Текст книги "Корпус 38"

Автор книги: Режи Дескотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Что?

Она с ужасом смотрит на него. Он не спускает с нее глаз, он наслаждается дилеммой, которую ей предъявил. Привязанный к радиатору, он еще может внушать страх и изливать желчь.

Она встает и идет к двери, прижимаясь к стене, чтобы оказаться как можно дальше от него, а он неистово тянет наручники, и браслет звенит о чугунную трубу.

– То есть вы хотите им все рассказать!

Она не оборачивается.

– Хотите, я передам вам последние слова вашего мужа? – кричит он, когда она уже выходит в коридор. – Он спросил, не вы ли послали меня убить его и его любовницу!

Она выбирается из комнаты и торопливо закрывает за собой дверь. Стейнер и Мельшиор встречают ее как жертву кораблекрушения, что выбралась из глотки Левиафана.

Через дверь они слышат, как смеется Лорэн Ковак, а потом кричит: «Никто не подчинит Анаконду! Никто!» – грохот стульев, падающих на пол, и призывы к спокойствию – это полицейские пытаются его усмирить.

Эпилог

Стоя на кухне, Сюзанна разделяет абрикосы на половинки и вынимает косточки. Абрикосы высыпаются из килограммового бумажного пакета, словно из рога изобилия. Зрелые фрукты чудесно поддаются. Пальцы разрывают сочную оранжевую мякоть. Оголенная, она сладковато пахнет. Обмазанная маслом и мукой форма ждет половинки круглых фруктов, похожих на ягодицы. Чтобы окончательно занять себе голову, Сюзанна напевает «Always on My Mind» [67]67
  «Всегда в моих мыслях» («Always on My Mind») – песня Джонни Кристофера, Марка Джеймса и Уэйна Карсона Томпсона, впервые исполненная американским поп-певцом Элвисом Пресли в 1973 г.


[Закрыть]Элвиса Пресли. Не оборачиваясь, ощущает присутствие Эммы, сидящей на диванчике. Шорох страниц, которые листает дочь, не отвлекает Сюзанну от работы, которая требует всего прилежания начинающей.

В сорок три года, после смерти мужа, она позволила своей старой преподавательнице обучать ее в Раматюэле неистощимым утехам кулинарии. Ольга, обладавшая бездонной мудростью, знала, что это простое занятие, дающее немедленный результат и направленное на других, – именно то, что нужно сейчас Сюзанне. И, сосредоточившись на приготовлении десерта, скрупулезно следуя рецепту, доктор Ломан поняла то, что прекрасно знала, будучи психиатром. Годами прописывая пациентам производственные мастерские, она наконец сама открыла полезность ручного труда.

Вооруженная венчиком, она сбивает яичные белки, чтобы добавить их в смесь желтков, муки, сахара, растаявшего масла, дрожжей и цедры лимона. Она не обращает внимания на Анжелику, которая проникает на кухню.

– Можно? – спрашивает та, беря в руки венчик.

Улыбаясь, Сюзанна смотрит, как дочь сбивает белки с сахаром и те густеют под ее ударами. Волосы Анжелики стянуты в хвост, лицо невозмутимо. Глаза опущены – сама сосредоточенность.

Ольга не уточнила, что кухня – еще и средство сближения человеческих существ, размышляет Сюзанна. Хотя старшая дочь со дня похорон отца не сказала ей ни слова.

Однако после похорон они втроем успели въехать в новую квартиру на улице Навар, в двух шагах от арен Лютеции и Ботанического сада, а Сюзанна – найти кабинет для консультаций на улице Роллин, в пяти минутах ходьбы от дома и пятидесяти метрах от площади Контрэскарп.

– Когда закончишь, смешай их с тестом и вылей все это на абрикосы в форму. Потом надо поставить в печь на тридцать пять минут при двухстах десяти градусах, – говорит Сюзанна, сверяясь с записями.

Старшая дочь косится на нее и продолжает почти яростно сбивать белки. В том, как она это делает, проявляется ее сходство с отцом, и это смущает Сюзанну. Черты Жильбера, что проявляются в Анжелике в самые неожиданные моменты, – упреки призрака, упорного и злопамятного, они воскрешают угрызения совести и замедляют примирение с дочерью.

