Текст книги "Они появляются в полночь"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Брэм Стокер,Генри Каттнер,Роберт Альберт Блох,Алексей Толстой,Уильям Тенн,Август Дерлет,Монтегю Родс Джеймс,Эдвард Фредерик Бенсон,Фриц Ройтер Лейбер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– А вы шустрый какой, оказывается! – Лэнтри встал со стула, но не успел пройти и полпути до собеседника, как Маклюэр, оправдывая данную ему характеристику и опрокидывая свой стакан с шерри, быстро ретировался. Полный отчаяния, Лэнтри осознал, что он как полный идиот упустил единственную возможность расправиться с Маклюэром: ушами прохлопал, надо было раньше действовать – теперь момент безвозвратно упущен. Это было единственным оружием, единственным способом выживания Лэнтри в обществе, где никто никого не убивал. Эти кретины даже заподозрить друг друга в подобном грехе не смеют. К любому подходи и убивай себе на здоровье.

– Эй вы, вернитесь! Куда вы смылись? – И Лэнтри кинул в Маклюэра ножиком.

Но шустрый Маклюэр уже укрылся за креслом. Сама идея, что от этого зомби надо куда-то прятаться, защищаться – уже сама такая идея была для него слишком нова. То есть, в принципе, он вроде уже начал что-то соображать, но еще не полностью, так что у Лэнтри еще оставался какой-то, пускай мизерный, но шанс. Если, конечно, ему достанет ума и ловкости воспользоваться им.

– О нет, – сказал Маклюэр, укрываясь за креслом от надвигающегося на него Лэнтри. – Вы, верно, хотите убить меня. Это очень странно, однако, тем не менее, так оно и есть. Вы пытаетесь зарезать меня перочинным ножом или сотворить что-нибудь в том же роде. Так что не обессудьте, но мне придется воспрепятствовать вам совершить подобное злодеяние, потому что оно слишком странное, чтобы иметь место в нынешнем здравом мире, оно противно человеческому разуму.

– Я и вправду убью вас, – признался Лэнтри и тут же пожалел, что у него вырвали это признание, даже ругнулся про себя за подобную неосторожность: ничего более худшего в этой обстановке он и произнести не мог.

Лэнтри сделал выпад через кресло, пытаясь достать противника по нелепому единоборству его нелогичной по всем нынешним меркам ненависти.

А Маклюэр, напротив, был до противного логичен.

– Вы ничего хорошего не добьетесь, если убьете меня. И вы сами об этом отлично знаете.

Они схватились не на шутку в рукопашной схватке, переворачивая столы и разбрасывая на пути все предметы обстановки в комнате.

– Вы разве не помните, что произошло в морге?

– Я плевать хотел на то, что там происходило! – закричал Лэнтри.

– Вы же не смогли заставить тех мертвецов восстать из их неживого состояния, правда?

– А я плевать на все хотел! – голосил в отчаянии Лэнтри.

– Да поймите же вы, наконец, – урезонивал его Маклюэр. – Таких, как вы, уже больше никогда не будет. Все ваши старания обречены на провал, что бы вы ни предпринимали.

– Я все равно уничтожу вас, всех, всех вас! – кричал Лэнтри.

– А потом что? Вы же все равно останетесь в полном одиночестве, подобных вам больше не будет. Никого рядом с вами не будет.

– Я улечу на Марс. У них там еще есть могилы, есть надгробия – не то что у вас. Я там обнаружу для себя новых друзей, таких же, как я сам, найду себе новых соратников.

– Да ничего подобного, – обескуражил его Маклюэр. – Только вчера выпустили новый декрет, который немедленно был принят к исполнению. В тех могилах вы уже не застанете покойников. Их тела будут на следующей же неделе преданы огню.

Они уже катались по полу в яростной схватке. Лэнтри удалось вцепиться руками в горло противника.

– Да послушайтесь же, пожалуйста, слова здравого смысла, – умолял его Маклюэр. – Поймите же, вы все-таки умрете.

– Что вы там мне толкуете, черт бы вас подрал? – недоумевал Лэнтри, пораженный нелепостью такого заявления.

