355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рэй Дуглас Брэдбери » Они появляются в полночь » Текст книги (страница 4)
Они появляются в полночь
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:18

Текст книги "Они появляются в полночь"


Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери


Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Брэм Стокер,Генри Каттнер,Роберт Альберт Блох,Алексей Толстой,Уильям Тенн,Август Дерлет,Монтегю Родс Джеймс,Эдвард Фредерик Бенсон,Фриц Ройтер Лейбер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Томас Прест
Посещающий в бурю

Из всего потока легенд, рассказов и даже сценических постановок, которые последовали за публикованием «Вампира», ни одно произведение не пользовалось большим успехом и не заслужило большей популярности среди читателей, чем два романа, вышедшие из-под пера Томаса Преста, – «Вампир Варней» и «Празднество Крови». Преет был на редкость плодовитым автором мелодрам с кровью и громом с небес, все его рассказы насыщены всевозможными элементами ужасов и кровопролитий. «Вампир Варней» несомненно одно из высших достижений его писательской карьеры. Эпический характер произведения – более 800 страниц, – тщательно нарисованный образ кошмарного Вампира и его зловещих приключений сразу возвели роман в ранг классических. Своего значения роман не потерял и по сей день, хотя считается исключительно редкой книгой. Опубликованный в 1847 году, «Вампир Варней» стал предметом широко распространенного плагиата, но, несмотря на это, остается наиболее ценной и ценимой читателями книгой благодаря своей аутентичности – Прест, без сомнения, провел очень тщательные изыскания, работая с этой тематикой, осторожно обращаясь с материалом. Из многих красочных происшествий, насытивших книгу, я выбрал одно. Отрывок, который я перепечатываю в данной антологии, примечателен описанием внешности Вампира. Оно может заставить читателя содрогнуться даже по прошествии более чем столетия с момента написания романа.

Торжественный бой соборных часов возвестил наступление полночи… Воздух стал густым и практически осязаемым… Вся природа застыла в тревожном ожидании. Ни ветерка, все замерло, стоит могильная тишина.

Но вскоре тишину нарушил шорох градин по крышам и мостовой – над городом разразилась буря с градом. Градины сбили с деревьев листья вперемешку с мелкими сучьями, и деревья обнажились. В окна барабанят кусочки льда и разбивают стекла… Глубокое затишье, столь ощутимое совсем недавно, сменяется ревом бушующей стихии, который по мере нарастания заглушает изумленные и испуганные крики, раздающиеся то там, то здесь в домах, куда ворвалась буря.

О, как страшна была эта буря, как она бушевала! Град, дождь, ветер. Правда, святая правда: то была воистину ужасная ночь.

* * *

В одном старинном доме есть очень примечательная комната. Стены украшает искусная и причудливая резьба, а каминная доска – уже сама по себе предмет, заслуживающий пристального внимания. Потолок в спальне низкий, большое окно в эркере – от пола до потолка – смотрит на запад. Окно не цельное, с перегородками и вставками из цветного стекла, которые, пропуская потоки солнечного или лунного света, окрашивают спальню в странные, но живописные тона, да еще роскошная ржавая решетка украшает окно.

В комнате стоит величественная кровать из орехового дерева с резьбой, богатой по фантазии и кропотливой по исполнению – одно из тех настоящих произведений искусства, созданию которых мы обязаны эре елизаветинского правления. Сверху над кроватью висят тяжелые шелка и камчатные ткани балдахина, по углам колышутся пыльные павлиньи перья, придающие спальне несколько траурный вид. Пол в комнате инкрустирован полированным дубом.

Боже, как сильно колотит град по стеклам старого эркера! Подобно залпам потешных мушкетов, налетает он волнами, бьет и гремит, колотит изо всех сил по стеклам, но они выдерживают напор: решетчатая конструкция и малая площадь частей позволяют устоять перед неистовым натиском разъяренной стихии, тщетно стараются разбить его ветер, град и дождь.

