Текст книги "Мой босс. Без права на ошибку (СИ)"

Автор книги: Рене Эсель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава 37

Глава 37

Первый волшебный звук сливается со вторым и третьим. Олег словно вытаскивает из себя все чувства и материализует их в неповторимую мелодию. Она похоже на все, о чем он говорит.

Воздух словно наполняется неповторимой чистотой горных вершин и морского бриза. Крики чаек и шелест деревьев гармонируют с первым плачем младенца.

И сладким стоном удовольствия, что раздается спустя долгие годы томительного ожидания.

Я перестаю дышать. Волоски на затылке и шеи приподнимаются от происходящей магии момента.

Хочу чувствовать все это. Все и сразу. Историю, которая выходит из-под рук Шершнева. Неповторимую, единственную. Историю момента. Я знаю, что он никогда ее не играл и не сыграет вновь. Это тоже слышно. То, что случается лишь однажды и возможно только здесь и сейчас.

Понятия не имею, как Шершнев это делает, но все мое тело словно растворяется и сливается с этой мелодией.

– Понимаю, – я киваю и жмурюсь от удовольствия. – Есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги. Но ведь они открывают больше возможностей. Если бы не ты – моего отца уже не было в живых, а мы с мамой остались на улице.

– Но несмотря на это, ты все равно желаешь свободы, – в голосе Шершнева скользит улыбка. – Разве ее можно купить за деньги?

– Смотря с какой стороны посмотреть.

– Ты стала более чувствительной, но не утратила своего очаровательного прагматизма, – смеется Шершнев.

Но в мелодии я слышу другое. Вижу, как небо заволакивают тяжелые тучи, а где-то вдали раздаются раскаты грома.

И это так же прекрасно.

– А ты только хочешь казаться циником, а на самом деле остался романтиком, – с легкостью парирую я. – Ты соткан из эмоций и чувств, Шершнев. И так всегда будет.

– Каждый видит то, что хочет, – уклончиво отвечает Олег.

– Ты говоришь, что разочарован в мире, но продолжаешь его ощущать таким, как никто, – парирую я, недовольно заерзав на месте.

Шершнев молчит, но мне слова не нужны. Наш отвлеченный разговор прекрасно поддерживает музыка. Она говорит громче любых слов.

– Знаешь, чем бы ни была та самая мелочь – я думаю ты в итоге ее получишь, – услышав грустные переливы, распахиваю глаза. – Не сдавайся и будь собой.

– Отлично, у меня в квартире завелся Тони Робинс местного разлива.

Я замолкаю и полностью погружаюсь в удивительный мир звуков. Собственные мысли прекрасно с ними гармонируют.

Забываю обо всем. Отец, мама, Катя, Лазарев – все испаряется из моей головы. Сонная дымка заволакивает сознание.

Такое впечатление, что за эти годы я ни разу по настоящему не спала. Крепко и спокойно. И сейчас вся скопившаяся усталость уносилась куда-то прочь, под подушку из мягкого облака, созданную Шершневым.

– Боже, как же я скучала по этому. Олег, неужели ты сам не видишь, как это прекрасно? – сквозь сон бормочу, подперев ладонью щеку.

– Это просто набор нот, – скептически выдает он.

Но я слышу радостные ноты и улыбаюсь во сне.

– Нет, – широко зеваю и довольно причмокиваю. – Это все ты.

Мелодия заканчивается не скоро. Плавая на ее волнах, я совсем теряю счет времени. В себя прихожу, только когда чувствую нежные прикосновения Шершнева.

– Ты понесешь меня на кровь? – приоткрыв один глаз, крепко обхватываю шею склонившегося надо мной Олега.

– Еще не хватало, – шикает он, но не вырывается из хватки. – Ножками не дойдешь?

– То есть вот так ты бросишь девушку после свидания? – недовольно дую губы, не особо вдаваясь в смысл произносимых слов.

