Текст книги "Пятеро ребят и одна собака"

Автор книги: Рене Реджани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 8. Исчезновение Мантеллины

Уже несколько дней в витрине ресторана «Рисорджименто» висела новая афиша:

«Внимание! Внимание! У нас выступают вундеркинды Антонио и Джузеппанджело! В их исполнении вы можете услышать популярные итальянские песни под аккордеон и гитару!»

Вундеркинды? Да, да, не удивляйтесь: это были именно они – Антонио Мессина и Джузеппанджело Барони, по прозвищу Карчофо.

Джузеппанджело извлекал прибыль из своих способностей. Ему легко давалась учёба, – он продавал домашние задания. Мальчуган умел играть на гитаре, – он зарабатывал, выступая в ресторане. Вот и всё; это же так просто!

Иначе дело обстояло с Антонио. Парень ходил мрачный. Он принял, разумеется, предложение хозяина ресторана, но не считал свои выступления настоящей работой.

Целый день слоняться без дела, а вечером выходить на сцену и развлекать посетителей, которые в это время, сидя за столиками, уплетают изысканные кушанья и пьют вкусные вина, казалось Антонио унизительным. Его крепкие руки годились. для настоящей работы, а не только для игры на аккордеоне.

Но как же это всё произошло?

В каком-то странном тумане, возникшем от усталости, голода и выпитого ликёра.

Переступив порог ресторана «Рисорджименто», дети прошли на веранду, туда, где обычно устраиваются танцы. Антонио и Карчофо заказали себе по чашке каппучино и по два куска торта. В кармане у них не было ни гроша.

Усталость, переживания, заботы часто приводят к отчаянным поступкам.

Карчофо с напряжением слушал выступление opкестрa; особенно пристально он следил за каждым движением гитариста.

Bо время перерыва оркестранты уходили за кулисы, оставляя инструменты на стульях. Вдруг Карчофо одним прыжком очутился на сцене, схватил гитару и принялся играть.

Сначала никто не обратил на ребёнка внимания. Потом официант обругал его и попытался прогнать, но администратор зала велел оставить мальчишку в покое, подошёл поближе к эстраде и стал слушать, как он играет. Вскоре возле сцены собралась толпа. Тогда Карчофо запел. Публика аплодировала ему и кричала «браво!» Подошёл хозяин ресторана. Карчофо, теперь уже без стеснения, позвал забившегося в угол Антонио и заставил его сыграть на аккордеоне.

С детьми сразу же заключили контракт. Им предложили скромную, но вполне приличную зарплату; кроме того, здесь они могли есть пирожные и пить кофе.

Тури жил, словно в лихорадке. Его дети то и дело исчезали, не показывались по нескольку часов, даже целыми днями, но потом снова появлялись, иногда с потрясающими новостями. Синьора Пьерина тоже не знала покоя.

В тот ужасный снежный день, пока привратница хлопотала по хозяйству, Джанджи, Том и Мантеллина удрали из дома № 15, и бедной женщине минуты стали казаться часами.

Наконец в привратницкой появились Тури и Мантеллина.

Аугусто в присутствии тётушки Пьерины, Розалии и Тури одиннадцатый раз повторил свой рассказ о том, что произошло утром с ним и с Джанджи.

– С ума можно сойти! – воскликнул Тури, хватаясь за голову. – Что с вами творится?

– Ну, ладно, ладно! – успокаивала синьора Марки. Затем она стремительно нацепила на нос очки и снова принялась поспешно гладить рубашки.

И когда на следующий день в особняке Валли Тури попросили оставить Джанджи ещё на несколько дней в гостях капризного ребёнка, она уговорила юношу дать своё согласие.

– Ничего не поделаешь, Тури! – сказала синьора Пьерина – Там Джанджи хорошо, он досыта ест и пьёт, а вы можете отложить немного денег, – не правда ли?

Тури не понял.

– Как вы не понимаете?! – воскликнула она. – На вашем попечении столько малышей! Нужно откладывать деньги на чёрный день; знаете, в жизни ведь всё может случиться.

Женщина была права.

Тури каждый день после занятий навещал Джанджи, а малыш, увлечённый новой обстановкой, чувствовал себя совсем неплохо в гостях у Гвидо.

Но однажды вечером Мантеллина не вернулся домой. Не явился он и назавтра. Мантеллина исчез.

