Текст книги "Детектив США. Выпуск 11"

Автор книги: Рекс Стаут

Соавторы: Росс Макдональд,Ричард Праттер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Перед уходом Тратвелл набил трубку и закурил. Я задержался у него в кабинете – мне нужно было срочно позвонить Рою Снайдеру в Сакраменто. Часы показывали без пяти пять, в пять рабочий день Снайдера кончался.

– Рой? Это опять Арчер. Тебе удалось узнать, кто купил кольт?

– Да. Его приобрел некий Роулинсон. Самюэль Роулинсон из Пасадены. – Снайдер повторил фамилию по буквам. – Он купил его в сентябре сорок первого и тогда же получил от пасаденской полиции разрешение на оружие. В сорок пятом году срок разрешения истек. Вот и все, что я узнал.

– А Роулинсон объяснял, для чего ему оружие?

– Сказал, что в его положении револьвер необходим. Он тогда был президентом пасаденского Западного банка, – сухо пояснил Снайдер.

Я поблагодарил его и позвонил в пасаденское справочное бюро. В списке абонентов пасаденский Западный банк не числился, зато числился Самюэль Роулинсон. Я заказал разговор с Роулинсоном. Трубку сняла женщина, голос у нее был грубоватый, но добродушный.

– Мне очень жаль, – сказала она телефонистке, – но мистер Роулинсон никак не может подойти к телефону – у него артрит.

– В таком случае я хочу переговорить с этой дамой, – сказал я телефонистке.

– Минуту, сэр, – сказала телефонистка.

– У телефона Лу Арчер. С кем имею честь говорить?

– Миссис Шеперд. Я приглядываю за мистером Роулинсоном.

– Он что, болен?

– Он стар, – сказала она. – Все мы стареем.

– Вы совершенно правы, миссис Шеперд. Я пытаюсь выяснить, к кому перешел револьвер, который мистер Роулинсон купил в сорок первом году. Кольт-45. Вы не можете спросить мистера Роулинсона, что он с ним сделал?

– Сейчас спрошу.

Минуту-две ее не было слышно. Линия была перегружена; в трубке бормотали далекие голоса, слышались отдельные фразы, обрывавшиеся прежде, чем я успевал понять, о чем идет речь.

– Он хочет знать, кто вы такой, – сказала миссис Шеперд. – И какое имеете право расспрашивать его о всяких там револьверах. Я повторяю слова мистера Роулинсона, – добавила она извиняющимся голосом. – Он у нас очень строг – во всем любит порядок.

– Я тоже. Передайте ему, что я сыщик. Есть подозрение, что из этого револьвера прошлой ночью убили человека.

– Где?

– В Пасифик-Пойнте.

– Он раньше всегда там жил летом, – сказала миссис Шеперд. – Спрошу его еще раз. – Она положила трубку и тут же вернулась. – Извините, но он не хочет отвечать. Он говорит, если вы сами к нему приедете и объясните, для чего вам эти сведения, он с вами переговорит.

– Когда?

– Если хотите, приезжайте сегодня же вечером. Он вечерами всегда дома. Локаст-стрит, 245.

Я сказал, что тут же приеду. И уже сел было в машину, но увидел впереди черный «кадиллак» с санитарным знаком на дверце и понял, что сейчас не время уезжать. Прежде всего я должен переговорить с доктором Смизерэмом.

Дверь чалмерсовского особняка была распахнута настежь, словно его обитатели, поняв, что прежняя замкнутая жизнь невозможна, махнули на все рукой. Я прошел в холл. Тратвелл – он стоял ко мне спиной – спорил с плотным плешивым мужчиной, по всей видимости пресловутым психиатром. Лоренс и Айрин Чалмерс почти не принимали участия в споре.

– Клиника противопоказана, – говорил Тратвелл. – Нельзя знать наперед, что может сказать мальчик, а в клиниках не умеют хранить тайны.

– В моей умеют, – сказал психиатр.

– Допускаю, охотно допускаю. Но и в этом случае, если вас или кого-нибудь из ваших служащих вызовут в суд, вам придется отвечать на вопросы. Тогда как юрист…

– Ник совершил преступление? – прервал Тратвелла доктор.

– Я не намерен отвечать на этот вопрос.

– Как я могу лечить пациента, если от меня утаивают информацию?

– Ну, информации у вас хоть отбавляй, – в голосе Тратвелла зазвучала давняя обида. – И эту информацию вы уже пятнадцать лет от всех утаиваете.

– По крайней мере вы признаете, – сказал Смизерэм, – что я не побежал с этой информацией в полицию.

– А она заинтересовала бы полицию, доктор?

– Я не намерен отвечать на этот вопрос.

Мужчины злобно уставились друг на друга. Лоренс Чалмерс попытался что-то сказать, но его попросту не замечали. Айрин Чалмерс подошла ко мне и отвела в сторону. Глаза у нее были тусклые и усталые, и я понял, что она давно ждала этого удара.

– Доктор Смизерэм хочет положить Ника в свою клинику. Как вы думаете, что нам делать?

– Я согласен с мистером Тратвеллом. Вашему сыну адвокат нужен не меньше врача.

– Почему? – напрямик спросила она.

– Прошлой ночью Ник, по его словам, убил человека; он рассказывает об этом всем встречным и поперечным. – Я замолчал, давая ей возможность обдумать мои слова. Но, судя по ее реакции, они не были для нее такой уж неожиданностью.

– Кого он убил?

– Некоего Сиднея Хэрроу. Хэрроу принимал участие в краже вашей флорентийской шкатулки, так же, по всей видимости, как и Ник.

– Ник?

– Боюсь, что да. А так как Ник все время только об одном этом и думает, мне кажется неблагоразумным класть его в какую бы то ни было клинику или больницу. В клиниках, как говорит Тратвелл, не умеют хранить тайны. Вы не могли бы подержать его дома?

– Кто будет за ним смотреть?

– Вы и ваш муж.

Она смерила мужа оценивающим взглядом.

– Может быть. Но я не знаю, под силу ли это Ларри. Он принимает все очень близко к сердцу, особенно если речь идет о Нике, хотя по виду никогда не скажешь. – Она придвинулась ко мне, пуская в ход свои чары. – А вы не взялись бы, мистер Арчер?

– За что не взялся бы?

– Присмотреть сегодня за Ником?

– Нет, – решительно отрезал я.

– А мы ведь, знаете ли, вам деньги платим.

– Что ж, я их получаю не даром. Но в сиделки я не нанимался.

– Очень сожалею, что к вам обратилась, – сказала она желчно, повернулась спиной и ушла.

Надо поскорей уехать, пока она не дала мне расчет, подумал я, подошел к Джону Тратвеллу и объяснил ему, куда и зачем еду.

Вскоре страсти несколько поутихли, и адвокат представил меня Смизерэму; при жестком взгляде у него оказалось неожиданно вялое рукопожатие. Его умные глаза глядели тревожно.

– Мне хотелось бы узнать у вас кое-что о Нике, – сказал я.

– Сейчас не время и не место.

– Понимаю, доктор. Я заеду к вам завтра.

– Если вы настаиваете. А теперь прошу извинить: меня ждет пациент.

Я проводил его до железной решетки и заглянул в гостиную. Бетти и Ник сидели рядом на ковре. Бетти, упершись рукой в пол, повернулась всем телом к Нику. Ник уткнул голову в колени.

Они не только не двигались, но словно и не дышали – они, казалось, навеки застыли в своих позах, как люди, затерявшиеся в безвоздушном пространстве: его фигура выражала отчаяние, ее – нежность.

Доктор Смизерэм подошел и опустился рядом с ними на пол.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я отправился в Пасадену дорогой на Анахайм. Время для поездки было выбрано самое неподходящее: транспорт порой полз, как недобитая змея. Путь от Чалмерсов до Роулинсона занял полтора часа.

Остановившись перед домом Роулинсона, я с минуту посидел в машине, чтобы прийти в себя после дорожной нервотрепки. Квартал, в котором жил Роулинсон, сплошь состоял из совершенно неотличимых друг от друга каркасных домов. Дома, по калифорнийским понятиям, были старые, украшенные модными на рубеже нашего столетия коньками и куполами.

Через два-три дома Локаст-стрит заканчивалась полосатым черно-белым заграждением – за ним улица обрывалась глубоким оврагом. Небо заволакивали сумерки.

Открылась парадная дверь, и я увидел, что у Роулинсона горит свет. Женщина, пройдя по веранде, спустилась с крыльца, перешагнув сломанную ступеньку.

Пока она шла к моей машине, я успел разглядеть, что ей уже под шестьдесят, однако двигалась она не по годам легко. За стеклами очков блестели черные глаза. Смуглая кожа наводила на мысль о примеси индейской или негритянской крови. На ней было строгое серое платье и пестрый мексиканский фартук.

– Вы тот джентльмен, который хотел повидать мистера Роулинсона?

– Да. Моя фамилия Арчер.

– А я миссис Шеперд. Он сейчас обедает и не станет возражать, если вы к нему присоединитесь. Он любит есть в компании. Обед я приготовила только для нас двоих, но буду рада предложить вам чашечку чая.

– От чая не могу отказаться, миссис Шеперд, – сказал я и прошел за ней в дом. Если не приглядываться, холл производил внушительное впечатление. Но я тут же заметил, что паркет расшатался и покоробился, а стены потемнели от плесени.

Столовая казалась менее запущенной. Под тусклой хрустальной люстрой, где горела всего одна лампочка, стоял стол, накрытый на одну персону, на белоснежной скатерти красовалось начищенное до блеска столовое серебро. Седовласый старикан в порыжевшем смокинге доедал нечто напоминавшее рагу. Миссис Шеперд представила меня. Старик отложил ложку и, с трудом встав, протянул скрюченную руку.

– Не жмите сильно – у меня артрит. Присаживайтесь, миссис Шеперд подаст вам кофе.

– Чай, – поправила она. – Кофе кончился. – Но она не торопилась уйти: ей было интересно послушать, о чем пойдет речь.

Глаза Роулинсона сверкнули слюдяным блеском. Он тут же перешел к делу – так велико было его нетерпение.

– Этот револьвер, по поводу которого вы мне звонили, как я понимаю, использовали в противозаконных целях?

– Вероятно. Но пока нельзя сказать ничего определенного.

– Но если это не так, значит, вы проделали весь этот длинный путь впустую?

– В моем деле приходится проверять все до последней мелочи.

– Как я понимаю, вы частный сыщик, – сказал он.

– Совершенно верно.

– Кто вас нанял?

– Адвокат из Пасифик-Пойнта по фамилии Тратвелл.

– Джон Тратвелл?

– Да. Вы с ним знакомы?

– Я познакомился с Джоном Тратвеллом через одного из его клиентов и раза два-три встречался с ним. Это было очень давно – он тогда был молод, а я уже нет. Вот и выходит, что не видел я его лет тридцать – ведь со смерти Эстеллы прошло двадцать четыре года.

– Эстеллы?

– Эстеллы Чалмерс – вдовы судьи Чалмерса. Дивная была женщина, – и старикан причмокнул, словно смакуя вино.

– Это когда еще было, мистер Роулинсон. Мистера Арчера не интересует древняя история, – недовольно сказала миссис Шеперд. Она все еще топталась в дверях.

Роулинсон засмеялся.

– А я никакой другой и не знаю. Кстати, где же чай, что вы так любезно предлагали, миссис Шеперд? Думает, я ее собственность, – обратился ко мне старик. – Но она сильно ошибается. Если в моем возрасте и воспоминаний лишиться, так вообще ничего в жизни не останется.

– А меня очень интересуют ваши воспоминания, – сказал я, – особенно относительно того револьвера, который вы купили в сентябре сорок первого года. Не исключено, что прошлой ночью из него застрелили человека.

– Кого?

– Некоего Сиднея Хэрроу.

– Никогда не слышал о нем, – сказал Роулинсон так, словно ставил под сомнение существование Хэрроу. – Он умер?

– Да.

– И вы хотите доказать, что мой револьвер имеет какое-то отношение к убийству?

– Не совсем так. Одно из двух: либо убийца стрелял из него, либо нет. Так вот, я хочу выяснить, что было на самом деле.

– Разве баллистической экспертизой нельзя этого определить?

– Можно. Но экспертиза еще не производилась.

– Тогда мне, пожалуй, лучше подождать результатов экспертизы, верно?

– Если убийца – вы, тогда конечно, мистер Роулинсон.

Он покатился со смеху, чуть было не потерял верхнюю челюсть, однако успел подхватить ее большим и указательным пальцами и водворить на место. В дверях появилась миссис Шеперд с подносом.

– Что вы так смеетесь? – спросила она.

– Да, вас бы это не рассмешило, миссис Шеперд. Вам недостает чувства юмора.

– А вам приличия. Кто бы мог подумать, что вам за восемьдесят и вы когда-то были президентом банка… – Она грохнула подносом о стол, как бы ставя точку. – Вам с молоком или с лимоном, мистер Арчер?

– Просто крепкий чай.

Она разлила чай в две чашки тончайшего фарфора от разных сервизов. «Кто же Роулинсон на самом деле, бедняк или скупец, – думал я, глядя на остатки былой роскоши, – и что, черт подери, стряслось с его банком?»

– Мистер Арчер подозревает, что я совершил убийство, – сказал он не без бахвальства.

Но миссис Шеперд это сообщение ни в коей мере не рассмешило. Ее смуглое лицо стало еще темнее, у рта и глаз обозначились угрюмые морщины.

– Раз так, к чему скрывать от него правду? – накинулась миссис Шеперд на старика. – Вы же помните, что отдали револьвер дочери, и отлично помните когда.

– Помолчите.

– Вот еще! Вы, чего доброго, дошутитесь, а я этого не допущу. Умный-то вы умный, а от безделья каких только глупостей не надумаете.

Однако Роулинсона эти нападки ничуть не рассердили. Его скорее радовала чуть ли не супружеская заботливость миссис Шеперд. К тому же, по всей видимости, он просто забавлялся, а утаивать ничего не хотел. Зато миссис Шеперд встревожилась не на шутку.

– Кого застрелили?

– Некоего Сиднея Хэрроу – он временно подвизался в роли сыщика.

– Не знаю, кто бы это мог быть, – покачала она головой. – Выпейте-ка чаю, пока горячий. Хотите фруктового кекса, мистер Арчер? У меня остался с рождества.

– Нет, благодарю вас.

– А я, пожалуй, не откажусь, – сказал Роулинсон, – и положите наверх еще ложечку мороженого.

– Мороженое у нас вышло.

– Похоже, что у нас все вышло.

– Нет, еды у нас хватает, а вот денег в обрез.

С этими словами миссис Шеперд удалилась. С уходом добродушной и энергичной экономки в комнате стало неуютно. Роулинсон беспомощно озирался, словно его вдруг одолели все старческие недуги разом.

– Мне очень жаль, что ей взбрело в голову навести вас на след моей дочери. Но я надеюсь, что вы не броситесь очертя голову к Луизе. Потому что это пустой номер.

– Почему?

– Я действительно подарил дочери револьвер в сорок пятом году. Но у нее его украли много лет спустя, в пятьдесят четвертом году, если быть точным, – даты он приводил торжественно, гордясь своей памятью. – Однако к вашей истории это никакого отношения не имеет.

– Кто украл револьвер?

– Откуда мне знать? Дом моей дочери ограбили.

– А для чего вообще вы подарили ей револьвер?

– Ну, это давняя история, и довольно грустная, – сказал он. – Муж моей дочери оставил ее, притом оставил без всяких средств к существованию с Джин на руках.

– С Джин?

– Ну да, с моей внучкой Джин. Две слабые женщины остались одни в доме, ну вот Луиза и решила на всякий случай завести оружие, – внезапно ухмыльнулся он. – По-моему, надеялась, что он вернется.

– Кто вернется?

– Ее муж. Мой неподражаемый зять Элдон Свейн. Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б Элдон вернулся, она бы его застрелила. И получила бы на то мое благословение.

– За что вы так не любите вашего зятя?

Он засмеялся, но тут же оборвал смех.

– Бесподобный вопрос. Но, с вашего позволения, я, пожалуй, не стану на него отвечать.

Миссис Шеперд принесла два тончайших ломтика кекса. Я вмиг проглотил свой, она это заметила.

– Вы голодны. Я сделаю вам бутерброд.

– Не стоит беспокоиться. Я сейчас еду домой, там и пообедаю.

– Ну что вы, какое беспокойство.

Однако Роулинсон явно не желал делить со мной ее внимание.

– Мистеру Арчеру угодно узнать, – сказал он с шутовским видом, – чем мне насолил Элдон Свейн. Ну как, рассказать ему?

– Нет. Вы и так слишком много болтаете, мистер Роулинсон.

– О махинациях Элдона всему свету известно.

– Вовсе нет, о них уже давно забыли. Не стоит ворошить прошлое. Все могло обернуться еще хуже. Шеперду я так же сказала. Когда начинаешь ворошить старое, того и гляди накличешь новую беду.

– А я думал, ваш муж в Сан-Диего, – раздраженно сказал старик: он ревновал.

– Рэнди Шеперд мне не муж, а бывший муж.

– Вы с ним виделись?

Она пожала плечами.

– А что мне делать, если он приходит. Я его не приваживаю.

– Значит, вот куда у нас идет кофе и мороженое.

– Ну уж нет. Никогда Шеперду не перепадало ни кусочка и ни цента вашего.

– Обманщица!

– Вы не смеете меня обзывать, мистер Роулинсон. Такого я и от вас не потерплю.

Роулинсон повеселел: весь пыл ее души и внимание опять принадлежали ему.

Я поднялся.

– Что ж, мне пора.

Они не стали меня удерживать. Миссис Шеперд пошла со мной до двери.

– Ну как, не зря потратили время, узнали, что вам нужно?

– Кое-что узнал. Вы не можете сказать мне адрес дочери мистера Роулинсона?

– Конечно, сэр. – Она продиктовала мне адрес, здесь же, в Пасадене. – Только не говорите ей, что адрес вам дала я. Миссис Элдон Свейн меня не больно жалует.

– По-моему, вы от этого не слишком страдаете, – ответил я. – Скажите, Джин Траск приходится дочерью миссис Свейн?

– Да. Неужто и Джин тут припутана?

– Увы, это не исключено.

– Вот жалость-то! Я ведь Джин помню еще невинным ангелочком. Они с моей дочкой так дружили – водой не разольешь. А потом рассорились, – тут она сообразила, что сболтнула лишнее, и прикусила язык. – Я и сама что-то слишком разболталась, того и гляди, накличу беду.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Луиза Свейн жила в бедном районе неподалеку от Фэр-Оукс, на полпути между Старым городом и гетто. На углу, под фонарем, на выхваченном из тьмы пятачке, копошились ребятишки всех оттенков кожи.

Над дверью оштукатуренного коттеджа миссис Свейн горел фонарь поменьше, у обочины перед домом стоял фордовский «седан», он был заперт. Посветив фонариком, я прочел паспорт: машина была зарегистрирована на имя Джорджа Траска, проживающего в Сан-Диего, Бейвью-авеню, 4545.

Записав адрес в книжку, я вытащил контактный микрофон и обогнул оштукатуренный коттедж по бетонной тропке, которая при необходимости могла служить и подъездной дорожкой. Под проржавевшим навесом стоял допотопный черный «фольксваген» с помятым крылом. Укрывшись в тени навеса, я встал под забранным жалюзи окном.

Микрофон мне не понадобился. Я и так отчетливо слышал голос разъяренной Джин.

– Я ни за что не вернусь к Джорджу…

– Послушай моего совета и возвращайся к нему, – отвечала более сдержанно женщина постарше. – Джордж тебя еще любит, он сегодня ни свет ни заря приехал справляться о тебе, но так будет не вечно.

– А меня это ничуть не трогает.

– И напрасно. Потеряешь его и останешься одна, а пока этого не испытаешь, не понять, что такое одиночество. И не думай, что я возьму тебя к себе.

– Да ты хоть на коленях умоляй, я у тебя жить не стану.

– Этого ты не дождешься и не рассчитывай, – сказала сухо женщина постарше. – У меня и места, и денег, и сил только-только на себя хватает.

– Какая ты жестокая, мама.

– Я? Что ж, такой меня сделали ты и твой отец. Когда-то я была другой.

– А-а, ревнуешь! – Теперь в голосе Джин сквозь горечь и ярость пробивалось торжество. – Ревнуешь меня к отцу. Теперь мне ясно, почему ты подсунула ему Риту Шеперд.

– Ничего подобного. Рита сама вешалась ему на шею.

– А ты ей помогала. Ты все это подстроила.

– Уходи, – сказала женщина постарше. – Уходи, пока ты не наговорила бог знает что. Тебе уже под сорок, и я не отвечаю за тебя. Скажи спасибо, что у тебя есть муж, который может и хочет о тебе заботиться.

– Я его не выношу, – сказала Джин. – Разреши мне остаться с тобой. Я его боюсь.

– И я боюсь, – сказала ее мать. – Боюсь за тебя. Ты ведь опять пьешь, верно?

– Да, я выпила самую чуточку в честь праздника.

– Что еще у тебя за праздник?

– А тебе ведь интересно узнать, правда? – Джин замолчала. – Я тебе скажу, если ты хорошенько попросишь.

– Если тебе есть что сказать, говори. Не тяни.

– Раз так, я тебе ничего не скажу, – сказала Джин тоном ребенка, любящего трепать нервы. – Разузнавай сама.

– Я уверена, что и разузнавать-то нечего, – сказала мать.

– Ах, вот как? А что бы ты сказала, если б узнала, что папка жив?

– В самом деле, жив?

– Ей-ей, – сказала Джин.

– И ты его видела?

– Скоро увижу. Я напала на его след.

– Где он?

– А вот этого, мама, я тебе не скажу.

– Да ты опять за свое! С ума надо сойти, чтобы поверить в твои бредни.

Ответа не последовало. Решив, что разговор и силы собеседниц иссякли, я вышел из-под навеса на темную улицу.

На пороге показалась Джин – тусклый свет фонаря выхватил ее из тьмы. Дверь хлопнула. Фонарь погас.

Я поджидал Джин, укрывшись за машиной.

Увидев меня, она попятилась и споткнулась о выбоину в асфальте:

– Что вам нужно?

– Отдайте мне золотую шкатулку, Джин. Она ведь не ваша.

– Нет, моя. Это наша фамильная драгоценность.

– Да будет вам.

– Нет, правда, – сказала она. – Шкатулка принадлежала моей бабке Роулинсон. Она обещала завещать ее мне. И теперь она у меня.

Я почти поверил ей.

– А мы не могли бы поговорить в машине?

– Что толку? Чем больше говоришь, тем тоскливей на душе.

Лицо у нее было угрюмое, она еле волочила ноги. И мне показалось, что передо мной не Джин Траск, а ее призрак; она чувствовала себя опустошенной – видно, жизнь для нее потеряла смысл.

– Отчего тоскливей, Джин?

– Да от всего, – и она прижала руки к груди, словно тоска причиняла ей физическую боль. – Жизнь не задалась. Папка убежал в Мексику с Ритой. Он мне даже открытки в день рождения не прислал.

– А сколько вам тогда было лет?

– Шестнадцать. С тех пор ничего хорошего в моей жизни не было.

– Ваш отец жив?

– Я думаю, да. Ник Чалмерс говорил, что видел его в Пасифик-Пойнте.

– Где именно в Пасифик-Пойнте?

– Возле железнодорожных складов. Давно, Ник был тогда еще совсем мальчишка. Но он узнал папку по фотографии.

– А при чем тут Ник?

– Он свидетель, что папка жив, – сказала она неожиданно громко, словно ответ предназначался не мне, а матери, – да и с какой стати ему умирать? Ведь ему только… дайте подумать, мне сейчас тридцать девять, а папке было двадцать четыре, когда я родилась, выходит, ему сейчас шестьдесят три, верно?

– Да, если к тридцати девяти прибавить двадцать четыре, выходит шестьдесят три.

– А шестьдесят три еще не старость в наше-то время. Да и выглядел он молодо не по возрасту. Он и нырял, и танцевал до упаду, а уж какой подвижный был – передать не могу, – говорила она. – На колене меня качал.

Видно, она повторяла эти фразы с детства. Поток воспоминаний нахлынул на нее и – хотела она того или нет – тащил по подземным руслам к грозным стремнинам.

– Я разыщу папку, – сказала она. – Живого или мертвого. Если он жив, я буду ему стряпать, хозяйство вести, а уж счастливая буду, как никогда. А если умер, разыщу его могилу – и знаете, что сделаю? – заберусь туда к нему и успокоюсь вечным сном.

Она села в машину, свернула на юг, к бульвару, и исчезла из виду. Наверное, надо было за ней поехать. Но я не поехал.