Текст книги "Мой босс. Без права на ошибку (СИ)"

Автор книги: Рене Эсель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава 29

Глава 29

Утро наступает слишком рано под шум крови в ушах. Сквозь треск в голове с трудом фокусирую взгляд на загоревшемся экране телефона.

Пять тридцать.

Со стоном валюсь обратно на подушку и пытаюсь продрать веки. Тянусь и хватаюсь руками за голову.

Что вчера было?

Локоть упирается во что-то твердое. Невольно распахиваю глаза.

Что за новости?

Тяжелая рука ложится на талию и мощным рывком тянет куда-то в сторону. Спина сталкивается с горячей грудью, затем ночной гость зарывается носом в мои волосы и глубоко вздыхает.

– Мы подпишем соглашение завтра, – бурчит во сне Шершнев и крепче прижимает меня к себе.

Изумление и шок разгоняют остатки сна. События прошедшей ночи проносятся в памяти, пока я выстраиваю план бегства. Рваные стоны, безумные поцелуи, крепкие объятия. Потом сильные руки прижимают к груди. Похоже, что Олег отнес меня в кровать. В мою бывшую комнату, которую запомнил.

Как я такое допустила?

Мысленно бью себя ладонью по лбу. Неужели Катя права? И нам нельзя находится в одном помещении?

Стыд жаром приливает к щекам. Я же на него набросилась.

– На две партии пингвинов, – продолжается сонный диалог.

Прижимаю ладонь ко рту, чтобы сдержать смешок. Даже сильные мира сего имеют маленькие слабости. Повинуясь порыву, кручусь в объятиях и оказываюсь нос к носу со спящим Шершневым. Он недовольно морщится, ерзает. После чего сминает ладонью мое бедро и успокаивается, опрокинувшись на спину.

– Да, мадагаскарских, – сдвигает брови и морщится. – Проблемы?

В голове всплывает старая серия мультфильмов. Невольно улыбаюсь. Еще одно воспоминание из прошлого. Кажется, что именно оно сейчас крутится в голове у Шершнева. От этого в груди становится невероятно тепло.

Смаргиваю наваждение и опираюсь на локоть. Длинные ресницы дрожат. Прошлый сон сменился на что-то новое. На лбу с тонкими полосками морщин проступает испарина. Выступающие скулы окрашиваются в розовый цвет. Темноволосая голова дергается на подушке.

Неожиданно для себя прикладываю ладонь к его щеке, затем успокаивающе глажу. Шершнев прижимается ближе, хватает за руку и тянет на себя. Очнувшись от наваждения, дергаюсь в сторону, чтобы вырваться из непрошенных объятий.

– Любимая, – морщится и мягко шепчет, пронзая словами до дрожи. – Малыш, ты куда?

Соображаю, откуда взялись шипы, которые до крови царапают горло.

Без чувств, Шершнев?

Догадка поражает в момент, когда Олег снова пытается заключить меня в объятия. Действует, словно холодный душ и больно ранит сердце.

У Шершнева кто-то есть. Или был. Кто-то, с кем он больше не вместе: то ли из-за личных установок, то ли другим причинам.

Поэтому он вчера мне отказывал?

Теплые объятия больше не кажутся уютными. Постельное белье колется, запах перегара жалит обоняние. Выкручиваюсь из кокона рук и свешиваю ноги. Судорожно ищу признаки хоть какой-нибудь одежды.

В этой комнате я не живу с момента, как окончила институт. Она теперь используется, как место для прислуги.

– Куда ты? – Шершнев кашляет, и я оборачиваюсь.

Олег садится и трет лицо, затем оглядывается вокруг. После чего поворачивается ко мне и с ожиданием приподнимает бровь.

– Пить хочу, – выдаю первую мысль, которая приходит в голову. – Могу и тебе принести.

Шершнев хмурится и смотрит на меня в упор, будто пропускает через рентген. Трясет головой со взъерошенными волосами. Потом, словно приняв какое-то сложное решение, подается вперед.