– Эмма, можешь накрыть на стол? На пятерых.

Малышка поднимает глаза от книги.

– Я пригласила доктора Элиона и комиссара Стейнера. Это вам не помешает?

– Встреча старой гвардии. Занятно.

Сюзанна смотрит на Анжелику, та не спускает глаз с белков. Слышно только позвякивание венчика о стеклянную миску.

– Можно и так сказать, – отвечает Сюзанна, стараясь говорить весело. – Но если хотите, можно и отменить.

– Сейчас? Ты этого не сделаешь.

Эмма исчезает в гостиной с пятью тарелками и столовыми приборами.

– Ты уже зажгла духовку? Ее не нужно сначала нагревать?

Анжелика выливает смесь на абрикосы и, присев перед открытой духовкой, смотрит на мать, держа противень.

– О! Можешь зажигать.

Она слышит, как в соседней комнате Эмма накрывает на стол перед окном. Старая гвардия прибудет через час. Заклинательница змей давно не испытывала такой полноты жизни.

Так прозвала ее пресса, когда закончилось дело Анаконды. По примеру Стейнера, Сюзанна поместила одну из этих статей под стекло и повесила в новом кабинете. На фотографии она выходит из префектуры. Вместе с портретами Патти Смит и Роберта Планта статья со снимком придает ее кабинету своеобразный вид, который не может не нравиться некоторым пациентам. Она вспоминает первого из них, кандидата на большой прыжок к транссексуализму, который с интонациями, достойными герцогини Германтской, [68]68
  Герцогиня Ориана Германтская – персонаж семитомного романа Марселя Пруста (Marcel-Valentin-Louis-Eugène-Georges Proust, 1871–1922) «В поисках утраченного времени» (1913–1927), парижская великосветская дама.


[Закрыть]провозгласил, что ему не хватает только гитары Джими Хендрикса и сценического костюма Элвиса, чтобы представить себя в «Хард-Рок-Кафе». С тех пор он и его друзья, должно быть, распустили о ней слух, поскольку один из этих парней, накрашенных и одетых в женскую одежду, регулярно заявляются приумножить ряды ее клиентуры, и без того очень многочисленной, – индивидуумы, не удовлетворенные полом, который достался им при рождении.

Алиби Лорэна Ковака не подтвердилось. Он хотел заставить ее поверить в виновность Данте, чтобы вывести из равновесия. Ковак в предварительном заключении, ждет судебного процесса, который обещает наделать много шума.

Но доказанная невиновность ее экс-пациента не изменила его положения: по последним сведениям, он застрял в ОТБ, где после ее ухода вслед за Элионом теперь командует Манжин, удовлетворивший наконец свои амбиции.

Эмма накрыла на стол. Сюзанна не откупоривала вино – Стейнер сказал, что он это берет на себя. На камине ее взгляд задерживается на бильбоке из слоновой кости и большом амазонском насекомом – Ольгины подарки на новоселье. Тот факт, что насекомое происходит с Амазонки и напоминает Сюзанне про змея, объясняется чувством юмора Ольги Энгельгардт.

Новая квартира в три раза меньше, чем квартира в парке Монсо. Понадобился небольшой ремонт, полировка паркета… Мебель разных стилей, посреди гостиной – потертый ковер, но Сюзанне здесь хорошо.

Она не в силах избавиться от угрызений совести, которые накатывают порой, когда, задумываясь о собственной свободе и вновь обретенном счастье, она вспоминает обстоятельства, при которых был убит Жильбер, и думает, что, быть может, была в состоянии это предвидеть и предотвратить.

Доктор Элион ушел – в ссутуленных плечах и неуверенной улыбке, прячущейся под бородой, читается пустота, в лице – паника никчемного человека, недавно ставшего пенсионером.

Девочки поднялись к себе; их комнаты в башне, угнездившейся на крыше дома. Спальня Сюзанны – в мезонине над гостиной.

Стейнер сидит в кресле, обтянутом темно-коричневой кожей, Сюзанна – на угловом диване, покрытом потертым велюром. Их разделяет низкий столик – хромированная сталь, стеклянная столешница. Одно из высоких окон этого бывшего художнического ателье открыто, и вечерний воздух освежает комнату.

