Текст книги "Детектив США. Выпуск 11"

Автор книги: Рекс Стаут

Соавторы: Росс Макдональд,Ричард Праттер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Монте-Виста, непритязательное местечко, раскинулось на берегу моря, к югу от Пасифик-Пойнта. Здесь селились любители природы, которых не всегда заботил комфорт.

Я свернул с автострады и повел машину по заросшему дубами холму к гостинице «Монте-Виста». Сверху крыши коттеджей казались островками в океане зелени. Я справился у молодого человека в конторе о миссис Траск. Он направил меня в коттедж номер семь, за бассейном.

На дальнем краю большого старомодного бассейна изрыгал воду бронзовый дельфин. Прямо за ним начиналась выложенная плитняком тропинка. Петляя среди виргинских дубов, она вела к белому оштукатуренному домику. С ветки вспорхнул красноперый дятел и в несколько взмахов перенесся на другое дерево – крылья его трепетали, как огромный, отороченный красным атласом веер.

Мне здесь все пришлось по вкусу, кроме сварливых голосов, доносившихся из коттеджа. Женский голос явно издевался. Мужской отвечал грустно и ровно.

– Ничего смешного тут нет, Джин, – говорил мужчина. – Ты много раз портила жизнь себе. И мне – да, да, и мне тоже. Но в конце концов всему бывает предел. Тебе бы следовало извлечь урок из истории с твоим отцом.

– Не приплетай сюда моего отца.

– А как же иначе? Вчера я заезжал к твоей матери в Пасадену, и она сказала, что ты продолжаешь его искать. Это же бессмысленно, Джин. Он наверняка давным-давно умер.

– Нет! Папка жив. И на этот раз я его найду.

– Чтобы он тебя опять бросил?

– Он меня никогда не бросал.

– Так мне сказала твоя мать. Он бросил вас обеих и спутался с какой-то девкой.

– Ничего подобного! – закричала она. – Не смей так говорить о моем отце.

– Почему бы мне не говорить, раз это правда?

– Я не стану тебя слушать! – опять закричала она. – Убирайся отсюда. Оставь меня в покое!

– Нет. Мы вместе поедем домой, в Сан-Диего, и ты будешь вести себя прилично. Мы прожили вместе двадцать лет, и ты обязана сделать это ради меня.

На минуту женщина замолкла – и тут же на меня нахлынули окрестные шумы: в подлеске копошилась овсянка, чирикал щурок. Потом она заговорила снова, на этот раз более спокойно и серьезно – Мне очень жаль, Джорджи, правда, жаль, но тебе лучше поставить тут точку. Все, что ты говоришь, я уже знаю наизусть, так что не трать зря время.

– Раньше ты всегда возвращалась, – сказал он с надеждой в голосе.

– На этот раз я не вернусь.

– Вернешься, Джин, – поднял он голос.

Надежда оборачивалась угрозой. Я поспешил обогнуть коттедж.

– Не смей ко мне прикасаться, – сказала она.

– Я имею полное право. Ты моя жена.

Все, что он говорил и делал, было ошибкой, кому как не мне это знать: ведь я в свое время совершал те же ошибки. Женщина негромко взвизгнула. Похоже, это была репетиция, в следующий раз она завизжит погромче.

Я завернул за угол – тропинка привела меня во внутренний дворик. Мужчина, сжав женщину в объятиях, целовал ее белокурые волосы. Женщина отворачивалась. Лицо ее было обращено ко мне, глаза смотрели холодно, словно от поцелуев мужа у нее кровь стыла в жилах.

– Прекрати, Джордж. Мы не одни.

Он отпустил ее и попятился, лицо у него побагровело, в глазах стояли слезы. Крупный, средних лет мужчина смотрел на меня так сконфуженно, словно не я сюда вторгся, а он.

– Моя жена, – сказал он, скорее оправдываясь, чем представляя нас.

– Почему она кричала?

– Все в порядке, – сказала женщина. – Он мне ничего плохого не сделал. А теперь, Джордж, тебе лучше уйти подобру-поздорову.