– Ну вот перебьете вы всех на свете, останетесь в полном одиночестве, и тогда вы умрете. Умрет ваша ненависть. Вами же движет одна только ненависть, и ничего больше. Вами движет зависть ко всем нам, ничто другое. И вы неизбежно должны будете погибнуть, когда умрет она. Никакой вы не бессмертный. Вы даже не живой человек, вы просто одна только голая ненависть на двух ногах.

– Ну и наплевать! – взвизгнул Лэнтри и стал душить за горло поверженного противника, колотить его кулаками по лицу, намертво вцепившись в беззащитное тело последнего. А Маклюэр смотрел на него снизу вверх умирающими помутневшими глазами.

Вдруг открылась входная дверь и в комнату вошли двое мужчин.

– Ну и ну, – прокомментировал странную сцену один из вошедших. – Это что, игра такая новая?

– Ага, новая игра! – откликнулся Маклюэр, с трудом высвобождаясь от мертвой хватки Лэнтри, который сразу же, перепугавшись новых действующих лиц вскочил и бросился наутек. – Игра, точно. Поймайте его, и вы выиграли.

Те двое, не теряя времени, поймали Лэнтри.

– Вот мы и выиграли в эту новую игру, – заключили они.

– Отпустите меня! – вырывался из их рук Лэнтри, нещадно разбивая им в кровь лица.

– Держите его, держите покрепче! – советовал Маклюэр.

И те двое держали, крепко держали, на совесть.

– Ну и крутая же это игра, – не мог не признать один из вошедших. – А теперь-то что с ним делать?

* * *

Их дурацкий «таракан» шуршал по мокрому шоссе. С неба на землю непрерывно падали дождевые капли, а порывы резкого ветра трепали темно-зеленую листву мокрых же деревьев. Сидя за штурвалом «таракана», Маклюэр все говорил и говорил тихим, журчащим, гипнотическим голосом, почти шепотом. Двое его визитеров разместились на заднем сиденье салона машины, а Лэнтри сидел или даже полулежал впереди, откинув на спинку сиденья голову. Глаза его были полураскрыты, на щеках играли зеленые отсветы от круговых шкал на приборной панели, губы безвольно распущены. Он молчал.

Маклюэр спокойно и логично говорил о жизни и движении, о смерти и отсутствии движения, о солнце в небе и огромном величественном солнце Крематория, об опустошенных кладбищах, о ненависти и о том, как эта ненависть возрождается, заставляя глиняного человека оживать и начинать двигаться по земле. Подумать только, человеческий прах вдруг восстает из могилы – как это нелогично все, как безумно и глупо! Если ты мертв, значит, мертв – и все тут, и все тут. Так и должно быть, иначе нельзя. Машина шуршала монотонно по убегающей назад дороге, дождь мерно колотил по ветровому стеклу. Мужчины на заднем сиденье тихо о чем-то разговаривали между собой. Куда же они едут, куда, зачем? Ну конечно же, к Крематорию – куда же еще. Дым от сигарет неспешно поднимался кверху, завиваясь в серые спирали, причудливые узоры. Вот так, если ты мертв, то будь добр подчиняться общим правилам, веди себя достойно, подобающим мертвецу образом.

Лэнтри сидел неподвижно, напоминая марионетку, у которой обрезали нити, за которые ее прежде дергали, Только в глубине мертвого сердца, в глазах его еще теплилась не остывшими углями ненависть. Теплилась слабо, едва заметно, постепенно угасая.

