Adiposa familians [8]8
Семейное ожирение (лат.).
[Закрыть], – машинально произнес я себе под нос, рассматривая их.
– Что такое? – грозно пробасила мамаша.
– Латинское выражение. Медицинский термин. Вам не понять. – Я жестом предложил им сесть и, переплетя пальцы, спросил: – Что вас беспокоит?
– Где врач? – хмуро спросила мамаша.
– Я и есть врач.
– Нет, настоящий врач.
– Заверяю вас, я самый настоящий врач, – спокойно ответил я. – Может, диплом вам показать?
– А, вы, наверное, новый мальчик доктора Хоккета?
– По меньшей мере его новый ассистент.
С минуту она молча поедала меня глазами.
– Не могу сказать, что с радостью доверю вам мою маленькую Еву, – сказала она наконец.
Сама Ева тем временем мрачно разглядывала меня, сосредоточенно ковыряя в носу.
– Или вы соглашаетесь, что я займусь вашей дочерью, или нет, – жестко отрезал я. – Если не согласны, то забирайте свою карту и ступайте к другому врачу. Я убиваться не стану, уверяю вас.
– Все дело в груди, – сказала толстуха, кивая в сторону дочери.
– Что с ней такое?
– Кашляет без конца. Днем и ночью. Порой я даже заснуть не могу, – негодующе добавила она.
– И давно у тебя такой кашель, Ева? – спросил я, награждая девочку отеческой улыбкой.
Ева не ответила.
– Что ж, – вздохнул я, доставая стетоскоп. – Нужно осмотреть ее. Раздевайся.
– Как, вы хотите, чтобы она обнажила грудь? – резко спросила мамаша.
– Да, я хочу, чтобы она обнажила грудь, – жестко ответил я. – В противном случае я не смогу осмотреть ее, поставить диагноз и приступить к лечению. А потом, если Еве станет хуже, вы совсем лишитесь сна.
Ева не ответила, а мамаша, тяжело вздохнув, принялась раздевать ее. Наконец девочка предстала передо мной обнаженной по пояс. Я приложил стетоскоп к области сердца и, ласково подмигнув девочке, сказал:
– Дыши глубже.
В следующий миг, заметив на подоконнике хрустальную вазочку с разукрашенной к Рождеству еловой веткой, я, не удержавшись, ни с того ни с сего ляпнул:
– Чудные шишечки!
И тут лицо девочки впервые оживилось. Кокетливо посмотрев на меня, она гордо обвела взглядом свои неокрепшие грудки и пробормотала, отчаянно шепелявя:
– Угу, хотя у моей штаршей шештры они еще больше.
Утро пронеслось вихрем. Больные шли нескончаемым потоком. Несколько раз, вспомнив про ленч, я выглядывал из-за перегородки, но неизменно обнаруживал, что очередь не уменьшается. По счастью, многим из них не требовались ни осмотр, ни лечение.
– Мне бы только справочку, доктор, – просили они.
Я подмахнул несколько дюжин подобных справок, удостоверяющих, что их владельцы освобождаются от работы, должны приступить к работе, могут ехать на курорт или в санаторий, не обязаны выступать в суде, способны иметь детей, имеют право на бесплатное молоко или должны проживать отдельно от родственников. С каждой новой справкой моя уверенность возрастала. Я уже даже начал получать от новой работы удовольствие, когда столкнулся с жизнерадостной престарелой дамой.
– Здравствуйте, доктор! – пропела она. – Как дела?
– Спасибо, у меня все в порядке, – ответил я, благодарный за внимание. – Надеюсь, у вас тоже.
– О да! Особенно учитывая мой возраст. Как по-вашему, сколько мне?
– Ну, никак не больше пятидесяти, – соврал я.
– О, доктор! – укоризненно, но не без кокетства воскликнула старушка. – А ведь мне через месяц семьдесят исполнится.
– Что вы, быть такого не может, – возразил я, но уже в следующую минуту, вспомнив, что пора переходить к делу, спросил: – Что вас беспокоит?
– Беспокоит? – встрепенулась она с недоумением. – Ничего, доктор. Слава Богу.
– Тогда – извините за любопытство – что вас ко мне привело?
– Как что? Мне нужно мое лекарство, что же еще.
– Понимаю, – кивнул я. – И что это за лекарство?
