Текст книги "И быть подлецом"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

7

Если тридцать три часа спустя, в четверг, кто-нибудь захотел узнать, как продвигаются дела, он смог бы удовлетворить свое любопытство, заглянув в столовую и понаблюдав за поведением Вульфа за обедом. Последний состоял из кукурузных оладий с осенним медом, сосисок и салата. Обычно во время еды Вульф общителен, разговорчив, любит пошутить. На сей раз он был замкнут, раздражителен и мрачен. Фриц до смерти разволновался.

В среду мы с одиннадцати до часу разговаривали с мисс Коппел, с двух до четырех – с мисс Фрейзер, с мисс Венс – с половины девятого вечера до одиннадцати и с Натаном Траубом – начиная с полуночи. В четверг с одиннадцати до обеда у нас был Талли Стронг.

В результате у нас появились сотни исписанных страниц, но в них не было ничего существенного.

Конечно, были заполнены некоторые пробелы, но чем? Нам удалось добиться ряда признаний, но в чем! Билл Медоуз и Нэт Трауб признали, что часто играют на скачках. Элинор Венс признала, что ее брат занимался гальванопластикой и она знала, что он постоянно пользуется материалами, содержащими цианиды. Мадлен Фрейзер признала: трудно поверить, что кто-то подсыпал яд в одну из бутылок, не заботясь, кому она достанется. Талли Стронг признался, что полиция обнаружила отпечатки его пальцев на всех четырех бутылках. Он объяснил это тем, что, пока врач возился возле тела Сирила Орчарда, он, Стронг, испугался, по не все в порядке с «Хай спотом, продукцией одного из ведущих спонсоров. В панике он схватил четыре бутылки с идиотской идеей спрятать их куда-нибудь подальше. Мисс Фрейзер и Трауб отобрали их у него и снова поставили на стол. Признание было сделано ловко и объясняло, почему полицейские не смогли выжать ничего из отпечатков пальцев.

Дебора Коппел призналась, что прекрасно разбирается в цианидах, их применении, воздействии, симптомах, дозах и в том, где их можно достать, поскольку читала о них после того, как шесть лет назад умер ее брат. За все это время Вульф лишь дважды выказывал признаки явного неудовольствия – оба раза, когда речь заходила о гибели Лоуренсаи Коппела. В первый раз он спрашивал о нем у его сестры, Деборы, затем у Мадлен Фрейзер, его вдовы.

Подробности этого дела, естественно, стаи лакомым куском для газет на прошлой неделе, поскольку одна деталь – цианид – совпадала в обоих случаях. Одна из газет дошла до того, по опубликовала статью какого-то знатока, усомнившегося, действительно ли тогда произошло самоубийство, хотя до этого подобный вопрос не возникал.

Однако Вульф волновался не по этой причине. Смерть Лоуренса Коппела произошла в его доме в городишке под названием Флитвилл в штате Мичиган.

Вульф хотел знать, не жил ли неподалеку от Флитвилла человек по фамилии Орчард, или имевший родственников с такой фамилией, или сменивший впоследствии фамилию на Орчард. Не знаю, почему ему пришло в голову, по это очень важно, но он явно выжимал эту идейку досуха, а затем снова начинал выкручивать до скрипу. Он провел так много времени, выясняя этот вопрос с Мадлен Фрейзер, что к четырем часам, времени своей послеобеденной встречи с орхидеями, расспросил ее лишь о бегах.

За эти день, ночь и утро мы с Вульфом не только беседовали с этими пятерыми. Мы обсуждали великое множество способов, которыми разумный человек может достать цианид. Мы говорили о том, как легко добраться до бутылок в холодильнике радиостудии, о целесообразности выбивания некоторой информации – например, об отпечатках пальцев – из инспектора Крамера или сержанта Перли Стеббинса. Это дало примерно те же результаты, что и беседы. Кроме того, было два звонка от Крамера, а также от Лона Коэна и других. И еще были уточнены детали по организации визита к нам профессора Ф.О.Саварезе.

С приглашением Нэнсили Шеперд мы зашли в тупик. Мы знали о ней все: ей шестнадцать лет, живет вместе с родителями в доме 829 по Виксли-авеню в Бронксе, у нее светлые волосы и карие глаза, а отец ее работает на складе.