Кровать в спальне не пуста: в ней возлежит в полудреме создание, исполненное всех самых прекрасных черт, которые способна породить природа, чудесная девушка – очаровательная и юная, словно весеннее утро – покоится на старинном ложе. Длинные волосы, высвободившись из-под чепчика, разметались в беспорядке по подушкам; сон ее, видимо, был беспокоен, потому что покрывала на постели смяты и разбросаны. Одной рукой она прикрывает прекрасные свои черты, другая почти свесилась с края кровати. Грудь девушки полуприкрыта, она тихо стонет во сне, иногда губы тихо шевелятся, словно вознося молитву, – так, во всяком случае, могло бы показаться со стороны, ибо уст ее однажды почти беззвучно срывается имя Того, кто пострадал за всех нас.

Очевидно, она очень утомлена – даже неистовство бури за окном не в силах ее пробудить или хотя бы потревожить ее беспокойный сон. Стихия может обострить любые чувства, но и ее сил оказалось недостаточно, чтобы нарушить покой этого прекрасного создания.

О, какой чудесный мир заключен в полураскрытых точеных губках, в этих сверкающих даже в призрачном свете, льющемся из окна, жемчужных зубках! Как покойно лежат на щеке длинные шелковистые ресницы. Но вот она пошевелилась, покрывало сползло, обнажив плечо, прекрасное, белоснежное – белее тех лилейных простынь, на которых она возлежит; кожа ее гладкая и шелковистая, словно лепесток бутона розы, кожа юного создания, раскрывающегося в преддверии женственности, в переходном состоянии, столь полном очарования и непосредственности – уже не девочка, но еще и не женщина; с пробуждающейся красотой и нежностью, обещающими в ближайшие же годы расцвести пышным цветом.

Что это, молния? Да, ужасная, вселяющая животный страх, яркая вспышка, сопровождаемая оглушительными раскатами грома, словно тысячи гор передвигаются и перекатываются друг через друга в вышине под небесным куполом.

Град не прекращает колотить по стеклам, ветер все так же свирепо бросается на дома и деревья. Буря достигает своей кульминации, и вот девушка просыпается – прекрасное лилейное создание на старинной работы кровати, – открывает чудесные небесной голубизны глаза, и с уст ее срывается легкий вскрик испуга, который в шуме и смятении, царящими за окном, почти не слышен. Она садится на постели и прижимает ладони тыльной стороной к глазам.

Еще одна вспышка, дикая, голубая, ошеломляющая по силе вспышка молнии загорается за окном эркера, озаряя на мгновение интерьер комнаты и освещая каждую деталь убранства спальни во всей отчетливости. Крик ужаса слетает с уст юной красавицы, она не в силах оторвать взгляда от окна, которое в следующий же момент погружается во тьму, на лице ее написан такой страх, какого она не знала никогда в жизни. Она вся трепещет, холодный пот покрывает ее белоснежный лоб – во мраке за окном мелькнуло чудовищное видение.

– Что… что это было? – шепчет она задыхаясь. – Это действительно наяву или же обман зрения? О Господи, что это было такое? Высокая худая фигура мужчины, пытающегося с наружной стороны окна открыть запоры. Я его видела: вспышка молнии осветила зловещее создание с ног до головы. Он высился во весь рост, заслонив окно почти целиком от пола до потолка. Неужели я не сплю и мне все это не чудится?

Ветер затихал. Поредевший град уже падал на крыши домов и на землю, перестав барабанить по стеклам… Но какой-то странный звук доносился от окна: непонятноё постукивание по стеклу высокого – во всю длину эркера – окна. Нет, она уже проснулась и понимает, что это не игра ее воображения, она явственно слышит постукивание. Чем оно может быть вызвано? Новая вспышка молнии, и девушка снова вскрикнула от ужаса. Высокая фигура стоит за окном на верхней ступеньке приставной лестницы; звук, столь напоминающий барабанящий в оконное стекло град, – это постукивание ногтями пальцев по стеклу. Неописуемый ужас парализовал прекрасное создание, приковал ее к кровати. Крик – это все, на что она способна, – она сжала в отчаянии руки, лицо ее бледное как холодный лунный камень, сердце стучит в груди Так громко, что, кажется, вот-вот выпрыгнет наружу, глаза широко раскрыты, взгляд завороженно прикован к окну. Она в ужасе оцепенела.