– Красненькое такое, доктор. Вы знаете.
– Да, конечно, но для чего оно нужно?
– Для газов, – мгновенно ответила она.
– Вы… м-м… страдаете от метеоризма? От ветров?
– О нет, доктор! – негодующе вскричала она. – Не от, а без! У меня их уже сто лет не было!
– А давно вы употребляете это лекарство?
– О, позвольте вспомнить, доктор… Да, впервые я его приняла, когда мы отправились на остров Уайт. Ах, нет, не может быть – ведь наш Эрни был еще жив тогда… Должно быть, на следующий год… Джефф еще ездил с нами, а ему тогда как раз пятнадцать годков стукнуло…
– Понятно, – прервал я, мысленно представив себе циркуляр министерства здравоохранения, в котором врачам категорически запрещалось предписывать пациентам какие-либо снадобья, не внесенные в фармакопею. – Боюсь, что не смогу дать вам это средство. Вы совершенно здоровы и больше не нуждаетесь в нем. Советую вам вместо этого каждый день гулять в парке. Всего доброго.
В первую минуту она мне не поверила. Потом еле слышно пролепетала дрогнувшим голосом:
– Но я должна получить мое лекарство, доктор!
– Оно вам ни к чему, – отрезал я.
– Но ведь я всегда его получаю, доктор! – воскликнула она. – Я не могу без него! Три раза в день пью, после еды… – И она вдруг разрыдалась.
– Прошу вас, возьмите себя в руки, – взволнованно заговорил я, начиная жалеть, что не внял совету старикана-секретаря и не сделался полковым врачом. – Я тут ни при чем – я просто выполняю предписание нашего министерства здравоохранения. Будь на то моя воля, я бы вам хоть дюжину пузырьков в день прописал.
– Мне нужно мое лекарство! – заныла она.
– Нет, я больше не могу, – вздохнул я, лихорадочно вспоминая, содержится ли в клятве Гиппократа что-нибудь про необходимость держать себя в руках. – Прошу вас покинуть амбулаторию!
– Самозванец! – вдруг истошно завопила старушка. – Мошенник! Самодур! Не хотите мне мое лекарство дать! Вы просто грабите нас, душегубы! Всю страховку себе в карман кладете! Мошну свою набиваете! Дайте мне мое лекарство!
Я встал и, не доверяя собственному голосу, молча указал ей на дверь. Продолжая голосить, старуха направилась к выходу. Я сел за стол и обхватил голову руками. Про такое нам в больнице Святого Суизина не говорили.
Услышав чьи-то шаги, я устало произнес:
– Садитесь. Имя, возраст, профессия?
– Уилкинс. Двадцать один. Профсоюзный организатор. – Молодой человек в хорошо пригнанном синем костюме сидел передо мной, вертя в руках шляпу. – Вы очень огорчили мою матушку, доктор. Зря вы так.
– Если эта дама и впрямь ваша мать, то я буду вам очень признателен, если вы отведете ее домой.
– Согласно кодексу поведения работника здравоохранения, – заученно произнес он, глядя на потолок, – пациент, которому отказано в надлежащем лечении, имеет право подать соответствующий иск и в установленном порядке взыскать с провинившегося врача денежную компенсацию.
Тут уж я окончательно вышел из себя.
– Убирайтесь отсюда!
– Спокойно, док, не горячитесь, – продолжил наглец тем же тоном. – Лично против вас я ничего не имею и просто напоминаю вам положение из кодекса. Я неплохо его изучил, видите ли.
– Не сомневаюсь, – сухо сказал я. – Должно быть, именно этим вы зарабатываете на жизнь.
Профсоюзный организатор извлек из кармана зубочистку и принялся ковырять во рту.
– Полегче, док, – ответил он. – На вашем месте я был бы осторожнее в высказываниях. Ответственности за клевету еще никто не отменял. Я, между прочим, выиграл уже двенадцать исков против врачей. И ни одного не проиграл. Лишь на судебных издержках магистрат заработал при этом целую тысячу фунтов.
– Послушайте, мистер Уродкинс…
– Уилкинс.
– Мне плевать на то, как вас зовут и кто вы такой, но если вы сию минуту не уберетесь отсюда, я дам вам такого пинка, что…
– Грубость вам не поможет, док, – невозмутимо прервал меня этот мерзавец. – Я могу вчинить вам такой иск, что вы без штанов останетесь.
– В последний раз повторяю, Уткинс. – В моем голосе зазвенел металл. – Убирайтесь вон, пока я вас не вышвырнул.
– Не забудьте мою фамилию, док. Она произносится Ут… то есть Уилкинс. У-И-Л-К-И-Н-С. Вы еще обо мне услышите.
Глава 7
Когда я возвратился домой, Жасмина уже накрывала стол к ужину.
– Приветик, – весело прощебетала она. – Что-то вид у вас невеселый. Как у медведя с больной головой.
– Попадись мне сейчас хоть целая стая медведей с больными головами, я бы их в отбивную превратил! – прорычал я. – Жасмина, где доктор Хоккет?
– Доктор еще не вернулся. Его к викарию вызвали. – Она звонко расхохоталась. – А вы, между прочим, впервые назвали меня Жасминой.
Я плюхнулся в кресло и раскрыл энциклопедию.
– Напугали вас вчера, да? – спросила Жасмина. – За чаем. – Она хихикнула. – Вы ведь даже не подозревали, что я его жена, да?
– Да, миссис Хоккет, коль скоро вам это так любопытно, – не подозревал. И еще раз да – испугался. Даже сардинку свою не съел.
Она поставила на место последнюю тарелку.
– Я нисколько вас не виню, не подумайте. Даже сама порой не верю, что я жена доктора.
Я не ответил, а она приблизилась к моему креслу.
– Я очень скоро поняла, что он женился на мне лишь для того, чтобы не платить мне жалованье. Главным образом. Скупердяй, каких мало. Такой вам в пустыне песка не даст. А я так хотела обзавестись нормальной семьей!
– Моя разлюбезная миссис Хоккет…
– Зови меня Жасмина, птенчик.
– Я совершенно не горю желанием обсуждать вашу семейную жизнь. Вдобавок у меня выдалось на редкость тяжелое, даже, можно сказать, обескураживающее дежурство, и я хочу хоть немного отдохнуть. Хотя бы дух перевести.
– Послушай, птенчик, сделай мне одолжение, – промурлыкала она.
– Нет, – отрезал я.
– Да. Пожалуйста. – Она придвинулась вплотную ко мне. – Доктор ведь дал тебе ключ от аптечки, верно?
– Нет.
– Да. Он всегда дает второй ключ своему ассистенту.
– И что из этого? – неласково буркнул я.
– Будь лапочкой, одолжи мне его на минутку, – проворковала Жасмина.
– Ни за что, – решительно помотал головой я и снова уткнулся в энциклопедию.
– Всего на минутку. Я его тут же верну. Доктор Задниц никогда мне не отказывал!
– А доктор Гордон отказывает!
– Тогда открой его сам и принеси мне немножко нембутала. Я просто торчу от нембутала. – Она выразительно погладила себя по животику и закатила глаза. – Славная штучка. Сразу погружаюсь в сладкий сон и забываю про эту скотину, что храпит рядом со мной.
– Разве можно так обзывать своего мужа? – насупился я.
Вдруг, ни слова не говоря, она склонилась ко мне и полезла в карман моей жилетки.
– Давай сюда ключ! Или я сама найду!
– Черт побери, Жасмина, что вы вытворяете…
– Ой! Отпусти! Больно же! – принялась вопить она довольным голосом.
Я крутился ужом.
– Дьявольщина! Немедленно прекратите!
Безуспешно пытаясь высвободиться, я опрокинулся вместе с креслом на Жасмину. Она оказалась крепким орешком, поднаторевшим в подобных схватках. Добрую минуту я отбивался и отбрыкивался, прежде чем сумел сбросить ее с себя и высвободиться. Я сидел на полу, отдуваясь, когда вошел доктор Хоккет.
Я с усилием встал. Мой воротничок стоял торчком, лицо пылало, со лба катился пот. Хоккет безмолвно высился в дверном проеме, по обыкновению заложив руки за спину, и таращился на меня.
– Мы… м-м… Словом, я уронил кое-что на пол, – сбивчиво пояснил я.
Хоккет молча кивнул.
– А Жасмина… то есть миссис Хоккет помогала мне.
Доктор по-прежнему молчал, Жасмина поправляла волосы и приводила в порядок одежду.
– Пора ужинать, – бесстрастным тоном произнес Хоккет. – Послушай, дорогая, стоит ли разжигать камин, когда на дворе еще почти утро? Да и погода как никогда теплая.
За ужином, который состоял из сосиски с картофельным пюре, никто не проронил ни слова. По окончании трапезы, когда Жасмина собрала тарелки и покинула нас, Хоккет произнес своим обычным голосом:
– Поразительно все-таки, сколько врачей совершают тяжкий грех.
– Грех? – испуганно переспросил я. – Вы имеете в виду в… сексуальном плане?
– Я имею в виду врачей, которые идут на убийство.
– Вот как, – с остановившимся сердцем выдавил я. – Да, наверное.
– Взять хотя бы Криппена, – продолжил Хоккет. – Палмера Отравителя. Или Нила Крима из Лондона. А сколько их еще! Помните дело Ракстона? Он зарезал эту парочку прямо в своей ванне.
– Да, – пискнул я. – Но мы с миссис Жасм… Хоккет просто что-то искали…
– Совершенно верно, – многозначительно произнес Хоккет. – Все они так говорили.
– Извините, мне пора, – прохрипел я, вставая и цепляясь за стол, чтобы не упасть. – Хочу кое-какие записи просмотреть.
– А ведь многие убийцы до сих пор гуляют на свободе, доктор, – напутствовал меня Хоккет.
Поднявшись в свою комнату, я первым делом передвинул кровать, приперев ею дверь.
Тем не менее вечер прошел в точности так же, как и предыдущий. Доктор Хоккет сидел возле еле тлеющего камина и читал «Дейли экспресс», Жасмина вязала и подмигивала мне, а я изучал энциклопедию и таращился на утку.
В десять мы разошлись по спальням. Я услышал, как Хоккет щелкнул рубильником, отключив электричество. Нащупав под подушкой фонарь, я погрузился в беспокойный сон.
В половине второго задребезжал телефон. Бормоча проклятия, я соскочил с кровати, впотьмах спустился по лестнице и снял трубку.
– Канал-плейс, дом пятнадцать, – проорали мне в ухо. – Быстрее!
Я оделся, забрался в «Доходягу Хильду», отыскал Канал-плейс на своей новой карте и загромыхал по заброшенным трамвайным путям. Проплутав с полчаса, я наконец обнаружил Канал-плейс в самом конце грязного и извилистого проулка, слишком узкого, чтобы в него протиснулась «Хильда». Остаток пути мне пришлось проделать пешком под дождем. В результате, когда я постучал в дверь дома номер пятнадцать, мой новый костюм, который я напялил прямо на пижаму, промок до нитки.
– Не больно вы торопились, – проворчал мужчина, открывший мне дверь.
Я посветил фонариком ему в лицо.
– Уоткинс!
– Уилкинс! – фыркнул он.
– Если это опять ваши штучки… – гневно начал было я, но он оборвал меня:
– Штучки? Нет, док, мне не до штучек. Маме плохо.
– Что с ней?
– Она умирает.
– Ну да! Идемте, посмотрим.
Миссис Уилкинс лежала наверху, в постели. Вид у нее был прездоровый.
– Она хочет, чтобы ее поместили в больницу, – грозным тоном возвестил мистер Уилкинс.
– Не сомневаюсь. Половина нашего населения мечтает о том же. Дайте ей стакан кипяченой воды.
– Ее нужно срочно госпитализировать, – настойчиво проговорил Уилкинс.
– Спокойной ночи! – кивнул я, складывая свой стетоскоп.
Миссис Уилкинс громко рыгнула.
– Я умираю! – заявила она.
– Слышали, что сказала мама? – Уилкинс схватил меня за грудки. – Отвезите ее в больницу!
– Послушайте, Уилкинс, не хочу вам снова угрожать, но если вы сию секунду не уберете лапы с моего…
– Хорошо, – прошипел он, отпуская меня. – Будь по-вашему. Только знайте: первым делом поутру я отправляюсь в магистрат.
– Да хоть сейчас! – запальчиво выкрикнул я.
– Вы меня еще вспомните! – пригрозил он мне вслед. – Я на вас найду управу.
Когда я выскочил под дождь, его мамаше уже настолько полегчало, что она нашла в себе силы высунуться в окно и излить на меня поток площадной брани, отнюдь не украшавшей умирающую женщину.
Трясясь от негодования, я залез в «Доходягу Хильду», на ходу сочиняя письмо-протест в Британскую медицинскую ассоциацию. Добравшись до дома и все еще мысленно проговаривая отдельные фразы, я отпер дверь, зажег фонарик и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Прямо передо мной стояла Жасмина в полупрозрачной ночнушке.
– О Господи!
Она захихикала.
– Привет, птенчик. Не бойся, доктора дома нет. Его опять вызвали к викарию.
– Немедленно отправляйтесь в постель!
– Щщазз! Разбежалась. Ты говоришь точь-в-точь как мой папаша. – Она шагнула ко мне, шаловливо приподнимая подол ночнушки. – Я отправлюсь в постель только вместе с тобой, цыпочка, – прошептала она.
Охваченный ужасом, я выронил фонарик.
– Вы что, с ума сошли? За кого вы меня принимаете? С минуты на минуту он вернется.
– Не вернется, птенчик. Он только что уехал. – Она схватила меня за плечи и тесно прижалась. – Пойдем же! Такая редкостная удача – неужели ты не хочешь поразвлечься? – Руки Жасмины скользнули вниз, а сама она принялась осыпать меня лихорадочными поцелуями, возбужденно пыхтя, словно боксер, молотящий грушу.
С величайшим трудом высвободившись, я прохрипел:
– Отпустите же меня! Оставьте меня в покое! У меня и без вас неприятностей по горло!
Жасмина кошкой прыгнула на меня.
– Послушайте, – завопил я, – если вы сейчас повернетесь и отправитесь к себе в спальню, я… дам вам нембутал!
Жасмина замерла, а ее взор затуманился. Перед ней стоял мучительный выбор: журавль Ричард Гордон в небе или синица нембутал в руках?
– А вы не обманете? – наконец спросила она.
– Нет, – твердо пообещал я, утирая пот, градом катившийся со лба. – Но только в том случае, если вы сию же секунду ляжете в постель. В свою, разумеется. Тогда нас хотя бы не зарежут вместе в ванне.
Жасмина закусила губку. Я понял, что она решилась.
– Хорошо, – кивнула она. – Договорились.
– Тогда поднимайтесь к себе! – приказал я. – Я сам принесу его вам.
Жасмина, прыгая, как кенгуру, устремилась к лестнице, а я открыл шкафчик с лекарствами и, все еще охваченный нервной дрожью, посветил фонариком внутрь. Глазам моим представились сотни и тысячи всевозможных пузырьков, склянок и флакончиков. Разыскав среди них нембутал, я поспешно сграбастал заветный флакончик, запер аптечку и поспешил к лестнице.
На площадке второго этажа я приостановился. Жасмина была у себя в спальне. Дверь оказалась прикрыта. Мог ли я нарушить свое слово? Что, если я прокрадусь к себе наверх и забаррикадирую дверь? Жасмина попробует вломиться, но на это уйдет время, и доктор Хоккет успеет вернуться…
Поток моих размышлений прервало шлепанье босых ног по полу. В следующее мгновение дверь распахнулась, и передо мной предстала Жасмина. В костюме Евы. Я имею в виду нашу праматерь, а не дебелую девочку-подростка с «чудными шишечками».
Я поспешно толкнул дверь и подналег на нее.
– Что за дела? – грозным голосом процедила Жасмина.
– Не выходите! – крикнул я.
– Ах, так!
Она изо всех сил толкала дверь изнутри, а я подналег всем телом снаружи, отчаянно пытаясь удержать ее. Мне мешала бутылочка нембутала. В пылу борьбы я не услышал, как хлопнула входная дверь, и в следующий миг, когда в лицо мне брызнул луч фонарика, ошалело зажмурился. Краешком глаза я успел заметить, что Жасмина вырвалась на свободу.
– О Господи! – выдавил я, в мгновение ока осознав, что подумает Хоккет. – Все в порядке, – сбивчиво залопотал я. – Просто у вашей жены бессонница, вот я и решил ей помочь. Видите?
Я храбро помахал склянкой и едва не лишился чувств. Оказалось, что впопыхах я схватил не тот флакончик и теперь сжимал в руке вовсе не заветную склянку с нембуталом, а бутылочку с этикеткой «Женщине для зачатия – знаменитый бальзам доктора Фаррера».
