Текст книги "Они появляются в полночь"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Брэм Стокер,Генри Каттнер,Роберт Альберт Блох,Алексей Толстой,Уильям Тенн,Август Дерлет,Монтегю Родс Джеймс,Эдвард Фредерик Бенсон,Фриц Ройтер Лейбер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Сегодня я провел небольшое расследование и выяснил, что описание внешности баронета Лорвилля во всех мелочах совпадает с описанием внешности «привидения» из сна Мортимера. Я также узнал, что при жизни последнего представителя рода Лорвилдей в округе исчезло несколько детей. Не хочу сказать, что эти факты каким-либо образом связаны, просто, похоже, исчезновение детей невежественное местное население приписывает баронету.

30 июня.Леон утверждает, что благодаря мощному воздействию святой воды, тот сон не повторился (а вот я его снова видел прошедшей ночью).

1 июля.Мортимер уехал. Он говорит, что не может жить в одном доме с дьяволом. По-видимому, он действительно видел приведение старого Лорвилля, хотя у Леона эта мысль и вызывает смех.

4 июля.Прошедшей ночью мне опять привиделся тот же самый сон. С утра я чувствовал себя совершенно больным. Но в течение дня мне удалось легко избавиться от этого чувства. Леон израсходовал всю святую воду, но завтра воскресенье, и он предполагает пополнить свои запасы во время богослужения в деревенской церкви.

5 июля.Сегодня утром я побывал в деревне и попытался найти другого повара. Совершенно не понимаю, что происходит. Никто не желает идти в дом, даже, как они заявляют, за сто фунтов в неделю. Мне придется обходиться без повара или запросить кого-нибудь в Лондоне.

Сегодня с Леоном приключилась неприятность. Когда он ехал домой после церковной службы, почти вся святая вода выплескалась из бутылки, а потом и сама бутылка с остатками святой воды упала на землю и разбилась. Леон обескуражен и собирается при первой возможности получить другую у приходского священника.

6 июля.Прошедшей ночью нам обоим опять привиделся тот же самый сон. Чувствую достаточно сильную слабость, да и Леон тоже. Леон сходил к врачу, и тот поинтересовался, не было ли у него порезов или серьезных травм, сопровождавшихся большой потерей крови, и не страдал ли он от внутренних кровоизлияний. Леон дал отрицательный ответ, и доктор прописал ему употреблять в пищу сырой лук и еще что-то. Леон забыл о своей святой воде.

9 июля.Снова тот же самый сон. Леону привиделся другой сон, на этот раз о старике, который, как он рассказывал мне, укусил его. Я попросил его показать место, куда он был укушен стариком из сна, и когда он расстегнул воротник рубашки, то на его горле, вне всяких сомнений, были видны две маленькие ранки. Мы оба чувствуем крайнюю слабость.

15 июля.Сегодня Леон покинул меня. Я твердо убежден, что он внезапно помешался, потому что утром этого дня у него возникло непреодолимое желание спуститься в погреб. По его словам, что-то как будто тянуло его туда. Я не стал его останавливать. Прошло немного времени: я сидел, углубившись в чтение томика Уэллса, и тут услышал, как Леон, пронзительно крича, взобрался по ступенькам, ведущим из погреба. Потом он пронесся, как сумасшедший, через комнату, где я находился. Я бросился бегом за ним, загнал его в комнату и там силой остановил. Я потребовал от него объяснений, но кроме невнятных стенаний так ничего и не услышал.

«Боже, монсиньор, немедленно уезжайте из этого проклятого места. Уезжайте, монсиньор, умоляю Вас. Дьявол… дьявол!» Тут он рванулся от меня и побежал что было сил прочь из дома. Я за ним. На дороге я позвал его, он что-то крикнул в ответ, но ветер донес до меня только отдельные слова: «Ламе… дьявол… бо… же… плита… Книга Тота». Слова, столь важные как «дьявол», «боже» я практически пропустил мимо ушей. Но вот Ламе звали женщину-вампира, хорошо известную только некоторым избранным колдунам, а «Книга Тота» была египетской книгой о магии. В течении нескольких минут меня обуревали дикие фантазии о том, что «Книга Тота» спрятана где-то в доме и, поразмыслив о том, как лучше всего увязать между собой «плиту» и «Книгу Тота», я наконец пришел к убеждению, что книга находилась под плитой у основания ступенек в погреб. Я собираюсь пойти вниз и проверить.