Странное постукивание и скрежет ногтей по стеклу не умолкают. Не произнесено ни слова ни с той, ни с другой стороны, и теперь она вроде бы различает темные контуры фигуры, видит, как незнакомец шарит длинными руками по окну, пытаясь отворить его и забраться в спальню. Что это за загадочное сияние, наполнившее воздух и постепенно прокрадывающееся сполохами красного света? Оно становится все ярче и ярче… Молния ударила в мельницу и зажгла ее, отражение быстро пожираемого огнем здания падает в окно комнаты. Нет, не может быть никакой ошибки: фигура на самом деле там, за окном, пытается проникнуть в спальню, скрежеща и постукивая по стеклу невероятно длинными ногтями, – создается впечатление, что неизвестный отращивал их в течение многих лет.

Девушка хочет закричать, но у нее перехватывает дыхание, и она, как ни старается, не в состоянии издать ни звука. Слишком зловещее видение предстает ее глазам, она пытается пошевелиться, но руки и ноги словно налились свинцом, она только шепчет слабым хриплым шепотом:

– Помогите! Помогите… на помощь!

Она повторяет свой призыв как заклинание, словно в бреду. Красное зарево пожара все разрастается. В его отблесках высокая тощая фигура за окном рельефно выделяется во всех отвратительных подробностях.

Одна из секций окна наконец со звоном разбивается и в образовавшееся отверстие протягивается длинная, иссохшая, почти совершенно лишенная плоти, рука. Засов отодвинут, и одна из половинок высокого окна, раскрывающегося подобно двустворчатым дверям, рывком распахивается.

А она все еще не может ни закричать, ни сдвинуться с места, ни пошевелить ни рукой, ни ногой.

– На помощь… на помощь, помогите! – шепчет она, объятая ужасом. Какое у нее потерянное выражение лица перед жестокой опасностью, заключенной в зловещей фигуре, вторгшейся в ее обитель! Это видение из тех, что запоминаются навсегда и преследуют человека всю жизнь, отравляя самые счастливые минуты и привнося в них горечь страшного воспоминания.

Фигура мужчины полуоборачивается, и отсветы пожара падают ему на лицо. Оно совершенно бескровно. Глаза его словно отлиты из олова и отполированы до блеска, губы кривятся в мерзком оскале, и что особенно бросается в глаза при виде чудовища – это страшные, наводящие смертный ужас зубы. Они длинные и острые, сияющие белизной: это не зубы человека – это клыки дикого зверя, они приводят в еще больший трепет бедную жертву.

Он приближается к кровати странным скользящим шагом. Его руки сцеплены вместе длинными ногтями, которые буквально свисают с кончиков костлявых пальцев. Он не произносит ни слова. Быть может, она сошла с ума? Чтобы невинной юной девушке причудился такой кошмар! Она сжалась в комок, подтянув под себя ноги и обхватив их руками, – но она не в состоянии крикнуть, позвать на помощь. От страха она онемела, но зато оцепенение немного отпустило, и теперь она медленно отодвигается от приближающегося монстра к дальнему краю постели.

Но она, как зачарованная, не может оторвать от незнакомца взгляда. Змеиный гипнотический взгляд не смог бы произвести на нее более страшного воздействия, чем неотрывный пристальный взор этих мрачных отливающих металлом глаз, прикованных к ней. Неизвестный приблизился к резной кровати и наклоняется: это тянущееся к ней уродливое, с выпирающими костями, белое лицо незнакомца больше всего привлекает ее внимание. Кто это? Что ему понадобилось в ее спальне? Отчего это существо настолько уродливо, что его нельзя причислить к обитателям Земли, и тем не менее оно ходит по ней?

Теперь она скорчилась уже на самом краю постели, и фигура на мгновение замирает. Ей надо бежать, бежать, спасаться! Но силы покинули ее. С бессознательной настойчивостью она прижимает к себе скомканную простыню, крепко вцепившись в нее. Дыхание девушки прерывисто, грудь высоко вздымается, конечности дрожат, но она все так же не может отвести глаз от мертвенной бледности этого серо-мраморного лица. Блеск его неживых металлических глаз завораживает несчастную жертву.

