Текст книги "Корпус 38"
Автор книги: Режи Дескотт
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Доктор Ломан недооценила побочные эффекты снотворного. Она всегда отказывалась от лекарств, которые ежедневно прописывала своим пациентам, однако в сложившихся обстоятельствах приняла одно из них. Она просыпается со странным ощущением в голове – мозг как будто сжат таинственной силой. Слыша звонок будильника, Сюзанна удивляется, что одна, потом вспоминает вчерашний вечер и записку мужа. Автоответчик Жильбера – идеальный собеседник для нее, нейтральный, немой, много времени на разговоры не дает, пиликает, если она превышает лимит.
Внешняя сторона окружной, солнце высоко, асфальт и воздух уже плавятся от жары.
– Очень мило с твоей стороны оторваться от работы вчера вечером и сказать нам до свиданья. Эмма и я были очень тронуты. Папа тоже это отметил.
– Анжелика, я прошу прощения. Я сожалею. Не нужно драматизировать. Хорошо?
– Да, не нужно драматизировать. И не извиняйся. Я понимаю, тебе общение с больными предпочтительнее, чем общение с семьей. Это, должно быть, увлекательнее.
– Я уже извинилась. Позови мне твою сестру.
– Она спит.
– Это неправда. Позови Эмму.
– Она вышла.
– Объяснимся позже. Я должна с тобой проститься.
– Хорошо.
Дочь положила трубку. В шестнадцать лет Анжелика, как и ее отец, уже не лезет за словом в карман. Ее холодные ответы охладили пыл Сюзанны.
Под деревьями перед клиникой Анри-Колин на редкость много машин – это ее тревожит. Жаркий воздух давит, а трагическое лицо Жизели добавляет нервозности.
– Они в кабинете Элиона.
– Кто?
– Манжин, еще один врач – наверное, председатель Комиссии медицинского контроля, – и другие.
В час ежедневного совещания в кабинете патрона сотрудники Службы уступили место шести персонам, которых Сюзанна никогда прежде не видела. Первым делом она замечает, как напряжены Элион и все прочие.
– Входите, Сюзанна, – говорит патрон, когда она заглядывает в приоткрытую дверь. И когда она ступает в кабинет: – Познакомьтесь с судьей Ван ден Бруком, прокурором Республики.
Сюзанна пожимает руку толстому человечку: каштановая прядь плохо прикрывает его плешь, эритема съела половину щек, подвижные глаза прячутся за очками в черной оправе. Не поймешь, сколько ему лет. Где-то между тридцатью пятью и сорока восьмью.
– …и майором Мельшиором из бригады уголовного розыска. Он ведет следствие по делу в аквариуме Трокадеро.
Полицейский, работающий под руководством Стейнера, – лет сорока, рост метр восемьдесят, атлетического сложения, лицо усыпано веснушками, рыжие кудри. Крупная голова и юго-западный акцент. По его лицу она догадывается, что комиссар уже рассказал Мельшиору о ней – о женщине, из-за которой случились все неприятности.
А остальные… Манжин и Льенар излучают враждебные и саркастические волны. И еще председатель КМК, чье мнение принималось во внимание при выписке Данте из ОТБ.
Льенара она не видела со времени их стычки в трибунале Кретейя по делу об изнасиловании. Сейчас этот фат получит реванш.
Шестеро мужчин в комнате окружают ее: один – на ее стороне, хотя мало чем способен помочь, полицейский – без сомнения, нейтрален, два явных врага – Манжин и Льенар, пятый хочет уличить ее в том, что по ее вине выписали монстра, а шестой явно настроен немногим доброжелательнее. Несмотря на жару снаружи и отсутствие кондиционера, в кабинете холоднее, чем в морозильнике.
– Что происходит? – спрашивает она у Элиона, чтобы нарушить молчание.
– Эрван Данте-Леган был принят в ОТБ полчаса назад.