16 июля.Я нашел ее! «Книгу Тота». Как я предполагал, она лежала под каменной плитой. Духи, ее охранявшие, очевидно, не хотели, чтобы я нарушил покой их уединения, и устроили настоящий смерч, наподобие бури, пока я пытался отодвинуть плиту в сторону. Книга скреплена тяжелым замком старинного образца.

Прошедшей ночью я опять видел тот же самый сон, но в этот раз, я могу почти поклясться, в добавление ко всему, я видел призраки старого Лорвилля и четырех красивых девушек. Какое совпадение! Сегодня я чувствую сильную слабость и едва могу передвигать ноги. Нет сомнений в том, что этот дом кишит, но не летучими мышами, а вампирами! Ламе! Если бы я только мог найти их тела, я бы пронзил их насквозь острыми кольями.

Сегодня я сделал новое поразительное открытие. Я спустился вниз, к месту, где лежала плита, и булыжник ниже выемки, в которой до этого находилась «Книга Тота», сошел с места под моей тяжестью, и я оказался в углублении с десятком скелетов – все скелеты принадлежали маленьким детям! Если в этом доме действительно обитают вампиры, то вполне очевидно, что это скелеты их несчастных жертв. К тому же, я твердо уверен, что где-то ниже есть пещера со спрятанными в ней телами вампиров.

Просматривая книгу де Роша, я натолкнулся на отличный план обнаружения их тел! Я воспользуюсь «Книгой Тота», чтобы призвать вампиров к себе, и я заставлю их показать мне то место, где они прячут свои чувственные тела. Де Роша пишет, что это можно сделать.

9 часов вечера.Самое время начать призывать вампиров. Кто-то проходит мимо, и я надеюсь, что этот кто-то не помешает мне исполнить задуманное. Как я уже отметил ранее, книга скреплена тяжелым замком, и пришлось изрядно потрудиться, чтобы открыть ее. Когда мне удалось, наконец, сорвать замок, я открыл книгу и начал искать в ней то место, которое мне было необходимо для того, чтобы призвать вампиров. Я нашел его и начинаю произносить мои заклинания. Атмосфера в комнате медленно меняется, и становится невыносимо темно. Воздушные потоки злобно кружат по комнате, лампа погасла… Я уверен, что вампиры скоро появятся.

Я прав. В комнате начинают появляться тени. Они становятся все более и более различимыми. Теней пять: четыре женские и одна мужская. Их черты очень отчетливы. Они украдкой бросают взгляды в мою сторону… А вот сейчас они уже злорадно уставились на меня.

Бог мой! Я забыл поместить себя в магический круг и очень боюсь, что вампиры нападут на меня! Как я прав. Они двигаются в мою сторону. Бог мой!.. Ну остановитесь же! Они останавливаются! Старый баронет пристально смотрит на меня, его блестящие глаза горят ненавистью. Четыре женщины-вампира сладострастно мне улыбаются.

Сейчас или никогда у меня есть шанс снять их злые чары. Молитва! Но я не могу молиться. Я навсегда удален из-под очей Господа за то, что я призвал Сатану на помощь. Но даже к Сатане я не могу обратиться с мольбой… Я нахожусь под пагубным гипнозом злобного взгляда, исказившего лица баронета. В глазах четырех красавиц-вампиров появился зловещий блеск. Они скользят в мою сторону, руки вытянуты мне навстречу. Передо мной их изгибающиеся отвратительные тела; их малиновые губы скривились в дьявольской победной усмешке. Мне невыносимо смотреть на то, как они облизывают губы. Я сопротивляюсь, напрягаю всю силу воли, но что значит одна только воля против адского полчища вампиров?