– Нет ли у вас, случайно, бурбона? – спрашивает комиссар после паузы.

– Я о вас не забыла. Справа от камина.

Он поднимается и наполняет стакан.

– Вам налить? – спрашивает он, протягивая ей бутылку.

– Я достаточно выпила, спасибо.

– Здесь хорошо, – говорит он, вновь усаживаясь. – Как дочери? Суда по сегодняшнему вечеру, не так уж плохо.

Она улыбается:

– Ситуация остается неустойчивой.

Он поднимает свой стакан.

Ветер колышет льняную занавеску цвета сливы. Оба не говорят ни слова. Сюзанна хочет включить музыку, но ей лень подняться.

– Вы очень молчаливы. Чем-то расстроены?

– Моя мать умерла. – Он сказал это, не глядя на нее. Стакан в руке – точно плюшевая игрушка в руках ребенка, которая служит ему утешением. – Я похоронил ее вчера.

– Но… Вы мне об этом говорите только сейчас?

– Не хотел портить вечер.

– …

– Думаю завести собаку. Или попугая. Попугай живет долго. Некоторые жако способны вполне сносно поддерживать разговор. Интересно, восприимчивы ли они к поэзии. Как думаете?

– Предпочитаю не думать, – смеется она.

– Сюзанна?.. У меня плохая новость.

– Я вас слушаю.

Мгновение он колеблется, и она боится худшего.

– Выяснилась личность Памелы. Некая Долорес Пинто. Двадцать два года. Жила в комнате для прислуги на улице Бассано. В нескольких сотнях метров от стройки, где работал Данте. Ее исчезновение никого не обеспокоило, поскольку думали, что она в Португалии.

– И что? – спрашивает она, бледнея.

– В ее комнате…

– Да? Продолжайте, я не сахарная.

– Найдены отпечатки пальцев Данте.

– Черт возьми… – говорит она, покоряясь тому, что на нее обрушивается.

«Рено» выруливает из Порт-Итали. Машина едет по шоссе номер 7 в Вилльеф. Стейнер за рулем, Сюзанна рядом, ее глаза устремлены вперед. Мрачный взгляд вбирает асфальт и встречные машины. Они молчат с самого отъезда с набережной Орфевр. Радио что-то бормочет, заполняя тишину.

– Вы думаете, старик Данте-Леган соврал?

– Возможно. Но меня это удивляет.

– А другие свидетели в Одьерне?

– Достаточно разницы в несколько часов. Разве он не мог приехать туда сразу после аквариума?.. Мы ведь тоже поверили в его алиби.

Она ничего не отвечает.

– Вы верили ему до конца, да?

– Да… В итоге, наверное, да, – повторяет она после паузы. – Все так хорошо увязывалось. И меня это устраивало. Я думаю, если бы не верила, давно признала бы поражение.

– И Лорэн Ковак был бы на свободе.

Он берет ее ладонь, прижимает к ее колену. Она высвобождает руку, чтобы прибавить громкость.

– Послушайте.

Следуя за электрогитарой, высокий мужской голос, сопровождаемый неумолимым басом, заполняет автомобиль. Не отпуская руля, Стейнер смотрит на Сюзанну.

– «Rock and Roll», «Лед Зеппелин». Но следующая песня из альбома еще лучше, «The Battle of Evermore», она другая. Не говоря уже о «Stairway to Heaven». [69]69
  «Рок-н-ролл» («Rock and Roll») – композиция Джона Бонэма, Джона Пола Джоунза, Джимми Пейджа и Роберта Планта; «Битва вечности» («The Battle of Evermore») и «Лестница в небо» («Stairway to Heaven») – композиции Джимми Пейджа и Роберта Планта; все три вошли на четвертый альбом группы «Лед Зеппелин IV» (1971).


[Закрыть]Знаете эту группу?

– Только название.

– Очень жаль…

– Ну, есть еще много других, – с улыбкой произносит он.

Так она ему нравится больше – больно смотреть, как она обдумывает свои ошибки.

– После «Битлз» и «Роллинг Стоунз» я отстал. И еще… Это уже не мое.

– Понятно. В них столько поэзии, понимаете.

– Конечно.