– Мне надо с тобой поговорить, – и он протянул к ней ширококостную красную ручищу. Жест этот, трогательный и грозный одновременно, чем-то напоминал мне чудовище Франкенштейна[10]10
  В одноименном романе М.Шелли – чудовище, созданное студентом Франкенштейном, погубившее впоследствии своего создателя.


[Закрыть], также не ведавшее своей разрушительной силы.

– Ты только опять заведешься.

– Но я имею право себя защищать. Ты не можешь прогнать меня, не дав мне слова. Я не преступник – не то, что твой отец. Однако и преступнику суд дает возможность высказаться. Ты должна выслушать меня. – Он все больше распалялся и в любую минуту мог окончательно потерять власть над собой.

– Вам лучше уйти, мистер Траск.

Он перевел на меня безумные, налитые кровью глаза. Я показал ему оставшийся от прежних времен значок полномочного представителя полиции. Он осмотрел его внимательно, словно это был некий раритет.

– Хорошо, я ухожу. – И он зашагал прочь, но, дойдя до угла коттеджа, остановился. – Я буду неподалеку! – крикнул он.

Женщина со вздохом повернулась ко мне. Волосы ее растрепались, она поправляла их дрожащими пальцами: пышная кукольная прическа была не по возрасту. Но что' бы там ни говорила Бетти, она, несмотря на свои сорок или около того, была вовсе недурна: высокая грудь, несколько грубоватое, но красивое лицо. И только глаза ее меня насторожили – потухшие и недоверчивые, они, казалось, говорили о том, что их обладательница давно разочаровалась в жизни.

– Вы> вовремя подоспели, – сказала она. – С Джорджем никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту.

– А про кого знаешь такое?

– Вы здешний охранник?

– Временно.

Она оглядела меня с ног до головы, словно готовилась к роли разведенной женщины.

– Что ж, выпивка за мной. Как вы относитесь к шотландскому виски?

– Только, пожалуйста, со льдом.

– Лед есть. Кстати, меня зовут Джин Траск.

Я в свою очередь назвал себя. Она провела меня в гостиную, а сама удалилась на кухню. По стенам, на серии английских гравюр, охотники в красных фраках с собаками гоняли по горам и долам лисицу, пока той не пришел конец. Постепенно, переходя от одной стены к другой, будто разглядывая гравюры, я приблизился к открытой двери в спальню и заглянул туда. На кровати, стоявшей ближе к двери, в раскрытом синем чемоданчике лежала золотая шкатулка. На ее крышке предавались любви мужчина и женщина в легкомысленных античных одеяниях.

У меня появилось искушение взять шкатулку и дать деру, но Тратвелл явно не одобрил бы подобных действий. Впрочем, не будь Тратвелла, я, наверное, все равно не взял бы ее. Я чувствовал, что не в шкатулке дело. Если в ней и заключалась какая-то магия, черная ли, белая ли, золотая, она была не в ней, а в тех людях, у которых шкатулка побывала в руках.

Все же я вошел в спальню и поднял тяжелую крышку шкатулки. Она была пуста. В гостиной послышались шаги миссис Траск, и я поспешил ей навстречу. Женщина захлопнула дверь спальни.

– Эта комната нам не понадобится.

– Какая жалость!

Она посмотрела на меня изумленно, словно не сознавая двусмысленности собственных слов. Потом сунула мне бокал с виски – Держите, – а сама снова ушла на кухню и вернулась оттуда с каким-то темно-коричневым напитком. Стоило ей отхлебнуть глоток-другой, как глаза ее увлажнились, а щеки порозовели. «Эге, да ты, голубушка, пьянчуга, – подумал я, – а меня пригласила только потому, что не хочешь пить в одиночку»..

Пока я смаковал виски, она залпом выпила свой бокал и ушла на кухню за следующей порцией. Потом она села напротив меня, в кресло у кофейного столика. Я чувствовал себя недурно. Комната была просторная и тихая; сквозь открытую дверь доносилось чириканье и щебет перепела.

– Я любовался вашей золотой шкатулкой. Скажите, это флорентийская работа? – нарушил я идиллию.

– Скорее всего, – сказала она небрежно.

– Неужели вы не знаете? На вид она очень ценная.

– Правда? Вы в этом разбираетесь?

– Нет. Но как здешний охранник я не рекомендовал бы вам оставлять такую вещь без присмотра.