Телефона у них не было, и в четыре часа в среду, когда от нас ушла мисс Фрейзер, а Вульф отправился в свою оранжерею, я взял из гаража машину и поехал в Бронкс.

Дом 829 по Виксли-авеню был тем самым местом, где люди живут не потому, что им этого хочется, но потому, что вынуждены там жить. Этому дому вполне следовало бы устыдиться собственного вида – и, возможно, так оно и было. Я нажал кнопку у фамилии Шеперд – никакого эффекта. Я спустился в подвальный этаж и раздобыл дворника. Его внешность вполне соответствовала виду дома. Он сказал, что это надо было делать раньше – звонить в квартиру Шепердов. Вот уже три дня, как их нет. Нет, уехали не все. Только миссис Шеперд и девчонка. Он не знал куда – и вряд ли это еще в доме мог бы ответить на этот вопрос. Кое-кто считал, что они сбежали, другие утверждали, по их сцапали полицейские. Лично он подозревал, по их уже нет на белом свете. Нет, мистер Шеперд жив-здоров. Он уходит на работу в половине седьмого, а возвращается после пяти.

Взглянув на свои часы, я увидел, по сейчас пять часов десять минут. Я предложил этому несусветному созданию доллар, чтобы он погулял немножко перед домом, но он взглянул на меня так, что я сразу понял: я выбросил на ветер по крайней мере восемьдесят центов из денег клиентов.

Ждать долго не пришлось. Когда возник Шеперд, я понял, что совершенно напрасно отвлекал дворника от его важных дел: простого описания хватило бы вполне. Тот, кто разрабатывает лица, в данном случае начисто утратил чувство пропорции. Шеперд уже собирался войти в дом, но я вырос перед ним и спросил без особой учтивости:

– Мистер Шеперд?

– Прочь! – прорычал он.

– Меня зовут Гудвин, и я работаю на Мадлен Фрейзер. насколько я понял, ваши жена и дочь…

– Прочь!

– Но я только хотел…

– Прочь!

Он не касался меня руками и не оттеснял плечом, но каким-то непонятным образом прошел мимо меня в вестибюль и вставил ключ в замочную скважину. У меня было с десяток возможных вариантов схватить его за шиворот, дать в челюсть и так далее, но это дало бы мне только эмоциональную подзарядку и не принесло желаемых результатов. Было ясно, что если он не хочет сказать, где находится Нэнсили, в сознании, то, оказавшись в нокауте, он просто не сможет этого сделать. Я спасовал.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу, оставил машину у дома, прошел в кабинет и позвонил Мадлен Фрейзер. Трубку взяла Дебора Коппел. Я спросил ее:

– А вам известно, что Нэнсили исчезла вместе с мамашей?

– Да, – сказала она, – известно.

– Вы не упомянули об этом, когда были здесь сегодня вечером. Мисс Фрейзер также не сделала этого днем.

– Но ведь не было причины говорить об этом. Нас никто не спрашивал.

– Вас обеих спрашивали о Нэнсили.

– Но не о том, где она сейчас находится.

– В таком случае я вам задаю этот вопрос: где она сейчас находится?

– Я не знаю.

– А мисс Фрейзер?

– Нет. Никто из нас не знает.

– Откуда вы узнали, что она уехала?

– Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.

– Когда?

– Это было… Это было в воскресенье.

– Она не сказала, куда отправляется?

– Нет.

Вот и все, чего мне удалось добиться. Я повесил трубку, сел и задумался. С одной стороны, был шанс, что Перли Стеббинс будет в хорошем настроении и бросит мне кость, тем более, что Крамер потратил немало двадцатипятицентовиков, звоня нам. С другой стороны, если бы я попросил его об этом, о захотел бы поторговаться, а мне было нечего ему предложить.

Поэтому, когда я подошел к телефону, я позвонил не в полицию, а в «Газетт».

Лон Коэн лениво ответил на звонок. Он поинтересовался, не решил что я, что свободный орган прессы открыл для меня кредит.

Я фыркнул.

– В один прекрасный день, дружище, ты получишь от нас нечто сногсшибательное, При наших темпах, скажем, через полгода. Но газета должна стоять на службе общества, и я хочу этими услугами воспользоваться.

Ты знаешь, что Нэнсили Шеперд и ее мать испарились?

– Конечно. Ее отец очень расстроился, потому что оказался замешан в деле об убийстве. Черт возьми, он чуть не укокошил двух фотографов. У папаши есть характер

– Да, я встречался с папашей. Что он сделал с женой и дочкой? Не закопал их в укромном месте?

– Отправит их из города. Как нам стало известно, с разрешения Крамера, и, конечно, Крамер знает куда, но помалкивает. Естественно, мы считаем, что это произвол. Нельзя же допускать, чтобы американский народ держали в неведении и вводили в заблуждение. Ты должен получить свое, поскольку мы буквально несколько часов назад узнали ее мать – в отеле «Амбассадор» в Атлантик-Сити в номере с гостиной, спальней и ванной.

– Ты не сказал одного. Кто платит за номер?

Лон Коэн не знал. Он согласился: недопустимо, по американский народ, представителем которого я являюсь, не проинформирован по этому важному вопросу, и, прежде чем повесить трубку, пообещал что-нибудь обязательно сделать для исправления положения.

Когда Вульф спустился в кабинет, я ввел его в курс событий. К этому времени нам еще оставалось побеседовать с троими, но уже стало ясно, что потребуется все наше воинство. Поэтому Вульф приказал мне связаться по телефону с Солом Пензером. Сола не было на месте, но час спустя он перезвонил.

Сол Пензер работает по найму. У него нет кабинета, да он ему и не нужен. В деле Сол настолько хорош, по требует и получает вдвое больше того, по обычно платят людям его профессии. Каждый день он получает столько предложений, по может выбирать то, что ему нравится. Я не знаю случая, когда бы он отказал Вульфу, кроме тех случаев, когда был так связан по рукам и ногам, что не мог пошевельнуться. Он принял наше предложение.

Сол должен был отправиться на поезде в Атлантик сегодня вечером, провести там ночь и орк, чтобы поговорить с 8улцом. Он привезет ее – если понадобится, вместе с матерью.

Когда Вульф заканчивал разговор с Солом, вошел Фриц с подносом. Я удивленно посмотрел на него, поскольку Вульф редко пьет пиво до обеда.

Потом, когда Фриц поставил поднос на стол, я увидел, что это не пиво. Это была бутылка «Хай спота» и три стакана. Вместо того, чтобы повернуться и уйти, Фриц остался.

– Может быль, слишком охлажденное? – предположил Фриц.

Вульф достал открывалку из верхнего ящика стола и, с отвращением глядя на бутылку, откупорил ее и стал разливать содержимое по стаканам.

– Сдается мне, по это ненужная жертва, – заметил я. – Зачем страдать?

Если Орчард раньше никогда не пил «Хай спот» он не смог бы понять, тот ли это вкус или нет, и, даже если этот напиток ему не нравился, они были в эфире и он мог отпить немного просто из вежливости. – Я взял стакан, протянутый Фрицем. – Но в любом случае он выпил достаточно для того, чтобы яд его убил. При чем же тут наше мучение?

– Он мог пить его раньше. – Вульф поднес стакан к носу, понюхал и поморщился. – В любом случае убийца должен был исходить из этого.

Настолько что отличается вкус, чтобы можно было рисковать?

– Понятно. – Я сделал маленький глоток. – Не так уж плохо. – Я отпил еще. – Единственный способ почувствовать разницу – сначала выпить это, а потом немного цианида. Где он у нас?

– Не дурачься, Арчи. – Вульф поставил стакан после двух маленьких глотков. – Что, черт побери, они кладут туда, Фриц?

Фриц покачал головой.

– Рвотный корень? предположил он. – Мятные лепешки от кашля? Может быть, принести шерри?

– Нет. Воды. Я сам. – Вульф поднялся, прошел в холл и повернул на кухню. Он уверяет, что перед обедом для здоровья полезны физические упражнения.

В тот вечер, в среду, нашими жертвами сначала были Элинор Венс, а затем Натан Трауб. Трауба Вульф отпустил в три утра. Таким образом, две ночи мы провели в разговорах.

В четверг с утра мы начали с Талли Стронга. Допрос был в полном разгаре, когда ровно в полдень позвонил Сол Пензер. Вульф подошел к телефону, дав мне знак не вешать трубку. Уже по интонации Сола, как только он произнес мое имя, я понял, что дело плохо.

– Я на вокзале в Атлантик-Сити, – сказа Сол. – Я могу через двадцать минут сесть на поезд в Нью-Йорк либо броситься в океан, по вашему усмотрению. Я попросил миссис Шеперд о встрече, но ничего не получилось.

Тогда я прибег к помощи одного трюка – без толку. Наконец они с дочкой спустились в вестибюль, но я подумал, что будет лучше дождаться, пока они выйдут на улицу. Я попытался проделать то, что работало уже тысячу раз, но все без толку. Она позвалиа полицейского и потребовала арестовать меня за то, что я к ней пристаю. Позже я предпринял еще одну попытку, по телефону, но успел сказать лишь четыре слова. Теперь ничего не поделаешь. Я уже третий раз подвожу вас в течение десяти лет, а это чересчур. Я не хочу, чтобы вы платили мне, даже за расходы.

– Чепуха. – Вульф никогда не сердится на Сола. – Если мне понадобятся детали, вы доложите о них позднее. Сможете добраться до Нью-Йорка, чтобы быть у меня к шести часам?

– Да.

– Хорошо. Действуйте.

Вульф снова занялся Траубом. Как я уже говорил, итогом этой тяжелой двухчасовой работы стало признание Трауба в том, что он часто играет на скачках. Как только он ушел, мы с Вульфом отправились в столовую, чтобы съесть обед, который я уже описывал: кукурузные оладьи с осенним медом, сосиски и салат. Дело осложнялось тем, что к двум часам мы ждали Саварезе.

Вульф любит, чтобы продолжительность трапезы зависело только от его желания и количества пищи, а не от таких внешних факторов, как звонок в дверь.

Однако звонок прозвучал точно вовремя.

8

Вы, наверное, слышали об исключении, которое подтверждает правило.

Проффесор Ф. О. Саварезе представлял собой как раз такое исключение.

Считается, по итальянец должен быть темноволосым и если не коротышкой, то по крайней мере человеком невысокого роста. О профессорах принято думать, по все они сухи, педантичны и подслеповаты. Математики живут в стратосфере, а здесь оказываются потому, по решили навестить родственников. Так вот, Саварезе был италоамериканцем и профессором математики и тем не менее являлся весьма жизнерадостным блондином высокого роста. Он был я два дюйма выше меня и ворвался, как мартовский утренний ветерок.

Первые двадцать минут он рассказывал нам с Вульфом, как интересно и важно было бы разработать набор математических формул для детективной деятельности. Его любимая область математики, сообщил он, связана с объективным числовым измерением вероятности. Прекрасно. А что из себя представляет работа детектива, как не объективное измерение вероятности?

Все, что он предлагает сделать, – добавить слово «числовое». Не в качестве довеска, а в качестве союзника.

– Сейчас я поясню, что я имею в виду, – сказал он. – И вы сможете следить за ходом моих рассуждений.

Он стремительно подскочил ко мне. схватил блокнот и карандаш, которые я ему протянул, и снова оказался я кресле из красной кожи.

Карандаш как безумный заметался по бумаге. Через полминуты Саварезе стремительно вырвал верхний листок и перебросил через стол Вульфу. Затем он снова стал чертить, через минуту вырвал страничку и ринулся с ней ко мне.

– Каждый из вас должен иметь это перед глазами, чтобы следить за моими рассуждениями, – сказал он.

