Текст книги "Инстинкт охотника (ЛП)"

Автор книги: Рэт Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Там уже кто-то есть! – Голос был высокий, женский, с легкой шепелявостью. Когда зрение Джо привыкло к внезапному вторжению света, он смог разглядеть этого человека получше. Он был обнажен, как и Джозеф. Его огромный член свисал почти до середины бедра. Мужчина был мускулистый, черный, с длинными, заплетенными в косички волосами, которые ниспадали ему на плечи. Он не мог разглядеть лица этого человека, но по его позе понял, что тот недоволен. Полицейские сняли с посетителя наручники и ножные кандалы.

– Это единственная свободная камера-одиночка. Вам двоим придется потесниться.

Голос охранника показался ему знакомым. Джозеф представил себе румяные щеки и раздутый живот толстого надзирателя, его короткую стрижку, почти лысую голову и длинный шрам на голове, спускающийся до самого лба, – напоминание о том, как на него напал заключенный, сделавший заточку из зубной щетки. По ночам он работал в диспетчерском пункте и отвечал за все – от запирания и отпирания камер до включения и выключения света и просмотра телевизионных программ.

– Вы двое, устраивайтесь поудобнее. Мы вернемся за одним из вас утром.

В намерениях охранника не было никаких сомнений. В тюрьме это называли "петушиными боями". Охранники выбирали двух заключенных, осужденных за насилие, раздевали их и сажали в одну камеру. Это делалось для того, чтобы избавиться от проблемных заключенных, как в качестве формы дисциплины, так и для простого развлечения. Он даже слышал, что охранники делают ставки. Это был не первый опыт Джозефа в петушиных боях. Как один из самых известных и опасных преступников тюрьмы, он видел худшее, что могло предложить это учреждение. Большинство сотрудников исправительных учреждений ненавидели и боялись его, поэтому они постоянно пытались сломить его, например, оставляли свет включенным двадцать четыре часа в сутки в течение нескольких недель, оставляли телевизор включенным на полную громкость, настроенным на телепрограмму в течение нескольких часов или даже дней, и время от времени устраивали петушиные бои. Интересно, что сделал его новый сокамерник, чтобы вызвать гнев командира?

Дверь камеры захлопнулась, и ее заперли. Джозеф поднялся на ноги. Он чувствовал, как его монстр поднимается, напрягается, удлиняется, жажда крови нарастает в нем, покалывает у самого корня. Как обычно, его инстинкт убийства был почти неотличим от сексуальной страсти. Это было похоже на отдельное существо, живущее внутри него, паразит, который всегда был голоден, всегда требовал, чтобы его накормили. С тех пор как его заперли, его мысли и фантазии становились все более животными, сводились к самым низменным импульсам: трахаться, есть, убивать – и обычно не в таком порядке. Ужасный голод, с которым он жил в течение многих месяцев, теперь превратился в постоянную, сводящую с ума боль. На этот раз охранники увидят настоящее представление. Они получат больше, чем когда-либо рассчитывали.

Крупный мужчина с высоким голосом и длинными косами неуклюже двинулся вперед в темноте.

– Ты где? Мы не должны ссориться, понимаешь? То, что эти гребаные засранцы заперли нас здесь в надежде, что мы убьем друг друга, еще не значит, что мы должны это делать.

Джо молчал, прислушиваясь к тяжелому, нервному дыханию мужчины, давая глазам привыкнуть к темноте. От мужчины пахло потом, спермой и духами. Его запах сводил с ума. У Джо заурчало в животе.

– Как тебя зовут? Ты кто? – спросил незнакомец.

Джо подошел ближе к мужчине, пока тот не оказался вне досягаемости.

– Джозеф. Джозеф Майлз.

Он услышал, как у мужчины участилось дыхание. Хорошо, подумал Джозеф. Он знает, кто я такой. Знает, что я могу сделать.