Боже! Присутствие этой мерзости поганит саму душу мою! Баронет продвигается вперед. От его отвратительной близости у меня возникает мерзкое ощущение чего-то непристойного. Если я не могу обратиться к Богу, тогда я должен молить Сатану дать мне время начертить магический круг.

Я не могу сопротивляться их злобной силе… Пытаюсь подняться, но не могу… Я больше не владею своей волей! Вампиры смотрят на меня с демоническим вожделением… Я обречен умереть… и все же жить вечно среди Неумерших.

Их лица все ближе и ближе к моему, и скоро я впаду в забытье… Все что угодно, лишь бы… лишь бы не видеть зловещих вампиров вокруг себя… Ощущение острой, жгучей боли у горла… Бог мой!.. Это…

Э. Ф. Бенсон
Не слышно пения птиц

Далеко не все истории, повествующие о существах, сосущих человеческую кровь, представляют Вампиров в человеческом облике. Нам встречаются цветы-Вампиры («Цветение Загадочной Орхидеи» Г. Дж. Уэллса), растения-Вампиры («Фиолетовый Ужас» Фреда Уайта) и другие предметы, как одушевленные, так и неодушевленные, но объединенные одной общей чертой: они питаются человеческой кровью. Из всего обилия подобной литературы рассказ «Не слышно пения птиц» произвел на меня наиболее глубокое впечатление леденящей душу реальностью происходящего в нем. По правде сказать, прочитав его, я довольно долго сторонился небольших рощиц и держался подальше от густых зарослей.

Рассказ практически неизвестен широкому кругу читателей. А потому я решил поместить его в данную антологию.

Красные печные трубы дома были ориентиром места, куда я держал свой путь. Они были отлично видны с железнодорожной станции, где я сошел с поезда, и, как объяснил скучающий шофер такси, расстояние до нужного мне дома не превышало и мили, если я пойду пешком по тропинке прямиком через поле-Тропинка действительно была прямая как стрела – по крайней мере прямой она была вплоть до леса, принадлежавшего хозяину дома, к которому я направлялся в гости и над чьими владениями виднелись красные трубы. Далее мне надо было найти в палисаде, окружавшем лесок, калитку и тропинку, а она выведет как раз к саду у дома. Таким вот образом, решив не отказать себе в удовольствии прогуляться чудесным майским днем, я отправился пешком через поле, наслаждаясь местными красотами, а машина с моими вещами тихонько поехала следом за мной. Это был один из тех редких дней, когда по чьему-то – ангельскому, должно быть, – недосмотру вечно прекрасная погода вдруг нисходит из райских кущ на нашу грешную землю. Весна в этом году пришла поздно, но сейчас она расцвела в едином могучем порыве и бурлила жизненными соками. Признаться, ни разу еще мне не доводилось видеть такого обильного буйства красок, такой яркой зелени, слышать мелодичное щебетание стольких птиц, занятых весенними заботами, – одним словом, прогулка через поле доставила мне несказанное удовольствие, я словно побывал на настоящем празднике жизни. Но особое удовольствие я предвкушал от путешествия через тенистые заросли леса и ярко освещенные весенним солнцем поляны. Лес в молодой бледной листве простирался прямо передо мной. А вот и калитка – вовсе не потребовалось ее разыскивать, и я смело шагнул в нее на испещренную пятнами света и тени поросшую густой травой тропинку.