– Я росла в Ницце. Солнце и пляж круглый год. Но меня спасали занятия и рок. Будь у меня талант и будь я мужчиной, стала бы рок-звездой, – насмешливо улыбается она. – Так что, я считаю, я выбрала стезю полегче.

– Мне вы больше нравитесь женщиной, если позволите.

Исступленно вступают клавишные. Стейнер снова смотрит на Сюзанну.

– У второго светофора направо. Там будет указатель «Поль-Жиро»…

– Я знаю дорогу, вы забыли?

– С моей работой и особенно с замужеством я в итоге все забросила. Однако это дает мне силы открывать дверь палат и сталкиваться с больными.

Она нервно смеется.

В салоне с кондиционером Джимми Пейдж, Роберт Плант и их группа замолкают. Сюзанна выключает звук.

– Ну вот.

Стейнер медленно едет вдоль тенистых дорожек. Паркует машину под окнами административного здания. Их дверцы хлопают одновременно.

– Последний дом земли, – говорит она, глядя на здание и его крепостную стену, через врата которого не проходила многие месяцы – с августа 2003-го, с самого увольнения.

В приемной Жизель поднимается, чтобы ее обнять.

– Манжин здесь?

– В кабинете, – отвечает Жизель, удивленная ее сухостью.

Сюзанна идет по коридору и сталкивается с новым шефом Службы. Она почти ударяется о его живот, извиняется. Она в первый раз видит его в новом качестве. Он отодвигается, чтобы лучше ее разглядеть, откидывает длинную челку и восклицает удовлетворенным тоном, который она уже успела забыть:

– Доктор Ломан! Кажется, вы торопитесь.

– Я вас искала. Вы знакомы с комиссаром Стейнером?

Двое мужчин обмениваются рукопожатием.

– Итак? – продолжает Манжин. – Не говорите мне, что уже скучаете по прежней службе. Чем могу помочь?

В этом вопросе – самодовольство, которое она так ненавидит. Удовлетворенные амбиции не придали победителю деликатности. Нечего было и мечтать.

– Позвольте мне увидеть Данте.

– Опять? Вам его так недостает? Однако это страсть!

– Послушайте… – начинает она, сдерживаясь. – Избавьте меня от вашего сарказма. Это единственное одолжение, о котором я вас прошу.

Он пожирает ее злыми глазами. Он ликует.

– Ну разумеется. Разве можно вам отказать. У вас вдруг вновь возник к нему интерес?

Она вздыхает:

– Как он?

– Можете сами его спросить. Хотите пойти к нему прямо сейчас?

– Я надену халат.

– Пойду предупрежу Роже. Но я вас все-таки попрошу, будьте осторожны, – говорит он с заботливостью столь же неожиданной, сколь подозрительной.

Едва Данте садится напротив нее, она понимает, что видит его в последний раз. Полоса серой кожи и красноватый отек делят надвое его всклокоченную шевелюру.

Сюзанна видит в очках Матье, который прислонился к стене в глубине кабинета, собственное отражение и отражения спин Данте и Роже: на первом плане санитар, его халат – белое пятно на темном стекле.

Кажется, Данте под действием наркотика. Его левая рука все время двигается, он поднимает ее к макушке, словно хочет почесать шрам, и останавливается.

– Данте?

Он поднимает глаза. Левая рука замирает у виска.

– Больше не нужно рассказывать мне сказки. Трокадеро, аквариум, Памела, девушка с татуировкой, помните? Вы это сделали. Теперь я знаю. Я думала, что это не вы – я так думала с самого начала и очень долго. Я ошибалась.

Оба санитара смотрят на нее, Роже – вытаращив глаза, Матье – из-под непроницаемых очков. Пальцы Данте бегают по шраму.

– Мне это сказал тот, кто называл вас жонглером. Но я ему не поверила. Вы понимаете, о ком я говорю?.. Вы не хотите, чтобы я произнесла его имя. Он и теперь называет вас жонглером… Это его я считала виновником. И вы тоже. Вы думали о нем. Так?..

Пальцы на голове теребят складку кожи.

– Вы знаете, где я его видела – того, кто называет вас жонглером? В префектуре полиции. В наручниках. Его большое путешествие закончилось. Это благодаря вам, Данте, благодаря вашим рассказам в ОТБ… И тому, что вы сделали. Благодаря вам его арестовали.