Мне слишком легко. Хорошо и спокойно.

Я не хочу ничего контролировать.

Взгляд сам останавливается на приоткрытых губах Шершнева. Его дыхание щекочет мое лицо, а изумрудный отблеск в глазах сияет безумным голодом.

– Почему ты такая? – шепчет он, а я недоуменно приподнимаю брови.

– Какая?

Уголок его губ дергается, но сдерживаемая улыбка так и не отражается на его лице.

– Сумасшедшая.

Он поднимает меня с пола резко, вынуждая прижаться ближе. От его тела исходит жар, что проникает под кожу. Напитывает кровь, что горячей волной приливает вниз живота. Пульсирует и тянет. Стонет и бьется в конвульсиях.

– Завтра в больницу, – хрипло говорит Шершнев, опустив мою голову на подушку. – Ты горячая.

Его лицо замирает в опасной близости от моего. Едва сдерживаюсь, чтобы не выгнуться навстречу всем телом. Дыхание сбивается, стоит его руке случайно коснуться моей груди.

– Это не от болезни, – едва слышно выдыхаю я.

Не знаю, кого срывает первым. Мы встречаемся посередине. Яростно сталкиваемся зубами, путаемся в руках. От желания прикоснуться сносит крышу. Это больше похоже на битву, чем на поцелуй.

Противный голос Лазарева из воспоминаний ледяной волной обрушивается на меня сверху.

Я должна рассказать.

– Олег, постой, – пытаюсь увернуться от безумных ласк. – Шершнев, да стой же ты.

– Лена, давай потом, – стонет он в районе моей шеи и прикусывает кожу.

Но несмотря на весь соблазн, расслабиться я не могу.

Весь настрой улетает за секунду.

– Шершнев, да остановись же ты! – рявкаю я и резко усаживаюсь на кровати, столкнушись с ним лбом.

Он тяжело дышит. Вижу по его вздымающейся оголенной груди. Футболку, похоже, я сняла с него сама. В его глазах утихает страсть, а затем приходит непонимание.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – виновато лепечу и касаюсь его руки. – Это оч…

Незнакомая мелодия взрывается барабанным сетом прямо рядом со мной.

Глава 38

Глава 38

От неожиданности я подпрыгиваю на месте и ошалело оглядываюсь вокруг. Внутри все сжимается в один ледяной ком, а слова застревают в горле. Олег подозрительно смотрит на меня, а затем на имя на экране смартфона.

«Евгений Лазарев».

– Ты знаешь, что он хочет мне рассказать, – без тени вопроса говорит Шершнев.

Он берет телефон в руки, пристально глядя мне в глаза. В изумрудных радужках металлический блеск, а в голосе звенит сталь.

От Олега, который минуту назад был здесь и играл на гитаре, не остается ничего. Он растворяется, как и его музыка, в гуле надвигающегося шторма.

– Да, – киваю, решительно сжав кулаки. – Послушаешь меня или его?

Шершнев зло усмехается и недобро щурится.

Разочарование тысячей льдинок впивается в мою кожу.

Все становится неуместно. Мое присутствие здесь, эта близость. Даже проведенный вместе вечер обращается в фарс.

Шершнев все и всегда делает только для собственной выгоды.

– Лазарев – козел, – Олег тянет телефон к уху и поднимается с кровати. – Но он меня не предавал.

Я отворачиваюсь первая. Чтобы не видеть то, как он идет к двери. Не слышать этих шагов. И не надеяться, что он передумает.

В конце-концов, через пару минут я получу свою свободу.

Тогда почему мне так больно, когда хлопает дверь?

Шершнев – не тот, за кого себя выдает. Вся его наигранная мягкость, все его уступки – это часть плана расчетливого дельца.

Он сделал свой выбор.

Сворачиваюсь клубком, тяну к себе одеяло. Тело пронзает желание подскочить на ноги и догнать его.