Не буду притворяться, что могу воспроизвести это по памяти. У меня до сих пор хранятся оба эти листка в папке с пометкой «Орчард». Вот что на них написано:

U = (1/V2nD) {1-(K/2)(X/D-X3/3D3)} e-X2/2D2

– Это, – сказал Саварезе, улыбаясь и светясь неподдельным интересом, дружелюбием и желанием помочь, – второе приближение к нормальному закону ошибки, иногда называемому общим законом ошибки. Давайте применим его к простейшей детективной ситуации, например к вопросу, кто из трех находящихся в доме мог украсть кольцо с бриллиантом из запертого ящика. Я должен объяснить, что Х в данном случае означает отклонение от значения, D

– стандартное отклонение, К – означает…

– Прошу прощения – взревел Вульф. – Вы что, пытаетесь изменить тему разговора?

– Нет, – Саварезе выглядел удивленным и слегка обиженным. – Разве? А что была за тема?

– Смерть Сирила Орчарда и ваше отношение к ней.

– О, конечно. – Он виновато улыбнулся и развел руками. – Может быть, все-таки вернемся к нашему разговору позже? Это одна из моих любимых идей – применение математических законов вероятности и ошибки к детективным проблемам. Возможность обсудить ее с вами – это золотой шанс.

– В другой раз. А пока, – Вульф постучал пальцем по общему закону ошибки, – я сохраню это. Кто из людей, находившихся в студии, поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом?

– Не знаю. Было бы интересно сравнить ваш подход с подходом полиции.

Без сомнения, вы стараетесь дальше продвинуться от вероятности к уверенности. Скажем, вы начинаете с того, чти существует один шанс из пяти, что Орчарда отравил я. Если считать, что у вас нет субъективных предубеждений – то ваша цель заключается в том, чтобы как можно быстрее двинуться с этой позиции. Направление вас не волнует. Все, что я говорю или делаю, сдвинет вас в ту или иную сторону. В одном случае один из пяти превратится в одного из четырех, одного из трех, и так до тех пор, пока мы не поищем один из одного и микроскопическую дробь. Это будет настолько близко к позитивной уверенности, по вы сможете сказать, что я убил Орчарда. В другом случае, один из пяти станет одним из десяти, одним из сотни, одним из тысяч. Когда дело дойдет до одной десятимиллиардной, то вы будете достаточно близки к негативной уверенности и скажете, по знаете, что я не убивал Орчарда. Эта формула…

– Без сомнения. – Вульф прекрасно держи себя в руках. – Если вы хотите сравнить меня с полицией, то должны время от времени позволять мне вставить слово. Вы когданибудь видели мистера Орчарда до дня передачи?

– О да! Шесть раз. Первый раз – за тринадцать месяцев до этого, в феврале 1947 года. Вы обнаружите, что я абсолютно точен. Это потому, что полицейские спрашивали меня обо всем этом много раз. Между прочим, я готов сделать все, чтобы продвинуть вас в сторону положительной уверенности, тем более что субъективно вы бы предпочли именно это направление. Следует ли мне поступить именно так?

– Непременно.

– Я знал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятности в азартных играх. Развитие нормального распределения…

– Потом, – резко сказы Вульф.

– Хорошо, хорошо. Есть причины, по которым вычислить вероятность в случае со скачками особенно сложно, Тем не менее люди проигрывают на скачках сотни миллионов долларов. Чуть более года назад, проверяя некоторые формулы, я решил изучать несколько изданий с информацией о бегах и подписался на три из них. В их числе был «Ипподром» издаваемый Сирилом Орчардом. Полицейские спрашивали, почему я выбрал именно его, но в ответ я мог сказать только одно: «Не знаю». Я забыл. Для вас и для них это факт подозрительный. Для меня факт самый заурядный. Не помню, и все. Как-то в феврале прошлого года мне попалась газета, в которой были две статьи Орчарда, и я решил повидаться с ним. Он был достаточно умен, и, если бы он интересовался математическими проблемами, я бы хорошо его использовал. Но он им не интересовался. Несмотря на это, я время от времени виделся с ним, а однажды мы вместе провели целую неделю в доме моего друга в Нью-Джерси.

Всего же, до выхода передачи в эфир, я видел его, находился с ним рядом шесть раз. Подозрительно, не правда ли?

– Отчасти, – подтвердил Вульф.

Саварезе кивнул.