Я есть По, думал он. Я есть все, что осталось от Эдгара Аллана По, все, что осталось от Амброза Биэрса, что осталось от человека по имени Лавкрафт. Я серая ночная летучая мышь с острыми как бритва зубами, и я тот самый черный квадратный монстр-монолит. ЯОзирис, я Балъдр, я Сет. Я Некрономикон, Книга Мертвых. Я дом Ашера, падающий в пламя, Яесть Красная Смерть. Я человек, заброшенный в катакомбы с бочонком… Я танцующий скелет. Я гроб и я саван, яркая молния, озарившая ночное окно старого дома. Япо-осеннему облетевшее под ветром дерево, хлопающая и скрипящая на сквозняке ставня. Я пожелтевшая от времени магическая книга, чьи страницы переворачивает иссохшая рука мертвеца. Я-тот орган, который играет по ночам на чердаке. Я маска, маска в форме черепа, лежащая под старым дубом в последнюю ночь октября. Отравленное яблоко, плавающее в пруду с тем, чтобы дети наткнулись на него, чтобы запустили в него детские свои зубки… Я черная свеча, зажженная перед оборотным крестом. Я есть крышка гроба, простыня с глазами, я звук шагов в лестничном колодце, гулкие шаги в его черной пустоте. Я Дансани и Махен, я Легенда Спящей Пещеры. Я Обезьянья Лапа и Фантом Рикши. Я Кот и Канарейка, Горилла, я Летучая Мышь. Я привидение отца Гамлета на стене замка.

Я – все эти вещи, вместе взятые. И теперь все эти остатки былой славы будут преданы огню. Пока я существовал, существовали и они. Когда я ходил по земле, ненавидел – они еще не умерли. Они жили, потому что в моем лице их еще помнили. Я воплощал в себе те силы, которые продолжали их дело. А теперь они умрут окончательно, умрут сегодня вечером вместе со мной. Сегодня вечером мы будем гореть все вместе: Эдгар По и Биэрс, отец Гамлета – все, все. Они соберут нас в большую бесформенную кучу и разложат из нас один большой костер, как все, что относилось к временам Гая Фоукса, обольют бензином и поднесут факел, не обращая ровным счетом никакого внимания на наши крики. Все, все пожрет ненасытный и безжалостный костер!

А какой же вой мы поднимем, когда будем уходить!

На прощание мы им все расскажем: и про их дрянной мир, в котором нет места страхам, где темное изощренное воображение не связывают с темным временем суток, где навсегда утрачено мрачное очарование конца октября, чтобы никогда больше не потревожить их снова. Растоптано и поругано, предано огню в языках пламени их дурацких топок, сожжено в ракетном горючем идиотских и претенциозных монстро-Крематориев, когда самодовольные невежды навеки уничтожают, глумясь над суевериями, – навеки стирают из памяти людской сокровища прошлых времен. И только затем, чтобы не запирать ни от кого двери своих домов, чтобы не бояться темноты. Да если бы только знали, презренные глупцы, как мы жили когда-то, что для нас значил праздник Хэллоуин, чем для нас был По и как мы красиво веселились над мрачными историями и розыгрышами. Ну что ж, друзья мои, выпьем посошок на дорожку, еще немного – амонтильядо, прежде чем мы отправимся в огонь. Ведь все эти чудесные вещи сохранились в одном лишь экземпляре, в мозгу единственного человека на земле. Сегодня вечером должен умереть целый мир. Так что, прошу вас, выпьем напоследок.

– Вот мы и приехали, – произнес Маклюэр.

* * *

Крематорий был ярко освещен, где-то неподалеку тихо играла умиротворяющая музыка. Маклюэр вышел из машины и обогнул ее, подойдя к противоположной дверце. Открыл. Лэнтри практически уже лежал на сиденье. Все эти бесконечные разговоры о том, что логично, а что нет, постепенно обессилили его, лишив последних признаков жизни. Он был теперь бледный и неживой как воск, только слабый свет в глазах и напоминал о том, что совсем недавно этот человек боролся, сопротивлялся законам этого будущего мира, а они своими разговорами, своими нескончаемыми ссылками на логику просто лишили его всех сил на сопротивление, отговорили от жизни. Они в него отказывались верить, и сила их неверия заморозила его. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только бессвязно бормотать, холодно мерцая глазами.

Маклюэр и те двое вынули его из машины, погрузили в золотистый ящик и откатили на каталке в тепло внутреннего помещения Крематория.

Я Эдгар Аллан По, я Аброуз Биэрс, я славный праздник Хэллоуин, я гроб и саван, я Обезьянья Лапа, я Фантом, я Вампир…

– Да-да, конечно, – увещевал его Маклюэр, склоняясь над его телом.