Все объяснить. Как я и хотела.

Злость на Шершнева заполняет собой все. Неужели нельзя было просто выслушать? Зачем тогда жить с человеком, которому не доверяешь даже самую малость?

К своему удивлению замечаю, что совсем не злюсь на Лазарева.

Думаю, что с самого начала он задумал все именно так.

Он бы никогда его не предал.

План Лазарева становится понятным, как ясный день. Словно с моих глаз падает плотная штора.

Он дал нам время. Ужиться, поработать вместе. Притереться друг к другу. Ведь не будь у меня какой-то надежды на свободу – я бы так и не пошла на предложение Олега.

И угробила бы своего отца.

И ведь Лазарев оказался прав. Только не во всем.

Этот Шершнев не любит меня.

Я уверена – никакой информации на Олега Лазарев и не искал. Да и зачем? Чтобы Шершнев выгнал меня из дома, достаточно рассказать о нашем договоре.

Ведь я не собиралась исполнять условия сделки с Шершневым. Только ждать, пока Лазарев найдет способ подставить Шершнева. Делать вид, что у нас все протекает хорошо. И что я в него влюбилась.

Разве после этого Олег сможет поверить в то, что сегодня все было по настоящему?

Глаза странно печет и я осторожно тру их пальцами. Все это бредни. Я просто сама же поверила в свое притворство.

С шумом вздохнув, выдавливаю улыбку.

Все хорошо. Папа жив, дом наш.

А я свободна.

Все остальное – никому ненужные сентименты.

Когда дверь распахивается, я уже складываю в чемодан вещи. Остатки нашего ужина моя рука так и не поднимается убрать.

Но все равно застываю под прожигающем взглядом между лопаток.

– Только. Не. Ори, – чеканю я и тяжело сглатываю слюну.

Она комом распирает пищевод и задевает сердце.

Глухой удар под ребрами выбивает остаток кислорода, когда Шершнев грубо хватает меня за шею и разворачивает к себе. Его пальцы сжимают так крепко, что я морщусь от боли.

Страх накидывается на меня удушающей волной в момент, когда я вижу пылающую ярость в черных глазах Шершнева.

– Мне больно, – как можно более равнодушно говорю я, но чувствую, как дрожат губы. – Отпусти.

– Какая же ты дрянь, Лена, – прошипел он мне в лицо, обдавая волнами гнева.

– Я хотела тебе рассказать! – вскрикиваю я, широко разводя руками. – Но куда там. Ты же никому не доверяешь, кроме своего дружка.

И без того широкие зрачки разливаются, заполняя собой остатки изумрудного обода. Рука на моей шее оживает. Кажется, что еще чуть-чуть и затрещат мои позвонки.

Треск действительно раздается. Только это его суставы. Словно у него уходят все силы на то, чтобы разжать руку.

– Ты – чудовище, – скрипнув зубами, пячусь назад к спасительному чемодану.

– Ты была готова меня кинуть под нож конкурентам, завладеть акциями других моих компаний? Подставить, может и посадить? Уничтожить дело всей моей жизни, нося при этом лицо влюбленной дурочки? – Шершнев смеется и хлопает себя ладонью по лбу. – Так может и махинации твоих рук дело? Умело убрала с пути Павла Андреевича, села на кресло финансового директора? И я после этого чудовище?

– Я бы никогда не причинила вред компании отца! – рявкаю я.

– Компании твоего отца больше нет! – рычит Шершнев и я вновь отступаю. – Ты ее разрушила, до тебя это доходит? Пока еще это моя компания. Моя и Лазарева судя по всему? Твои же тридцать процентов уходят ему, верно? В момент, когда за твою свободу ты обещала передать свои акции их холдингу ты не подумала о своем отце? Ты хотя бы на секунду своей маленькой головой прикинула, а зачем им эти тридцать процентов?

– Олег, – внутри меня что-то обламывается и я оседаю на край кровати.

