Текст книги "Свободен для любви"

Автор книги: Ричард Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Знаю я один отельчик… «Шутовской колпак», кажется. Там очень романтично. Можешь попробовать. А теперь выматывайся отсюда. Я спать хочу.

– «Шутовской колпак»? – переспросил я. – Спасибо, друг! Век не забуду!

– Надеюсь, ты идешь на все это ради того, чтобы избавиться от сестры Плюшкиндт? – спросил он.

– О Господи! – всплеснул руками я. – Совсем из головы вылетело!

– Не нравится мне это, – вздохнул Гримсдайк, роняя голову на подушку. – Совсем не нравится.

В течение последующих нескольких дней мы с Бингхэмом улыбались и шлепали друг друга по спинам как самые закадычные друзья. До сих пор ума не приложу, какую психологическую подоплеку подвел бы под это Гримсдайк на сей раз.

Глава 19

Упрямые стрептококки, осадившие горло сестры Плюшкиндт, упорно отказывались поддаваться всем врачебным попыткам избавиться от них. Она вскоре поправилась, но поскольку в больнице Святого Суизина не приветствуют медсестер, заражающих пациентов устойчивыми к пенициллину стрептококками, то собрался консилиум. Главный отоларинголог посоветовал сестре Плюшкиндт удалить миндалины с аденоидами, прочистить носовые пазухи и выдрать все зубы; инфекционист же, известный не столь радикальными взглядами, предложил посидеть недельку дома. Такое лечение показалось всем предпочтительнее, и на следующий день сестра Плюшкиндт отправилась в Митчем с целой кипой журналов по домоводству.

– Объявим о нашей помолвке, когда я вернусь, – известила она меня. – Я еще до сих пор никому ничего не рассказывала… Кроме самых близких подруг, конечно. Заодно и о дате свадьбы всех оповестим, да? И смотри, пока меня нет, нигде допоздна не засиживайся.

Пару дней спустя, трепеща от возбуждения, я катил на «Доходяге Хильде» на встречу с сестрой Макферсон.

План мы с ней разработали накануне за стаканом грога. Я оставил вместо себя своего помощника, спросив у мистера Кембриджа разрешения на одну ночь оставить больницу; Нэн сказала Бингхэму, что должна навестить родителей. Чтобы не рисковать, мы уговорились встретиться возле зоопарка.

Она ждала меня у главного входа с небольшим саквояжем.

– Приветик! – радостно прокричал я, лихо останавливая «Хильду» и разматывая леску, которой удерживал дверцу в запертом состоянии. – Извини, что заставил ждать. Чертовское свинство с моей стороны. – И вдруг я перехватил ее изумленный взгляд. – В чем дело? – встревоженно спросил я, оглядывая себя. – С костюмом что-то не в порядке?

– О Господи! – вырвалось у Нэн. – Ты хочешь, чтобы я ехала в этой колымаге?

И только тут я сообразил, что она впервые видит «Доходягу Хильду».

– Это замечательный спортивный автомобиль, – с достоинством произнес я. – Надежный, как лондонский автобус. Подожди только, пока мы тронем с места, – сама увидишь.

– Да, прелесть, – с сомнением произнесла Нэн. – Настоящий паровой котел на колесах. А как мне взойти на борт? Ты сбросишь веревочную лестницу?

Я помог ей забраться в машину и усадил в кресло, которое привязал слева от своего сиденья. Самолюбие мое было ущемлено: «Доходягой Хильдой» я искренне гордился, и шутливый тон сестры Макферсон резал мне слух. Тем не менее, не желая портить начало столь многообещающего путешествия, я задорно выкрикнул:

– Держись, я трогаю!

– Вперед, Джеймс! – в тон мне ответила Нэн.

Я был жестоко уязвлен таким щелчком по самолюбию. Полчаса спустя мне вдруг пришло в голову, что я впервые видел сестру Макферсон без ее больничной униформы. Более того, я вдруг сообразил, что никогда не смотрел на нее при дневном свете. К сожалению, Нэн относилась к числу тех медсестер, которых накрахмаленная униформа с чепчиком только красит. Вдобавок в поездку она почему-то решила отправиться в странного вида оранжевой штуковине, напомнившей мне шерстяные костюмы, в которых одно время любил расхаживать мистер Бернард Шоу. Да и лицо ее за пределами интимного полумрака больничных покоев в значительной мере утратило привлекательность. Небрежно наложенный макияж, неаккуратно зачесанные волосы и даже веснушки, столь очаровывавшие меня еще вчера, теперь напоминали мне сразу дюжину кожных заболеваний. К тому же было совершенно очевидно, что сестра Макферсон гораздо старше меня.