– Я знаю. Все знаю.

Каталка мягко скользила по полу, стены раздвигались и сдвигались над ним, раскачивались и проносились мимо, тихо звучала музыка. Ты мертвец, по всем законам логики ты мертвец.

Я Ашер, я Мальстрем, я Рукопись, найденная в бутылке. Я Колодец и Маятник, я Сердце-обличитель. Я Ворон, каркающий «никогда» в ответ на все вопросы.

– Да, да, – твердил на это Маклюэр. – Я знаю, знаю. – А каталка все плыла и плыла.

– Я заточен в катакомбы, – в отчаянии кричал Лэнтри.

– Да-да, именно в катакомбы, – подтверждал идущий рядом мужчина.

– Меня приковали цепями к стене, и здесь нет ни одной бутылки амонтильядо! – слабо возмущался с закрытыми глазами Лэнтри.

– Да, – ответил ему кто-то.

Потом он ощутил движение впереди. Открылась дверь, ведущая в огонь.

– Сейчас меня заточили в камеру и замуровали!

– Да-да. Я знаю. – Какой-то шепот рядом.

– Меня заживо замуровали! Что это еще за шутки такие? Отпустите меня отсюда! Всех на волю! – Безумный крик и снова смех.

– Мы все знаем, мы все понимаем…

Открылась внутренняя дверца, ведущая в топку, и золотистый гроб покатился прямо в огненную пасть Крематория.

– Во имя Господа Всемогущего! Во имя Господне!

Бэйзил Коппер
Доктор Портос

– Современные писатели, разрабатывающие тему Вампиризма, разумеется, так или иначе сталкиваются с проблемой повтора тем, сюжетов и ситуаций, которые уже использовались их предшественниками. Но мне не пришлось сталкиваться с подобными проблемами в рассказе Бэйзила Коппера «Доктор Портос», который он подготовил специально для этого сборника. В рассказе удачно сочетается атмосфера готического стиля и современный «закрученный» финал. Этим произведением Коппер несомненно уже не в первый раз подтвердил свою репутацию одного из самых многообещающих и изобретательных британских писателей нового поколения.

I

Доктор ставит диагноз «неврастения». А как такое возможно, если Анжелина в жизни ничем таким не страдала? Это же надо, неврастения! Нет, тут что-то нечисто, видно, замешаны какие-то более могущественные силы. Я уж подумывал, не пригласить ли для консультации какого-нибудь крупного специалиста, на чье мнение я бы смог положиться. Но с другой стороны, мы теперь настолько оторваны от всего мира, да к тому же все местные его пациенты очень лестно отзываются о докторе Портосе. Ну зачем мы, в самом деле, вообще сюда приехали? С Анжелиной было все в порядке до нашего переезда в этот дом. Для меня остается полнейшей загадкой, как это всего два месяца нашей жизни здесь могли так удручающе отразиться на здоровье моей жены.

Когда мы жили в городе, она была всегда так оживлена и весела, а нынче я просто не в состоянии смотреть на нее без чувства глубокого и искреннего сочувствия. Щеки ее бледны и впалы, глаза ввалились и смотрят устало и печально. В двадцать пять лет она, кажется, навеки утратила цветущий вид. Может быть, что-то в воздухе этого дома, в его атмосфере так губительно отражается на ее здоровье? Какая-то коварная лихорадка, порожденная нездоровым расположением владения, ей противопоказана? Нет, пожалуй, маловероятно. Flo в таком случае заботы доктора Портоса должны бы были дать хотя бы какой-то эффект, но пока все безрезультатно. Если бы не условия, оговоренные в завещании моего покойного дядюшки, мы бы никогда не переехали сюда жить.