– Так вот я тебе расскажу, – Шершнев тяжело приваливается к стене и трет лоб. – У меня их было пятьдесят пять. Но для покупки вашего дома, я посоветовался с твоим отцом и продал пятнадцать процентов Лазареву старшему. Даже с сорока процентами – у меня оставался контрольный пакет. У твоей семьи, Лена, оставался контрольный пакет. Но теперь у Лазаревых сорок пять процентов.

С громким стеклянным треском выстроенные хрустальные замки падают на пол, оседая зеркальной пылью.

Олег бьет в точку. Я и на секунду не подумала, что Лазарев может использовать ситуацию так. Женя, искренний, заботливый. Любящий Олега. Он бы не отобрал у него компанию.

Он не мог так поступить.

– Но ты же остаешься в управлении компанией…

– Лена, милая, до тебя не дошло еще? Даже если я остаюсь – у тебя ноль. Ноль. Ты разрушила финансовое будущее своей семьи, дорогая, – усмехается Шершнев и наклоняется вперед.

– Мы же можем не допустить эту сделку? – лепечу я одними губами. – Я не должна эти тридцать процентов Лазареву, если мы не расстанемся.

– А зачем? – пожимает плечами Шершнев. – Мне моих сорока вполне достаточно. Ты же не собиралась со мной спать? – виновато отвожу взгляд. – Тем более, становится со мной одной семьей. А ради чужой я устал горбатиться. Хватит с меня этого цирка.

– Олег, мы можем поехать в ЗАГС хоть сейчас, – я решительно поднимаюсь на ноги, но поднятая вверх ладонь Шершнева останавливает меня.

В комнате становится очень холодно. Я ежусь и обнимаю себя руками под равнодушным взглядом Олега.

Все кончено.

Я вижу это за мгновение до того, как Олег открывает рот.

Но внутри что-то противно хрустит с каждым его словом сильнее.

– Проваливай, – рявкает Шершнев и отлипает от стены. – У тебя пять минут на сборы. Оставшееся вышвырну в мусорку.

Эпилог

Эпилог

Ощущение отложенной жизни захватывает меня с головой на весь следующий месяц.

Вплоть до сегодняшнего дня.

Рука дрожит, стоит ее поднять и прикоснуться к звонку. Его гладкая поверхность обжигает кожу. Напоминает, что я не имею права здесь находиться.

Трель звонка мягко касается слуха.

Ожидание колючками впивается в кожу, заставляет приподняться все волоски. Я тяжело вздыхаю и мнусь. Тереблю в руках лист бумаги.

И как я вновь оказалась около этой двери?

Невольно перебираю все события прошедшего времени.

Сначала я все делала на автомате. Увольнение проходит быстро. Никто не просит отработать оставшиеся недели. Только и помню, как мельком столкнулась в коридоре с Лазаревым. Его покосившийся нос и плохо скрытая синева под глазом поднимают настроение.

Хоть немного компенсируют причиненный ущерб.

Шершнев же, сколько я не мялась у дверей, так и не появляется.

Поиск работы отбирает совсем немного времени. К своему удивлению, Паша берет меня работать сразу же, стоит мне разместить резюме. Мы практически не пересекаемся, что упрощает жизнь. Его небольшое финансовое агентство дает нагрузки ровно столько, сколько я могу вынести.

Потому что недомогание превращается в постоянное. Тошнота, головокружение и небольшая температура мучают меня ровно до тревожного взгляда матери.

«Милая, а ты не беременна?»

Тогда я лишь отмахиваюсь. А уже вечером сижу в больнице для выяснения причины своих симптомов.

«Будем наблюдать. Но я бы настоял на стационаре».

Новость о моем состоянии ошарашивает меня не меньше, чем следующая.

Недели реабилитации отца идут по плану. Он улыбается и начинает ходить самостоятельно. Даже новости о компании похоже не в силах его сломить.