– Дж… Джозеф Майлз? Этот... серийный убийца? Парень, который ест людей? – прошептал большой черный мужчина. Теперь в голосе незнакомца слышалась паника. Его пронзительный визг был не более чем хриплым писком.

– Да. – Джо подошел ближе, и мужчина отступил. Теперь Джо вдобавок к запаху пота и спермы чувствовал запах крови и фекалий, исходивший от мужчины. Он очень хорошо знал это уникальное сочетание запахов. Это напомнило ему его первую ночь с Алисией. Это был запах бурного секса.

– Держись от меня подальше, ублюдок! Клянусь, я надеру тебе задницу и трахну! Мне нравятся белые парни. Если я проиграю, мне просто надерут задницу, но если ты проиграешь, тебя заберут! Я тебе это обещаю!

Насильник. Это объясняло, почему охранники привели его сюда. Они хотели, чтобы Джо преподал парню урок. Джо подошел еще ближе.

Большой насильник отступил еще дальше, пока его спина не уперлась в дверь, через которую он вошел. Член Джо был копьем, пронзающим воздух перед ним. Чудовище было голодно. Пора было покормиться.

– Если ты проиграешь, твою задницу сожрут, – предупредил Джо, – и не так, как тебе нравится. Так, как нравится мне.

Мужчина повернулся и начал колотить в дверь камеры.

– Выпустите меня отсюда, ублюдки! Вы больные ублюдки! Вы заперли меня здесь с гребаным психом! Выпустите меня!

Теперь Джо был прямо над ним.

Парень повернулся и ударил кулаком воздух в нескольких дюймах от носа Джозефа.

– Назад! Отойди от меня!

– Нет. – Джо бросился вперед. Он пнул насильника в живот, ожидая, что удар вышибет из него воздух и согнет пополам, позволив Джо проскользнуть за его спину и задушить сзади. Но парень был силен. Он хорошо принял удар. Удар отбросил его назад, но, похоже, не причинил вреда. Внезапно зажегся свет, ослепив Джо. Это был еще один трюк, который любили проделывать охранники. Оставляют их в абсолютной темноте на несколько часов, а затем внезапно включают свет в середине боя. Это сохраняло для них интерес.

Удар пришелся Джо в челюсть, потом еще и еще. Вспышки света погасли в его голове, и все вокруг стало тускнеть, становясь серым и туманным. Он знал, что вот-вот потеряет сознание. Затем Джо почувствовал, как толстые руки мужчины обхватили его горло и начали сдавливать. Очевидно, у насильника был тот же план борьбы, что и у Джо.

– Меня зовут Люшиус, ты, больной сукин сын. Ты чувствуешь его? Как только я уложу тебя, он сразу же влезет в твою тугую маленькую задницу. Я ведь предупреждал тебя, не так ли? Я же говорил тебе, что сделаю, если ты ко мне притронешься!

Джо почувствовал, как огромный член Люшиуса (он произносил это как Лу-Шусс) напрягся в щелке его задницы, раздвигая ягодицы и прощупывая анус. Джо схватил одну из рук Люшиуса обеими руками, ту, что сомкнулась вокруг его горла, и потянул вниз, давая себе возможность дышать. Он просунул подбородок между предплечьем Люшиуса и своим собственным горлом, чтобы создать больше пространства и не дать здоровяку задушить его до потери сознания. Одной рукой он схватил один из пальцев насильника, средний палец, и резко отдернул его, сломав. Люшиус взвыл от боли. Он издал пронзительный вопль, как королева крика в фильме ужасов. В то же время Джо впился в предплечье Люшиуса зубами. Он прокусил плоть и дернул головой назад, как акула в разгар бешеного жора, разрывая мышцы и сухожилия, чувствуя всплеск теплой крови, когда она заполнила его рот. Чудовище раздувалось, удлинялось, пульсировало. Вкус крови пробудил все прежние желания.