Пускай друзья называют это корыстолюбием с моей стороны, свет может думать на этот счет что хочет, но голая правда такова, что я остро нуждался в деньгах. Собственное мое здоровье тоже не отличается большой крепостью, а долгие часы, проведенные за работой в нашем семейном бизнесе, очень почтенная и солидная бухгалтерская фирма, привели меня к закономерному и недвусмысленному выводу о том, что я должен искать другой образ жизни. А отказаться от фамильного дела, не располагая при этом достаточными средствами к безбедному существованию, и уйти в отставку я себе позволить не мог. Условия же завещания дядюшки, как мне изложили дело его душеприказчики и юристы, пользовавшие членов нашей семьи, предоставили мне наконец замечательный и пристойный выход из создавшегося положения.

Дядюшка завещал мне ежегодную ренту, причем очень крупную, но при обязательном условии, что я с женой поселюсь в доме старика и проживу в нем не менее пяти лет со дня вступления во владение его имением. Сомневался я и колебался довольно долго: дело в том, что жена да и я сам больше привыкли к жизни в городе, а в его имении, расположенном, надо сразу сказать, в довольно отдаленной местности, люди более привычны к простому и безыскусному существованию, не рассчитанному на городские удобства. Насколько я себе уяснил со слов стряпчего, в самом доме не было даже предусмотрено элементарное газовое освещение и отопление. Ну ладно, летом все не так уж плохо, а вот долгими зимними вечерами мы были обречены на прозябание и меланхолическое времяпровождение при свечах и бледном свете масляной лампы, только они и разгоняли мрачное уныние, царящее в старом доме.

В конце концов, обсудив обстоятельно и взвесив все «за» и «против» с моей Анжелиной и выбрав подходящий уик-энд для вылазки на разведку, я отправился, в одиночку разумеется, в свое имение. О приезде я известил прислугу телеграммой заблаговременно и после долгой и, надо сказать, холодной прогулки по железной дороге – уже она одна заняла у меня большую часть дня – я был встречен на конечной станции почтовой каретой. Остальную часть своего паломничества я должен был проехать именно этим видом транспорта, причем ни много ни мало заняло у меня это путешествие целых четыре часа. Неудивительно поэтому, что я был весьма раздосадован тем, в какой дикой и отдаленной местности мой дорогой родственник предпочел уединиться и избрать себе место для постоянного жительства.

Ночь была темная, хотя иногда сквозь завесу облаков пробивался луч лунного света, чтобы как-то обрисовать призрачные контуры скал, холмов или деревьев; почтовая карета немилосердно тряслась из стороны в сторону и вверх-вниз по неухоженной дороге, где немногие имевшиеся в округе средства транспорта пробороздили в ней глубокие колеи за многие месяцы пользования местными жителями ее негостеприимных долгих миль. Наш стряпчий также позаботился предупредить о моем приезде старого друга семейства доктора Портоса. Именно его любезным стараниям я был обязан за мое нынешнее средство передвижения. Кроме того, он пообещал встретить меня лично в ближайшей от имения деревушке.

И в самом деле, едва фаэтон показался на дворе местной харчевни, как на ее крыльце, гордости местного плотницкого дела, изрядных размеров бревенчатой конструкции, парадном крыльце появился он собственной персоной. Это оказался высокого роста сухопарый мужчина в квадратном пенсне, крепко оседлавшем его тонкий хрящеватый и породистый нос. Одет он был в плащ со множеством складок, какие обычно носят кучера, и зеленый цилиндр, который носил, сдвинув на сторону, что придавало ему слегка ухарский вид, эдакий, знаете ли, гуляка. Он приветствовал мое появление обильным потоком всяких вежливых слов, но что-то непередаваемое словами в его внешности заставило меня слегка насторожиться и не принимать его излияния близко к сердцу.

Точно уловить, что же это было, я не решился. Ничего, впрочем, в отдельности, а общая его манера, разве только холодность рукопожатия, производившего впечатление, что держишь в руках скользкую рыбу. Потом еще этот его приводящий в замешательство взгляд поверх стекол пенсне водянисто-серых глаз. Этот многоопытный пронизывающий взгляд в одну секунду пригвождал ноги к земле. К великому моему разочарованию, я тут же узнал, что пригвоздили меня к этому месту вовсе не случайно: я, как выяснилось, еще не доехал до места назначения. По словам доктора, имение находилось еще дальше, в стороне от местной столбовой дороги, и нам предстоит провести эту ночь здесь, на постоялом дворе. Но дурное мое расположение, вызванное этим сообщением, скоро развеялось от жаркого огня в камине и отличного ужина, которым он меня угостил. Вообще, как я узнал, в это время года проезжающих и путешествующих было немного, и мы сидели лишь вдвоем в просторной, обшитой дубовыми панелями зале столовой.