«Ничего страшного, дочка. В этой жизни все имеет свой конец».

И я верю, потому что хочу верить. Папа же поправляется? Он все так жевесел и полон оптимизма. С охотой выполняет все предписания, занимается физиотерапией и строго принимает лекарства. Мы же вместе с медицинским персоналом делаем все, чтобы он выздоровел. И у нас, как нам кажется, получается.

Пока в один барбекю вечер он не сваливается на землю из своего кресла.

«Я боюсь, что вашему отцу нужна еще одна операция. Новый стресс спровоцировал рост раковых клеток. Но даже в случае ее успеха, я ничего не гарантирую. Мне очень жаль».

Не понимаю, как мы не заметили ухудшений. Врачи говорят не корить себя. Так случается. Мы ложно приняли за ремиссию то, что ею не было.

Но разве бывает так?

«Подумайте о себе».

В тот же день я звоню Шершневу. Я почти уверена, что все происходящее – это наказание за мою ошибку.

Мне плевать на гордость и все, как это выглядит.

Потому что все, кто мне так дороги, под угрозой.

Отправляю сотни сообщений, растирая по щекам бесконечный поток слез. Но ни он, ни Лазарев мне не отвечают.

Ад возвращается.

Я их не виню. Я корю себя за глупость каждый день, пока отец гаснет прямо на глазах, а мой врач с каждым приемом становится все строже. Он запрещает мне нервничать и напоминает про стационар.

Но как здесь успокоиться?

Все то немногое, что у нас было, включая злосчастный дом, мы продаем и снимаем маленькую однушку на окраине. Паша разрешает работать удаленно, оплачивает работникам расширенный ДМС.

Но этого не достаточно.

Я словно оказываюсь в чертовом дне Сурка, где вновь происходит тоже самое, только с каждым разом все становится только хуже.

«Ваше состояние требует постоянного медицинского наблюдения. Раз вы не можете себе обеспечить нужные условия – этим займемся мы. Это уже не шутки».

Но я же не могу позволить себе лечь в больницу сейчас. И даже если я соглашусь – мои переживания не растворятся сами собой.

Из-за того, что я сделала, даже маленькая искорка счастья оказывается под угрозой.

У меня нет денег не просто помочь отцу.

У меня нет возможности даже помочь самой себе.

Единственным лучом надежды светятся брошенные слова Шершнева.

«Я устал горбатиться ради чужой семьи».

Кладу ладони на живот и с силой прижимаю. Так, чтобы чувствовать собственное тепло.

Он не оставил Лазарева даже после его предательства. Что они решили с компанией – мне не известно, но никакой шумихи не было. А значит он если и не простил старого друга, то как минимум не стал ему вредить.

Может и мне повезет?

Взгляд сам скользит по сжатому в руках медицинскому заключению. Гора непонятных терминов с прикрепленными степлером черно-белыми снимками. Я осторожно глажу размытое изображение и поднимаю взгляд.

Дверь распахивается с такой скоростью, что мне приходится отпрыгнуть в сторону. Сердце скулит, стоит мне увидеть растрепанную макушку Олега.

Он словно стал еще красивее.

– Я тебе звонила, – в привычной манере говорю я.

Осекаюсь. Шершнев пригвождает меня взглядом к полу.

А мне кажется, что на заднем плане раздается женский смех.

Он режет ухо и болью пробивает сознание. Ставшее ежедневным головокружение возвращается. Хватаюсь за дверь, чтобы удержать равновесие.

– Я видел, – отсекает он.

Неприступная крепость. Таким он кажется мне сейчас. И не будь вопрос настолько острым – я бы ушла. Сбежала под гнетом собственного стыда и страха.

Но сегодня на карте нечто гораздо более важное, чем моя жизнь или жизнь моего отца.

Сегодня решается судьба ребенка.

Нашего с Олегом ребенка.

И на этот раз я не отступлю.

Конец первой части