Попав из ярко освещенного открытого пространства в сумрачный туннель, я как бы окунулся из солнечного мира в подводную пещеру. Верхушки деревьев над головой образовали густой зеленый навес, сквозь который с трудом пробивались солнечные лучи. Я шел по тропинке в причудливо меняющемся и перетекающем из одного состояния в другое замкнутом мрачном пространстве. Но вот деревья стали попадаться все реже и реже, уступая место густым зарослям орешника, ветви которого переплетались низко над землей; порой мне приходилось отводить их рукой в сторону. Вскоре тропинка пошла под уклон, и я вышел на залитую солнцем полянку. Однако несмотря на то, что надо мной опять простиралось ясное небо, под ногами словно в мрачном лесу шелестел папоротник-орлятник, стелился вереск и хрустели сучья. Внезапно день утратил в моих глазах всю свою прелесть и былую лучезарность. Яркий свет – что это, какой-то оптический эффект, обман зрения? – словно пробивался сквозь плотную завесу, похожую на траурную ткань. Я взглянул вверх: да нет же, солнце ярко сияет высоко над купами деревьев в совершенно безоблачном небе, но как-то не по-весеннему: так светит солнце в унылый ветреный зимний день – куда-то исчезло его ласковое тепло и праздничный блеск. И еще одна странная вещь поразила меня: мне казалось, что в зарослях кустов и на ветвях деревьев будет звенеть и щебетать неугомонное птичье население, улаживая свои весенние проблемы, но, прислушавшись, я не услышал ни одной брачной ноты пернатых созданий – ни посвиста черных дроздов, ни радостного стрекотания зябликов, ни воркования диких голубей, ни крикливого гама соек – совсем ничего. Я остановился, напрягая слух и не веря собственным ушам – нет, я не ошибся: полная тишина. В этой тишине было что-то жуткое, противоестественное, но, решил я, птицам лучше знать, когда им петь, а когда нет, и если они слишком заняты своими делами, чтобы тратить время на досужие песни, – что ж, это их забота.

Я пошел дальше, и тут до меня дошло: ведь я не видел ни одной птахи с того самого момента, как вошел в лес. Ни единой живой твари; и теперь я уже тревожно оглядывался по сторонам поляны, пытаясь обнаружить хоть кого-нибудь, но безрезультатно. Вскоре я пересек лужайку и вошел в окружавшую ее полосу громадных деревьев; по большей части, как я заметил, это были буки, росли они очень густо, близко один от другого, земля под деревьями была практически лишена травяного покрова, только кое-где пробивались чахлые кустики куманики да землю устилала прелая прошлогодняя листва. В этой странной полутьме, устоявшейся в густоте леса, мне трудно было что-либо различать и слева и справа от тропинки. Вот тогда-то я и услышал в первый раз после того, как покинул поляну, звуки, свидетельствовавшие о наличии какого-то живого существа в мрачном лесу. Я обрадовался тому, что хоть заяц-то здесь все-таки есть: вон там, неподалеку, шелестит опавшая листва. Но странно: не очень этот звук походил на быстрое топотанье легких заячьих лапок, скорее, это какой-то значительно более крупный зверь крадется вдоль тропинки, явно стараясь скрыть от меня свое присутствие. Я резко остановился, готовый ко всему, в то же мгновение остановился имой невидимый преследователь, шорох листьев стих, и в наступившей тишине я вдруг ощутил какой-то слабый, но очень неприятный запах, доносящийся до меня: удушливый и смердящий, однако своей резкостью он все же больше напоминал нечто живое, чем разлагающуюся плоть, хотя отдавал гнилью. К горлу подкатила тошнота, и, не испытывая никакого желания почувствовать этот смрад снова, я поторопился поскорее выйти из странного леса – подальше от всей этой фантасмагории.

Наваждение длилось недолго: вскоре я, запыхавшись, выбежал на открытую местность. Прямо передо мной, за лужайкой, виднелись железные ворота в кирпичной стене, сквозь толстые прутья которых я мог разглядеть ухоженный газон и цветочные клумбы. Слева стоял дом; на него и на сад солнце, клонящееся на запад, изливало потоки сверкающих ласковых лучей.