Он оторвал огромный кусок мяса от предплечья Люшиуса, проглотил его, не жуя, а затем снова схватил его за руку. Люшиус отпустил Джо, но тот не отпускал его. Этот вкус плоти привел чудовище в неистовство. Его затвердевший член пульсировал между ног, покалывая на грани оргазма, жаждущий большего количества плоти.

– Ох! А-а-а-а! Ты меня укусил! Ты, блядь, укусил меня! Отпусти! Отвали от меня… О-о-о-о-о! Помогите! Охрана!

Джо снова дернул головой и сделал еще один резкий рывок в предплечье большого насильника. Он получил удар в висок от свободной руки Люшиуса, заставив его ослабить захват на руке, и тот отшатнулся назад. Комната закачалась и накренилась, и Джо чуть не упал. Равновесие быстро восстановилось, когда Люшиус снова замахнулся. На этот раз большой насильник опустил голову, зажав кровоточащую руку другой рукой, и прыгнул вперед в неуклюжем футбольном рывке. Джо вытянул ноги, чтобы их не выбили из-под него, и приземлился с Люшиусом сверху. Джо почти не сомневался, что этот человек все еще опасен, даже будучи раненым. Он растянулся на большом черном мужчине, прижав его лицом к полу. На этот раз он сумел увернуться, чтобы схватить Люшиуса за спину, но вместо того, чтобы задушить его, он впился зубами ему в шею и перегрыз сонную артерию, разрывая и глотая кусок за куском шею мужчины, пока его потенциальный насильник боролся под ним, пытаясь избежать яростной атаки Джо.

Джо услышал торопливые шаги по длинному коридору. Приближались охранники. Джо еще не закончил. Он так давно не пробовал человеческой плоти. Он хотел насладиться моментом, извлечь из него максимум пользы. Он перекатился на спину. Большой насильник уже дрожал и задыхался от шока. Это был первый раз, когда он смог ясно разглядеть лицо мужчины, и Джо был удивлен, увидев красивого мужчину, ярко накрашенного, с красным сиропом на губах вместо губной помады и фиолетовыми тенями на глазах, нанесенными влажной фиолетовой конфеткой. У него были длинные ресницы, высокие скулы и полные, изогнутые дугой губы. Он был трансвеститом и притом красивым, хотя его мускулистое телосложение было далеко не женственным. Джо рывком раздвинул ему ноги как раз в тот момент, когда услышал за дверью голоса охранника.

– Откройте шестую камеру! Откройте шестую камеру! Отойди от сокамерника, Джо! Отойди от него! Положи руки на стену!

Джо проигнорировал их команды. Он опустил голову между бедер большого трансвестита и сжал сочный член и яички челюстями. Он прокусил их и потянул, растягивая крайнюю плоть и сморщенный мешок яичек Люшиуса. Джо яростно дернул головой, разрывая нежную плоть гениталий, и Люшиус закричал от боли. Они оторвались от тела мужчины – пенис, яички и все остальное – с влажным, липким, рвущимся звуком. Крики Люшиуса достигли октавы, которой позавидовал бы любой тенор-кастрат. Открылась дверь камеры, и Джо закинул руки за голову, стоя на коленях в крови и продолжая жевать. Знакомая эйфория нахлынула на него, когда мясо и кровь заполнили его живот. Яички Люшиуса взорвались во рту Джо, пока он их жевал, обдав его вкусовые рецепторы сочным ароматом спермы и крови. Когда его сотряс оргазм, Джо издал долгий рычащий стон. Монстр извергся, выпустив длинную струю теплой белой жидкости на бедра и живот Люшиуса, смешивая его семя с кровью насильника.

– Я же велел тебе отойти от него! – закричал один из охранников, когда ворвался в камеру с щитом, размахивая дубинкой над головой Джо. Позади него стояли еще пять охранников, одетых так же.