А я отодвигаюсь и тяну одеяло на себя. Инстинктивно прикрываю грудь. Жест не остается незамеченным. Он замирает. Взгляд припечатывается к моему кулаку, который крепко сжимает плотную ткань.

– Буду благодарен, – уголок рта Шершнева дергается, когда я отвожу взгляд. – Мне отвернуться?

– Какой ты догадливый, – бросаю в ответ. – Чем быстрее сделаешь, тем скорее получишь воду.

Он зло усмехается, затем натягивает одеяло и отворачивается.

– Ясно. Давай быстрее. Голова лопнет сейчас.

– Потерпишь, – недовольно цыкаю. – Нечего меня спаивать.

Голос Шершнева застает меня на пороге комнаты.

– Тебе ночью Лазарев звонил.

Останавливаюсь, как вкопанная. Оборачиваюсь. Шершнев лежит, укрытый одеялом по самую макушку. По нему ничего не поймешь. Страх оплетает липкой паутиной. Вцепившись в дверной косяк, глубоко вздыхаю. Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.

– Что сказал?

– Я не ответил.

Облегчение накатывает волной. Надо позвонить Жене. Особенно после всего случившегося. Добыл интересную информацию про махинации или выяснил насчет акций. Еще не помешало бы узнать о возлюбленной Шершнева.

От мысли о той, кого он звал во сне, становится дурно.

Теперь наш план претерпит изменения. Я пустила Шершнева туда, куда не следовало.

– Лен.

Замираю, когда слышу его голос.

– Что? – шиплю и сглатываю.

Скорее бы почистить зубы. Это все, что меня беспокоит сейчас. К черту девушку.

– Лазарев, – Шершнев прочищает горло и выглядывает из-под одеяла, – у вас с ним что-то есть?

Хлопаю ресницами. До меня не доходит смысл вопроса. А он закатывает глаза, затем поправляет одеяло.

– Отношения, – морщится и потирает кончик носа. – Раньше. Не знаю. Неважно. Ты поняла. Вы спали?

Отворачивается к окну, и на лице замирает нечитаемое выражение. На кончике языка крутится один-единственный ответ. С Лазаревым у нас никогда ничего не было и быть не могло. Парень подруги – запретная территория.

Но тут в голову лезет брошенная сквозь сон фраза.

«Любимая».

Злорадно щурюсь и смахиваю волосы с плеч.

– Наши отношения тебя не касаются, – равнодушно отвечаю и, высоко задрав подбородок, покидаю комнату.

Глава 30

Глава 30

Утренняя рутина быстро приводит меня в чувство. С тревогой кошусь на телефон. Лазарев не перезванивает, а самой звонить в такое время неудобно. Хотя на моей памяти Женя или работает, или с Катей…

Или пьет.

Когда он умудрялся ей изменять, до сих пор остается загадкой.

В отличие от нас у ребят отношения были нормальными. Один детский сад, школа, университет. Мама Кати много лет помогала по хозяйству Александру Самуиловичу после ухода его жены.

Следила за Женей, как за собственным сыном.

Всем казалось, что они с Катей проживут бок о бок до гробовой доски.

Но я хорошо знаю подругу. Она скромная и часто довольствуется малостью, поэтому не разводит скандалы на пустом месте. Да еще такие серьезные. Уже три месяца прошло с разрыва, а она по-прежнему к нему не вернулась.

Я считала, что через пару недель самостоятельности Катя сдастся. Для нее подобные вещи – слишком кардинальная смена в жизни. Неприятно осознавать, что думала о подруге хуже, чем она есть.

Но дни превращались в месяцы, а она с упорством муравья выстраивала свою новую жизнь по кирпичику. Пока Лазарев давал ей время на раздумья, Катя вымела остатки воспоминаний о нем из сердца и завела новые отношения.

«Сергей Воробьев, владелец сети клиник детской нейрохирургии. Не сильно разбираюсь во всем этом. Неважно. Она все равно вернется ко мне».