Доктор пользовал моего дядюшку как домашний врач, и, несмотря на го обстоятельство, что с родственником я в последний раз виделся немало уже лет назад, не скрою: мне было чрезвычайно любопытно узнать, что он был за человек.

– Барон был выдающимся человеком, его очень все здесь уважали, – пояснил мне Портос.

Искренность его высказывания побудила меня поинтересоваться вопросом, который давно уже меня занимал.

– А от чего умер дядюшка? – спросил я напрямик..

Свет от огня в камине разбрасывал красные искры в стакане вина доктора Портоса и янтарно золотил черты его лица, когда он ответил мне просто и прямо:

– От недостаточной полнокровности организма. Или вернее – малокровия. Насколько мне известно, этим недугом страдали многие его родственники по прямой линии. Фатальное, можно сказать, свойство.

Я замешкался на минуту, обдумывая его слова. Потом решился:

– По вашему мнению, почему он избрал меня своим наследником?

Доктору же Портосу нечего было и обдумывать, ответ его отличался исключительной прямотой.

– Вы принадлежите к другой ветви семейства, – сказал он. – Новая кровь, мой дорогой сэр. Свежая струя. Барон на этот счет отличался большой щепетильностью. Он твердо знал, чего хотел. А хотел он, чтобы добрые традиции его рода не угасли, не пресеклись.

От дальнейших расспросов он решительно воздержался, резко встав из-за стола.

– Таковы были точные слова барона, когда он лежал на смертном одре. А сейчас я бы предложил вам отдохнуть хорошенько, поскольку завтра нам предстоит дальняя дорога.

II

Эти слова доктора Портоса постоянно приходят мне на ум, когда я задумываюсь о теперешних своих проблемах. «Новая кровь, свежая струя…» Как эти слова соотносятся с теми мрачными легендами, которые рассказывают о моем доме местные жители? Тут, право, не знаешь, что и думать. Инспекционная поездка в эти места подтвердила самые худшие мои подозрения: прогибающиеся и провисшие перемычки в дверях и окнах, крошащиеся карнизы, изъеденная червями деревянная обшивка стен. Единственные обитатели дома – супружеская пара привратника и кухарки, которые в меру своих сил следили за домом с самой смерти барона; народ кругом живет угрюмый, пришибленный и невежественный – так мне объяснил доктор Портос. И действительно когда мы с Портосом посетили небольшую деревушку в миле или около того от барского дома, то ни одна дверь, ни один любопытствующий взгляд из-под ставень не заметили. А казалось бы, в деревенской скуке и глуши это самое естественное проявление реакции на незнакомых людей – нет, ни одна душа не показалась, когда мы проходили мимо их окон.

Само же здание, на мой взгляд, вполне можно охарактеризовать как жемчужину готической архитектуры, если, разумеется, смотреть на него издали. Перестроенное в немалой степени совсем не так давно, на руинах старого замка, серьезно пострадавшего от пожара. Реставратор, я так и не удосужился узнать, был ли им мой дядюшка или еще более ранний обитатель, явно питал недюжинное пристрастие ко всяким романтическим деталям: пристраивал башенки, обносил жилище рвом с водой и подъемным мостом, вдобавок еще и зубчатые проездные башни воздвиг. Когда мы обходили мои владения, но не стану забегать вперед, то шаги наши отдавались траурным эхом по пустому дому.

Я немало удивился, когда обнаружил мраморные статуи и обшарпанные обелиски – все до единого либо покосившиеся, либо повергнутые наземь, словно беспокойные мертвецы, карабкались из земли на свет Божий, через древнюю поросшую мхом каменную ограду кладбища, которое граничило с внутренним двором.