Мое дурное настроение усугублялось не только тем, что она продолжала то и дело называть меня Джеймсом, но и погодой: ярко светившее с утра солнышко скрылось за тучами, и задул препротивнейший ветер. В довершение невзгод у меня заболело горло: стрептококки сестры Плюшкиндт, роем устремившиеся ко мне при нашем прощальном поцелуе, уже наверняка наплодили детей и внуков, которые сейчас устроили шабаш на моих слизистых, предаваясь самому гнусному разгулу. Если покидал я больницу с горлом, в котором лишь слегка першило, то сейчас в нем жгло, как у пожирателя огня после неудачного представления.

По счастью, когда Лондон остался далеко позади, у сестры Макферсон появилось романтическое настроение, и она, склонившись ко мне, начала гладить меня по руке, нашептывая приятные слова. Причем не только ухитрилась несколько раз подряд назвать меня Ричардом, но даже похвалила «Хильду», признав, что не каждый механизм времен завоевания Британии Цезарем способен бегать в наши дни с такой резвостью. Словом, к тому времени, когда в начавших сгущаться сумерках впереди замаячили огни «Шутовского колпака», я уже приободрился, предвкушая предстоящее приключение.

– Вот мы и приехали, Нэн, – сказал я, притормаживая перед входом в гостиницу.

Сестра Макферсон подозрительно всмотрелась в ближайшее разбитое окно.

– Ты уверен, что мы приехали туда, куда хотели? Мне кажется, что это скорее какой-то приют для умалишенных.

– Внутри должно быть очень романтично. И главное, если верить моему просвещенному приятелю, хозяева придерживаются вполне прогрессивных взглядов.

Сестра Макферсон недоверчиво хмыкнула. Мое сердце учащенно заколотилось.

– Ты правильно надела кольцо? – спросил я внезапно дрогнувшим голосом.

– Ну конечно, глупыш, – пожала плечами Нэн. – Помоги мне выбраться.

Я подал ей руку, и Нэн спрыгнула на землю.

Когда я попытался расспросить Гримсдайка про «Шутовской колпак» более подробно, он в ответ только пробурчал, что это «постоялый двор в лучших английских традициях». Признаться, традиции эти меня несколько смутили. Возможно, от плохого знания собственной истории, подумал я. Стены внутреннего холла были утыканы головами оленей, выдр, барсуков, лис, хорьков, горностаев и куниц; на полках под стеклянными футлярами красовались чучела щук, лососей, форелей, окуней и лещей; в углу горделиво выставила грудки пара бекасов, а над лестницей угрожающе белел рогатый череп бизона. Царящие в холле сумрак, тишина и запах вековой пыли поневоле заставили меня вспомнить музей естественной истории на Кромвель-роуд.

Слева я увидел дверь с растрескавшимся матовым стеклом, на котором витиеватыми буквами было выведено: КОФЕЙНЫЙ ЗАЛ; дверь напротив украшала надпись ГОСТИНАЯ. В углу за кадкой, из которой одиноко торчала чахлая пальма, возвышалась деревянная стойка с табличкой СПРАВКИ. Рядом висел на цепочке небольшой медный колокольчик.

– Ах, как уютно, – пробормотала сестра Макферсон.

– Здесь, видимо, очень спокойно, – произнес я, понимая, что должен отстаивать честь нового пристанища. – Как-никак мы с тобой в самую глушь забрались.

Нэн не ответила, и я, поставив наши вещи на пол, робко звякнул в колокольчик. Дожидаясь, пока кто-то появится, я прочитал объявление, предупреждающее, что гостиница не несет ответственности за похищенные у нас ценности. Никто не спустился, и я дернул за шнурок еще раз.

Стояла гробовая тишина.

– Надеюсь, персонал этой славной гостиницы не постигла судьба экипажа «Летучего голландца»? – промолвила сестра Макферсон, напудривая носик.

– Просто в этой части Англии люди любят поспать, – неуверенно пояснил я. – Больше им здесь нечем заняться. Мы ведь не на Пиккадилли-сёркус, в конце концов.

– Да, я уже заметила, – кивнула Нэн, разглядывая паутину на потолке. – Обойдя всю гостиницу, мы не найдем ни души, зато на столах будет стоять полусъеденная пища, ванны будут наполнены еще теплой водой, кровати застелены, а камины разожжены. Потом окажется, что сюда проникло какое-то жуткое чудовище с Марса и все сбежали, за исключением одного старичка, который от страха тут же дал дуба. Его неостывший труп с исказившимся от животного ужаса лицом мы найдем в саду. Какая сенсация для нашей желтой прессы! Мы позвоним в «Дейли экспресс», и вскоре сюда нагрянут столичные щелкоперы с фотографами. «Ну-ка, любезный доктор, объясните, что вы тут делаете в обществе дипломированной медсестры…»

– Помолчи, пожалуйста, – нервно осадил ее я. Горло уже драло по-настоящему. – Видишь, я и так стараюсь.

Одной рукой я звонил в колокольчик, а другой барабанил по матовому стеклу. Сестра Макферсон, помогая мне, нетерпеливо топала ногами по полу.

– Че вам?

Дверь кофейного зала открылась, и в холл высунулась чья-то физиономия, а в следующую минуту показались и остальные части тела. Перед нами предстал лысый, как бильярдный шар, старикан в засаленной жилетке.

– Нам нужна комната.

Старичок почему-то испугался.

– Я приведу миссис Дигби, – проскрипел он и растаял в воздухе.

Мы молча прождали несколько минут. Я уже подумывал было, не лучше ли будет запихнуть сестру Макферсон в «Доходягу Хильду» и дать деру, когда дверь рядом со мной резко распахнулась.

– Да?

Передо мной возникла одна из самых неприятных женщин, которых я когда-либо видел. Худое лицо с длинным острым носом, колючий взгляд, подстриженные под горшок волосы, золоченое пенсне на цепочке и платье, явно перешитое из балахона надзирательницы колонии для несовершеннолетних преступников.

– Да? – сухо повторила она, взирая на меня с нескрываемой неприязнью.

– А… Э-э… Вы миссис Фигби? – проблеял я.

Стальные глаза гневно сверкнули.

– Я миссис Дигби, – процедила она жестким, как наждак, голосом.

– Отлично. То есть я хотел сказать… – В моем горле разыгралась настоящая баталия, а язык упорно не желал ворочаться. – Видите ли, нам нужен номер.

– Да?

– У вас есть свободный номер?

– Да.

Я уже нервничал, как мускусная крыса, – мы дошли до той стадии, которую я столько репетировал, уединясь в своей комнате. В дешевых книжках и воскресных газетах все это выглядело проще пареной репы: главная сложность заключалась в том, чтобы уговорить девушку, а остальное всегда шло как по маслу. Теперь же, глядя на эту мымру, взиравшую на меня с откровенной ненавистью, мне казалось, что легче соблазнить сотню монашенок во главе с матерью-настоятельницей, нежели убедить цербера в юбке, что мы с Нэн – муж и жена.

– Фамилия? – рявкнула она, раскрывая огромный журнал.

– Филлимор, – заявил я, заранее решив, что такой псевдоним ни у кого подозрений не вызовет.

– Распишитесь здесь.

Она вручила мне ручку, и я принялся лихорадочно вписывать в журнал фамилию, имя и адрес, второпях разбрызгивая чернила и разрывая пером бумагу. Последняя графа, которую я заполнять не стал, предназначалась для особых отметок.

Свирепая хозяйка гостиницы промокнула мои каракули. Брови ее поползли на лоб.

– А кто из вас Фремли? – процедила она.

– А? Что вы сказали, миссис Регби? – встрепенулся я.

– Дигби! – прошипела она.

– Ах да! Извините. Фремли – это я. Я! Мистер Фремли. А Филлимор – вот эта дама. Мисс Филлимор.