– Благодарю за совет, – сказала она без намека на благодарность и с минуту помолчала, прихлебывая из бокала.

– Я не хотела вам грубить, просто у меня голова кругом идет. – Она перегнулась ко мне через столик, изображая живейший интерес. – Давно вы занимаетесь охраной?

– Больше двадцати лет, если считать и те годы, что проработал в полиции.

– Вы были полицейским?

– Был.

– Тогда вы, наверное, можете мне помочь. Я попала в неприятную историю. Сейчас у меня нет настроения вам объяснять, как там и что, скажу только, что я пригласила некоего Сиднея Хэрроу приехать сюда со мной. Он уверил меня, что он частный сыщик, но оказалось, он занимался лишь розыском краденых автомобилей. Он скор на расправу. Чуть что, хватается за гаечный ключ. Да и вообще он человек опасный. – Она допила бокал и передернула плечами.

– Откуда вы знаете, что он опасен?

– Он едва не убил моего дружка. И за револьвер тоже, чуть что – хватается.

– Так, значит, у вас есть и дружок?

– Я только называю его так, – сказала она с усмешкой, – на самом деле мы с ним скорее как брат и сестра или отец и дочь, то есть я хочу сказать, мать и сын, – усмешка сменилась жеманной улыбкой.

– Как его зовут?

– Это не имеет ни малейшего отношения к нашему разговору. Я вам это рассказала только потому, что Сидней Хэрроу едва не застрелил его вчера вечером.

– Где это происходило?

– Прямо перед домом моего дружка. Тут-то я и поняла, что Сидней человек необузданный и нам с ним не по пути. Фотография и прочие бумаги остались у него, но он ничего с ними не делает. А я боюсь пойти к нему и потребовать их обратно.

– И вы хотите поручить это мне?

– Возможно. Но пока я ничем не хочу себя связывать, – сказала она с апломбом дурехи, ничего не смыслящей в мужчинах и без конца попадающей из-за этого впросак.

– А что Хэрроу следовало делать с фотографией и бумагами?

– Разузнать кое-что, – сказала она осторожно. – Для этого я его и нанимала. Но я сделала большую глупость – заплатила ему вперед, и теперь он засел в мотеле и беспробудно пьет. Он уже два дня мне не звонил.

– В каком мотеле?

– В «Сансете», на побережье.

– Как вы связались с Хэрроу?

– И вовсе я с ним не связывалась. Один знакомый привел Хэрроу ко мне в гости на прошлой неделе. Он мне показался парнем энергичным, а я как раз такого и искала. – И, словно поднимая тост в память этой многообещавшей встречи, она поднесла к губам бокал и слизала последние капли. – Хэрроу напомнил мне отца в молодости.

И она предалась приятным воспоминаниям об отце и Хэрроу. Но при ее переменчивом нраве такое настроение продержалось недолго. Глаза ее тут же потускнели – счастливые воспоминания были забыты. Она встала и направилась в кухню, но на полпути вдруг остановилась, словно натолкнувшись на невидимую стеклянную стену.

– Слишком много я пью, – сказала она, – и слишком много болтаю.

Оставив в кухне бокал, она вернулась в гостиную и подошла ко мне. Глаза у нее были несчастные, она смотрела на меня подозрительно, словно видела во мне причину всех своих несчастий.

– А теперь уходите, хорошо? И забудьте о том, что я вам рассказала.

Я поблагодарил ее за выпивку, спустился на Ошен-бульвар и поехал к мотелю «Сансет».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Мотель занимал одно из зданий старой застройки в прибрежной части Пасифик-Пойнта – внушительное двухэтажное строение из красного кирпича. Напротив мотеля, в бухте, шлюпки лежали на стапелях, как птицы с опущенными крыльями. Несколько «Капри» и «Сишеллов», подгоняемых январским ветерком, неслись по каналу.

Я оставил машину у отеля и пошел в контору. Вежливая седая дама, смерив меня натренированным глазом, мигом определила мой возраст, вес, вероятный доход, возможный кредит, а также семейное положение. Она отрекомендовалась миссис Делонг. Я справился о Сиднее Хэрроу, и ее глаза не хуже бухгалтерской книги показали, как упал мой кредит.