Хью Грэйнджер вместе с супругой грелись на солнышке, окруженные привычной компанией разнородных собак: валлийский колли, золотистый ретривер, фокстерьер и пекинес. Я подал голос, и хозяева, поначалу раздраженные непрошеным вторжением незнакомца в их частные владения, как только узнали меня, радушно пригласили присоединиться ко всей честной компании. В темах для разговора у нас недостатка не было, так как последние три месяца я провел вне пределов Англии, а как раз в это время Хью успел обосноваться в своем новом поместье, доставшемся ему по наследству от какого-то дальнего родственника, дядюшки, если не ошибаюсь. Пасхальные каникулы они провели в заботах по переселению в новое загородное жилище, которое, надо отдать должное, когда меня провели по анфиладе комнат, представляло собой замечательную вотчину в стиле эпохи королевы Анны, а расположение дома на краю горного кряжа Суррея, одетого в живописный вереск, было просто выше всяческих похвал. В очаровательной, обитой изящными панелями небольшой гостиной, выходившей окнами в сад, нам подали чай, и вскоре от общих тем мы незаметно перешли к материям, непосредственно связанным с местом и временем нашего разговора. Я ведь добирался, полюбопытствовала Дейзи, от железнодорожной станции пешком, не так ли? Каким же путем я шел – через лес или по кружной дороге, вдоль кромки деревьев?

Сам по себе ее вопрос можно было бы счесть за самый что ни на есть праздный, да и по тону, которым она его задала, нельзя было догадаться, что мой ответ мог бы представлять для нее какой-либо интерес, помимо поддержания светской беседы. Но я не мог отделаться от впечатления, что и она, и Хью напряженно ожидали моего ответа. Он только что чиркнул спичкой, но замер, медля поднести ее к сигарете. Да, я прошел через лес, но теперь, несмотря на некоторые странные впечатления, вынесенные мною из этой прогулки, было бы нелепо делиться ими с хозяевами дома. Не мог же я в трезвом уме толковать о странном солнечном свете на поляне и в лесу, об отвратительном запахе, который я ощутил, остановившись на тропинке. Да, ответил я, через лес – и это было все, что я счел нужным сказать.

Дело в том, что мы с моими любезными хозяевами были знакомы довольно близко уже не первый год, и теперь, когда я мысленно решил, что ничего, кроме экстравагантных впечатлений, я им поведать не смогу, и предпочел пространному и невразумительному повествованию умолчание, я все же отметил, как они обменялись быстрыми взглядами, и без особого труда расшифровал их подтекст. Насколько я понял скрытый смысл, заключенный в их немом разговоре, они сообщили друг другу с облегчением, что я, слава Богу, не обнаружил ничего необычного в лесу, составлявшему часть доставшегося им от дядюшки наследства, и что они рады такой рассеянности с моей стороны. Но я не собирался предоставлять им возможность так расслабиться за мой счет, и прежде чем пауза, последовавшая за моим ответом, успела затянуться, я припомнил необъяснимое отсутствие птиц и соответственно их пения. Следовательно, мои невинные заметки из области естествознания никак не могли бы повредить ни мне, ни им.

– Меня удивила только одна странность, – начал я и мгновенно почувствовал, как они напряглись, – я почему-то не увидел ни единой пташки и не услышал их голосов с того самого момента, как я вошел в лес, и птичье пение снова зазвучало, лишь когда я подошел к дому.

Хью наконец прикурил от догоравшей спички.

– Я тоже обратил внимание на эту особенность, – подтвердил он мои наблюдения, – и так же, как ты, нахожу это странным. Роща представляет собой некое подобие девственного леса, и вполне логично было бы предположить, что самые разнообразные пернатые населяют ее с незапамятных времен. Но так же, как и ты, я там не встретил ни одной пичуги. И ни одного зайца, кстати, тоже.

– Знаешь, мне показалось, что сегодня я что-то подобное слышал невдалеке, – откликнулся я и развил свою мысль дальше, – что-то там шелестело в прошлогодней листве, опавшей с буков.

– И ты его видел? – быстро спросил он.

Я восстановил в памяти впечатление от непонятного шороха и то, как я пришел к заключению, что звук не слишком походил на легкую заячью поступь.

– Нет, видеть не видел. И вполне возможно, это был и не заяц вовсе. Скорее, как я сейчас припоминаю, это было что-то покрупнее.

Супруги снова обменялись многозначительными взглядами. Хью остался в кресле, а Дейзи поднялась.

– Мне, к сожалению, пора, – извинилась она. – Почта уходит в семь вечера, а я все утро прохлаждалась, теперь придется поторопиться, чтобы успеть вовремя. Ну а вы, чем вы собираетесь заниматься?