Лазарев рассказал об этом внезапно. Поддался порыву, показал целое досье. Он узнал о нем все: где живет, с кем спит, сколько у него пациентов и какого цвета волосы у санитарки ночной смены.

Достал даже информацию о его погибшей жене.

«Жаль, Лен, что детей у них не было. Тогда все стало бы проще. Голодные до денег наследнички сыграли бы мне на руку».

От воспоминаний ежусь и, подхватив емкость, наполняю водой кофемашину. Тогда во взгляде Лазарева промелькнула искра безумия, отчего мурашки табуном помчались в кругосветное путешествие. Как при просмотре фильмов ужасов.

Лазарев заметил. Мою реакцию. Рассмеялся и очень быстро сменил тему. Но я уверена, что в кошмарах увижу этот одержимый блеск, застывший ледяной коркой на его аквамариновых радужках.

Трясу головой и тянусь за кофе, только пакет с зернами стоит пустой. Разочарованно вздыхаю. Скоро здесь не останется ничего привычного. Понимание сего факта доставляет дискомфорт.

Помню, как радовались родители, когда выбрали этот дом. А теперь все исчезает.

Разочарованно плюхаюсь за барную стойку и щелкаю чайник.

– Кофе нет? – бурчит Шершнев, оказавшись на пороге.

В одних брюках и без рубашки, растрепанный и потирающий глаза, он совсем не выглядит грозно. Наоборот. От его вида становится спокойнее.

Пожимаю плечами и тянусь за чашкой, которая на полке над моей головой. Шершнев сонно потягивается и разминает плечи с красными следами от моих ногтей и зубов. Поджав губы, делаю вид, будто меня занимает материал, из которого сделан сервиз.

Более неловкой ситуации на всем белом свете не сыщешь.

– Как твое моральное состояние? – Шершнев поворачивается ко мне спиной и распахивает шкафчики. – Где у тебя чай?

– Третий слева, – равнодушно бросаю, а взгляд намертво припечатывается к обтянутым кожей мышцам на его спине. – Или справа.

Шершнев хорош собой. Есть ли криминал в том, что я получаю эстетическое наслаждение от его вида? Он же мой будущий муж. И сейчас с любопытством разглядывает полки и крутится на кухне, словно красуется.

Раздражает.

– Прекрати копошиться, – недовольно скриплю ногтем по столешнице. – Еще бы в трусах выперся. Бесишь.

– Потерпишь, – усмехается Шершнев и тянется выше. – А сказала, что кофе нет.

Оборачивается с видом победителя, зажав непочатую пачку. Недовольно шикаю и обреченно смотрю на вскипевший чайник.

– А я чай хочу.

– Ну и пей свой чай.

Довольно насвистывая, Шершнев заправляет кофемашину, не обращая на меня никакого внимания. Скриплю зубами, заливаю кипятком несчастную чашку и бью ложкой по краям.

Что за человек? С ним же невозможно разговаривать.

В полной тишине пьем каждый свой напиток.

– Расскажешь, где мама? – отодвинув в сторону ненавистное пойло, сверлю взглядом витающего в облаках Шершнева. – Дома ее до сих пор нет.

Пожимает плечами, затем выныривает из собственных мыслей.

– Банк попросил ее освободить дом для просмотра новым хозяевам, – кидает равнодушно и осушает чашку. – Зря от кофе отказалась. Вкусный.

Хмурюсь и недоверчиво смотрю на Шершнева. Хоть бы бровью повел. Но нет. Стоит себе спокойно. А до меня, наконец, доходит смысл сказанных слов.

Возмущение горячей волной бьет фонтаном по венам. Сжимаю кулаки и подскакиваю с места.

– Ты выкупил дом⁈ – кричу в невозмутимое лицо.

– На него нашелся покупатель, – отставляет чашку в сторону. – Времени ждать твоего решения не осталось.

Глава 31

Глава 31

Трясет от того, как он спокойно говорит о покупке дома.

В груди клокочет обжигающая ярость. Разлетается по всему телу. Жалит пальцы.