Буря уже утихла, стихия успокоилась, ветер больше не завывает, соборные часы отбивают час ночи… В горле чудовища что-то клокочет, он издает шипящий звук, поднимает длинные костлявые руки, губы монстра кривятся в гадкой усмешке. Он уже тут, рядом. Девушка спускает с края постели на пол одну изящную ножку, не сознавая, что творит. Она тянет на себя простыню… Удастся ли ей успеть добежать до двери? Найдет ли она достаточно сил, чтобы удержаться на ногах, сможет ли идти? Сумеет ли оторвать глаза от бледного как смерть лица незваного гостя, разрушить эти гнусные колдовские чары? Боже праведный, взаправду ли это, или она видит чудовищный кошмарный сон, который навеки лишит ее способности судить, что существует вокруг нее реально, а что – плод фантазии воспаленного мозга?

Фигура снова замерла, и девушка – тело ее наполовину на постели, наполовину вне ее пределов – лежит, вся дрожа от страха. Длинные волосы разметались по кровати; она медленно начала отодвигаться к самому краю. Пауза длилась чуть больше минуты – о, для нее эта минута агонии тянулась века, и, разумеется, за эту нестерпимо тягучую минуту безумие вступило в свои права.

Стремительным движением, которое трудно было предугадать заранее, с жутким завыванием, заставившим бы похолодеть любого смертного, монстр схватил длинные пряди волос девушки и намотал их на костлявые кисти рук.

Тогда она закричала – небеса даровали ей силы закричать. Она кричала и визжала без перерыва. Простыни свалились с постели на пол и лежали кучей у края кровати, чудовище тащило ее к себе, и вот она уже опять лежит на кровати. Прелестное ее тело трепещет и бьется в конвульсиях. Страшные металлические глаза незнакомца обегают взглядом чудные формы жертвы, в них читается похотливое удовлетворение, верный признак готовности к святотатственному акту. Он тащит ее тело к себе и, перегнув голову через край постели, дергает вниз, выгибая нежное горлышко жертвы.

Затем быстро наклоняется к ее шее и впивается в горло девушки острыми клыками. Кровь бьет струей, в тишине слышны ужасные чавкающие и сосущие звуки. Вампир наслаждается своим мерзким пиршеством!

Брэм Стокер
Три юные леди

Лишь одному произведению удалось превзойти «Вампира Варнея» впопулярности среди читающей публики – это «Дракула», повести, вышедшей из-под пера Брэма Стокера и впервые увидевшей свет в 1897 году. Стокер, без сомнения, был знаком с творчеством Преста и испытал известное влияние последнего, но в своей книге он, обращаясь к теме вампиризма и проникая в глубь тайн этого загадочного явления, проявил несравненно более значительный литературный талант и умение использования стилистических возможностей, что, в свою очередь, обеспечило его произведению столь необычайное долголетие и что объясняет тот факт, что «Дракула» с того самого времени и до наших дней выдерживает одно переиздание за другим. История о кровопийце-графе и его страшном и загадочном замке, изложенная от лица некоего Джонатана Харкера в форме дневника, должно быть, знакома многим читателям, однако, учитывая то важное место, которое она занимает в истории развития этого жанра, считаю необходимым привести в этой книге короткий отрывок из повести. В отобранном мною эпизоде Харкер уже стал узником в замке графа Дракулы, он уже знает об ужасных опасностях, которые его ожидают в том случае, если он попытается бежать из заключения. Чтобы успокоиться, он начинает делать записи в дневнике. Одну из записей – о встрече Харкера с тремя юными леди – мы приводим ниже…

Безопасность и уверенность в безопасности – дело прошлого! Пока я здесь живу, у меня только одно стремление: как бы не сойти с ума, если только это уже не произошло. Если рассудок еще при мне, то это действительно сумасшествие думать, будто из всех мерзостей, какими я окружен в этом ненавистном мне месте, менее всего мне страшен граф и будто только с его стороны я еще могу надеяться на помощь до тех пор, пока он во мне нуждается! Великий Боже! Боже Милосердный! Сохрани мне мое хладнокровие, так как иначе сумасшествие действительно неизбежно!.. Пролился свет на некоторые вещи, которые оставляли меня в недоумении. До сих пор я как-то не понимал, чего хотел Шекспир, когда Гамлет у него говорит: «Мои таблички – надо записать», но теперь, чувствуя, что мой рассудок на грани помешательства или что он не выдержит пережитого потрясения, я прибегаю к своему дневнику за отдохновением. Привычка старательно его вести поможет мне успокоиться.