– Мне бы хотелось куда-нибудь на воздух, – попросил я. – Было бы замечательно осмотреть ваши владения.

Так мы с Хью и поступили, прошествовав в сопровождении эскорта собак на свежий воздух. Владения счастливого обладателя столь щедрого дядюшки и вправду были очаровательными: за садом, наполненным звонким щебетанием певчих птиц, лежало небольшое, заросшее живописными водорослями озерцо, в камышах на берегу при нашем приближении зашелестели лысухи и шотландские куропатки. Оттуда поднимался довольно высокий холм, поросший вереском, который наполовину скрывал норы, вырытые зайцами и весело обследованные в нетерпеливом предвкушении нашими четвероногими попутчиками. Мы поднялись на вершину холма и немного отдохнули, обозревая панораму лесов, составлявших значительную часть поместья. Даже в чудесном освещении солнца, собиравшегося отправиться на покой за горизонт, лес казался мрачным и угрожающим, в то время как все окрестности купались в лучах заходящего солнца, окрашивавшего безоблачное небо и пейзаж, расстилавшийся под ним, в алые тона. Но лес, как и раньше, громоздился серой мрачной массой. Я кожей ощущал, не глядя на Хью, что и он смотрит в ту же сторону, затем с видом человека, вынужденного заговорить о не очень приятных вещах, приятель повернулся ко мне и спросил:

– Скажи мне – только начистоту, – не находишь ли ты что-то необычное в том, как выглядит этот лес?

– Пожалуй. Создается впечатление, что он как бы весь лежит в тени.

Хью нахмурился.

– Но ты же понимаешь, что этого не может быть. Что может отбрасывать на него тень? С внешней стороны, по крайней мере, ничего. Посмотри, и небо, и земля – все полыхает зарей.

– Быть может, не с внешней, а с внутренней стороны? – предположил я.

С минуту он молчал.

– Что-то в нем есть такое – какая-то загадка, – произнес он задумчиво. – Кто-то или что-то там обитает, и я не знаю, что это такое. Дейзи тоже так считает, она ощущает это нечто. Она и шагу не ступает в эту рощу. Как мы выяснили, птицы тоже не хотят в ней вить гнезда. Что же это получается: одно только то обстоятельство, что в нем по неизвестным причинам не желают селиться птицы – достаточно одной этой мелочи, чтобы у нас с тобой так разыгралось воображение?

Я вскочил.

– Ну, это уж дудки! – расхорохорился я. – Давай спустимся туда и убедимся, что их там в самом деле нет. Бьюсь об заклад, что найду хоть одну птичку!

– Шесть пенсов за каждую птичку, которую тебе посчастливится обнаружить, – предложил Хью.

Мы спустились вниз по склону холма и прошли вдоль кромки леса до ворот, через которые я вошел сегодня после полудня. Я открыл створки и придержал их, чтобы пропустить собак. Но они стояли как вкопанные в ярде от нас, не желая даже приближаться к лесу.

– Ну же, смелее, песики. – пригласил я их, и сука-фокстерьер Фифи сделала шаг вперед, но затем, виновато заскулив, ретировалась обратно.

– Вот всегда они так, – пожаловался Хью, – в лес ни ногой. Сам сейчас увидишь.

Он свистел и звал их, уговаривал и бранился – все без толку. Собаки оставались за воротами, виновато прижимая уши и всем своим видом демонстрируя твердую решимость не выходить наружу.

– Но почему, почему? – этого я никак не мог взять в толк.

– По той же самой причине, что и птицы, как я понимаю. Какой бы ни была эта причина. Погляди на Фифи, например: милейшее создание, характер у этой юной леди просто ангельский, но стоило мне как-то раз взять ее на руки и попытаться отнести в лес – она чуть не укусила меня. С этим чертовым лесом они не желают связываться, вокруг него побегать – пожалуйста! Побегают, разомнутся и – домой.