– Я рад видеть, что вы стараетесь по возможности сохранять объективность. Ну и что из этого? Как только я узнал, что популярная радиопередача, транслируемая на всю страну, поинтересовалась, стоит ли приглашать в качестве гостя ипподромного «жучка» я написал письмо, в котором настоятельно требовал этого. Я также просил о чести быть вторым гостем программы и рекомендовал, чтобы они пригласили Сирила Орчарда. – Саварезе просиял. – Ну и как теперь поживает ваша пропорция один из пяти?

– Я этой игры не принимаю, – проворчал Вульф. – Это вы занимаетесь вычислениями за меня. Я полагаю, письмо, которое вы писали, сейчас у полицейских?

– Нет, его нет нигде. Похоже, что сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию больше двух или трех недель. По-видимому, мое письмо было уничтожено. Если бы я вовремя узнал об этом, то не был бы столь искренним, излагая полиции его содержание. А впрочем, не знаю. На мое отношение к этой проблеме, безусловно, повлияли вычисления вероятности быть арестованным по обвинению в убийстве. Но чтобы принять свободное решение, я должен был знать, во-первых, что письмо уничтожено и, во-вторых, сотрудники мисс Фрейзер плохо помнят, о чем оно. Я узнал обо эти факта слишком поздно.

Вульф заерзал в кресле.

– Что еще вы можете предложить для продвижения к позитивной уверенности?

– Так-так, – задумался Саварезе. – Пожалуй, это все, если только мы не перейдем к рассмотрению дистрибуции, но для этого нужна еще одна формула. Например, мой характер, изучение которого, а роsterioi note 1Note1
  задним числом (лат)


[Закрыть] покажет, что, возможно, я способен совершить убийство во имя революционной научной теории. Еще одна деталь – мои финансовые возможности. Я получаю зарплату доцента, и этого едва хватает, чтобы жить вполне сносно, но я платил десять долларов в неделю за этот «Ипподром».

– Вы играете на скачках?

– Нет, никогда. Я знаю слишком много или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок на скачках делается в результате эмоционального порыва, а не работы ума. Я приберегаю свои эмоции для той деятельности, для которой они предназначены. – Саварезе взмахнул рукой.

– Это дает нам толчок в Другом направлении, к негативной уверенности.

Конечной точкой этого пути является заключение, что не я убил Орчарда, и мы можем спокойно перейти к этому. Аргументы таковы.

Я не мог устроить так, чтобы яд достался Орчарду. Я сидел по диагонали напротив него и не помогал передавать бутылки. Нельзя доказать, что я когда-нибудь покупал, похищал, брал взаймы или хранил у себя цианид.

Невозможно установить, что я выиграл, выигрываю или выиграю в будущем от смерти Орчарда. Когда я пришел в радиостудию, в двадцать минут одиннадцатого, все остальные были уже там, и если бы я попытался подойти к холодильнику и открыть дверцу, меня наверняка бы заметили. Нет никаких свидетельств тому, что мои отношения с Орчардом носили иной характер, чем я их описал, содержали элемент враждебности или предубежденности.

Саварезе улыбнулся:

– Насколько далеко мы продвинулись? Один из тысячи?

– Я в эту игру не играю. – В голосе Вульфа не было враждебности. – Меня нет на этом пути, меня вообще нет ни на какой из дорог. Я смотрю по сторонам и интересуюсь различными вещами. Вы никогда не бывали в Мичигане?

За тот час, который оставался до свидания с орхидеями, Вульф расстрелял Саварезе вопросами. Тот отвечал кратко и по существу. Было видно, что профессор действительно хотел сравнить технику работы Вульфа и полицейских. Когда ему задавался вопрос, он его внимательно выслушивал, с таким видом, будто был судьей, арбитром, а не подозреваемым в убийстве, проходящим через серьезное испытание. Другими словами, сохранял объективность.

Он продолжал в таком духе до четырех часов, когда встреча закончилась, и я проводил «объективность» до дверей. Вульф направился к своему лифту.

Чуть позже пяти прибыл Сол Пензер. Невысокого роста (мне он доставал лишь до середины уха) и хрупкого сложения, Сол и вовсе кажется крошечным в кресле из красной кожи, но он любит сидеть в нем. Плюхнулся он в него и на сей раз. Он также весьма объективен, и я редко видел его ликующим или огорченным по поводу того, что случилось с ним, или того, что произошло с кем-то еще в результате его действий. Но в тот день он был действительно не в духе.