Таинственное предостережение графа напугало меня; когда я думаю об этом теперь, то еще больше пугаюсь, так как чувствую, что в грядущем буду находиться под страхом его власти надо мною. Я буду бояться даже усомниться в каждом его слове…

Кончив писать и убрав благополучно дневник и ручку, я начал погружаться в дрему. Мне вспомнилось предостережение графа, но ослушаться его доставляло мне удовольствие. Сон реял надо мной, мягкий лунный свет успокаивал, а широкий простор за окном рождал освежающее ощущение свободы. Я решил не возвращаться этой ночью в мрачные комнаты, а спать здесь, где в былые времена сиживали дамы, и пели, и жизнь их была сладка, а нежные перси теснила грусть по мужьям, вдалеке, в самой гуще жестоких боев. Я вытащил какую-то кушетку из угла и поставил ее так, что мог лежа свободно наслаждаться видом на запад и на юг, и, не обращая внимания на густую, покрывающую здесь все пыль, я собрался заснуть.

Мне кажется, вероятнее всего, что я и заснул; я надеюсь, что так и было, но все-таки ужасно боюсь, как бы все, что за тем последовало, не происходило наяву – так как то, что произошло, было так реально, так явственно, что теперь, сидя здесь при ярком солнечном свете, я никак не могу представить себе, что то был сон…

Я был не один… Комната была та же, нисколько не изменившаяся с тех пор, как я в нее вошел. Я мог различить, благодаря лунному свету, свои собственные следы, где я нарушил многолетние скопления пыли. В лунном свете против меня находились три молодые женщины; судя по одеждам и манерам, то были леди. В тот момент я подумал, что вижу их сквозь сон, так как, несмотря на то что свет луны находился позади них, от них не было никакой тени на полу. Они подошли ко мне вплотную и, посмотрев на меня, начали шептаться между собой. Две из них были брюнетками, с тонкими орлиными носами, как у графа, с большими темными пронзительными глазами, казавшимися совершенно красными при бледно-желтоватом свете луны. Третья леди была белокура – самая светлая блондинка, какая только может существовать, с вьющимися густыми золотистыми волосами и с глазами цвета бледного сапфира. Мне казалось знакомым это лицо, узнаваемость его связывалась с какими-то страхами на грани яви и сна, но я никак не мог вспомнить, как и когда именно. У всех трех были великолепные белые зубы, казавшиеся жемчугом между рубиново-красных сладострастных губ. В них было нечто такое, что сразу заставило меня почувствовать какую-то тревогу, некое томление и одновременно смертельный ужас. В душе моей пробудилось какое-то мерзкое желание, чтобы они меня поцеловали своими красными чувственными губами. Нехорошо об этом писать, ведь когда-нибудь это может попасться на глаза Мине и причинить ей боль; но сие есть правда.

Они пошептались между собой, и потом все три рассмеялись – серебристым музыкальным смехом, но жалкая плоть человеческих уст не смогла бы, казалось, исторгнуть столь режущий звук, подобный невыносимому тонкому позваниванию, которое извлекает изощренная рука, водя по краю стеклянных бокалов. Блондинка кокетливо покачивала головкой, а обе другие подзадоривали ее. Одна из них сказала:

– Начинай! Ты первая, а мы последуем твоему примеру. Твое право начать.

Другая прибавила:

– Он молод и здоров; тут хватит поцелуев на всех нас.

Я, замерев, лежал и, прищурившись, глядел на них, изнемогая от предвкушения наслаждения. Светлая дева подошла ко мне и наклонилась надо мною так близко, что я почувствовал ее дыхание. Оно было сладостным, сладковатым, а с другой стороны, действовало на нервы так же своеобразно, как и ее голос, но в этой сладости чувствовалась какая-то горечь, какая-то отвратительная горечь, присущая запаху крови.