Мы оставили упрямых псин в покое и в догорающих лучах заката отправились на поиски приключений. Как правило, чувство неопределенного страха обычно исчезает, когда идешь по жутковатому месту в компании товарища, но несмотря на то, что Хью шагал рядом, мне этот лес показался еще более зловещим, чем днем, и смутное беспокойство переросло в оживший наяву ночной кошмар. Если раньше мне показалось, что пустынность этого места и глухая тишина просто сыграли с моими нервами дурную шутку, то теперь, в обществе Хью, я почувствовал, что дело вовсе не в этом: не одиночество и ощущение неведомой угрозы лежали в основе моего чисто физического ужаса, а скорее уверенность в том, что где-то неподалеку крадется, выслеживая нас, какое-то существо, пока невидимое, но воплотившее в себе темные силы и мощь Преисподней, сконцентрировавшее все зло и жестокость, существо беспощадное и хладнокровное. Я не имел ни малейшего представления о том, как оно может выглядеть, что оно такое по сути своей, материально ли оно или это дух, но все органы чувств подсказывали мне, что это мерзкое и очень-очень древнее чудовище.

Когда мы вышли на поляну посреди рощи, Хью остановился, и хотя вечер выдался прохладный, я заметил, как он вытер платком пот со лба.

– Экая гадость, – признался он. – Неудивительно, что собакам это не нравится, собаки – умные твари. А ты как, ничего?

Но прежде чем я успел сообразить, что ему ответить, он вскинул руку, указывая на дальнюю от нас кромку деревьев.

– Что… это? – шепотом спросил он.

Я посмотрел, куда он указывал пальцем, и мне показалось, что какую-то долю секунды я видел: на черном фоне леса промелькнуло нечто, не поддающееся описанию, – то ли серого, то ли мерцающего грязно-белого цвета. Похоже, это была голова и передняя часть какого-то змееобразного огромного чудовища, оно мотало головой, уползая в тень, и в одно мгновение исчезло из поля зрения. Да и видел-то я этого монстра столь мимолетно, что не мог полностью положиться на свои впечатления.

– Все, оно пропало, – проговорил Хью, все еще глядя в том направлении, где скрылось неведомое существо, и, пока мы стояли, пораженные увиденным, я снова услышал тот же звук, что и днем: шуршание опавшей с буков листвы. А ведь не было ни малейшего ветерка, воздух застыл, как перед грозой.

Хью обернулся ко мне:

– Что же это было такое? Оно выглядело как вставший на дыбы гигантский слизняк. Ты его видел?

– Я не могу сказать твердо, видел я его или нет, – ответил я, – понимаешь, я ведь наблюдал это только какую-то долю секунды.

– Но что же оно такое, на самом-то деле? – вопрошал он задумчиво. – Оно материально или это…

– Ты хочешь сказать, не привидение ли это? – поинтересовался я.

– Скорее всего, что-то среднее, – пояснил он скорее для себя, размышляя вслух. – Я тебе потом расскажу, что я имею в виду, но сначала мы должны выбраться отсюда, и поскорее.

Существо, чем бы оно ни было в действительности, исчезло из виду слева от того места, куда мы держали путь. Мы в молчании пересекли открытое пространство и ступили на тропинку, напоминавшую туннель между деревьями. Честно говоря, я испытывал настоящий животный страх при мысли, что нужно снова окунуться во мрак леса, каждую секунду сознавая, что где-то неподалеку затаилась неведомая угроза, которую я не в состоянии был определить, но – что не вызывало ни тени сомнения – именно это создание, это исчадие Ада и наполняло весь лес слепым ужасом. Было ли оно материально, был ли это призрак, злой дух или – и теперь некоторое слабое представление о том, что имел в виду Хью, начало формироваться в моем мозгу – некое существо, воплотившее в себе элементы того и другого? Из всех возможных вариантов этот, пожалуй, выглядел самым зловещим.