– Понимаю, – говорит доктор Ломан под нацеленными на нее ледяными или пренебрежительными взглядами.
– Эти господа, – продолжает он, незаметно указывая на прокурора и майора, – здесь потому, что Эрван Данте-Леган – главный подозреваемый в преступлении в Трокадеро.
Что касается двух других, Льенар пришел, дабы превознести себя, напомнить свой первый диагноз, сыграть роль и прославиться. Председатель КМК явился с единственной целью: снять с себя всякую ответственность и переложить ее на других.
Полтора года назад Сюзанна и не предполагала, что, отстаивая Данте, готовит петлю, которая затянется у нее на шее.
И этот мерзавец Льенар с вожделением смотрит на нее.
Ей гораздо безопаснее, когда она пересекает двор корпуса 38, а все ее пациенты толпятся вокруг.
– В каком он состоянии? – спрашивает она Элиона со всем самообладанием, на которое способна.
– В прострации. По его виду трудно понять, узнает ли он клинику. Но, поскольку он так настойчиво требовал вас в ПСПП, вы сможете заставить его заполнить пробелы и сообщить нам, чем он все это время занимался, – добавляет Элион со слабой улыбкой.
– Кроме того, что фантазии Эрвана Данте-Легана соответствуют способу совершения преступления, мы не располагаем никакими доказательствами, – гнусаво перебивает судья.
Майор Мельшиор откашливается.
– Вы забываете, – говорит он, – что у него найдена газетная вырезка про убийство и что он работал на стройке всего в нескольких сотнях метров от садов Трокадеро.
– Некоторые детали действительно против него. Но ни одного существенного доказательства. Ни отпечатков пальцев, ни ДНК, ни улик. Остается надеяться на добровольное признание в надлежащей форме, не так ли? – продолжает судья, глядя на доктора Элиона, потом на доктора Ломан.
Льенар что-то бурчит себе под нос. Все поворачиваются к нему.
– Если хотите знать мою точку зрения, можно обойтись без признания. Этот Данте-Леган – опасный психопат, намного умнее, чем кажется. Он с самого начала путал карты и симулировал шизофрению, чтобы избежать приговора, которого заслуживает. Для тех, кто не знает, я проводил психиатрическую экспертизу этого субъекта в 1997-м перед судом, который приговорил его к восьми годам тюремного заключения. Он был осужден за агрессию, очень похожую на ту, за которую он арестован сейчас, – вторжение к жертве через окно, сексуальное насилие и жестокость. При вынесении приговора были отмечены кража автомобиля в 1986-м и кража со взломом в 1993-м. Вряд ли я зайду слишком далеко, утверждая, что это лишь верхушка айсберга… Иными словами, – лекторским тоном продолжает Льенар, – налицо описание первых шагов преступника. До сего дня – никаких признаков шизофрении. И даже его членовредительство типично для психопата, который не выдержал условий ареста.
Жак Льенар делает паузу, чтобы оценить произведенное впечатление. Сюзанна молчит. Ей пока нечего сказать. И он прекрасно это сознает, потому он так уверен, потому и позволяет себе искать одобрения своей позиции у Элиона.
– Что же касается того факта, – продолжает он, обращаясь к судье, – что мои коллеги диагностировали у него шизофрению, я совершенно не удивлен. Чтобы их обмануть, Данте-Леган должен был совершенно изменить свое поведение. Нередко психопат симулирует психотическое состояние. Эта симуляция позволяет не признавать целые области реальности. Она также позволяет отказываться от ответственности за изменение воспоминаний при переживании психопатических состояний. Психоз может дать рационалистическое объяснение поведению в определенной ситуации. Вы следите за моими рассуждениями?
– Да, пожалуй, – гнусавит судья.
– Как уже было сказано, психопатия и психоз не являются несовместимыми, и в данном случае в условиях симуляции предпочтительно расширительное толкование… И ни доктор Элион, ни доктор Манжин мне не возражали, – говорит Льенар, завершая лекцию и сознательно игнорируя доктора Ломан.
