Текст книги "Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты (СИ)"

Автор книги: Регина Хайруллова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11. Немного о Мире Мечты

Весь мир вмещался в улочку, по которой мы ступали. В наши переплетённые пальцы, касавшиеся каждого отдалённого уголка души, в долгожданный поцелуй, в тихий шёпот с признаниями и глупостями, которые казались обоим не просто важными, а сокровенными. И каждое слово было подобно листку или плоду с раскидистого древа, что тянет свои ветви из глубины веков, что мириады лет стремится вверх, к самым небесам, тем самым приближая нас к возвышенному, давая нам возможность хоть на миг стать богами, позволяя окунуться в чистейшие озёра благости и счастья, и имя этому древу – Любовь.

Мы шли, и нечего не существовало, кроме нас. Ничто и не должно было и не могло существовать, ведь было главное, а на его фоне меркнет всё остальное.

Мы устроились на скамеечке с витиеватой спинкой.

Когда закрывали глаза, весь мир исчезал окончательно, и оставались лишь губы и сбившееся дыхание. И удары током от прикосновений. И молчаливое счастье.

И было как-то неловко и странно от того, что мы переменились и вроде как чужие друг другу, но одновременно с этим – связанные нитями, которые кажутся до того крепкими, что хоть ступай по одной такой ниточке-паутинке за самый горизонт, и она не порвётся. Но так ли это на самом деле? Что делали мы, пока были бесконечно далеко друг от друга? Что бы предприняли, не встреться снова?

«Он мне совсем чужой, – думала я, касаясь щеки, покрытой жёсткой щетиной, – я его не знаю и никогда не знала, да и можно ли узнать кого-то – да хоть себя саму – по-настоящему? Так, чтобы проникнуть в каждый тёмный угол внутреннего мира, где таятся бесы и страхи, так, чтобы осветить их всех и изничтожить своим собственным светом, которого для исцеления себя всё равно недостаточно, а вот для другого – в самый раз, ведь если отдать кому-то, то оно приумножится, оно вырастет, и крошечный огонёк моего света разгорится в лучистое солнцеподобное пульсирующее нечто. Нечто… Нет, не то слово. В пульсирующее великолепие, в… Нет такого слова, не подобрать мне его, но я чувствую, что это так».

И я знала, что Артур почти что вторил моим мыслям, перебирая пряди, пахнувшие совсем не так, как он помнил. Наверняка думал: «Она другая, и смотреть на неё можно иначе, не как на ребёнка, и целовать её можно, и даже я думаю теперь совсем не так, как прежде, как привык за этот год. Но что же должна чувствовать она, для которой прошло в девять раз больше времени, которая провела огромную часть своей жизни вдалеке от меня, которая совсем переменилась, словно художник сменил палитру. Нет, не цвета и даже не оттенки, но поменял краски на другую фирму, и всё вроде бы то же, но совсем иное. Любит ли она то же, что и тогда? А что она любила тогда, будучи почти ребёнком? Что нравилось мне самому? Уже не помню. Утекло бесконечно много воды, и не войти в ту реку, и унесла она с собою часть моих воспоминаний и засеяла ими бесконечные луга и поля, над которыми парят драконы, неся на себе путников, и странники эти уже не мы… Та ли это вода, что стирает людскую память на входе в Мир Мечты?»

Мы словно незнакомцы, которые виделись когда-то давным-давно или знали друг друга в прошлых жизнях. «Быть может, так оно и есть», – наверняка думал Артур, вдыхая цветочный аромат волос.

– Знаешь, я решила остаться навсегда, – тихо сказала я. – Я пришла для этого.

– Значит, на Земле ты… – Артур запнулся и сделал движение, чтобы потрепать Сириуса по голове, ведь это всегда его успокаивало, но пса больше не было. – Теперь тебя там нет?

Я улыбнулась.

– Иначе как бы я попала сюда?

Артур посмотрел на меня. В его зрачках я увидела своё отражение. Я почти такая же, но при этом всё совсем другое. Те же глаза – но глядят упрямей и уверенней; те же губы – но они другие, они будто мягче и ярче, хотя, быть может, это так падает свет; те же черты лица – но оно острее и взрослее, нет той округлости щёк, нет той совсем юной кожи. Всё так, но всё бесконечно переменилось, и ему уже самому неясно, кого из двух он любит сильнее.

Отчего я угадываю его мысли? Оттого ли, что всегда их ощущала?

– Но ведь ты мало знаешь о Мире Мечты. Это был очень смелый шаг. Я бы вряд ли смог, если честно.

– Ты мне расскажешь, а я поведаю тебе всё, что случилось со мной за эти девять лет, – я положила голову на его плечо и прикрыла глаза. Перебирала его пальцы и говорила: – На Земле было слишком одиноко. От этого я даже пыталась писать книги, но получалась одна глупость. Знаешь, я ведь думала, что если отдам все воспоминания в повесть, я смогу жить нормально, как все другие девочки. Но не помогло. Я почти каждую ночь видела Мир Мечты и тебя, я постоянно думала о том, как тут у вас всё, я представляла себя то на карнавале, то у Древа, то вспоминала Пещеру Тайн, то переносилась к морю Надежды, то летала на драконах – словом, я жила здесь, находясь на Земле. Мне говорили, что я рассеянная, что вечно считаю ворон, а я считала дни, месяцы, годы, прошедшие после моего возвращения. Но это неправильное слово. Не возвращения, а после ухода. Вернулась я сейчас, вот теперь я там, где должна быть.

А ещё я пела. Я даже заплатила за чай пением. Знаешь, я сочиняла это все годы, я каждый день напевала тихо-тихо, чтобы никто не услышал и не узнал мой секрет. Я же когда попала обратно, я же никому ничего не рассказала. И дневник прятала под стопками тетрадей, и сказала, что кулон твой нашла на берегу, что понравился, вот я и подобрала. Но это почти правда. Он на берегу был рядом со мной, когда я очнулась. А ещё я когда пела, я будто взлетала сюда, в Мир Мечты, и я будто была рядом с тобой, и во снах тоже была. А ты чувствовал меня?

– Я чувствовал тебя, когда писал картины. Каждый раз ты словно стояла за спиной и водила моей кистью, но стоило обернуться, как всё исчезало, и я оставался один. Искусство связывало нас на бесконечных расстояниях. Оно, как и любовь, имеет нездешнюю, божественную природу.

– Я понимаю.

И мы снова молчали. Я думала о том, что такое божественное начало, что оно, должно быть, заключено во всём, возносящем нас над суетными делами. Оно наверняка есть и во мне.

С кем ещё я могу говорить о таком? Кто понял бы меня? На Земле, среди людей, я не встретила никого подобного Артуру де Вильбургу.

– А ещё этот год мне казался вечностью, даже бесконечностью без конца и без края. А самое страшное, что без смысла, если бы я не ждал тебя.

– Правда? Знаешь, звучит как признание.

– Может быть, это оно и есть.

Я улыбнулась и опустила глаза. Сколько я представляла себе эту сцену? Сколько пыталась описать её в книге? И всякий раз вздыхала с мыслью, что это глупо, что Артур никогда не скажет мне таких слов. А вот сказал. Что ещё я не знаю о нём? А о здешних краях? Что вообще мне известно?

– Расскажи о Мире Мечты то, чего я не знаю.

– В Мире Мечты живут те, которые рождаются уже в нём, и те, которые попадают в него. Если здесь оказывается человеческий неродившийся ребёнок или создание появляется уже в Мире Мечты (это ангелы, потомственные горцы, жители Подземного мира и другие, ты их много раз видела), то они остаются здесь навсегда. Но не так давно у нас началось что-то вроде перенаселения. И теперь тех, кто живёт пятьсот лет, отправляют на Землю или другие планеты на два жизненных оборота. С преступниками всё так же, но для них не ждут пятьсот лет. Просто отсылают на острова и возвращают через определённый срок. Тебе ещё не наскучило?

– Нет, мне интересно, – сказала я, удобнее устраиваясь рядом с Артуром. Как давно я хотела положить вот так голову. Как долго я не могла держаться с ним за руки. Как мучительно, болезненно долго…

– Когда сюда попадает душа, она проходит через воды священной реки (например, в облаках), забывает свою прежнюю жизнь – почему ты помнишь, я до сих пор не понимаю – и «отдыхает» в Мире Мечты несколько лет, работая на общее благо. Затем снова запускается в круг жизни и смерти. Проживая пятьсот лет без «отдыха», душа получает те же права, что и родившиеся в Мире Мечты. С животными всё примерно так же, но вместо пятисот лет – семьдесят шесть. Кстати, стареем мы в девять раз медленнее, чем люди, но это ты уже, наверно, и так поняла.

Значит, мы теперь примерно одного возраста? Значит, теперь нет той непреодолимой границы, из-за которой я была для тебя ребёнком. Значит, ничто нам не помешает.

Я ещё ничего не успела ответить, как словно из-под земли явился Хэйден Мэлибуд. Мы вздрогнули от неожиданности.

– Сколько не виделись! – Он улыбался и обнимал то меня, то Артура.

– Один год, – недовольно ответил де Вильбург, когда Хэйден наконец успокоился и сел рядом.

– Идёте на встречу тумана? Этой ночью. Праздник, – отрывисто сказал он, нервно подёргивая ногой. Раньше он тоже так делал?

– Какого тумана? – спросила я.

– Год прошёл, а ты всё такая же! И любопытная, и как будто ничего не знаешь. Хотя… мне кажется, у тебя увеличился рост. И ещё что-то не так… – он внимательно посмотрел на меня, но, должно быть, так и не понял, что именно изменилось за девять земных лет, поскольку обратился к Артуру: – Так придёте? Говорят, будет интересно.

– Может быть.

– Тогда встретимся там. Ровно в десять, не опаздывайте, – Хэйден театрально поклонился и умчался, несколько раз споткнувшись.

– Он всегда такой был?

Артур пожал плечами.

– Идём, – сказал он, вставая. – В гостиницу, – добавил он и обнял.

Глава 12. Дневник (В лабиринтах Библиотеки)

Темно и тихо, словно я в чреве земли, погребённая под тяжёлыми слоями почвы, поверх которой растут цветы и травы, а я стою вот здесь, в глубокой могиле, не то человек, не то мертвец, не то призрак. И лишь вдохи и выдохи говорят мне, что я ещё жива. Это неправильное слово, ведь на самом деле в Мире Мечты нет ни живых, ни мёртвых – здесь лишь души, которые тоже притягиваются силой тяготения, но они всё же иные. Не могу этого объяснить, ну а тогда, стоя в густом мраке, я и вовсе об этом не думала: я лишь впивалась ногтями в ладони, чтобы болью унять страх.

Когда глаза привыкли ко тьме, я разглядела ряды стеллажей, которые до бесконечности возвышались и убегали в незримую даль и глубину места, которое, как я потом узнала, зовётся Библиотекой.

Здесь были мириады книг, и каждая манила своим кожаным или тканным переплётом, драгоценной инкрустацией, золотистыми сияющими буквами незнакомых мне языков. Я не знала, какой коснуться, какую мне перелистнуть, какой запах краски или чернил – а были и рукописи – мне вдохнуть. Я водила пальцами по полкам, пока на задела один фолиант, и тут меня отбросило.

Явилось нечто вроде видения.

Ослепляющее пятно, пронзающий тонкими иглами крик чаек, далёкий полосатый маяк, подобный тому, у которого я рассталась с моим родным миром. Я увидела это за один миг, пока не прикрыла глаза рукой, и тогда всё исчезло, и снова явилась тихая Библиотека, и снова темнота, в которой не разглядеть собственных пальцев.

Я решила, что сошла с ума. Что вообще давно сошла, что, наверно, лежу сейчас в больнице или брожу по берегу с камнями в рюкзаке, который остался там, на Земле, и бормочу, и творю какие-то безумства, а меня или уже поймали и привязали, чтоб не сбежала, или только ловят.

Сколько прошло времени? Я не знала. Ищет ли меня мама? Нужна ли я хоть кому-то? Выберусь ли я из своих безумных видений или нескончаемого сна? Я ничего не знала.

Следующая книга привела меня в лес. Мимо пронеслась девушка-призрак в сиреневом подвенечном платье. Пробрела художница с кистью в одной руке и хлебными крошками в другой. Незнакомка кормила птиц, а рядом с ней сидел какой-то мужчина во фраке. Нелепость. Кто носит фрак в лесу? Зачем он там? Зачем я там?

Потом были динозавры. Были ожившие деревья, говорящие горы и золотые орлы, была королева, ступающая босиком по ледяному царству, была гадалка в захудалой комнатке, где было душно и пахло свечами и горелыми травами. Вот интересно, видели ли они меня? Нет, кажется. Я словно незримый наблюдатель, словно сам Бог, который глядит на всё через стекло, прозрачное в одном только направлении.

Я была лишь зрителем, и вот тогда, наверное, мне и захотелось стать писателем, чтобы не просто смотреть на другие миры, как я всегда делала, читая книги, но и творить их и быть самой подобной Богу.

После десятка миров я убедилась, что каждая книга вела в определённое место, которым можно было неподвижно любоваться: всякое движение снова относило меня к полкам Библиотеки.

Я не знаю, сколько блуждала в лабиринтах стеллажей и завораживающих миров. Я побывала везде, куда только дотянулась, увидела десятки цивилизаций, тысячи лиц, бесконечное множество существ. Когда я уже насытилась этим и утомилась, я заметила книгу с переливчатым камнем на переплёте. Я подумала, в ней точно есть что-то интересное, и не ошиблась. Стоило коснуться её, как меня не оттолкнуло, а втянуло внутрь, словно я была жидкостью, которую кто-то пил из трубочки, а трубочка эта – буквы фолианта, наделённые магической силой своего автора-Творца.