– Благодаря мне? – спрашивает он и вдруг заливается детским смехом. – Значит, это было хорошо, то, что я сделал в аквариуме, раз это позволило… Раз его путешествие закончилось… Это было хорошо.

– Вы находите, это и для жертвы было хорошо?

Он смотрит на нее и смеется, царапая голову.

– Значит, это было хорошо, – повторяет он, смеясь. – Он тоже так говорил – хорошо то, что полезно. Он был прав. Я так и знал.

– Вы считаете, это было хорошо для жертвы? – почти кричит она.

Он смеется все больше – она прежде не слыхала такого смеха. Он отдает сарказмом.

– Значит, это были вы, Данте? Это были вы в аквариуме?

– В аквариуме? С девушкой? Но он вам так сказал!

– Но это были вы, Данте? – почти умоляет она.

– Данте не делал этого! Данте не делал этого! – испуганно кричит он.

– Но кто тогда? Жонглер?

Нечеловеческий хрип вырывается из его рта, глаза закатываются, пальцы в крови. Матье кладет ему руку на плечо.

Через несколько секунд Сюзанна созерцает пустую комнату; крики ее экс-пациента удаляются. Теребя ключи в кармане халата, она направляется к выходу из корпуса 38. Пациенты в столовой. Данте ждет изолятор.

– Разочарованы, доктор?

Она не заметила Манжина – тот идет навстречу.

– Наше искусство – не точная наука, знаете ли, – иронически говорит он.

– Простите?

– Ах да! Забыл! Позвольте представить вам нашего нового пансионера, – говорит он, беря ее под руку.

Она идет подле него к изолятору. Там, спиной к двери, стоит пациент в голубой пижаме. Манжин трижды стучит ключом по стеклу. Пациент оборачивается, и Сюзанна вскрикивает от ужаса.

– Его перевели сюда вчера. Не выдержал тюремного режима.

– Но как вы могли на это согласиться? Вы вообще сознаете, как он опасен?

– Доктор! Не надо непременно опасаться худшего, как сказал бы Элион. И куда делась ваша уверенность в нашей Службе?.. Я с большим удовольствием изучаю его случай.

Она отстраняется, уставившись на него, словно он свихнулся. Она добирается до выхода бегом. Снаружи смотрит на ветви и листву больших деревьев, глубоко вздыхает. Гравий скрипит под ногами. Сюзанна со скрежетом закрывает за собой железную дверь.

Прислонившись к машине, Стейнер смотрит, как она приближается.

– Вчера сюда перевели Лорэна Ковака.

– Что за глупости?

– Не спрашивайте меня… Я больше ни за что не отвечаю. Поедем? Мне хочется уехать поскорей.

«Рено» выруливает на центральную аллею – по сторонам цветочные бордюры. Сюзанна включает радио. Узнает первые такты «Flesh for Fantasy» Билли Айдола. [70]70
  «Плоть для фантазии» («Flesh for Fantasy») – песня британского поп-рок-певца Билли Айдола и Стива Стивенса, впервые спетая Билли Айдолом в 1983 г.


[Закрыть]Полицейский поворачивается к ней и касается ее уха.

В зоопарке Венсенского леса краснозадые обезьяны устраивают спектакль, полный бесконечного разнообразия. Спектакль маленького изолированного сообщества, псевдоавтаркии, поведение группы индивидуумов в замкнутом пространстве. Они ходят взад-вперед, одни к другим, орут друг на друга, игнорируют друг друга и ссорятся, бегают по камням за добычей, внезапно разволновавшись, а потом опускают красные зады на цементный пол загона.

Зачарованная зрелищем, как ребенок, Кокелико внезапно видит себя с Мюллером в его спальне в тот момент, когда он спросил ее, готова ли она заняться Грегуаром, если он, Мюллер, погибнет. И, гладя по волосам мальчика в инвалидном кресле, который тоже смотрит на обезьян, она вспоминает, что Мюллер сказал – так на него похоже: «В сущности, любят всех, правда? У каждого есть кто-нибудь, кто его любит. Как ты думаешь?»

– Знаешь, – говорит она Грегуару, рассеянно глядя на бабуинов, – у тебя был замечательный отец… – И, когда он оборачивается, она улыбается: – Как насчет клубничного мороженого?