– Я плохо рассчитал, – мрачно начал он. – Отвратительно рассчитал.

Мне стыдно показываться на глаза мистеру Вульфу. У меня была наготове отличная история, и я был уверен, нужно лишь десять минут разговора с мамашей. Но я недооценил ее. Я поговорил о ней с парой коридорных, пообщался с ней по телефону, и у меня была возможность как следует разобраться в ней, когда она появилась в вестибюле гостиницы и тогда, когда она вышла на улицу. И все-таки я недооценил ее. Я ничего не могу сказать о ее уме или характере, но она точно знает, как отваживать собак.

Я был чертовски близок к тому, чтобы провести день за решеткой.

Когда Сол окончил свой рассказ, я вынужден был признать, что это грустная история. Ни один частный детектив не любит, когда приходится возвращаться с пустыми руками, не выполнив простую работу. И Солу Пензеру это тоже явно не нравилось. Чтобы отвлечь его, я смешал ему коктейль и достал колоду карт, предложив сыграть по маленькой. В шесть часов, когда Вульф спустился из оранжереи, игра закончилась. Я выиграл три доллара.

Сол доложил обо всем Вульфу, который сидел за столом и слушал, не перебивая и не комментируя. Когда Сол закончил, Вульф сказал, что тому не за что извиняться, и попросил его позвонить после ужина для получения инструкций. После этого он отпустил Сола. Мы остались вдвоем. Вульф откинулся в кресле, закрыл глаза, и казалось, что он даже не дышит. Я сел за машинку и отпечатал изложение доклада Сола. Я пошел к шкафу, чтобы подколоть листок к досье, когда Вульф заговорил:

– Арчи!

– Да, сэр.

– У меня нет сил. Мы топчемся на месте.

– Да, сэр.

– Я должен поговорить с этой девушкой. Свяжитесь с мисс Фрейзер.

Я так и сделал, но лучше бы мы сэкономили двадцатипятицентовик. Мисс Фрейзер сожалела, что мы не продвинулись вперед. Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь, но опасается, что не будет пользы, если она позвонит миссис Шеперд в Атлантик-сити и попросит ее привезти дочку в Нью-Йорк, чтобы увидеться с Вульфом. Нет никаких сомнений, что миссис Шеперд ей просто отажет. Мисс Фрейзер признала, что имеет влияние на Нэнсили, но не на мать. Она и думать не хочет о том, чтобы позвонить Нэнсили и убедить ее удрать и приехать самой. Она не может этого сделать, поскольку дала денег матери и дочери, чтобы они уехали

– Так это вы? – Вульф позволил себе удивленную интонацию в голосе. – Мисс Коппел сказала Гудвину, что никто из вас не знает, куда они уехали.

– Мы не знали до сегодняшнего дня, пока не увидели в газетах. Давайте называть вещи своими именами, отца Нэнсили просто спровоцировали всеми этими фотографами, репортерами и всем прочим. Он обвинил во всем меня, и я предложила оплатить расходы поездки. Но я не знала, куда он решили отправиться.

Окончив разговор, мы обсудили перспективы. Я предпринял попытку предложить другие варианты, но Вульф зациклился на Нэнсили, и я не смог осудить его за нежелание начинать новый раунд встреч с людьми, на которых он работает. Наконец он завил властным тоном, по которому было ясно, что обсуждение закончилось:

– Я должен поговорить с этой девочкой. Доставь мне ее. Я энал, что этим все и кончится.

– Она непременно должна быть в сознании? – спросил я на всякий случай.

– Я же сказал, что хочу поговорить с ней. Значит, она должна быть способна разговаривать. Ты можешь ее привести в чувство после того, как доставишь сюда. Мне следовало сразу послать тебя, зная твои успехи у молоденьких женщин.

– Большое вам спасибо. Но она не молоденькая женщина, она маленьая девочка. Она носит короткие юбочки и носочки.

– Арчи!

– Да, сэр.

– Доставь ее!