– Доктор, я…
– Если позволите, доктор Ломан, – перебивает ее Элион. – Я отчасти согласен с тем, о чем говорил доктор Льенар, но при этом разделяю точку зрения судьи. Мы должны вытащить из Эрвана Данте-Легана самые свежие воспоминания. Я включаю вас в это «мы», доктор, поскольку Данте настойчиво требует вашего присутствия.
– Зная теперь все о его состоянии, – снова слышится гнусавый голос, – я должен сказать, что, в каком бы состоянии он сейчас ни был, нет ни малейшего риска, что Эрван Данте-Леган может снова оказаться на свободе. И если вдруг будет совершено и раскрыто аналогичное преступление, мы получим настоящего преступника, – не отступает человечек, нацелив на Элиона двойные линзы. – Симуляция или нет, но за повторное преступление он будет осужден и сядет в тюрьму. Если же дело будет прекращено по причине его невиновности, тогда, конечно… Но в этом случае вы отвечаете за то, чтобы он не оказался на свободе.
Председатель КМК:
– Чтобы выйти из больницы, он должен снова предстать перед комиссией, и могу заверить вас, что такое больше не повторится.
– Итак, доктор, – на сей раз гнусавый судья обращается к Сюзанне, – насколько я понял, вы можете его разговорить. Эти археологические раскопки в памяти вашего пациента, если позволите так выразиться, вы предпримете только для очистки совести, для возможного удовлетворения ваших интеллектуальных потребностей как врача, – продолжает он, любезно улыбаясь. – Но конечно, не для того, чтобы его спасти.
– Я так или иначе буду это делать ради истины, – произносит это она почти против воли.
– Истины? Какой истины? – живо переспрашивает человечек, по-видимому тоже удивленный ее ответом.
– Но… Истина… – отваживается Сюзанна, совершенно растерявшись под нацеленными на нее шестью не особенно приветливыми взглядами.
– Хорошо, развлекитесь поисками истины. Если вам вдруг повезет, медицина победит. Ну, поскольку меня ждут во Дворце правосудия и поскольку я сильно сомневаюсь, что наш молодой человек выступит на утреннем собрании, я вас покидаю. А! Доктор! – вдруг восклицает он. – Похоже, я забыл выпить свой чай.
Судья Ван ден Брук пожимает руку всем присутствующим и исчезает за дверью в сопровождении Льенара, который хочет изложить ему свою точку зрения по дороге к машине.
На двух меньше. Сюзанне легче дышать. Она замечает майора из бригады уголовного розыска, тот перехватывает ее вопросительный взгляд, адресованный Элиону:
– Вы спрашиваете себя, что я тут делаю. Я пришел, чтобы попытаться понять. И, несмотря на все детали, заставляющие нас подозревать Данте, это правда: нет ни доказательства, ни признания.
– Вы хотите сказать, что настаиваете на своем присутствии при разговорах?
– Майор ни на чем не настаивает, доктор.
Она спохватывается:
– Прошу прощения, если вам показалось, что я слишком агрессивна. Я немного на взводе.
– В префектуре хотели бы знать об этом деле как можно больше, не мешая вашей работе. Как вы понимаете, такое преступление будоражит общественное мнение. Не хотелось бы довольствоваться молчанием парня, который прячется за безумие. Прокурор говорил про обнаружение нового трупа при таких же обстоятельствах и все прочее. Из этого, однако, не следует, что мы у цели и можно прекратить поиски, поскольку безумец у нас в руках.
– Увы для нас – я имею в виду, для нас, психиатров, – вступает Манжин с фальшивой улыбкой, приготовленной специально для Сюзанны. – Боюсь, майор, сейчас вы вступаете на путь вымысла.
За эту улыбку доктор Ломан его ненавидит. Как рыба, попавшая в сеть. Ее единственный выход – вернуться к случаю Данте. По крайней мере, она воспользуется этой возможностью.
– Так или иначе, держите меня в курсе.
На ее столе – ежедневная газета, открытая на статье с характерным огромным заголовком: «Хроника известной бойни». И чуть ниже, мельче: «Освобождение опасных безумцев». Со спазмом в желудке она просматривает статью.
Подпись – «Франсуа Мюллер». Такое изобилие деталей приводит ее в оцепенение. Ничто не упущено. Как он мог добыть столько информации? Он знает все. Он не называет ее по имени, но догадаться нетрудно. Включено даже высказывание Льенара, которое так ее возмутило.
Доктор Ломан возвращается к последним абзацам. Журналист хотел сострить, но она задыхается как от удара под дых.
«Посмотрим, сумеет ли доктор Л. или, вернее, захочет ли она заставить виновного говорить. Вообще-то нельзя сказать, будто она заинтересована в том, чтобы он признался в убийстве Памелы. Ведь это было бы также признанием ее собственной ошибки.
Мы наблюдаем развал судебной системы: Эрван Д. был помещен не в тюрьму, а в ОТБ. И приходится молить небо, чтобы доктор Л. на сей раз позволила ему выйти, лишь когда он окончательно вылечится. Одно обнадеживает: быть может, она не посмеет поддаться искушению во второй раз из страха, что следующую жертву опознают и семья жертвы подаст в суд на доброго доктора Л. Ведь до сих пор психиатру везло: пока Памела не опознана, никто не будет преследовать врача!
Остается вопрос: если допустить, что Эрван Д. невиновен в деле в аквариуме, как объяснить, что его шизофренические фантазии так похожи на эту бойню? Без доказательств и признаний в этом ненадежном мире можно предположить все, даже худшее».
Доктор Ломан кидается в кабинет Элиона. Три человека поднимают головы.
– Это сделали вы, Манжин? – спрашивает она, размахивая газетой.
Напряжение, исходящее от него, указывает, что сейчас ему ничего не стоит вытолкать ее из кабинета.
– Я думал, вам будет интересно.
– Я не об этом, – перебивает она. – Я знаю, что это вы положили газету ко мне на стол, спасибо. Детали – ваших рук дело?
– Но, доктор, как вы смеете меня обвинять…
– Ладно, избавьте меня от ваших…
– Не могли бы вы оставить меня наедине с доктором Ломан, – спокойно вмешивается Элион. – Нужно быть осмотрительнее, Сюзанна, – говорит он, когда все уходят. – Манжин никогда вас не ценил. Жаль.
– Сильное преуменьшение. Я уже поняла, что вы хотите сказать.
– Однако он хороший профессионал. Все не так страшно. И уж тем более не так важно. Вокруг этой истории слишком много шума. Мы можем содействовать полиции, направить этих господ на след Данте, но, возможно, разумнее ничего не говорить. Прикрыться врачебной тайной.
Это означает уклониться от помощи многочисленным жертвам, хочет сказать Сюзанна. Но Элион не оставляет ей времени. Он берет на себя возню с этой историей. И она сдается.
– Что сделано, то сделано, – продолжает он. – Но в министерстве не поймут. Заговорят о пересмотре системы, о предотвращении ее развала. Пока только заговорят. Но вы знаете, что это значит.
– Вы хотите, чтобы я уволилась?
– Даже слышать об этом не желаю. По крайней мере, не сейчас, – спохватывается он, опуская глаза.
– И что теперь?
– Что теперь? Не знаю. Попытаюсь успокоить умы. А вы займитесь Данте. Я не знаю, к чему нас это приведет. Но все равно работайте. Я вам полностью доверяю… А теперь идите. Мне нужно задабривать председателя Комиссии медицинского контроля.