У Джо не было шансов. Он увернулся от первого удара, а затем поднял руки, чтобы защитить голову от последующих ударов. Но их было слишком много, и удары руками, ногами и дубинками сыпались на Джо лавиной нестерпимой боли. Они не остановятся, пока Джо не потеряет сознание. Он знал это по собственному опыту. Поэтому Джо позволил себе рухнуть на пол, обмякнув и притворившись, что потерял сознание, но все еще держа руки над головой, чтобы защититься от более опасных для жизни ударов. Один из охранников оседлал его и оторвал руки от головы. Несколько ударов пришлись ему в лицо даже после того, как офицеры решили, что он без сознания, а также по одному из офицеров, стоявших над ним. Джо не обращал внимания на удары руками и ногами; удар дубинкой по голове с гораздо большей вероятностью мог вызвать необратимые повреждения мозга.

Наконец на Джо надели наручники, сковали, согнув назад и приковав запястья к лодыжкам. Один из офицеров плюнул в него, а остальные рассмеялись. Они оставили его в таком состоянии более чем на час, прежде чем, наконец, вернулись и отвели его в изолятор. Джо знал, что его не наказывают за то, что он оторвал яйца большому трансвеститу. Надзиратели наслаждались каждой минутой боя. Он был наказан за то, что не подчинился им и не остановился, когда ему приказали, и за это он проведет выходные обездвиженный в камере даже меньше, чем его обычная клетка, и его пребывание в суперкрыле будет продлено.

3

Пристегнутый ремнями к бетонной кровати, освещенный сверху прожекторами, словно телепроповедник, приводящий свою паству в неистовство по телевизору, Джо ушел в себя. Он вновь пережил непристойный экстаз поедания человеческой плоти после нескольких месяцев воздержания. Это было великолепно! Борьба за него, борьба с другим хищником за приз, каким-то образом сделала его слаще. А кровь! Этот сладкий нектар жизни. Его вкус был абсолютно опьяняющим, но он не утолил его голод. Это только усилило его, воспламенило в Джо жажду убийства и разрушения. Он был похож на волка в клетке, а овцами были его пленители.

Джо снова был голым. Охранники заковали его в кандалы и чуть не забили до смерти, пытаясь вытащить жеваный пенис трансвестита изо рта Джо, прежде чем тот успел его проглотить. Они облажались и теперь наказывали Джо за свою неудачу. Они связали его, приковали наручниками к лодыжкам, а потом затащили в эту комнату и привязали к холодной бетонной плите. Потом они оставили его там. Одного. Голышом в темноте. Джо подумал, не бросят ли к нему еще одного зека теперь, когда он беспомощен. Он бы ничуть не удивился.

Пока он лежал неподвижно, у Джо было время проанализировать свое положение. Он стал именно тем, кем боялся стать с того самого момента, как у него начались неистовые порывы. Он был зверем, ненасытным зверем, а теперь его заковали в цепи и посадили в клетку. Где-то там, снаружи, был тот, кто отвечал за монстра, который жил внутри него. Джо по-прежнему был убежден, что болезнь, захватившая его разум и исказившая личность, передалась ему через кровь, сперму или слюну. Но после безрезультатного убийства педофила и убийцы, который похитил его, когда он был мальчиком, а затем и его собственного отца, Джо был вынужден рассмотреть возможность того, что его трансформация была генетической мутацией, переданной ему от его отца, неизменной частью его сущности.

В тюрьме он узнал, что полиция обнаружила на отцовском участке разложившиеся останки более тридцати мальчиков. Он знал, что его отец был тем, кто сделал Деймона Трента насильником и убийцей детей, которым он стал. Может быть, убийственные гены его отца, его сущность передались Джо.

"Может быть, нет лекарства от того, кто я есть, и эта клетка – лучшее место для меня", – подумал Джозеф. Но что-то внутри него восставало против этой мысли. Он вспомнил Квазимодо, который, хромая, шел по темным залам Собора Парижской Богоматери и кричал: "Я человек!"

– Я человек, – прошептал Джозеф. – Я не чудовище. Я человек.

Но он не был уверен в этом.