Когда мы вошли в проход между деревьями, я сразу ощутил уже знакомое мне странное зловоние, как бы одновременно и живого, и разлагающегося существа, но теперь вонь стала еще более явственной, чем Тогда, и мы поспешили вперед, задыхаясь от жуткого запаха, который, как я теперь уже понимал, сопровождал это неведомое существо, переползающее с места на место, сеящее вокруг себя смерть. Сейчас оно затаилось во мраке леса, где, пока оно материализуется во плоти, ни одна птица не осмелится петь свою весеннюю песню любви. Где-то в мрачных недрах леса нас подстерегала гигантская рептилия, чье существование опровергало все законы природы, но тем не менее реальность ее существования не вызывала никаких сомнений.

Какое же облегчение испытали мы, вырвавшись из жуткой ловушки на открытый простор, наполненный свежим воздухом, освещенный догорающим закатом. Зайдя в дом, мы обнаружили, что шторы на окнах задернуты, в комнатах горит свет, но было довольно прохладно, мы озябли, и Хью разжег в комнате камин. Наше возвращение было радостным, хотя мы испытывали некоторую стыдливость за проявленную недавно трусость. Собачья компания восторженно приветствовала нас помахиванием хвостов.

– Ну вот теперь мы наконец можем поговорить, – сказал хозяин дома, – и обсудить наши планы на будущее, потому что мы обязаны положить конец этому безобразию во что бы то ни стало. Если хочешь знать мое мнение, я скажу, что думаю обо всей этой дряни.

– Давай, выкладывай, – согласился я.

– Ты можешь, разумеется смеяться надо мной, – начал он, – но по моему глубокому убеждению, эта мерзость принадлежит к самым простейшим организмам, давно исчезнувшим с лица Земли. Вот именно это я и имел в виду, когда сказал, что оно одновременно и материально, и призрачно по своей сути. Вплоть до сегодняшнего дня мне не удавалось увидеть его воочию, я только ощущал – нет, я знал, что там кроется нечто ужасное. Но теперь я увидел эту штуку собственными глазами: это примерно то же самое, что медиумы, спириты и подобная публика называют «элементами стихий». То есть, если называть вещи своими именами, огромный фосфоресцирующий слизняк, обладающий способностью сгущать вокруг себя тьму.

Здесь, в полной безопасности от «элементов стихии», за закрытыми дверями и при ярком свете лампы, умиротворенный весело потрескивавшими дровами в камине, я счел подобные умопостроения совершенно абсурдными, по меньшей мере комичными. Там, в зловещем мраке леса, что-то внутри меня дрогнуло и я уже был готов поверить в любую самую страшную небылицу, но теперь ко мне, казалось, возвращался здравый смысл.

– Не хочешь же ты сказать, что воспринимаешь такую несуразицу всерьез? – полюбопытствовал я. – Ты бы еще сказал, что мы повстречали единорога. Ну ладно, что такое, в конец концов, «элементы стихии»? Ну кто, скажи на милость, видел их, твои «элементы», кроме чудаков, которые запираются в темной комнате и слушают всякие там постукивания, а потом заявляют, что разговаривали со своими покойными тетушками, кто?

– Ну а что же оно, по-твоему, такое? – отпарировал Хью.

– Знаешь, мне кажется, тут по большей части виноваты наши с тобой нервы: это они сыграли с нами злую шутку. Не стану скрывать: когда я в первый раз пробирался через этот лес, у меня мурашки по коже бегали, а уж когда мы вместе пошли, то было кое-что и похуже. Но это всего лишь нервы, мы пугаемся сами и пугаем друг друга.

– А собаки? Они, что же, тоже пугают друг друга? – заинтересовался моей убогой теорией Хью. – А птицы? И они?

Крыть было нечем, и я сдался.

Хью продолжал развивать свою мысль.

– Так давай на минуту предположим, что не мы сами, а кто-то другой напугал нас до смерти – и не только нас, но и собак, и птиц в придачу. Предположим, что мы действительно видели огромного светящегося слизняка. Я не буду, коль ты возражаешь, настаивать на том, чтобы его обозначили «элементом стихии»– оставим терминологию медиумов, назовем его «Это». Есть еще одна вещь, чье существование объясняет реальность «Этого»– извини за каламбур.