Глава 10. Том в высшем обществе

В роскошном особняке синьоров Валли Гвидо были отведены две комнаты: в одной он спал, другая предназначалась специально для его игр. Как только Том переступил порог этой комнаты, он увидел чёрного пуделя, с которым совсем недавно ему привелось повстречаться в универмаге.

Том узнал его сразу же по высокомерному взгляду стеклянных глаз, вернее – одного-единственного стеклянного глаза, блестевшего у него в чёрной шёрстке, тогда как другой глаз на кончике булавки был безжалостно приколот к правому уху. О ужас! Куда девались горделивый хохолок на голове и лакированный хвостик? Да, что и говорить, от высокомерного плюшевого пса осталась только тень.

– Ау! Ау! – сердечно поздоровался с ним Том. – Кого я вижу!

Пёс уселся перед плюшевым пуделем на задние лапы, склонил голову набок и принялся внимательно его разглядывать.

Но тут раздался писклявый голос Гвидо:

– Нужно отвезти Тома к парикмахеру, вот тогда он будет действительно красивым, – правда, мамочка?

Том заворчал, оскалил зубы, упёрся лапами в пол, но всё равно его потащили к специальному собачьему парикмахеру.

Когда Том прибыл в парикмахерскую, он увидел серую собачонку, моська сидела в тазу, целиком погружённая в мыльную воду. Едва заметив незнакомца, она затявкала. Но Тома самого насильно погрузили в мыльную воду, и пена попала ему в глаза, набралась в уши и в нос. Том стал чихать и отплёвываться с невероятной злостью. Тут он вспомнил море Мардзамеми, и солёная морская вода показалась ему теперь необычайно вкусной. Подумать только, что он никогда не хотел купаться! Потом пудель с грустью вспомнил солнце, которое вытирало его своими бархатными руками, и водоросли – тот большой диван сухих водорослей, где так приятно было кувыркаться.

В маленькой кабине, насквозь пропитанной запахами духов, лекарств и всяких дезинфицирующих средств, Тома поставили на стол и вытерли при помощи странного шумящего аппарата. Прибор выпускал струи горячего воздуха и пришёлся пуделю явно не по душе.

Потом приступили к стрижке. Прекрасную курчавую шерсть Тома снимали большими ровными полосами, и когда процедура подошла к концу, он стоял совсем голым в присутствии множества незнакомых лиц. Такого позора Тому не приходилось терпеть никогда в жизни. Он пытался сопротивляться – лаял, рычал и даже пустился в бегство, – но не тут-то было, в парикмахерской служили не люди, а сущие дьяволы!

Бедному псу оставили только элегантные меховые штанишки да щегольской вихор на голове, точь-в-точь такой же, как у пуделя из универмага.

Несчастный пёс к тому же продрог. Но тут, к величайшему стыду, его нарядили в пальто из мягкой шотландской шерсти, подбитое мехом, а на шею нацепили ярко-красный ошейник, украшенный позолоченными розетками.

Потом Тома отвели в небольшую гостиную, где он должен был ждать, пока за ним не придут.

Ждать ему пришлось недолго. У входа в парикмахерскую бесшумно затормозила машина, из которой вышли Джанджи и Гвидо в сопровождении чопорной Энн.

Пёс устремился им навстречу.

Однако, прежде чем уйти, он остановился у порога и стал скрести обеими задними лапами, выражая своё презрение глупым людям и парикмахерской, в которой воняет мыльной пеной, духами, дезинфекцией и тошнит от разных выкрутасов.

Глава 10. Протест Мантеллины

Мантеллина исчез, когда понял, что Джанджи останется у Гвидо ещё на несколько дней.

Означал ли поступок Аугусто ревность? Возможно. Протест? Наверняка.

И всё-таки именно Аугусто уговорил Джанджи погостить у Гвидо. Мантеллина привык к трудностям с раннего детства. Он хорошо знал цену деньгам и как туго приходится, когда их нет. Джанджи, его единственный друг, разве мог страдать так же, как он? Аугусто не должен был допустить этого. Мантеллина чувствовал себя покровителем и не мог помешать другу получить дорогой подарок, обещанный ему богатой синьорой.

Аугусто не думал, что Джанджи останется там надолго.

Уход Мантеллины означал протест против тех, кто позволили себе отнять у него, восьмилетнего друга, единственного дорогого ему человека: против тех, кто превратил в игрушку живого, настоящего ребёнка.

Мантеллина не мог ничего противопоставить могуществу Гвидо, ровно ничего. Вдруг оказалось: любовь, которую он питал к Джанджи, абсолютно ничего не значит. Ведь он не мог помочь малышу, и это было для Аугусто тяжёлым ударом.