Так и хочется вцепиться в невозмутимое лицо.

– Почему ты такой? – выдаю со стоном, прижав ладони к щекам. – Что с тобой не так, Шершнев?

– Со мной? – бровь удивленно летит вверх. – Лен, ты себя слышишь?

Массирую пальцами веки, глажу виски.

Хочу убежать. Подальше от всей его холодности.

Он никогда не поймет, как я себя чувствую.

Это бесполезно.

Трясу головой и разворачиваюсь на пятках.

– Я понимаю.

Его голос, приглушенный и какой-то далекий, парализует. Заставляет замереть и обратиться в слух. Это настолько неожиданно, что вводит в ступор.

– Ты думаешь, что тебя загнали в угол, – выдает Шершнев и тяжело опускается на высокий стул.

Немое приглашение к диалогу я, к собственному удивлению, принимаю не колеблясь ни секунды. Моя злость куда-то испаряется в момент, когда я усаживаюсь напротив.

Уступает место осторожности и лучу надежды.

Если он поймет и не будет давить – то все выйдет гораздо проще.

Шершнев складывает на столе руки и сцепляет их в замок.

– Ты – мой руководитель, – поджав губы, глажу столешницу. – Теперь мы вместе работаем, – усмехаюсь и поправляю складки халата на коленях. – Мы живем вместе. Стоило приехать в больницу к отцу – оказалось, что и там – ты. Да, я чувствую себя загнанной. Я пришла к тебе сама, да, но…

–… Потому что у тебя не было выбора.

Останавливаюсь и глубоко втягиваю воздух. В носу першит, в горле оседает горечь сказанных слов.

– А теперь еще и дом, – смаргиваю мутный туман перед глазами и нервно облизываю губы. – Слушая, я тоже понимаю. Я не дура. Ты купил этот дом не для того, чтобы окончательно запереть меня. Тебе это просто не нужно.

– Но? – иголки зрачков внутри изумрудных радужек буравят меня насквозь.

– Но куда бы я не повернулась, Олег, – везде только ты. А я так не умею, понимаешь? Не чувствую себя в безопасности.

Шершнев кивает и обнимает ладонями кувшин с водой. Отводит помутневший взгляд, смотрит сквозь прозрачную жидкость.

А на меня накатывает облегчение.

Даже если ничего не изменится – эти мысли перестанут меня отравлять. И я больше пойму про Шершнева.

Сейчас его реакция мне не ясна.

Но даже то, как он слушает, кажется мне хорошим знаком.

– Этот дом – твой и твоих родителей, – пожимает плечами Шершнев не отводя взгляда от кувшина. – Я в нем просто гость.

Разочарованно вздыхаю и тру лоб.

– Олег, ты его купил, – наклоняюсь к Шершневу и касаюсь пальцев на запотевшем стекле кувшина, привлекая внимание.

Олег переводит взгляд на меня, но не дает установить зрительный контакт. Смотрит куда-то в сторону.

А меня посещает странное чувство.

Он растерян?

– Это много значит, понимаешь? – подаюсь вперед и нервно облизываю губы. – Понятно, что родители и я будем крутиться, как это возможно, чтобы выкупить его у тебя, но сколько на это уйдет лет?

Шершнев молчит. Хмурится и стучит пальцами по кувшину.

А мое сердце замирает.

Взгляд сам скользит по изящным длинным фалангам, а к лицу невольно приливает жар.

Слишком свежи воспоминания о том, что он ими вытворяет.

Невовремя.

– Ты чувствуешь себя заложницей? – голос Шершнева выводит из ступора.

Щурюсь. Прогоняю слова в своей голове, пробую на вкус.

Они словно не отражают всего.

– Скорее загнанным зверем, – вздыхаю и убираю руки.

– На тебя никто не нападает.

– Знаю, – поспешно отвечаю и часто киваю. – Олег, я и не говорю, что ты нападаешь. У нас сделка, все верно. Я все помню. И благодарна тебе за помощь…

– Неужели, – бормочет себе под нос Шершнев, а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не прервать свою вдохновенную речь.