Доктор Портос сардонически улыбался.

– Кладбище прежних хозяев имения, – пояснял он. – Ваш покойный дядюшка также похоронен здесь. Он говорил, что хотел бы остаться поближе к дому и своим предкам.

III

Ну вот, что сделано, то сделано. Мы живем в этом доме уже два месяца, и с самого первого дня начали происходить те глубокие и печальные изменения в здоровье моей жены, о которых я уже упоминал. Наступил период жесточайшей меланхолии. И дело даже не в атмосфере, царящей в доме, хотя каждый камень здесь сочится враждебными шорохами. И сами окрестности, темные, застывшие в зловещем молчании огромные деревья, даже предметы меблировки – буквально все пропитано откровенной неприязнью к привычной нам среде и жизни, которой наслаждаются те счастливцы, что обитают в городах.

В сумерках из рва поднимается ядовитый туман, он словно подчеркивает и усугубляет многократно нашу изоляцию, которую не в силах скрасить присутствие в доме горничной Анжелины и моего камердинера, мастера на все руки, который ранее был в услужении у моего отца, а теперь перешел ко мне. Но атмосфера этого места все равно остается прежней, ее не в силах поколебать здоровая прагматичность наших слуг; им тоже очень не по душе те миазмы, которые буквально сочатся изо всех щелей здания. Дошло в последнее время до того, что я стал даже поощрять ежедневные визиты к нам доктора Портоса. И это несмотря на то, что я крепко подозреваю в нем зачинщика и автора всех наших нынешних бед и тревог.

Все эти беды начались спустя неделю после нашего приезда, когда мне не удалось однажды поутру разбудить Анжелину, лежавшую рядом со мной. Я тряс ее за плечи, пытался привести в чувство, кричал, и мои крики, должно быть, разбудили горничную. Я тогда, кажется, потерял сознание, а когда пришел в себя, очнувшись в большой спальне, то вся кровать была в крови: пятна крови покрывали простыни и подушки под головой моей очаровательной жены. Любопытствующие серые глаза Портоса светились каким-то стальным блеском, которого я ранее у него не замечал. Он прописал Анжелине сильные лекарства, и уже после этого начал заниматься мной.

Что бы или кто бы это ни было, что напало на мою Анжелину, у этого существа были клыки поострее волчьих или собачьих – так сказал Портос, обнаруживший на горле жены два отчетливых следа от укуса, достаточные, по его мнению, чтобы объяснить такое огромное количество крови, которой была залита постель. Действительно, крови было столько, что ее хватило, чтобы забрызгать мои руки и ночное белье, когда я в ужасе и отчаянии коснулся жены, стараясь разбудить ее. Наверное, тогда-то я и поднял всех на ноги своими криками. Портос заявил, что следующую ночь он проведет, дежуря у постели пациентки.

Анжелина все еще спала, как я обнаружил, когда вошел на цыпочках несколько позднее: Портос дал ей успокаивающего, предложил и мне, чтобы я так не волновался, но я решительно отказался от его снадобья и сказал, что тоже подежурю у постели любимой. У доктора, оказывается, была своя теория о крысах и других ночных существах, он потом еще долго сидел в библиотеке, читая и разглядывая старые книги барона по естествознанию. Нет, положительно этот человек меня поражает своими странными взглядами и подходами: ну какой, скажите на милость, ночной хищник может напасть на Анжелину в собственной спальне? Глядя в его странные глаза, я начинаю ощущать, как ко мне возвращаются прежние мои подозрения по поводу Портоса, принося вместе с собой еще и новые.

IV

Затем на протяжении двух с лишним недель случилось еще три подобных нападения. Дорогая моя супруга на глазах становится все слабее и слабее, хотя Портос ездил в ближайший от нас городок, раздобывая там все более сильные снадобья и лекарства для нее. Я живу словно в Чистилище, за всю свою жизнь не упомню более тяжелых и мрачных часов, чем те, которые мне приходится переживать сейчас, когда я вижу, как буквально на моих глазах тает самый дорогой мне человек. Но сама Анжелина настаивает на том, чтобы мы остались в этом проклятом доме, чтобы увидеть самые последние акты происходящего с нами причудливого кошмара. В тот первый вечер совместного с Портосом дежурства у ее постели мы оба заснули на своем посту, не выдержав нервного перенапряжения. А поутру результат был тот же, что и прошлой ночью: опять была залита кровью постель, а бинты, прикрывавшие ранки у нее на горле, были сняты, чтобы злодей мог добраться до ее горла. Я просто теряюсь в догадках, что же это может быть за существо, которое способно на такое преступление.