Стараясь не шевелиться, я открыла глаза и увидела Артура. Его добрую улыбку и потрёпанный цилиндр, который он теребил в руках. Рядом, помахивая хвостом, стоял Сириус.

Я огляделась. Высокие стены, усыпанные разноцветными звёздами-огоньками, убегали вверх и замыкались сводами на неведомых высотах. Тишина окутывала нас, и только изредка где-то капала вода.

– Где мы? – спросила я.

– В Пещере Тайн, – сказал Артур, и голос его разнёсся по огромному пространству, соприкоснулся со стенами и вернулся к нам эхом.

Глава 13. В гостинице

Та самая гостиница, где я ночевала когда-то. Те же круглые столики внизу и плетёные кресла с мягкими подушками, та же сердитая женщина у стойки, те же смущение и робость, но на этот раз всё будет по-настоящему.

Не пустые мечты, не томительные жаркие сновидения, от которых просыпаешься с колотящимся в груди сердцем и от которых тебе и неловко, и прекрасно, и так хочется, чтобы они стали реальностью. Вот теперь и станут. Как долго я ждала. Как же болезненно долгожданно всё это.

– На сутки, – говорит Артур и протягивает деньги. Здесь не откупишься песнями и картинами.

«Интересно, как он теперь зарабатывает?» – мелькнула у меня мысль, пока мы поднимались, но тут же улетучилась, стоило Артуру взять меня за руку.

Всегда холодная ладонь. Ей немало доставалось от ногтей, вонзавшихся от безысходности или от злобы на себя – теперь эту самую ладонь целуют мягкие губы, и кожу обжигает горячим дыханием. Оно поднимается к запястью с тонкими венами, проходится по внутренней стороне локтя, ключице, задерживается на шее.

Но мы идём дальше по коридорчику, сворачиваем в номер и запираем дверь. Хочется броситься на него сей же миг. Но я сдерживаюсь. Пусть проявит свою силу, пусть он начнёт.

Разглядываю пока торшер. Кружевной абажур, а под ним – что-то вроде лампочки. Наверно, тоже надо говорить какой-нибудь факт, чтобы он заработал.

Интересно, долго ещё ждать? Я начинаю нервно водить рукой по торшеру и вдруг замираю, когда Артур наконец обнимает меня со спины. И вот чувственные, мягкие, но настойчивые, чуть щекотные прикосновения, от которых мириады мурашек волной пробегают к кончикам пальцев ног.

Я обнимаю его в ответ. Прижимаюсь близко-близко.

А перед закрытыми глазами зияет томное небытие, и мысли куда-то уплывают, и остаётся лишь непередаваемое блаженство. И пусть оно длится вечно, и пусть пока его губы не отделяются от моих, и пусть весь мир замирает в этом ожидании, в этой неге, как застыли сейчас мы оба – пускай.

Впрочем, это ведь ещё только предощущение, предвкушение. Обещание большего.

– Я скучал, – коротко и тихо говорит Артур, мой Артур де Вильбург, мой милый, любимый Артур. Он подхватывает меня на руки и несёт к кровати с бахромчатым покрывалом.

И эти два слова пронзают меня насквозь и отдаются в каждой клеточке, и мурашек ещё больше, и я точно знаю, что в эту фразу вложена вся его боль от разлуки, все сомнения, все томления, и от этого каждое прикосновение отзывается всё сильней и сильней, и я отвечаю ему тем же.

Целую в ответ. Провожу пальцами по позвоночнику, опускаясь всё ниже и ниже, вкладывая в это все долгие бессонные ночи, все беспокойные мысли о том, нужна ли ему, помнит ли он меня.

Помнит. Теперь нет сомнений. Теперь можно забыться и окунуться в бездонное море чувств и плыть на волнах, погружаясь всё глубже и глубже, на время отдаваясь воле его.

Глава 14. Западня

Бесконечное подобие, повторение и невозможность предсказать, что же случится дальше.

Дежавю – вот что преследовало меня. Всё припоминались чудаковатые объяснения этого неприятного, смутного, странного чувства. Виделись мои другие «я» в иных мирах, которых огромное множество, ведь если малейший поступок, каждый выбор способен привести нас в разные места, то их должно быть бесконечно много. Или нет? Или они всё равно все сходятся в одной точке? Но в какой? Куда ведёт вся наша жизнь и послежизние?