– Мистер Хэрроу уехал.

– Когда?

– Вчера вечером. Вернее, ночью.

– Не заплатив по счету?

Глаза ее оживились – Значит, вы знаете мистера Хэрроу?

– Только по слухам.

– А вы не подскажете, как его разыскать? Он дал нам свой служебный адрес в Сан-Диего. Но там сказали, что он работал у них неполный день, что они не несут за него ответственности и не могут дать его домашний адрес, если у Хэрроу таковой и имеется, – она перевела дух. – Знай я, где он живет, я напустила бы на него полицию.

– Возможно, я смогу вам помочь.

– Это как же? – спросила она недоверчиво.

– Я частный сыщик и тоже разыскиваю Хэрроу. Его комнату уже убрали?

– Нет еще. Он оставил на двери табличку: «Просьба не беспокоить». Правда, он ее почти никогда не снимал. А я только недавно заметила, что его машины нет на стоянке, и открыла номер отмычкой. Хотите посмотреть его комнату?

– Очень не прочь. Кстати, миссис Делонг, пока не забыл, какой номер его машины?

Она заглянула в картотеку.

– KIT-994. Машина старая, с откидным верхом, бежевого цвета, заднее стекло разбито. Почему Хэрроу разыскивают?

– Пока не знаю.

– А вы в самом деле сыщик?

Я показал ей ксерокопию удостоверения, она успокоилась и, старательно записав мою фамилию и адрес, вручила ключ от комнаты Хэрроу.

– Номер двадцать один на втором этаже, вход со двора.

Поднявшись на несколько ступенек, я пошел по дорожке, огибающей здание мотеля. Еще со двора я заметил, что окна двадцать первого номера плотно задернуты шторами. Повернув ключ, я толкнул дверь. Из темной комнаты потянуло застоявшимся запахом табака. Я отдернул шторы – в комнату полился свет. На кровати явно не спали, хотя покрывало было скомкано, а сдвинутые к изголовью подушки примяты. На тумбочке у кровати, на обложке малоприличного фотожурнала стояла наполовину опорожненная бутылка хлебного виски.

Меня несколько удивило, что Хэрроу оставил бутылку недопитой. К тому же на полочке в ванной я увидел зубную щетку, тюбик пасты, трехдолларовую бритву, баночку бриллиантина и пульверизатор пряного одеколона под названием «Свинджеру». Похоже было, что Хэрроу либо собирался вернуться, либо уехал второпях. Второе вероятнее, подумал я, обнаружив в самом дальнем углу шкафа одинокий ботинок. Новехонький, узконосый, черного цвета итальянский ботинок на левую ногу. К нему б еще правый – и двадцати пяти долларов за пару не жаль. Но правого ботинка не было. Зато в процессе поисков на верхней полке шкафа под запасными одеялами я наткнулся на конверт. В нем лежала маленькая фотокарточка выпускника университета. Улыбающийся молодой человек на снимке очень напоминал мне Айрин Чалмерс; по всей вероятности, это был ее сын Ник. Догадка моя подтвердилась, когда я увидел на обороте конверта написанный карандашом адрес Чалмерсов: 2124, Пасифик-стрит. Я положил снимок в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака, решив унести с собой.

Доложив миссис Делонг в общих чертах обстановку, я пересек улицу и направился в бухту. Шлюпки, зажатые в лабиринте, образованным плавучими доками, захлестывало волнами. Мне захотелось сесть в одну из них и уплыть далеко-далеко.

Знакомство с жизнью Сиднея Хэрроу плохо сказалось на мне. Слишком его жизнь походила на мою, в этом, наверное, и было все дело. Разъедающая душу тоска накатила нежданно, как туман.

Но ветер с океана развеял тоску: ветер почти всегда так на меня действовал. Я миновал порт, пересек асфальтовую пустыню автомобильных стоянок и вышел на пляж. Волны стеною обрушивались на берег, и мне вдруг показалось, что я могу убежать от прежней жизни.

Только никому этого еще не удавалось. В конце пути меня ждал видавший виды бежевый «форд» с откидным верхом и выбитым задним стеклом. «Форд» стоял поодаль от других машин, на самом краю асфальта, его заносило песком. Просунув голову сквозь разбитое стекло, я увидел на заднем сиденье скрюченную фигуру – лицо человека было залито кровыо. В нос мне ударил запах виски и «Свинджеру». Дверцы «форда» были открыты, ключи торчали в зажигании. Я чуть не поддался искушению открыть багажник. Однако вместо этого я сделал все, что положено в таких случаях. Я выехал за пределы Лос-Анджелесского округа, а местная полиция не терпела посягательств на свои территориальные привилегии. Отыскав ближайший телефон у подножия волнореза, в лавчонке «Все для рыболова», я позвонил в полицию. Потом вернулся к машине и стал ждать полицейских. Ветер швырял мне в лицо песок; на море вздымались грозные зеленые валы, а над ними, как некий сложный мобиль, подвешенный в небе, кружили чайки и крачки. Машина городской полиции, проскочив стоянку, затормозила рядом со мной.

Из нее выпрыгнули два офицера в форме. Они поглядели на меня, потом на труп в машине, потом снова на меня. Оба были молоды и поразительно похожи друг на друга, только один темноволосый, а другой белокурый. У обоих были могучие плечи, квадратные челюсти, неподвижный взгляд, грозные пистолеты в кобуре – я сразу понял, что они не станут со мной церемониться.

– Кто это? – спросил голубоглазый.

– Не знаю.

– А вы кто?

Я назвался и предъявил удостоверение личности.

– Вы частный сыщик?

– Совершенно верно.

– А кто там в машине, вы не знаете?

Я колебался. Скажи я им, что это Сидней Хэрроу (а судя по всему, в машине был именно он), мне пришлось бы им объяснить, как я это обнаружил, и в конце концов – не ровен час – выложить все, что я знаю.

– Нет, – сказал я.

– Как же вы его нашли?

– Шел мимо.

– Куда шли?

– На пляж. Хотел прогуляться по берегу.

– Не слишком подходящее место для прогулок в такую погоду, как сегодня, – сказал белокурый.

Я готов был с ним согласиться. Пляж вдруг стал мрачным, словно мертвец унес с собой солнечный свет и краски дня. К тому же полицейские придали ему унылый вил присутственного места. Подул холодный ветер.

– Где вы живете? – спросил брюнет.

– В Лос-Анджелесе. Адрес указан в удостоверении. Да, кстати, верните-ка мне его.

– Вернем, когда все выясним. Вы приехали сюда на машине или городским транспортом?

– На машине.

– Где ваша машина?

И тут я только сообразил, что моя машина стоит перед мотелем «Сансет»: очевидно, наткнувшись на труп Хэрроу (если это был он), я все же перенес шок. Вот и выходило, что скрывай не скрывай, а полиция все равно найдет машину. Они поговорят с миссис Делонг и узнают, что я шел по следу Хэрроу.

Так оно и случилось. Я сказал им, где моя машина, и вскоре очутился в полицейском участке. Там за меня принялись два сержанта. Несколько раз я просил их вызвать адвоката, в частности того адвоката, по чьему поручению я приехал в город. Они удалились, оставив меня одного в душной каморке. Ее грязные серые стены пестрели именами. Я коротал время, читая надписи. Здесь сидел за бродяжничество Джон-Пижон из Далласа, и Джо Хеспелер, и Жох-Джок Олифант, и Ловкач Люк Лэраби.

Сержанты вернулись и сказали, что, к их сожалению, связаться с Тратвеллом им не удалось. Но мне позвонить они не разрешают. Это грубое нарушение законности взбодрило меня: значит, ни в чем серьезном я пока не заподозрен.

Они пытались прощупать, не выполнил ли я уже их работу. А я уселся поудобнее и дал им возможность поработать на меня. Мертвец был Сиднеем Хэрроу – тут сомнений быть не могло: отпечатки его пальцев совпадали с отпечатками на водительских правах. Его убили выстрелом в голову.

Умер он сразу, и по крайней мере двенадцать часов тому назад. Выходит, смерть наступила вчера до полуночи, не позже, а я в это время сидел у себя дома в Уэст-Лос-Анджелесе.

Все это я изложил сержантам, но мое сообщение их нисколько не заинтересовало. Они хотели знать, что я делал в их округе и почему интересовался Хэрроу. Они и обхаживали меня, и упрашивали, и умоляли, и угрожали, и измывались. И у меня появилась странная мысль – с ними я ею не поделился, – что ко мне перешла по наследству жизнь Сиднея Хэрроу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В комнату тихо вошел мужчина в штатском. Сержанты вскочили. Он кивком разрешил им сесть. У мужчины были стриженные ежиком седые волосы, перебитый, весь в шрамах нос и жесткие проницательные глаза. Провалившийся рот – свидетельство жизни, проведенной в подозрительности и недоверчивости, – все время двигался, словно что-то жуя.

– Я – Лэкленд, капитан сыскной полиции, – сказал он, садясь за стол напротив меня. – Мне сказали, что вы задали жару моим ребятам.

– А мне казалось, совсем наоборот.

Он внимательно оглядел мое лицо.

– По вашему виду этого не скажешь.

– Я имею право вызвать адвоката.

– А мы имеем право рассчитывать на ваше сотрудничество. Попробуйте только заупрямиться – в миг лишитесь лицензии.

– Очень кстати напомнили, верните-ка мне мое удостоверение.

Вместо этого он вынул из внутреннего кармана плотный коричневый конверт и вскрыл его. Среди прочих бумаг там лежала фотография или обрывок фотографии. Лэкленд швырнул снимок через стол.

На снимке был изображен мужчина лет сорока, светловолосый, с намечавшейся плешью, наглыми глазами и перекошенным ртом. Он походил на поэта, который отказался от своего призвания ради более земных радостей. Снимок этот был вырезан из фотографии больших размеров, на которой мужчина стоял в группе других людей. По обе стороны от него виднелись девичьи платья, но сами девушки были отрезаны. По всей вероятности, Лэкленд показывал мне увеличенный снимок двадцатилетней давности.

– Вам знаком этот человек? – спросил капитан Лэкленд.

– Нет.

Его исполосованное шрамами лицо грозно надвинулось на меня: вот что случится с тобой, казалось, предостерегало оно.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Уверен. – Стоило ли напоминать о моей ничем не подкрепленной догадке, что эту фотографию Хэрроу получил от Джин Траск и что на фотографии изображен ее отец.

Он снова наклонился ко мне.

– Да будет, мистер Арчер, помогите нам. Скажите, почему Сидней Хэрроу носил эту фотографию? – Он постучал пальцем по увеличенному снимку.

– Не знаю.

– А мне думается, вы должны бы знать. Почему вы интересовались Хэрроу?

– Я должен поговорить с Джоном Тратвеллом. После этого я, наверное, отвечу на кое-какие вопросы.

Лэкленд встал и вышел из комнаты. Минут через десять он вернулся с Тратвеллом. Юрист участливо посмотрел на меня.

– Насколько я понимаю, Арчер, вы довольно долго пробыли здесь. Вам следовало раньше связаться со мной. Я хочу поговорить с мистером Арчером наедине, – обратился он к Лэкленду. – Он расследует по моему поручению одно дело, требующее соблюдения полной тайны.

Лэкленд не спеша удалился. Тратвелл сел напротив меня.

– Почему они вас держат?

Прошлой ночью убили некоего Сиднея Хэрроу. Лэкленду известно, что я выслеживал Хэрроу. Правда, он не знает, что Хэрроу был в числе людей, замешанных в краже золотой шкатулки.

– Как, вы уже все знаете? – поразился Тратвелл.

– Ничего удивительного тут нет. Более небрежного ограбления не знает история. Женщина, у которой сейчас находится шкатулка, и не думает ее прятать.

– Кто она?

– По мужу ее фамилия Траск, Джин Траск. А кто она такая – надо еще выяснить. Очевидно, Ник украл шкатулку и отдал ей. Вот почему я не могу говорить откровенно ни с Лэклендом, ни с его ребятами.

– Разумеется. А вы уверены, что дело было именно так?

– Я же не страдаю галлюцинациями. – Я встал. – А нельзя ли закончить наш разговор где-нибудь в другом месте?

– Обождите минутку здесь.