Глава 15Он думал, со временем удастся смириться. Не получилось. Болезнь сына делает Франсуа Мюллера беспомощным. Узнав о ней, Мюллер счел ее наказанием, посланным свыше за то, что он посвятил свою жизнь мрачной стороне человечества. Его преступлениям. Наказанием тем более несправедливым, что оно бьет не по нему, а по ребенку, который ничего ни у кого не просил.
Но все то, что Мюллеру дано было увидеть во время расследований, говорило, что справедливость – понятие, придуманное слабыми.
Малыш, оторванный от дома, пленник немощного тела, жадными глазами встречающий отца всякий раз, когда тот входит в палату. Всякий раз Мюллер должен скрывать неловкость. Однако продолжает навещать сына через день.
За исключением людей, которые ухаживают за Грегуаром, у него никого больше нет. Уйдя от Мюллера, его жена покинула и сына. Она выбрала лучшую жизнь. И те, кто с ними незнаком, ее понимают. Они думают, что жизнь с Мюллером должна быть невыносима.
Он сидит у кровати сына в больничной палате. Телевизор, укрепленный на стене совсем рядом с его рукой, выключен. Мюллер принес Грегуару видеоигру и «Илиаду» на компакт-диске. В тринадцать лет это уже должно быть интересно. Он держит сына за руку. Мюллеру не по себе, иногда он опускает глаза, но нигде больше ему бы не хотелось быть.
Впрочем, стеснение проходит, когда он начинает говорить. Его монологи – нить, что привязывает его к ребенку. А может, и к человечеству.
Чтобы находились темы во время многочисленных визитов, Мюллер завел привычку говорить о работе. Это стало их обычаем. И когда ему пора уходить или сыну пора гасить свет, неловкость целиком испаряется. Часы, проведенные с сыном, – особые в существовании Франсуа Мюллера. Единственное время, когда он чувствует собственную доброту. Без задних мыслей. Собственное будущее его не интересует. А вот будущее Грегуара – неизвестность, в которой, увы, слишком мало неопределенности. Будучи единственным окном сына в мир, Мюллер старается раскрыть ему все возможные горизонты.
Только с Грегуаром он предпочитает говорить о своей профессии – больше ни с кем. Он не все рассказывает сыну. Мрак и жестокость его историй – не для ребенка, чья болезнь каждый день рождает предчувствие смерти. Но разговор с сыном позволяет Мюллеру добавить свежести и чистоты в этот черный мир.
Франсуа Мюллер превращает свои расследования в увлекательные приключения, а из себя самого делает героя комиксов. Для сына журналистское расследование объединяется с расследованием полиции, и отец часто помогает полиции арестовать виновных. Он рассказывает о себе так, будто равен Тинтину, [36]36
Тинтин – герой серии комиксов бельгийского художника Эрже (Georges Remi, 1907–1983) «Приключения Тинтина» («Aventures de Tintin», 1929–1986), репортер и путешественник, который участвует в событиях, реально происходящих в мире в период создания каждой серии комиксов (в том числе во Второй мировой войне и Октябрьской революции), и пишет о них.
[Закрыть]Рультабийю [37]37
Жозеф Рультабий – детектив и журналист, персонаж романов («Тайна Желтой комнаты», «Рультабий у царя» и т. д.) французского писателя и журналиста Гастона Леру (Gaston Louis Alfred Leroux, 1868–1927).
[Закрыть]и другим репортерам, поборникам справедливости. Иногда он даже не приукрашивает. Со временем Грегуар перестал быть наивным – он все понимает. Но такова их игра, их способ общения.
– Твой отец занимается исключительным делом, и ты можешь гордиться и говорить себе, что он лучше всех. Ты помнишь человека, которого я называл Змеем? Я тебе уже говорил… Пожалуй, я наконец смогу установить его личность. Представь себе, он объявился в конце месяца в Париже. Оставил свой секретный знак и большую свечу, чтобы все видели. Ну и я себе сказал: я знаю об этом гораздо больше, чем полиция. Если бы преступник хотел, чтобы о нем заговорили, он, без сомнения, стал бы делать ошибки, и шансов его найти у меня больше всех… Но все запуталось из-за одного врача, которая думает, будто преступление совершил один из ее больных. Эта доктор работает в психбольнице для опасных умалишенных. Сначала я тоже так думал и боялся. Понимаешь, это как бег – чтобы выиграть, нужно прийти первым… Сегодня я уже не так в этом уверен. По-моему, личность этого психа Змею не подходит. Такому старику, как я, бесполезно вешать лапшу на уши, правда?
Он по-прежнему сжимает руку Грегуара.
– Мне удалось получить из префектуры полиции досье этого психа. Раз врач думает, что виновен больной, подумал я, значит, все-таки должна быть какая-то связь. Ты бы тоже так подумал, правда?
Ребенок в ответ улыбается.
– Потом я позвонил этому психиатру. Поскольку она меня не знала, она не захотела говорить со мной по телефону, но я в конце концов вынудил ее сказать мне кое-что интересное, чего не было в досье: чтобы найти моего знаменитого Змея, я должен проследить путь маленького жонглера. Забавно, да?
Он берет с тумбочки три апельсина, встает и пытается жонглировать.
– Видишь, я тоже умею жонглировать, – говорит он. Апельсин падает и катится по полу. – Конечно, не так хорошо, как он.
Ребенок смеется, и от смеха тело его подрагивает в простынях. Франсуа Мюллер подбирает фрукт с линолеума и кладет все три на тумбочку.
– Психиатр не захотела со мной говорить, и я поступил по-другому. В досье я увидел, что этого Данте, как он себя называет, при аресте обследовал врач. Я хочу побеседовать с этим врачом. Некий Льенар. Он намного больше склонен к сотрудничеству. Ну вот, поэтому послезавтра, – говорит он, снова садясь на стул, – я не смогу тебя навестить, потому что должен ехать, чтобы продолжить расследование. Понимаешь, надо ехать быстро, чтобы успеть раньше всех. Потому что если полиция наложит лапу на Змея раньше меня, моя история не произведет такого эффекта. Это будет большой прорыв, понимаешь? Если мне удастся вычислить его первым, это будет большой шаг в моей карьере… Знаешь, пожалуй, этот Змей – самый опасный среди всех, кем я занимался. Поэтому надо абсолютно точно вычислить его и арестовать. Ты ведь никому не скажешь, да? Это наша тайна. И если все пойдет как надо, может, удастся вернуть тебя домой. Потому что тогда я заработаю много денег. И мы больше не будем расставаться. И я стану каждый день рассказывать тебе истории, а ты будешь мне помогать в них разбираться. Ну как, нравится?
Грегуар сжимает его пальцы. Потом еще раз. Отец смотрит на него.
– Конечно, я буду осторожен. Ты ведь знаешь, я лучше всех. Чего, по-твоему, мне нужно достичь? Змей… Скоро я узнаю, кто он. А он меня не знает. Он даже не знает, что я существую. Понимаешь, я для него человек-невидимка. Поэтому беспокоиться не о чем.
Франсуа Мюллер встает и берет руки сына в свои. Малыш устал. Нажав на грушу, которая у Грегуара вместо кнопки вызова, Мюллер вызывает медсестру. Ждет ее и, заслышав ее шаги в коридоре, наклоняется над сыном и целует его в лоб.
– Единственное, что мешает подтвердить правоту этого психиатра, – говорит он слегка неуверенно, – я не обнаружил ни одного преступления, совершенного, пока этот Данте был в тюрьме или в больнице… Это ведь было бы лучшим способом его оправдать.
Но Грегуар уже закрыл глаза.
– Знаешь, – шепчет Мюллер сыну, пока тот засыпает. – Ты самое дорогое, что у меня есть.