–…И за дом тоже. Я рада, что отцу будет где восстанавливаться, а маме не придется никуда уезжать. Только мне бы хотелось, чтобы это место продолжило быть моим домом, – Шершнев удивленно округляет в глаза. – Не в смысле жить, нет. В смысле, чтобы я знала, что это родительский дом. Родовое гнездо, не знаю, – всплескиваю руками в попытке объяснить.

– Что сейчас ему мешает быть родовым гнездом?

– Это грубо прозвучит, Олег. Но как есть, – набираю в грудь побольше воздуха и выпаливаю на одном дыхании. – Я хочу, чтобы ты к этому дому не имел никакого отношения.

– Ну так давай я заберу залог, – Шершнев пожимает плечами, а я со стоном поднимаю голову. – И делайте со своим домом что хотите.

Невозможно.

И почему мне показалось, что мы сможем договориться?

Все рушится. Снова перед глазами маячит этот тупик.

А самое плохое то, что построила его я себе сама.

Ведь согласись я на самом деле на предложение Олега, без попыток найти способ от него бежать – все было бы иначе.

– У каждого есть место, в котором можно укрыться от всего мира. Даже от себя самого, – бормочу, не особо во что-то веря.

Больше на эмоции.

Все предельно понятно. Шершнев прав, даже я это понимаю.

Тяну колени к себе. Прижимаю к груди и обнимаю, пытаясь заполнить вновь возникшую внутри пустоту.

– Ты и так сделал много, – выдаю, уткнувшись лбом в колени. – Гораздо больше, чем должен был. Не надо ничего забирать.

Шершнев ходит практически беззвучно.

Это я обнаруживаю внезапно. Когда его пальцы приподнимают мой подбородок.

Глава 32

Глава 32

Заставляет смотреть в глаза.

Всматриваться сквозь серую дымку в изумрудный омут, сводящий с ума.

– Я не собираюсь сюда заявляться, как к себе домой, – спокойно говорит он, а я шмыгаю носом.

– То, что мы здесь сегодня – твое состояние вчера, а не мое желание оценить новые владения. Я уже говорил – это дом твоих родителей. Я даже не знаю, где у тебя здесь кофе, – легкая улыбка скользит по его губам, мгновенно преображая лицо.

Словно лет десять потерял.

А я ведь и забыла, что мы практически ровесники.

За вечными костюмами и сведенными бровями сложно не ощущать несуществующую на самом деле разницу.

– Только ты его в итоге нашел, – хитро прищуриваюсь и улыбаюсь в ответ.

Шершнев вздыхает и наклоняется ниже, обдавая меня ароматом геля для душа.

– Что ты еще подразумеваешь под словами «не имел никакого отношения».

Улыбка сама сползает с лица, когда до меня доходит смысл вопроса. Шершнев смотрит так, словно вот-вот пригвоздит меня к стулу.

Рой мыслей атакует со всех сторон.

Что еще я могу у него просить?

Понятно, что мне нужно, чтобы Шершнев документально не имел отношения к этому дому. Только как такое заявить? Даже в голове все звучит глупо.

«Прости, милый, а не мог бы ты оформить дом на мою маму. Да, да, без всяких залоговых бумажек. Мы же почти женаты».

– Олег…

Шум в коридоре подрывает нас обоих с места. Какой-то грохот и отборный мат заставляют задуматься о самом плохом.

Только все оказывается еще лучше.

От увиденного мы с Шершневым замираем на месте и переглядываемся.

Посреди прохода, уперев руки в бока, в элегантном розовом костюме с зонтиком наперевес, стоит моя мать и взглядом кровожадного убийцы смотрит на Шершнева. А за ее спиной, с ошалелыми глазами, вылезшими практически на лоб, подает какие-то тайные сигналы зашуганый тощенький полицейский.

– Ну привет, зятек, – шипит она словно натуральная кобра и бросается вперед. – Вячеслав Юрьевич, за мной!

– Ираида Васильевна, – Шершнев вытягивает вперед руки.

Тормозит маму на подлете, ладонями упирается в плечи. Вячеслав Юрьевич умоляюще смотрит на меня, а я не могу отвести взгляд от матери.

Она, смахнув с лица выбившуюся из прически челку, шлепает по предплечьям Шершнева.

В этом жесте столько ярости и отчаяния, что душит и меня. От злости мамы заряжается воздух. Кусает за щеки, вызывая стыд.

Мы спали с ним в доме, пока она сходила с ума.

– А ты меня не трогай! – рявкает мама. – Нашелся хозяин жизни. Будет еще в моем доме мне указывать, как себя вести!

Едва нахожу силы сдвинуться с места.

Мне отчаянно хочется защитить ее.

И Шершнева.

Губы раскрываются сами, когда ладонь мамы с треском врезается в оголенное плечо Олега.

– Ма…

– Ираида Васильевна, – лепечет Вячеслав Юрьевич.

– Молчать всем! – вскрикивает мама, а мы резко захлопываем рты. – Вячеслав Юрьевич, вы документируете? Он только что меня чуть не покалечил.

– Скорее, наоборот, – неловко мнется полицейский.

Мама ошарашено открывает и закрывает рот. Оглядывается назад.

В ее взгляде вижу то, от чего щемит сердце. Бессилие. Отчаяние. Оно так явно, что во рту собирается ядовитая горечь.

Она потеряла все, над чем работала вместе с отцом долгие годы.

Плечи мамы опадают. За мгновение от ее ярости не остается и следа. Она горбится, уменьшается в размере, будто шарик, из которого выпускают воздух. Кажется, что она упадет.

Это непременно случилось бы, не окажись Шершнева рядом. Олег подхватывает ее за локоть и усаживает на скрипнувший стул.

На его плече – красный след от ее ладони. Совсем рядом со следами моих ногтей.

Она не могла не заметить.

– Воды, – мама закрывает ладонями лицо и тяжело вздыхает.

– Сейчас, – засуетился Вячеслав Юрьевич. – Вы только не нервничайте, Ираида Васильевна. Олег Константинович человек цивилизованный. Я уверен, что сейчас вы успокоитесь и мы все тихо, мирно решим.

Шершнев на автомате кивает.

Немая сцена затягивается под звуки возни полицейского, стук стакана и шуршание воды.

– Вы будете жить здесь, как и прежде, – твердо произношу я и, помявшись, обнимаю маму за плечи. – Олег купил этот дом для вас…

– Для себя он его купил, – мама делает глоток и кашляет, отставляя стакан в сторону. – Не так скажешь, Олег Константинович?

В ее голосе не слышно ни злости, ни провокации. Он бесцветный и неживой.

Мне хочется схватить ее за плечи и хорошенько тряхнуть.

Где моя мама, что подобно львице бежала меня защищать?

Хочется кричать. Невысказаные слова обжигают горло, кислотой растекаются по телу. Отравляют все нервные клетки. Я чувствую их даже на кончиках онемевших пальцев.

– Не так, – Шершнев смотрит мне в глаза не отрываясь.

Голос Шершнева становится спасительной прохладой.

Я выдыхаю с облегчением и отправляю Шершневу наполненный благодарностью взгляд. Он же так и стоит не двигаясь. Его глаза словно покрываются тонкой дымкой.

Кончик языка скользит между губами и исчезает, стоит ему моргнуть.

Странное ощущение. Я вздыхаю одновременно вместе с ним. Только сейчас понимаю – эти несколько секунд он был предельно напряжен.

Словно принимал для себя какое-то очень важное решение.

– Конечно, – кивает мама и вытягивает на столешнице руки. – Ты же не дом покупаешь, а мою дочь.

Челюсть Вячеслава Юрьевича отвисает, а я давлю внутренний стон.

Еще не хватало, когда Шершнев в хорошем расположении духа, поднимать эту тему перед полицией.