Я был готов оторвать себе голову. Фремли было моим вторым выбором после Филлимора, но, охваченный волнением, я перепутал. Миссис Дигби смотрела на меня, как Гамлет на своего дядю Клавдия.

Я попытался улыбнуться и прохрипел:

– Нам нужны два номера.

– Еще бы! – зловеще фыркнула мегера.

Я засунул руки в карманы, потом вытащил наружу и поскреб в затылке.

– Мисс должна зарегистрироваться.

Хозяйка вручила ручку сестре Макферсон, которая хладнокровно нацарапала: «Гортензия Филлимор, Парк-лейн, Лондон».

Считая себя обязанным пояснить столь странное прибытие не состоящей в браке парочки в загородную гостиную, я заговорил:

– Мы просто едем на север. Она, знаете ли, моя кузина. Мы направляемся на похороны нашего дяди. Замечательный был джентльмен, богатый промышленник. Вы, возможно, слыхали о нем. Работаем мы оба в Лондоне, вот и решили, чтобы сберечь средства, поехать вдвоем. По дороге спросили, есть ли в этих местах хорошая гостиница, и нам подсказали…

– Эр-нест! – оглушительно завопила мегера. – Эр-нест! Где ты, Эрнест?

Из кофейного зала снова вынырнула плешивая голова.

– Че?

– Возьми багаж.

Старичок, с виду неспособный нести что-либо тяжелее почтовой открытки, заковылял к нам.

– Дама будет жить в номере три, – проскрипела миссис Дигби, снимая с доски увесистый ключ. – А джентльмен… – Она прошагала к самому концу стойки. – В номере девяносто четыре.

– Угу, – прошамкал Эрнест, подхватывая наши саквояжи. – Ступайте за мной.

– Мы брат и сестра, – пояснил я, следуя за ним по пятам. – Двоюродные. Едем на похороны дяди. Он был промышленником, бедняга. А работаем мы в Лондоне, вот и решили поехать вместе. По дороге нам посоветовали завернуть на ночлег к вам, вот мы и…

– Номер три! – прервал меня Эрнест, словно провозглашая победителя дерби.

Распахнув дверь, он зажег свет. Мы оказались в огромном зале размером с бильярдную. В номере были два стола с мраморными крышками, украшенных вазочками с искусственными фруктами, старинное трюмо с херувимчиками, мраморный же умывальник и массивные платяные шкафы, в которых можно было запереть целую шайку грабителей. Посередине зала возвышалась исполинская кровать с балдахином.

Сестра Макферсон, которая за последние пять минут не произнесла ни слова, громко ахнула.

– Господи, я просто глазам своим не верю! – изумленно промолвила она.

– Ступайте за мной, – прошамкал Эрнест.

– Надеюсь, здесь тебе будет удобно, – сказал я. – Встретимся через пять минут внизу. Выпьем что-нибудь.

– Мне-то уж точно будет удобно, – усмехнулась Нэн. – Мне не привыкать ночевать посреди собора Святого Павла.

– Ступайте за мной, – настойчиво повторил Эрнест.

Номер Нэн был на втором этаже, а вот моя комната располагалась в самом конце запутанного лабиринта, причем добраться до нее можно было, только несколько раз поочередно поднявшись, спустившись и преодолев несколько длиннющих, похожих на кишки коридоров.

– Ума не приложу, почему она вас здесь поселила, – проворчал Эрнест, останавливаясь перевести дух на ступеньках узкой и крутой лестницы. – В вашем номере со времен Вильгельма Завоевателя [17]17
  Вильгельм Завоеватель – герцог Нормандии. В 1066 году высадился в Англии и разбил войска англосаксов в битве при Гастингсе. С 1066 г. – английский король.


[Закрыть]никто не останавливался.

Мой номер располагался под самой крышей. Это была узкая и мрачная неотапливаемая келья с железной кроватью, обшарпанным комодом и цинковым рукомойником, живо напомнившим мне морг. Под потолком громоздилось нечто похожее на ораву летучих мышей. В щелях свистел ветер. Мужественно улыбнувшись Эрнесту, я вручил ему шиллинг. Старик удивленно вылупился на него, зачем-то попробовал на зуб и сгинул, пожелав мне спокойной ночи. Я тяжело плюхнулся на койку, жалобно заскрипевшую под моей тяжестью. Если это была всамделишная любовь, то я больше не удивлялся, что казановы водились только в странах с теплым климатом.