Тратвелл вышел, закрыв за собой дверь. Вернувшись, он с довольной улыбкой вручил мне ксерокопию удостоверения.

– Вы свободны. Оливеру Лэкленду нельзя отказать в здравом смысле.

К стоянке я шел, как сквозь строй – в узкий коридор гурьбой высыпали Лэкленд и его сержанты. Они так усердно раскланивались со мной, что я не на шутку встревожился.

Пока мы ехали по городу в «кадиллаке» Тратвелла, я успел рассказать ему обо всем, что произошло.

– Куда мы едем? – спросил я, когда он свернул на Пасифик-стрит.

– Ко мне. Вы завоевали доверие Бетти. Она хочет держать с вами совет.

– По какому поводу?

– Скорее всего, по поводу Ника. Она ни о чем другом не думает. – Тратвелл замолк. – Бетти кажется, что я против него предубежден, – после долгой паузы сказал он. – Хотя на самом деле это не так. Но я не хочу, чтобы она наделала ошибок, которых вполне можно избежать. Ведь она у меня одна.

– Она мне сказала, что ей двадцать пять лет.

– Но она не по годам молода. Молода и ранима.

– Согласен, она может произвести такое впечатление. Однако, мне кажется, в случае чего она сумеет за себя постоять.

По глазам Тратвелла я увидел, что он приятно удивлен.

– Очень рад, что вы так думаете. Я воспитывал ее один, и на мне большая ответственность. – Он опять замолчал и добавил – Моя жена умерла, когда Бетти было всего несколько месяцев.

– Бетти сказала мне, что машина, которая сшибла ее мать, тут же скрылась.

– Да, – сказал Тратвелл еле слышно.

– Водителя так и не удалось разыскать?

– К сожалению, нет. Дорожная инспекция обнаружила машину неподалеку от Сан-Диего, но она оказалась краденой. По странному совпадению убийца прежде предпринял попытку ограбить дом Чалмерсов. По всей вероятности, моя жена увидела, как грабители входят в дом, и спугнула их. Удирая, они сшибли ее.

Он холодно посмотрел на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. Остаток пути мы ехали молча. Дом Тратвелла стоял напротив испанского особняка Чалмерсов. Тратвелл высадил меня у обочины, сказав, что его ждет клиент, и уехал.

В архитектуре верхней части Пасифик-стрит традиционализм сочетался с эклектикой. Тратвелловский дом был выдержан в колониальном стиле: белый, с крашенными зеленой краской ставнями обоих этажей. Я постучал в зеленую дверь. Мне открыла пожилая женщина в темном платье, чем-то напоминавшем форму экономки. Когда я назвал себя, жесткие складки, обрамлявшие ее рот, смягчились.

– Мисс Тратвелл вас ждет. – Она провела меня по винтовой лестнице в парадную гостиную. – К вам мистер Арчер.

– Спасибо, миссис Гловер.

– Вам что-нибудь подать, деточка?

– Нет, спасибо.

Бетти не вышла ко мне, пока миссис Гловер не удалилась. Увидев ее, я сразу понял почему: глаза у нес распухли, лицо побледнело; она съежилась, как обиженный зверек, который ждет, что его вот-вот обидят. Бетти отступила, пропуская меня в комнату, и закрыла за собой дверь. Я очутился в обычной рабочей комнате молодой женщины – с веселыми ситцевыми занавесками, репродукциями Шагала и ломящимися от книг полками.

– Ник дал о себе знать, – сказала Бетти, повернувшись спиной к окнам, и показала на оранжевый телефон на письменном столике. – Но вы ничего не расскажете отцу, правда?

– Он и сам обо всем догадается, Бетти.

– Но вы больше ничего ему не скажете?

– Разве вы не доверяете отцу?

– В общем-то, да. Но прошу вас, не передавайте ему наш разговор.

– Сделаю все возможное. Но больше ничего не могу вам обещать. У Ника неприятности?

– Да, – она опустила голову, и светлые волосы упали ей на лицо. – Мне кажется, он хочет покончить с собой. А если он покончит с собой, мне незачем жить.

– Он не говорил почему?

– Он сделал нечто ужасное, так он мне сказал.

– Скажем, убил человека?

Она откинула волосы назад и пронзила меня взглядом, полным ненависти. – Как вы можете так говорить?

– Вчера на побережье убили Сиднея Хэрроу. Ник упоминал о нем?

– Разумеется, нет.

– Что он вам говорил?

Она с минуту молчала, припоминая.

– Что он заслуживает смерти. Что он подвел меня и родителей, – медленно пересказывала она, – и что он никогда в жизни не осмелится посмотреть нам в глаза. А потом попрощался со мной – попрощался навсегда. – И тут на нее напала нервная икота.

– Давно он вам звонил?

Она посмотрела на оранжевый телефон, потом на часы.

– Около часа тому назад. Но мне кажется, с тех пор прошла вечность.

Она рассеянно прошла вглубь комнаты и сняла со стены фотографию в рамке. Я подошел сзади и заглянул через ее плечо. Она держала увеличенную копию того снимка, который лежал в моем кармане. Того самого, что я нашел в номере Хэрроу в «Сансете». И тут только я заметил, что, хотя молодой человек на фотографии улыбается, глаза у него грустные.

– Насколько я понимаю, это Ник, – сказал я.

– Да. Это его фотография для выпускного альбома.

Она не без торжественности водрузила фотографию на стену и отошла к окну. Я последовал за ней. Она смотрела через дорогу на белый фасад чалмерсовского особняка, на наглухо закрытые двери.

– Не знаю, что мне делать.

– Мы должны его найти, – сказал я. – Он сказал вам, откуда звонит?

– Нет.

– А что еще он говорил?

– Больше ничего не помню.

– Он не говорил, как он собирается покончить с собой?

Она тряхнула головой – волосы снова закрыли ее лицо – и ответила почти беззвучно – Нет, на этот раз не говорил.

– Вы хотите сказать, что говорили об этом уже не первый раз?

– Не совсем так. И вы не правы. Ник не бросается словами.

– Я тоже. – Но мне стало обидно за Бетти: это ж надо вытворять такое с девчонкой! – А какие разговоры он вел раньше и что тогда делал?

– Когда у Ника начиналась депрессия, он часто говорил о самоубийстве. Да нет, он не угрожал самоубийством. Просто говорил о разных способах и методах. Он от меня никогда ничего не скрывал.

– Пора бы и начать.

– Вы говорите, точь-в-точь, как отец. Вы оба предубеждены против него.

– Грозить самоубийством – жестокая вещь, Бетти.

– Если любишь, нет. В подавленном состоянии человек ничего не может с собой поделать.

Я не стал спорить.

– Вы хотели мне рассказать, как он намеревался покончить с собой.

– Да вовсе он не намеревался. Просто рассуждал об этом. Если застрелиться, говорил он, слишком много крови, таблетки – ненадежны. Лучше всего просто уплыть в море. Но искушение повеситься, говорил он, самое сильное.

– Повеситься?

– Он мне говорил, что с детства думает об этом.

– Откуда такое?

– Не знаю. Его дед был судьей Верховного суда, в городе его называли вешателем, будто он любил выносить смертные приговоры. Может, это повлияло на Ника, знаете, от противного. Мне доводилось читать и о более странных вещах.

– Ник когда-нибудь говорил вам о том, что среди его предков был судья-вешатель?

Бетти кивнула.

– А о самоубийстве?

– Многократно.

– Веселый кавалер, нечего сказать.

– Не жалуюсь. Я люблю Ника и хочу быть ему полезной.

Я начинал понимать девушку, и чем лучше я ее понимал, тем больше она мне нравилась. Я и раньше замечал, что у вдовцов обычно вырастают на редкость самоотверженные дочери.

– Вернемся к его телефонному звонку, – сказал я. – Постарайтесь вспомнить, Ник не упоминал, где он сейчас находится?

– По-моему, нет.

– Не спешите с ответом. Сядьте у телефона, подумайте.

Она опустилась на стул у письменного стола и положила руку на аппарат, словно вынуждая его молчать.

– В трубке слышался шум.

– Какого рода шум?

– Подождите минуту. – Она подняла руку, требуя тишины, и стала вслушиваться. – Детские голоса, плеск воды. Знаете, как в бассейне. Скорее всего, он звонил из автомата теннисного клуба.