Я был настолько измотан и доведен до крайней степени нервного возбуждения, что вечером следующего дня согласился выпить ту успокаивающую микстуру, снадобье, которое мне предлагал Портос. Несколько ночей подряд ничего не происходило, Анжелина вроде начала поправляться, силы ее восстанавливались. А затем, как удар грома, снова тот же кошмар. И я начинаю подозревать, что этот ужас будет длиться и дальше. Я не осмеливаюсь верить Портосу, но ведь и не вправе предъявить ему открыто обвинение в присутствии всех домашних. Голова от всего этого просто идет кругом. Мы здесь изолированы от всего мира, живем как на острове, и малейшая ошибка с моей стороны может стать роковой.

В последний раз я чуть было его не поймал с поличным. Я проснулся на утренней заре, прошел в спальню Анжелины и нашел его растянувшимся у нее на постели, вся его темная худая фигура дрожала и тряслась, а руки свои он протянул к горлу моей жены. Я набросился на него, ударил, не зная спросонья, кто это; он обернулся ко мне, и я увидел, как сияют в полутьме спальни его серые глаза нестерпимым стальным блеском. В руке он держал шприц для подкожных впрыскиваний, полный наполовину кровью. Кажется, – я вырвал у него шприц, швырнул на пол ираздавил каблуком.

Ну да, в глубине души я уверен, что застал это страшное создание, поразившее нашу семейную жизнь подобно чуме, застал на месте преступления. Но как мне доказать, что преступник он? Доктор Портос теперь днюет и ночует в нашем доме, а я не решаюсь ни на минуту сомкнуть глаз, неизменно отвергаю его дьявольские снадобья, которые он настойчиво старается мне всучить. Сколько же времени могут длиться наши страдания, прежде чем ему удастся уничтожить сначала меня, потом Анжелину? Да приходилось ли хоть одному человеку терпеть страшные эти адовы муки с самого сотворения мира?

Я сижу и наблюдаю за Портосом, который искоса поглядывает на меня странными, любопытствующими глазами, а по его ничего не выражающему лицу нельзя прочесть и намека на то, что он может себе позволить выжидать, что, мол, все равно его время придет; моя бледная несчастная супруга во время тех редких периодов, когда приходит в сознание, сидит в постели и со страхом наблюдает за нами обоими. И все-таки я не могу ей довериться в своих ужасных подозрениях, потому что она, без сомнения, посчитает меня сумасшедшим. Я стараюсь успокоить свой лихорадочно пульсирующий мозг. Думаю, что рано или поздно, но я все равно обречен на безумие – ночи такие долгие. Боже, помоги мне!

V

Все закончилось. Кризис наступил и миновал. Я одолел сумасшедшего дьявола, который обратил нас и нашу жизнь в рабство. Я его поймал за работой, в руках его поблескивал шприц. Портос извивался, когда я схватил его за горло. Я бы прямо и убил его на месте гнусного преступления, но ему удалось выскользнуть, вырваться из моих рук. Но это лишь ненадолго. Мои крики заставили проснуться и прибежать сюда всех слуг, я дал им исчерпывающие инструкции поймать его и обезвредить. На этот раз ему не скрыться от возмездия. Я шагаю по коридорам изъеденного червями и древоточцами особняка; когда загоню его в угол, я уничтожу его. Анжелина будет жить! Своими собственными руками я осуществлю исцеляющий акт уничтожения… А теперь я могу немного передохнуть. Снова наступает рассвет. Я буду сидеть у колонны в этом кресле, откуда я могу обозревать весь зал. Я засыпаю.