Глава 20

В холл я спустился первым. Поскольку в гостинице стояла та же мертвая тишина, которая встретила нас по прибытии, я решил пока обследовать, что скрывается за дверью с надписью ГОСТИНАЯ. Небольшое помещение было скудно обставлено столами и стульями, напоминавшими одиноких путников, замерзших в горах. По углам были расставлены еще три или четыре чахоточные пальмы, а у противоположной стены притулилась металлическая жаровня с решеткой, в которой стыдливо тлели издыхающие угольки.

Чувствуя себя вконец больным и разбитым, я решил, что нужно срочно выпить чего-нибудь покрепче. Возле жаровни висел еще один колокольчик, но, уже изучив местные обычаи, я звонить не стал, а, высунув голову в холл, несколько раз сипло проорал:

– Эй! Эй там!

Из кофейной вынырнул худощавый низенький человек во фраке, фалды которого едва не волочились по полу. Вблизи я рассмотрел, что он румян, рыжеволос и молод. Хоть один приличный служащий, подумал я. Официант, должно быть.

– Что вы хотели? – осведомился он с дружелюбием уроженца Ирландской республики.

– Выпить, – прогундосил я.

– Пожалуйста, здесь это только приветствуется, – улыбнулся официант.

– Что у вас есть?

– О, все, что душе угодно, – развел руками ирландец. – Джин, виски, ром, «Гиннес», молочный ликер, ментоловый ликер, портвейн, яичный…

– Я хочу виски. Двойную порцию в один бокал. А аспирин у вас есть?

– А что, вам нехорошо? – забеспокоился молодой человек.

– Чертовски даже скверно, – махнул рукой я. – Поторопитесь, пожалуйста.

К тому времени, как сестра Макферсон спустилась в холл, я опорожнил две двойные порции виски и проглотил полтора грамма аспирина. Услужливый официант по моей просьбе не только принес угля, но и раздобыл где-то кочергу.

– Мы предпочитаем не слишком роскошествовать с углем, – сказал он. – А то попадались гости, которые вели себя так, будто «Куин Элизабет» отапливали.

– Садись сюда, Нэн, – пригласил я сестру Макферсон. – Выглядишь ты чудесно.

– Я бы тоже с удовольствием промочила горло, – призналась она. – У меня в номере жуткая холодрыга.

– Вы не в третьем остановились, случайно? – встрял официант. – В этом номере и правда околеть не долго. Просто не понимаю, как там люди выдерживают. По-моему, проще в палатке переночевать.

– Нам бы выпить, – напомнил я.

– Может быть, сбить даме коктейль? – предложил назойливый ирландец. – Вкусно и недорого.

– Принесите два больших виски, – сухо приказал я.

Когда он отчалил, а мы пересели поближе к огню, я почувствовал себя немного лучше.

– Не повезло с комнатами, – сокрушенно покачал головой я, оглянувшись, дабы удостовериться, что ирландец не подслушивает под дверью. – Эта мерзкая гусыня меня совсем с толку сбила.

– Ничего страшного, – великодушно промолвила сестра Макферсон, затягиваясь сигаретой. – Проберешься ко мне ночью, когда все уснут. В конце концов так, может быть, даже и к лучшему.

– Да. Извини, – сказал я и взял ее за руку. – Я, видишь ли, впервые оказался в такой ситуации. И… Мне очень, очень хочется, Нэн, чтобы у нас с тобой все получилось.

Она улыбнулась и стиснула мои пальцы.

– Ты очень милый, Джей… Ричард. Очень.

Официант принес нам виски, но не ушел, а остановился рядом. Я раздраженно приподнял голову.

– Я посмотрел в книгу постояльцев – вы, оказывается, из Лондона, – проговорил он. – А чем, дозвольте спросить, вы занимаетесь?

– Я врач.

Я тут же прикусил губу, но было уже поздно. Вторая идиотская ошибка за короткое время.

Глаза официанта жадно загорелись. В них заплясали голодные огоньки.

– Ах вот как! – произнес он, потирая руки. – Ах, как интересно! – Не дожидаясь приглашения, он уселся рядом. – Я просто восхищаюсь людьми вашей профессии, доктор. Преклоняюсь перед вами. У меня есть брат, который тоже хотел выучиться на врача, но повздорил с властями. Теперь он устрицы раскурочивает в отеле на О'Коннелл-стрит. А жаль, хороший был бы врач. А ваша спутница – конечно, медсестра, да?

– Вообще-то она моя двоюродная сестра, – отрезал я. – Наш дядя, крупный предприниматель, внезапно умер. Мы на его похороны едем. А здесь мы остановились, потому что один человек сказал, что…

– Это просто счастье, доктор, что вы к нам заехали, – перебил он. – Меня, видите ли, ноги беспокоят, а я как раз собирался завтра к врачу ехать. Теперь, поскольку вы здесь, я, разумеется, никуда не поеду. Вот смотрите: когда я ставлю ногу так, то вот здесь начинает болеть…

Официант стащил правый ботинок и собирался уже снять носок, когда я решительно остановил его:

– Если не возражаете, о ваших хворях мы поговорим позднее. А сейчас я бы хотел еще выпить.

– Но вы едва свои рюмки пригубили! – обиженно возопил он.

– Знаю, – жестко сказал я. – Но, пока вы обернетесь, мы уже допьем.

– Доктор, у меня еще и почки шалят, – оживился официант. – Посмотрите?

– Потом, потом, – нетерпеливо отмахнулся я. – Принесите нам выпить.

– Как скажете, доктор. Я могу и подождать.

Мы выпили, и сестра Макферсон заметно оживилась. По счастью, докучливого официанта позвали сервировать столы к ужину.

– Как насчет ужина? – спросил я Нэн.

– Ум-мм, я жутко проголодалась, – сказала она. – К тому же нам предстоит убить еще часа три, прежде чем все разбредутся.

Я пригнулся и поцеловал ее.

– Интересно, как там наша сестра Плюшкиндт? – звонко рассмеялась Нэн.

Хохоча, мы рука об руку направились в кофейную.

Позже я пришел к выводу, что именно злополучный ужин и доконал меня. Стены холодной и мрачной кофейной украшали только офорты с изображением лошадей. Большая часть столов пустовала, а немногочисленные постояльцы сгруппировались у небольшого камина. Две старушки за столом, уставленным пузырьками с лекарствами и микстурами, пожилая чета, краснорожий толстяк с рыжими тараканьими усами и худой как жердь седовласый мужчина, который черпал ложкой суп и одновременно читал газету, подставкой для которой служила бутылка пива. Все молчали, сосредоточенно работая челюстями, словно стремились как можно быстрее разбежаться по своим номерам.

– Проходите, доктор! Сюда, пожалуйста, доктор! – громко позвал официант, подскакивая к нам. – Я усажу вас прямо у самого камина, доктор! Здесь вам будет удобнее, доктор! – Он провел нас к маленькому столику, стоявшему едва ли не в самом камине, и услужливо обмахнул салфеткой стулья. – Пожалуйста, доктор. Прошу вас, мисс. Тепло и уютно, не правда ли?

Будучи наверняка родом из краев, где почитали только церковь и медицину, официант тут же зачислил нас в свои фавориты. С одной стороны, это, несомненно, повысило качество обслуживания, но с другой – привлекло к нам всеобщее внимание.

– Что прикажете подать, доктор? – спросил официант, изогнувшись дугой.

Я пробежал глазами меню.

– Мне, пожалуйста, «Потаж Дюбарри» [18]18
  Густой суп (фр.).


[Закрыть]– выпалил я, пытаясь не обращать внимания на зрителей, которые таращились на нас во все глаза.

Официант помрачнел:

– Я бы вам не посоветовал брать это блюдо, доктор.

– Хорошо, – кивнул я и посмотрел на сестру Макферсон. – Тогда принесите нам тушеную камбалу с отварным картофелем и капустой.

Официант озабоченно почесал карандашом затылок.

– На вашем месте, доктор, я бы не стал пробовать рыбу, – сказал он наконец. – Всем я, разумеется, это не говорю, но наша кошка от этой камбалы нос воротит.

– А как насчет баранины, запеченной в горшочке? – язвительно осведомился я. – Ваша собака ее ест?

Официант обиженно замолчал, но что-то настрочил в своем блокнотике.

– Еще вина, пожалуйста.

Он сделал вид, что не понимает, и я спросил:

– У вас есть вино?

– О да, вино есть. Я принесу вам бутылку.

– Красного, – твердо сказал я. – Желательно бургундского. Но только в том случае, если оно комнатной температуры.

– Положитесь на меня, доктор, – заверил официант, отправляясь на кухню.

– Я правильно понял, – прогудел наш сосед с рыжими усами, – что вы врач, сэр?

Я скрепя сердце кивнул.

– Майор Глинтвейн, – представился он. – Буду чрезвычайно счастлив познакомиться с вами и с вашей очаровательной супругой…

– Я вовсе не его супруга, – кокетливо хихикнула сестра Макферсон.

– Она моя двоюродная сестра, – заученно пояснил я. – У нас был дядя в Шотландии, который умер, и мы едем на его похороны. Он был предприниматель. А мы живем в Лондоне, – зачем-то добавил я.

– Надеюсь, вы не обидитесь, – пробасил майор Глинтвейн, – но лично я врачам не доверяю. То есть против самих врачей я ничего не имею. Тем более что некоторые мои друзья относятся к вашему же сословию. Но вот в саму медицину я не верю, – глубокомысленно закончил он.

– Я тоже, – неожиданно для меня и окружающих возвестила сестра Макферсон. С пьяной удалью, как мне показалось.

Майор просиял:

– Неужели? Очень, очень любопытно. А вы… простите, имеете отношение к медицинской специальности?

– Да, я из друидической сестринской общины. Мы лечимся только белой омелой, а порой на рассвете устраиваем церемониальные жертвоприношения. Хотите, выведу вам бородавки?

Майор опешил было, но затем взял себя в руки.

– Уверен, доктор, что мой случай заинтересует вас, – подобострастно заговорил он. – Мне даже любопытно было бы услышать ваше мнение. Хотя я вовсе не уверен, что вы одобрите мое лечение. – Он хитро осклабился, откинулся на спинку стула, расстегнул пиджак и выставил на обозрение свое изрядное брюшко. – Представляете, доктор, когда мне исполнилось пять лет, врачи уверяли, что жить мне осталось всего полгода!

К счастью, именно в эту минуту официант принес баранину в горшочках и красное вино, подогретое едва ли не до кипения, и нам не пришлось выслушивать хвастливый рассказ майора о нашептываниях какой-то ведуньи, заговорившей ему сразу все болячки. Когда мы перешли к сыру, майор уже задирал брючины и демонстрировал окружающим зарубцевавшиеся шрамы от застарелого остеомиелита. В беседу вступил и седовласый, оказавшийся, как и майор, коммивояжером. Он поведал всем о том, как мучился геморроем. Тут не выдержал и наш официант. Опершись на камин, он принялся хвастать камнями в почках и больными ступнями.

– Раз у вас камни, – вставила сестра Макферсон, – вам нужно побольше пить. Промывайте почки водой. Чистой водой. Пейте вволю – несколько галлонов в день.

– Ерунда! – не выдержал я. Виски возымело свое действие, в голове шумело, а горло немилосердно драло. – Для дипломированной медсестры твои воззрения поразительно устарели. Современные методы лечения мочекаменной болезни начисто отрицают…

– Ах, так вы, значит, врач и медсестра! – обрадованно прокудахтала старая перечница справа от нас. – А что, позвольте спросить, привело вас в наши края?

– Мы встретили по дороге одного человека, который порекомендовал эту гостиницу. Мы вообще-то кузен и кузина, а едем мы на похороны дядюшки, который…

– О Господи! – громко выпалила сестра Макферсон. – Может, хватит? – Она встала. – Я пошла спать.

Спать! Я внезапно вспомнил, зачем мы сюда приехали, и сказал ей вслед:

– Я сейчас тоже пойду.

– Но ведь еще и десяти нет, – возразил майор. – Давайте пропустим по стаканчику.

– Нет, благодарю. – Я повернулся к официанту, который стоял, задумчиво почесывая ляжку. – Принесите мне то, что осталось от нашей бутылки виски. Заберу к себе в номер.

Сидя на краешке жесткой кровати, я предавался грустным мыслям. Как дорого я бы дал сейчас, чтобы лежать дома в теплой постели, благодарно попивая чай с медом, который каждые полчаса подносила бы какая-нибудь заботливая сиделка. Увы, мне предстояло выдержать испытание до конца. В противном случае многоопытная сестра Макферсон, для которой – в этом я был свято убежден – подобные приключения не были в новинку, заклеймит меня несмываемым позором.

Выждав, пока вокруг все стихло, я медленно разделся, облачился в халат и осторожно распахнул дверь. Снаружи было темно и тихо. Я начал спускаться по ступенькам.

Не знаю, по какой причине – из-за температуры, виски или волнения, – но мое сердце колотилось как безумное. Я крался по коридорам почти ощупью, постаравшись как следует запомнить дорогу к номеру три, когда возвращался к себе после ужина. Точно зная, что возле притороченного к стене огнетушителя надо повернуть налево, я повернул, спустился на три ступеньки и оказался на втором этаже. Я перевел дух, перепроверил свое местонахождение, нащупав мраморную статуэтку Британии, и уже готовил силы для завершающего броска, когда вспыхнул свет.

– Да?

Миссис Цербер-Дигби в халате и сеточке для волос стояла в дверях своей комнаты.

Я попытался улыбнуться:

– Э-э… добрый вечер.

Она промолчала.

– Я искал ванную, – нашелся я.

– Ванная есть и на вашем этаже.

– Да что вы? В самом деле? А я не заметил.

– Она находится прямо напротив вашего номера. На дверях крупными белыми буквами написано ВАННАЯ.

– Спасибо, – раскланялся я. – Огромное спасибо. Ужасно глупо было сюда притащиться. И как это я не заметил? Все удобства, надо же. Прекрасный у вас отель. Замечательный.

Миссис Дигби не ответила, и мне пришлось вернуться к себе тем же путем, что я и пришел. Мегера дождалась, пока я исчезну за поворотом, и лишь тогда выключила свет. Прождав в холодном коридоре десять минут, я попытался прокрасться обратно, но она снова зажгла свет, прежде чем я успел достичь основания лестницы.

– Как вы сказали – напротив моей двери? – переспросил я. – С табличкой ВАННАЯ?

– Да!

– Понятно, мэм. Спасибо. Спокойной ночи, мэм. Счастливых сновидений.

Я вернулся в свой номер и залпом допил оставшееся в бутылке виски. Часы показывали уже половину двенадцатого. Похоже, для успешного выполнения задуманного плана мне предстояло прождать еще час. А то и два. Я улегся на кровать и раскрыл номер «Ланцета», который случайно прихватил с собой.

Когда я проснулся, было уже девять утра.

– О Господи! – воскликнул я, предвидя, как стану всеобщим посмешищем в больнице. Одевшись на скорую руку, я соскользнул вниз и промчался к номеру три. В комнате никого не было, а на кровати сестры Макферсон одиноко лежала розовая ночная рубашка. Холл тоже было пуст, да и в кофейной не оказалось ни души.

– Если ищете свою даму, – с ехидцей произнес высунувшийся из кухни официант, – то она ушла гулять с майором.

На обратном пути мы с сестрой Макферсон почти не разговаривали. Лишь завидев ворота зоопарка, она залилась звонким смехом.

– Не понимаю, отчего ты веселишься, – угрюмо промолвил я. – У меня, между прочим, высоченная температура, горло болит и башка раскалывается. Да и откуда я мог знать, что у них там творится?

– Я тебя вовсе не виню, – снова прыснула Нэн. – Представила просто, как наши девчонки обхохочутся.

– Как, ты им расскажешь? – испугался я.

– Конечно! А почему бы и нет? Ведь жизнь у медсестер скучная и однообразная. А минутка веселья ее скрасит.

– Если ты хоть слово ляпнешь своим подружкам, – прошипел я, – я раззвоню об этом по всему нашему корпусу. Бингхэм будет очень рад.

Но она только засмеялась:

– О нет, ты не посмеешь.

– Еще как посмею!

Но я знал, что она права.

Сестра Плюшкиндт с тех пор никогда больше со мной не разговаривала. А две недели спустя сестра Макферсон объявила о помолвке с Бингхэмом.