Я не знала и представляла себя то нищей, то богачкой, то принцессой, то ведьмой, то ужасно несчастной или напротив – парящей на седьмом небе, но всё-таки ближе всех мне была та версия, к которой я и принадлежала.

Я продолжала думать обо всём этом, держа Артура под руку и постоянно оступаясь, потому что неотрывно вертела головой, припоминая то лица разряженных существ, то их наряды, то музыку, то пение гаргулий в свадебных платьях. Проходившие мимо старались отойти как можно дальше, лишь бы не слышать их высокие ноты.

– Помнишь это место? – Артур показал на столик, где мы когда-то с ним ели.

– Конечно! Здесь, во время салюта, ты подарил мне кулон, – громко ответила я, стараясь перекричать певиц. – Знаешь, это ведь он помог мне вернуться, помог продолжать верить в то, что Мир Мечты есть на самом деле, а не приснился или причудился мне.

Артур кончиком пальца тронул украшение и улыбнулся. Средневековые создания наконец умолкли, и вдруг лицо Артура де Вильбурга переменилось.

– Если я ничего не путаю, – медленно начал он, глядя в одну точку, – то эту скамейку убрали почти сразу после карнавала, – Артур немного помолчал, а затем сказал совсем тихо, почти касаясь губами моего уха, отчего побежали мурашки: – Мне кажется, что сейчас мы не на праздновании ночи и даже не в Мире Мечты. Всё выглядит так, словно нас занесло в место, как бы скопированное со дня того карнавала.

– Как это? – прошептала я, чувствуя неприятный озноб на спине.

– Смотри. Выступают те же артисты.

– Гаргулий не было.

– Были, я помню.

– Скамейка, которую убрали, стоит.

– Её могли вернуть.

– Допустим. Но а где Мэлибуд? Ведь это он позвал нас.

– Может, задерживается. И почему Хэйден тебе никогда не нравился?

– Он не так прост, как кажется, он бесконечно много темнит, – по-прежнему тихо сказал Артур.

– Ты ревнуешь к нему?

– С какой стати?

Я вздохнула и поднялась. Действительно. С какой стати я взяла это? С чего я вообще всё это себе надумала? Да, глупо. Опять я глупа, опять я вонзаю ногти в ладони, чтобы хоть как-то утихомирить боль. Обмануться своими же иллюзиями, утонуть в собственных домыслах – это обо мне. Ещё как обо мне. Думать и думать вот так, идя по тонкому краю, по тропке вдоль обрыва, что ведёт, как я верю и ошибаюсь в этой вере, к небесам – а потом срываться в бездну реальности. Больно ударяться, а после писать об этом в книгах. Да, в этом вся я.

– Так ты думаешь, что это настоящая ночь тумана?

– Тебе виднее, – бросила я, идя быстрее, чем следовало бы, чтобы не привлекать ничьего внимания. Но никто, казалось и не замечал нас: трёхкрылое создание промчалось над самой моей головой, так что пришлось нагнуться.

– Ты как будто обиделась.

– Нет.

– Мира, – он взял меня за руку и притянул к себе, – извини, если я сказал что-то не то.

– Я, видимо, многое додумала. Мне казалось…

– Что?

– Неважно. Просто не надо было давать мне надежду. Ты просто использовал меня. А я возвращалась сюда, думая, что… Что ты…

Ком в горле не дал мне договорить, и я отвернула голову, чтобы не смотреть в ненавистные теперь глаза де Вильбурга. Вокруг становилось неестественно тихо, словно все вокруг подслушивали нас, не показывая виду, но мне не было до того ни малейшего дела.

– Но так и есть, я же… – медленно начал Артур.

– Не надо врать! Я всё поняла. Это мои выдумки, мои проблемы, мои разочарования. Знаешь, я, наверно, вообще зря сюда вернулась.

Де Вильбург глубоко вздохнул и собрался что-то сказать, но вдруг всё переменилось. Цвета стали блекнуть так, словно кто-то не спеша невидимой пипеткой вытягивал из мира весь пигмент, затем чужая рука приглушила звуки, плавно поворачивая рычажок с громкостью, пока она не исчезла совсем.

Теперь мы могли видеть лишь друг друга на белёсом фоне и слышать наше дыхание. Больше ничто не существовало. Я вмиг позабыла все обиды, мы схватились за руки, чтобы убежать, чтобы самим не исчезнуть, чтобы хоть кто-то был настоящим в этом безумном выдуманном месте. И мы помчались.

Но белизна вокруг стала рассыпаться на мозаичные куски и выскальзывать из-под ног, и пальцы как ни старались – не могли удержать любимую руку.

И всё же я знала, что мы ещё увидимся. Совсем скоро. Когда станем сильнее.