Мантеллина ушёл с твёрдым намерением не возвращаться. Мальчуган не знал, куда он пойдёт; у него не было ни малейшего представления о том, что будет дальше; он уходил, и в этом заключался его протест.

Аугусто шёл не спеша, держа руки в карманах. Шарф, повязанный вокруг шеи, доходил ему до самого носа. Вскоре малыш очутился на вокзале.

В городе повсюду лопатами сгребали чудесный снег, погружали его на тележки, увозили и сбрасывали в люки, чтобы никто больше не мог им любоваться. Городские улицы и площади должны быть покрыты только чёрным асфальтом, а белому, чистому снегу здесь не место.

Будь у Мантеллины деньги, он, наверное, уехал бы. Мальчуган, правда, не знал, куда ему ехать, но он сел бы в поезд и укатил как можно дальше.

Аугусто прислонился к решётке, у самого входа на перрон, и принялся разглядывать людей, которые сновали взад и вперёд с огромными чемоданами и пакетами.

Вдруг рядом с ним очутился мальчуган, ещё более оборванный, чем он. Мантеллина украдкой взглянул на него: в красных, распухших от холода руках маленький оборвыш держал связку иконок. Незнакомец тоже исподтишка наблюдал за Аугусто.

– Что ты тут стоишь? – спросил наконец мальчуган Мантеллину.

– А тебе какое дело?– мрачно произнёс в ответ Аугусто.

– Я здесь работаю.

– Ааа! – протянул Мантеллина, заинтересовавшись.

– Продаю иконки, – продолжал ребёнок, – и зарабатываю много денег.

В сердце Мантеллины загорелась надежда.

– Где ты их берёшь? – спросил он после минутного молчания.

– Хочешь работать со мной? – предложил мальчуган. – Я научу. Как тебя зовут?

– Настоящее моё имя Аугусто, но все зовут меня Мантеллиной. А тебя как?

– Меня Джованни. Значит, согласен?

Мантеллина кивнул головой.

– Тогда пошли! – сказал Джованни.

Они остановились возле калитки, где проходят носильщики с тележками, нагружёнными чемоданами. По знаку Джованни мальчишки быстро прошмыгнули на перрон и устремились к поездам.

Джованни оказался большим мастером. Оглянувшись с опаской по сторонам, он прыгнул в последний вагон поезда.

– В нашем деле никогда не стоит выбирать дорогие поезда, скорые и экспрессы, – шепнул Джованни своему ученику. – Лучше всего поезда, направляющиеся в провинцию.

Тут мальчуган полностью преобразился: он выпустил из рукавов старого поношенного пальтишка лохмотья, до того тщательно спрятанные, и теперь выглядел ещё более оборванным. Затем он пальцами натёр себе докрасна глаза, так что в них показались слёзы, и, волоча ноги в дырявых башмаках, зашлёпал по коридору вагона; Мантеллине он велел следовать за ним и учиться.

В первом купе ехала семья. Достав из пакета завтрак, взрослые и дети шумно жевали бутерброды с колбасой. Джованни прислонился к дверному косяку и голодными глазами уставился на пассажиров. Он смотрел так настойчиво, что женщина в конце концов спросила, не хочет ли он есть. Мальчуган кивнул головой, и слеза покатилась у него по щеке. Он протянул руку с иконкой; девочка взяла её. Мать достала сумочку, начала в ней рыться, и тут Джованни стремительно выпалил:

– Сто лир!

Женщина удивилась.

– Ты хочешь сто лир за эту иконку? – переспросила она.

Джованни кивнул головой. Мать убрала сумочку и прикрикнула на него:

– Тогда убирайся прочь, я не дам тебе ни гроша!

Мальчуган выхватил иконку из рук девочки и моментально скрылся.

Мантеллина ничего не мог понять.

Джованни подошёл к пожилой синьоре, дал ей иконку и получил за неё пятьдесят лир. Постепенно, в зависимости от более или менее выгодной продажи, горсть монет увеличивалась.

Вдруг Джованни повернулся и, шепнув на ухо Мантеллине: «Контролёр», – бросился по коридору наутёк.

Они спрыгнули с поезда, спрятались за водонапорной башней, переждали, пока пройдёт контролёр, потом сели в другой вагон и начали всё сначала.

Когда иконки были распроданы, Джованни торжественно заявил Мантеллине, что они заработали три тысячи четыреста лир.

– Завтра пойду в больницу, – сказал он. – Если хочешь идти со мной, тебе тоже придётся работать.

Мантеллина колебался.

– Куда ты деваешь столько денег? – спросил он.

Дети вместе спустились по лестнице и на вокзале, в тёмном уголке, между газетным киоском и входной дверью, увидели человека с напомаженными волосами. Они подошли к нему.

– Кто это? – сразу же осведомился мужчина, показывая на Мантеллину.

– Мой друг. Он тоже хочет работать, – ответил Джованни.

– А, хорошо. Сколько ты принёс?

Джованни достал две тысячи пятьсот лир и отдал их мужчине.

– Тут всё? – спросил тот.

– Всё, – ответил Джованни.

Но не успел мальчуган это произнести, как напомаженный субъект обшарил его карманы.

– Сколько раз я тебе говорил, – со мной номер не пройдёт! – воскликнул мужчина, вытаскивая остальные деньги.

Он залепил мальчишке две звонкие пощёчины, от них у Аугусто искры послышались из глаз.

– Почему он отнимает у тебя деньги? – спросил Мантеллина.

– Это хозяин, – ответил Джованни, держась от боли за щёки. – Он даёт мне иконки для продажи.

– Ах, вот оно что!

У Мантеллины пропала всякая надежда.

– На, держи! – Субъект протянул Джованни четыреста лир.

– А ты, – добавил он, пронзая взглядом Мантеллину, – если хочешь работать, запомни: я не люблю никаких фокусов и лжи; все эти штучки нужны разве лишь для того, чтобы разжалобить клиентов, – понятно?

Мантеллина отошёл на несколько шагов, плюнул в сторону напомаженного субъекта, крикнул «мерзавец!» и со всех ног устремился с вокзала на площадь, освещённую ярким светом уличных фонарей.

Глава 11. Детский ансамбль «Сицилия»

Когда Антонио и Карчофо переставали играть, они садились за отдельный служебный столик и отдыхали.

Иногда администратор зала, смешной коротыш, подпрыгивающий, словно кузнечик, посылал им лимонад. Потом он приглашал какую-нибудь девушку, скучающую без кавалера, и шёл танцевать с ней, выделывая при этом сложнейшие фигуры.

Антонио и Карчофо наблюдали за танцующими и смеялись.

Несколько парней, в полосатых костюмах, с длинными ногтями и модными золотыми перстнями, приходили сюда чуть ли не каждый день. Они сидели раз валясь за столиками или кружили по залу, танцуя с девушками. Именно эти парни, завсегдатаи ресторана, были большими поклонниками Антонио и Карчофо, которые выступали, чередуясь с оркестром.

Парни приглашали ребятишек в свою компанию, а иногда кто-нибудь из них отводил в угол Антонио и подолгу о чём-то шептался с ним.

Карчофо и здесь развернул бурную деятельность. Однажды в воскресенье он притащил в ресторан «Рисорджименто» Розалию. Выступление. её прошло с колоссальным успехом.

Спустя ещё одно воскресенье Карчофо решил привести в ресторан Джанджи и Тома.

Недоставало только Мантеллины.

Напрасны были все попытки найти Аугусто. Тури не обращался за помощью в полицию, боясь, как бы его самого не арестовали, – ведь никто не поверит, что ребятишки поехали с ним добровольно! И он разыскивал мальчугана своими силами с помощью Антонио и Карчофо.

Однако все тщательно скрывали от Джанджи исчезновение Мантеллины.

В воскресенье Тури зашёл в особняк синьоров Валли за малышом и отправился с ним в ресторан «Рисорджименто». По дороге молодой человек старался не упоминать об Аугусто, но Джанджи так настойчиво спрашивал, где его друг, что пришлось сказать, будто синьора Пьерина послала его за покупками.

Выступление четырёх ребятишек прошло с огромным успехом. Розалия и Карчофо пели сначала в отдельности, а потом вместе. Но вот Том под аккомпанемент марзану исполнил танец на задних лапках, и зал задрожал от грома рукоплесканий.

Когда Тури в сопровождении крохотного оркестра повторял свой номер, в ресторане появился Джузеппанджело Кастронуово. С минуту он удивлённо смотрел на сцену, потом улыбнулся и подошёл к свободному столику. Джузеппанджело Барони, по прозвищу Карчофо, сразу заметил крёстного и, едва кончилось выступление, подбежал к нему.

– Ну, как дела? – спросил Кастронуово.

– Превосходно! Я организовал ансамбль «Сицилия»,-ответил не без гордости Карчофо.

– Детский ансамбль «Сицилия», тот самый, что рекламирует огромная афиша на улице? – переспросил крёстный.

– Он самый! – торжественно произнёс Карчофо. – Нам платят за выступления, – уточнил он немного погодя.

Землемер улыбнулся.

– А как же школа? – спросил он.

– Тоже неплохо, – ответил Тури, подходя к столику и здороваясь с Кастронуово: – Карчофо – молодчага, успевает везде!

– Мой крестник, оказывается, и в самом деле предприимчивый малый! – воскликнул землемер.

Кастронуово проницательным взглядом посмотрел на Карчофо; волосы крестника торчали, как у ёжика иголки, в живых глазах светились энергия и ум, большой рот расплывался в добродушной улыбке, а пальцы были изрядно вымазаны в чернилах. И тут, среди кружащихся пар, под гром музыки, за чашкой поданного ему ароматного чая, у Джузеппанджело Кастронуово на мгновение мелькнула мысль, что есть человек, которому он сможет доверить своё дело. Именно маленькому Карчофо, возможно, удастся осуществить его идеи, до сих пор всегда терпевшие неудачу, его давнишнюю мечту облегчить жизнь людей Сицилии, к которым он был привязан всем сердцем.

– Время покажет, – пробормотал Кастронуово, словно в ответ на свои мысли.

Он встрепенулся, огляделся вокруг, улыбнулся крестнику, который смотрел на него с восхищением, и спросил у Тури, как идут его занятия музыкой и что он собирается делать в дальнейшем.

Тури воодушевился. Он успешно выдержал экзамен и перешёл на следующий курс. Молодой человек рассказал также об исчезновении Мантеллины, и синьор Кастронуово пообещал ему помочь в розысках беглеца.

Джанджи то и дело расспрашивал Тури о своём друге. Юноша, чтобы успокоить малыша, сочинял всякие небылицы. И когда после выступления ему пришлось отвести Джанджи обратно к Гвидо, молодой человек был даже рад этому.

Вечером Джанджи и Том вернулись в особняк синьоров Валли. Там стоял ужасный переполох.

Мальчик, оглядываясь, шёл по коридору. Вдруг он встретил доктора, который вместе с синьорой Валли выходил из комнаты Гвидо.

– Теперь ребёнок успокоился, синьора, вы можете не волноваться, – говорил доктор.

– Хоть бы вернулся Джанджи со своей собакой! .. А, вот и они! Джанджи, идём скорей к Гвидо; он весь день проплакал без тебя! – воскликнула синьора, схватила за руку малыша и потащила его в комнату сына.

Синьора Валли сама проводила доктора до двери, хотя в прихожей его ждал слуга.

– Доктор, вы думаете Гвидо болен? – с тревогой спросила мать.

– Конечно, болен, – ответил врач.

– О боже! – взмолилась синьора. – Но что у него такое?

– Скука! – произнёс врач.

– Скука?! Но мы ведь ему ни в чём не отказываем, даём ему всё, что он пожелает, абсолютно всё: игрушки, театр, кино, любые развлечения. На рождество мы подарили ему детский электрический автомобиль с радиоантенной. Он стоил нам целого состояния ... Во всей Италии таких автомобилей только два: у него и у сына Сарди. Сейчас у нас живёт этот сицилийский мальчик с собакой ...

– Да, да, синьора, вот именно, – сказал доктор, – и с годами это может принять ещё более серьёзные формы.

Доктор попрощался и ушёл, оставив синьору Валли в недоумении.

Когда Розалия вернулась домой, синьора Пьерина сидела в кухне.

Она плакала в темноте, время от времени вытирая глаза кончиком передника.

Розалия в испуге подбежала к ней, но привратница плакала спокойно, как бы умиротворённо. Девочка, ни о чём не спрашивая, молча стояла в темноте.

– Скоро приедет мой сын, – сказала наконец синьора Пьерина.

Розалия знала, что сын её убит. Как же он мог ехать и откуда?

– Это синьор Кастронуово устроил так, что Лино приедет сюда из Сицилии; – продолжала привратница. – Теперь, по крайней мере, я смогу ходить к нему на могилу и носить цветы.

В один и тот же день плакали Гвидо и синьора Пьерина. Слёзы бывают разными.

Глава 12. Заказное письмо

Однажды вечером, выходя из ресторана, Карчофо заявил своему другу:

– Не нравятся мне эти парни, они негодяи!

Речь шла о молодых людях с длинными ногтями, в полосатых костюмах, с которыми Антонио подружился в танцевальном зале. В ответ на это Антонио только пожал плечами. Когда друзья подошли к самому дому, Антонио под каким-то предлогом исчез. Карчофо посмотрел ему вслед долгим испытующим взглядом и покачал головой: всё это ему очень не нравилось.

– Негодяи! – выругался он, сердито хлопнул дверью и стал подниматься по лестнице.

Антонио вернулся поздно, усталый, с синяками под глазами. На следующий день он снова исчез.

Вечером, в промежутке между двумя музыкальными номерами, Карчофо, который ко всему насторожённо прислушивался, уловил на лету следующую фразу: «Всё почти готово. Антонио тоже примет участие. Но мальчишка ещё неопытен, он будет стоять на стрёме».

Это произнёс один из тех, ненавистных Карчофо типов, которые сидели за столиком, уставленным бутылками, в танцевальном зале ресторана «Рисорджименто».

Мальчуган попытался было снова прислушаться, но, как только он подошёл поближе, все моментально замолчали, при этом Антонио даже не решился посмотреть ему в глаза.

С некоторых пор Антонио и Карчофо перестали быть друзьями. Это было ясно, как день.

– Есть, ради чего рисковать? – спросил немного погодя другой парень из той же компании.

И Карчофо услышал ответ:

– Ещё бы! Будет чем поживиться!

Разговор прекратился; парни встали из-за стола и разбрелись по залу приглашать девушек на танцы.

Конечно, дело нечисто. Карчофо в этом не сомневался, – ведь иначе Антонио сам рассказал бы ему обо всём.

Джузеппанджело Барони, по прозвищу Карчофо, волновался не на шутку. Его тревожил вопрос: что задумал Антонио вместе с этими мерзавцами? Что хотят они сделать?

Карчофо дал себе слово держать ухо востро и не смыкать глаз, а если потребуется, даже применить силу.

Время шло. Антонио бледнел и становился всё более скрытным. Карчофо следовал за ним повсюду, желая отвязаться от Джузеппанджело, Антонио даже грозил его поколотить.

– Всё готово! – объявил однажды вечером главарь шайки.

Антонио ещё больше побледнел и опустил голову. Карчофо стоял довольно далеко от них и не различал слов, но потому, как изменился в лице Антонио, мальчик понял: наступил решительный момент.

Парни склонились над столом так, что их головы почти вплотную прикасались друг к другу, и зашептались. Карчофо удалось расслышать только последние слова:

– Завтра утром встретимся на старом месте и обсудим детали, а завтра вечером – за работу!

Антонио и Карчофо вернулись на сцену. Джузеппанджело следил за товарищем; холодный пот выступил у того на лбу. «Завтра, завтра вечером; завтра, завтра вечером», – звучало припевом в ушах Антонио и Карчофо, но для каждого эти слова имели различный смысл.

«А что, если я откажусь? – думал про себя Антонио. – Они всё равно насильно заставят меня идти с ними».

«Что делать? Что делать? Чем я могу помочь? – лихорадочно думал Карчофо. – И всё это оттого, что он не нашёл работы. У меня нет такой потребности работать, я устраиваюсь как могу. Но Антонио ведь другой; он мужчина!»

Вдруг дверь танцевального зала широко распахнулась и вошла Розалия; она держала в руках конверт. Девочка пробралась между столиками и подошла вплотную к эстраде. С торжествующим видом Розалия помахала перед носом Антонио письмом: оно было адресовано ему.

Карчофо показалось, будто гора свалил ась у него с плеч.

Он смотрел на Розалию, как на чудо, и хотя не знал содержания письма, но не сомневался в том, что Розалия могла прийти сюда в такой поздний час только с добрыми вестями.

Антонио повертел конверт в руках и в конце концов решил вскрыть его. Он читал письмо медленно, вполголоса, четко выговаривая слоги, как обычно читают малограмотные. Карчофо с тревогой следил за своим другом, то и дело приглаживая волосы пальцами, выпачканными в чернилах.

Физиономия Антонио, по мере того как он читал, всё больше прояснялась, пока не приобрела своего обычного весёлого выражения. На какое-то мгновенье он перестал казаться мужчиной с суровым лицом и пристальным взглядом и снова стал мальчишкой.

Потом он опять помрачнел, презрительно пожал плечами и сунул письмо в карман.

У Карчофо упало сердце. Значит, ничто уже не поможет: Антонио погиб.