4

Неделю спустя…

Профессор Джон Локк шел по длинному стерильно-белому коридору в сопровождении тюремного охранника, который выглядел так, словно не употреблял в пищу ничего, кроме коктейля из тестостерона и гормона роста. Офицер исправительных учреждений обладал ростом и телосложением линейного игрока НФЛ, и профессор подозревал, что когда-то этот супернакаченный охранник мечтал стать профессиональным футболистом. Этот человек, вероятно, все еще играл за лигу по выходным. На его толстых пальцах были перчатки для тяжелой атлетики, а подмышки униформы были покрыты пятнами пота, как будто он только что тренировался в ней. Офицер был кривоногий. Его лицо постоянно хмурилось, что, казалось, было намеренным жестом, предупреждением другим держаться подальше.

– Так ты действительно думаешь, что сможешь вылечить этого парня? – спросил охранник.

– Иначе меня бы здесь не было, – ответил профессор Локк.

Офицер покачал головой.

Профессор Джон Локк был полной противоположностью сопровождавшему его офицеру исправительного учреждения. Он был высоким и стройным, с коротко подстриженными седыми волосами. С тех пор как у него завязалась связь с серийным убийцей Джозефом Майлзом, он похудел более чем на двадцать фунтов и все еще с трудом мог съесть что-то большее, чем салат или фруктовый смузи. Теперь он стал веганом – скорее по обстоятельствам, чем из стремления спасти экологию. Он уже не мог переваривать мясо. От многолетнего беспокойства у профессора появились жесткие морщины в уголках глаз и на лбу. Его зубы казались слишком маленькими для рта, а губы почти отсутствовали. Его рот был чуть больше тонкой раны на лице, чуть выше квадратного подбородка. Он был одет в простой коричневый костюм и тонкие очки в проволочной оправе, которые идеально подходили его профессорской должности.

– Зачем утруждать себя лечением этого урода? Он уже убивал людей. Он должен быть в камере смертников прямо сейчас по всем правилам.

Профессор покачал головой и тяжело вздохнул. Именно такое отношение на протяжении десятилетий тормозило изучение социопатического расстройства, которое приводило к характерным сексуальным преступлениям. Найти живых субъектов для изучения, которые были бы так далеко продвинуты, было сложно. То, чего они не знали о серийных убийцах, могло заполнить целые тома, целые библиотеки.

– Вам придется поверить мне на слово, что живой он представляет для общества гораздо большую ценность, чем мертвый. Мы можем изучить его живого и использовать, чтобы найти лекарство от его расстройства.

– К черту лечение этих ублюдков. От сумасшествия нет лекарства. От зла нет лекарства.

Профессор кивнул. Спорить с офицером было бессмысленно. Ничто в его поведении не указывало на то, что его можно переубедить. Характер у него был необычайно суровый, необычный даже для этого места, как будто он не находил ничего приятного в избранном им занятии. Профессор мог его понять. Он не понимал, как кому-то, кроме психолога вроде него, может нравиться проводить свои дни в окружении убийц-психопатов. Даже он часто находил это утомительным, несмотря на свое интеллектуальное любопытство и жажду признания и славы.

Большинство охранников в этом крыле тюрьмы строгого режима Сиэтла были крупными, крепкими типами, которые выглядели такими же закаленными и опасными, как заключенные, которых они охраняли. Преступники, которых держали в этом тюремном блоке, были совершенно безумны, виновны в преступлениях, которые не поддавались никакому рациональному объяснению. Именно здесь содержались "душевнобольные", самые жестокие и невменяемые заключенные. Большая часть из них должна была находиться в психиатрических больницах. Вместо этого они получали свои антипсихотики и антидепрессанты, прописанные тюремными врачами и доставляемые тюремными охранниками, которые были менее чем сочувствующими.

В этом тюремном блоке находился парень, который запирал семьи в их домах, прежде чем поджечь их, наблюдая, как они сгорают заживо в своих собственных домах; парень, который отрубал руки и ноги проституткам и держал их торсы в своем подвале; растлитель малолетних, который растворял своих жертв живьем в кислоте, как только добивался своего; парень, который похищал пожилых женщин и заставлял их есть его фекалии – и там был Джозеф Майлз. Джо похитил, изнасиловал, убил и съел – и не всегда в таком порядке – более полудюжины жертв. Все осужденные были сумасшедшими, но жестокость их преступлений гарантировала, что они никогда не докажут свою невменяемость. Ни один судья не хотел, чтобы парни, которые насиловали, убивали и калечили, попадали в психиатрическую больницу. Общество бы воспротивилось этому. Граждане Америки хотели, чтобы их заперли или усыпили навсегда, как бешеных животных. Поэтому их отправляли в тюрьмы строгого режима, где их запирали на двадцать три часа в сутки и не давали ни минуты покоя. Кого это волновало? Никто из них никогда не выйдет оттуда.

Командир повел профессора Локка мимо дюжины запертых стальных дверей. По коридору эхом разносились крики и вопли. Проклятия, молитвы, свист, разная тарабарщина, рыдания, мольбы об освобождении и спасении и злобные взгляды преследовали их, когда они проходили камеру за камерой. Звуки безумия и отчаяния. Эту какофонию сопровождали знакомые запахи крови, кала и мочи. Психолог удивлялся, как кто-то может чувствовать этот зловонный запах и не понимать, что находится среди безумцев. Для него это был запах сломанного разума. Он чувствовал этот запах в каждом психиатрическом учреждении, которое когда-либо посещал, даже несмотря на всепоглощающий запах хлорки и аммиака. Его невозможно было скрыть.

В каждой камере, мимо которой они проходили, кто-то выкрикивал библейскую риторику, политические заговоры или рассказывал об инопланетянах или демонах, отравивших их разум. Профессор Локк считал пародией на правосудие то, что кто-то из этих людей был официально признан вменяемым, хотя и подозревал, что многие из них сошли с ума во время заключения. В этом тоже не было ничего необычного.

Они остановились перед одной из немногих тихих камер на этом этаже. Командир указал на узкое окошко в двери, и профессор заглянул за запертый стальной люк в камеру. Джозеф Майлз лежал лицом вниз на полу, отталкиваясь от пола на костяшках пальцев, делая отжимания с машинной повторяемостью. Его лицо было напряжено от сосредоточенности, зубы стиснуты, лоб наморщен, со лба капал пот. Мышцы его плеч и трицепсов вздулись, словно готовые прорваться сквозь кожу. Вены и пульсирующие капилляры змеились по его рукам, как дождевые черви. Он выглядел таким же опасным, как и в тот день, когда его привезли сюда. Его мускулы уже не были такими большими, как раньше. С тех пор, как его перевели в супермакс после эпизода с моделью, у него не было доступа к тренажерам, но он успешно импровизировал. Теперь его тело стало стройнее, тверже, словно высеченное из окружавших его стальных и бетонных стен.

Джозеф смотрел прямо перед собой, продолжая бесконечную серию отжиманий. Он смотрел сквозь стальную дверь, сквозь профессора и охранника, казалось, даже не замечая их присутствия. Профессор вздрогнул. Джозеф выглядел еще более безумным, чем обычно. Он думал, что они добились прогресса в лечении расстройства Джозефа, но не мог не усомниться в этом. Человек, потеющий и напрягающийся по другую сторону двери, выглядел каким угодно, но только не мирным и уравновешенным. Он выглядел так, словно готовился к войне.

– И давно он этим занимается?

Охранник пожал плечами.

– Полчаса. А может, и дольше. Примерно за полчаса до этого он делал приседания, а еще раньше – скручивания, а еще раньше – какие-то подтягивания с помощью простыни, привязанной к металлической полке на стене. Он будет продолжать тренировку в течение нескольких часов.

Профессор кивнул, прищурившись и поглаживая усы на подбородке, изо всех сил стараясь скрыть свое беспокойство.

– И как давно это продолжается? – спросил он.

– С тех пор, как его перевели сюда из психиатрической больницы штата четыре года назад.

С тех самых пор, как эта сумасшедшая шлюха из его художественного класса отрезала себе сосок и скормила его ему, подумал профессор.

Профессор Локк заглянул в маленькую камеру без окон. Там был унитаз из нержавеющей стали без крышки, раковина, табурет, привинченный к полу, встроенные металлические полки, койка, привинченная к стене, с простыней и подушкой на ней и телевизор без пульта. Кроме этого, единственной мебелью или украшениями в комнате были несколько картин, которые создал Джо, используя растворенные леденцы в качестве красок, и почти дюжина обувных коробок, перевязанных бечевкой. Коробки были заполнены письмами от поклонников. Сотрудники тюрьмы перехватывали большую часть его писем и редактировали те, которые могли. Те, которые не могли быть переделаны во что-то подходящее для заключенного с психическими отклонениями, были уничтожены. На каждое письмо, которое они доставляли Джозефу, приходилось пять уничтоженных писем. Большинство писем были от мужчин и женщин, которые признавались ему в любви, просили Джозефа жениться на них, оплодотворить и даже съесть живьем. Профессор Локк построил свою карьеру на изучении специфических патологий психически больных убийц. Тем не менее, даже он был потрясен тем, насколько культура не только воспитала и взрастила этих монстров, но и прославила их. Если бы он слишком долго думал о том, как безумен мир, то сам оказался бы в одной из этих камер.

– Я не собираюсь вытаскивать его оттуда в одиночку. Мне нужно вызвать еще одного охранника, – сказал большой охранник, демонстрируя неподдельный страх. Уже не в первый раз профессор Локк задался вопросом, было ли его собственное бесстрашие по отношению к Джозефу Майлзу следствием объективных наблюдений за поведением этого человека и его общей клинической отстраненности или же просто глупостью.

5

Супермакс был сущим адом даже для суперхищника. Джо на мгновение замер, обливаясь потом. Каждая мышца его тела горела молочной кислотой. Он изучал каждую мышцу, пока она сокращалась и расслаблялась. Он знал, что потерял довольно много мышечной массы, но почему-то чувствовал себя смертельно опасным со своим худощавым, крепким телосложением. Как большой хищник семейства кошачьих, кошка из джунглей. Чем сильнее он себя чувствовал, тем больше тестостерона накапливалось в его теле, и тем сильнее становилось желание трахаться и убивать. От полного безумия его спасали только ежедневные дозы ингибиторов серотонина.

Ощущение собственного тела было его единственным утешением. Если бы он не мог иметь контакта с другими человеческими существами, он потерялся бы в ощущениях своей собственной плоти. Он слизнул пот с рук и вспомнил потный, мясистый вкус женской груди после занятий любовью. Он укусил себя за предплечье и почувствовал вкус крови, дразнящий его вкусовые рецепторы, заставляя их гореть от воспоминаний о тех, кого он съел.

Первую неделю после перевода Джозеф провел в раздевалке. Охранники сняли с него всю одежду и поместили в камеру без окон, где температура была понижена до десяти градусов, а свет горел двадцать четыре часа в сутки. Там он начал свой новый режим тренировок. Он начал с шестисот отжиманий и скручиваний в день. Это число постепенно возросло до тысячи, а затем и до двух тысяч. Затем он добавил приседания и отжимания от стены из положения стойки на руках. Эти упражнения не только согревали его, но и помогали лучше приспособиться к своему телу. Когда он не тренировался, то мастурбировал, заново переживая каждый момент, проведенный с Алисией. Пару раз он задрочил свой член до крови. Однажды он даже кончил кровью. После этого он попал в лазарет и потом в раздевалку. Но его новая камера была не лучше, чем раздевалка.

В отличие от обычной тюрьмы строгого режима, в которой он содержался, или даже государственной психиатрической больницы, в супермаксе не было групповых мероприятий. Никаких занятий спортом, никаких сеансов терапии и религиозных собраний. Не было работы и возможности закончить образование и получить диплом онлайн или по почте. Заключенные ели изолированно в своих камерах. Единственное время, когда им разрешалось выходить, это час ежедневных прогулок в комнате с высокими бетонными стенами и турниками. Джо разрешалось принимать душ по десять минут три раза в неделю.

Джо проводил свой ежедневный час упражнений на турнике. Как и отжимания, теперь он мог делать тысячу подтягиваний за час. Он стал килограммов на десять легче, чем тогда, когда совершал преступления, за которые его осудили, но выносливость Джо теперь зашкаливала. Он чувствовал себя быстрее, проворнее и в сто раз более смертоносным, чем неделю назад, когда убил большого трансвестита. Его неуклюжее, скульптурное тело походило на кусок железа, выкованный в горниле его убийственной воли.

В течение нескольких часов он прокручивал в голове сценарии побега, убивая охранников, беря других в заложники и заставляя их открывать одни двери и запирать другие, чтобы обеспечить ему беспрепятственный выход. Он фантазировал обо всех возможных способах убить человека и воображал убийства, пока те самые охранники, против которых он замышлял заговор, наблюдали за ним на камеру. Джозеф вырывал воображаемые глотки, выковыривал воображаемые глаза и воображал, как его пальцы пронзают височные доли. Он раскалывал черепа, разбивая их на бесформенные куски локтями и коленями. Отрывал яички и прокусывал яремные вены и сонные артерии. Затем он представлял себе пир, на котором пожирал трофеи и поглощал сущности убитых, впитывая их силу.

Он помнил вкус каждой мышцы, каждого органа и видел в них новые лица. Мясистые бицепсы теперь были похожи на лицо охранника, который приносил ему еду по утрам. Квадрицепсы принадлежали охраннику, который провожал его до душа и обратно. Мозг представлял собой лицо офицера из диспетчерского пункта, а сердце – измученное лицо адвоката, который пытался перевести его в психиатрическую больницу. Груди и попка – на них все еще было лицо Алисии. И, вероятно, будет там всегда. Но бедра, половые губы, клитор и соски теперь сопровождали воспоминание о молодой модели Селене Кассаро и ее необыкновенном подарке. Джозеф хотел большего, гораздо большего.

С тех пор как он подрался с трансвеститом, жажда человеческой плоти превратилась в бушующую бурю внутри него, которая, к счастью, была несколько подавлена ингибиторами серотонина, которые ему прописал профессор Локк. Но в последнее время ему требовались все большие и большие дозы, дозы, которые оставляли его опустошенным и дезориентированным, мешали сосредоточиться. Как бы сильно он ни хотел сотрудничать с экспериментаторами, ему нужна была ясная голова, если он собирается когда-нибудь сбежать из тюрьмы.

Увидеть Селену снова было теперь почти невозможно. Ей было запрещено навещать его, и даже если бы она это сделала, в супермаксе визиты были строго без контакта с посетителями, сидя за плексигласовым окном и разговаривая по телефону. Для Джозефа видеть ее, не имея возможности прикоснуться к ней, было бы еще более невыносимо, чем не видеть ее вообще. Телефонные звонки также были ограничены и тщательно прослушивались. Даже разговоры Джозефа с адвокатом теперь велись через плексигласовое окно. Единственным, кому разрешалось вступать в физический контакт с Джо, кроме охранников, был профессор Локк. Каким-то образом ему позволили продолжать свои исследования и лечение, даже когда Джо был заперт, что позволило ему на несколько дополнительных часов в день выходить из камеры для сеансов терапии, состоящих из допроса профессора, взятия образцов крови и мочи, а также проведения МРТ и ПЭТ-сканирования в тюремной больнице. Грантовые деньги, собранные профессором Локком, позволили приобрести оборудование, что, вероятно, было одной из причин, по которым ему был разрешен такой доступ.