Он сидит перед письменным столом, Жюльен справа и немного позади – Данте приходится повернуть голову, чтобы его увидеть. Он снова в небесно-голубой пижаме для новичков. Волосы всклокочены, левая кисть в повязке. Мышление и речь – как у человека, вынырнувшего из крепкого сна, причиной которого была большая доза транквилизаторов. Доктор Ломан столкнулась с новой задачей: вместо того чтобы восстанавливать его прошлое и искать причину его безумия, надо вытащить на поверхность самые свежие воспоминания. В этом парадокс: добившись успеха, подпишешь собственный приговор.
– Данте? Вы понимаете, где находитесь? Вы узнаете это место? Вы в ОТБ Анри-Колин…
Он озадаченно смотрит на нее.
– Держите, я вам кое-что принесла, – говорит она, вынимая из ящика футляр для ручек. – Это вы его сделали и мне дали. Вспоминаете? Смотрите. Я не забыла. И я его сохранила.
Данте протягивает руку к футляру. Мысленно Сюзанна вздыхает с облегчением. Она рассчитывала, что этот прием заставит Данте вернуться к действительности. Когда она спрашивала себя, как провести эту беседу, ее взгляд упал на его подарок.
– «Доктор Ломан», да, доктор Ломан, – удается произнести ему.
Потом выворачивает футляр, отклеивает искусственную кожу, что-то проверяет и возвращает футляр доктору, пальцем тыча в обнажившийся знак. Там следы клея, но Сюзанна различает черную спираль в глубине футляра. Сюзанна видит, что контакт установлен, но теперь нельзя ошибиться.
– Змея? – отваживается она почти умоляюще.
– Змей, доктор. Вы помните? Я, наверно, вас разочаровал… Вы думаете, я был не на высоте. Ваши надежды… Я опять плохо поступил, да?
Данте замолкает. Сюзанна чувствует, как стучит сердце. Она надеется, что он продолжит. Все к лучшему. Нельзя указывать ему путь. Он сам должен вспомнить о жертве в аквариуме. Тогда можно будет верить его заявлениям.
– Продолжайте.
– Но ведь она не умерла, доктор. Она смогла убежать. Ей повезло. И мне тоже. У Змея не было добычи. Не в этот раз, правда?
– Не в этот раз?
– Ну да, – говорит он – почти спрашивает, словно боится сказать глупость.
– А прежде, Данте? До этого раза? Змей не появлялся за несколько дней до этого раза? Вы об этом?
– Змей? Да, я думаю… – испуганно говорит он.
– Он приказал вам найти новую жертву? И исполнить ритуал?
Данте потеет, скребет повязку на руке, поворачивается к санитару. Опять смотрит на нее с мольбой во взгляде. Ерзает на стуле. Он не забыл, что нельзя вставать.
– Данте? – говорит она, стараясь изобразить уверенность.
– Я боюсь, доктор. Я не хочу об этом разговаривать, – плачет он.
Голос искажен из-за транквилизаторов; из-за рыданий его совсем трудно понять. Сюзанна смотрит на Жюльена и решается на последнюю попытку:
– А что вы делали, Данте, неделю после того, как бросили работу?
Он качает головой, обхватив ее руками. Сюзанна повторяет вопрос. Неслышные слова срываются с его губ. Сюзанна и Жюльен напрягают слух, окаменевшие, точно соляные статуи, готовы ловить малейший звук. Голос совсем сиплый.
– Что вы говорите?
Кажется, он делает усилие, чтобы повторить раздельно то, что Сюзанна и Жюльен в конце концов понимают как «Мертвая драма».
Больше он ничего не сможет сказать. Жюльен кладет ему руку на плечо. И Сюзанна остается одна в желтоватом кабинете. Истина как будто совсем близко. Больной сфинкс оставил ее наедине с загадкой и угрозой уничтожения, если она, Сюзанна, эту загадку не разрешит. Ее руки сжимают футляр для ручек с отклеенным боком. Взгляд падает на змею, которую замаскировал в футляре Данте.