Я боялся открыть глаза, но прекрасно все видел из-под ресниц. Блондинка стала на колени и наклонилась надо мной в вожделении. Обдуманное сладострастие, и возбуждающее, и отталкивающее, было в том, как, изгибая шею, она наклонялась все ближе и ближе, облизывая при этом губы, как животное; при свете луны я заметил ее влажные алые губы и кончик языка, которым она облизывала белые острые зубы. Ее голова опускалась все ниже, и губы ее, как мне показалось, прошли мимо моего рта и подбородка и остановились над самым горлом. Она замерла – я слышал чмокающий звук, издаваемый ее быстро снующим язычком, и ощущал жгучее дыхание на своей шее. Потом кожу стало покалывать и пощипывать, как отзывается плоть, когда готовая прикоснуться рука придвигается ближе, ближе. Тогда я по чувствовал мягкое прикосновение трепещущих губ к обостренно чувствительной коже у горла и два острых укола. Я закрыл глаза в томном восторге и ждал, и ждал с замирающим сердцем.

Но в то же мгновение меня с быстротою молнии пронзило другое ощущение. Япочувствовал присутствие графа; он был в бешенстве. Я невольно открыл глаза и увидел, как граф своей мощной рукой схватил женщину за ее тонкую шею и изо всей силы швырнул в сторону, причем синие глаза ее сверкали бешенством, белые зубы скрежетали от злости, а бледные щеки вспыхнули от гнева. Но что было с графом! Никогда не мог вообразить себе, чтобы даже демоны могли быть охвачены такой свирепостью, бешенством и яростью! Его глаза положительно метали молнии. Красный оттенок их сделался еще ярче, как будто пламя адского огня пылало в них. Лицо его было мертвенно-бледно, и все черты этого лица застыли, как бы окаменев, а густые брови, и без того сходившиеся у переносицы, теперь напоминали тяжелую прямую полосу добела раскаленного металла. Свирепо отбросив женщину от себя, он сделал движение и к двум другим, как бы желая и их отбросить назад. Движение это было похоже на то, которым он укрощал волков; голосом, низведенным почти до шепота, но который при этом словно бы раскалывал воздух и гулко отдавался по комнате, он сказал:

– Как вы смеете его трогать! Как вы смеете поднять глаза на него, раз я вам это запретил? Назад, говорю вам! Ступайте все прочь! Этот человек принадлежит мне! Посмейте только коснуться его, вы будете иметь дело со мною!

Белокурая дева, смеясь с грубой игривостью, обратилась к нему:

– Ты сам никогда никого не любил и никогда никого не полюбишь.

Обе другие женщины подхватили, и раздался столь безрадостный, резкий и бездушный смех, что я чуть не лишился чувств, услышав его; казалось, будто бесы справляли свой шабаш. Граф повернулся ко мне и, пристально глядя мне в лицо, нежно прошептал:

– Нет, я тоже могу любить; вы сами могли в этом убедиться в прошлом. Я обещаю вам, что, как только покончу с ним, позволю вам целовать его сколько захотите. А теперь уходите. Я должен его разбудить, так как предстоит еще одно дело.

– А разве мы сегодня ночью ничего не получим? – со сдержанным смехом спросила одна из дев, указав на мешок, который он бросил на пол и который двигался, как будто в нем находилось что-то живое. Он утвердительно кивнул головой. Одна из женщин моментально бросилась и открыла мешок. Если только мои уши не обманули меня, то оттуда раздались вздохи и вопли полузадушенного ребенка. Женщины обступили то место, тогда как я был весь охвачен ужасом; но когда я вгляделся пристально, то оказалось, что они уже исчезли, а вместе с ними исчез и ужасный мешок. Другой двери в комнате не было, а мимо меня они не проходили. Казалось, что они просто растворились в лучах лунного света и исчезли, так как я видел, как их слабые очертания постепенно сглаживались в окне.

Ужас меня охватил с такой силой, что я упал в обморок.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю