Текст книги "Любовь и доктор Форрест"

Автор книги: Рэчел Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Так-так, врач-женщина во владениях Филипа! Вот уже никогда не подумала бы, что доживу до этого дня. Хотя скорее всего на большее мне надеяться уже не приходится. Сколько мне осталось жить?

– Многие лета. – Лесли дотронулась до влажного запястья.

– А где Филип?

– Мистер Редвуд сейчас делает обход.

– А я-то думала, что он лечит меня.

– Это так. Но кроме вас у него есть и другие пациенты.

– И что же мне делать до того, как он найдет время на то, чтобы заглянуть и сюда тоже?

– Просто тихо лежите и отдыхайте.

– Отдыхать в этой дыре? Вы что, издеваетесь?! – Дебора Редвуд попыталась сесть на кровати, но Лесли вовремя успела удержать ее.

– Пожалуйста, лежите. Вам нельзя волноваться.

– Но еще хуже для меня оставаться здесь! Я ушла от Филипа! И неужели вы думаете, что я останусь здесь на этот раз?

Она снова попыталась подняться, но Лесли крепко удерживала ее, и через мгновение она устало откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Вот так-то лучше, – пробормотала Лесли. – Поверьте, важнее всего сейчас ваше здоровье. А вы никогда не поправитесь, если станете вот так противиться всему.

Минуты тянулись одна за другой.

– Они, что, собираются делать операцию? – неожиданно спросила Дебора. – Только уж скажите мне правду. Я не хочу, чтобы меня обманывали.

– Я совсем не собираюсь вас обманывать. Но я не знаю ответа на ваш вопрос. – Немного помолчав, Лесли сказала: – А чем вас лечили до этого?

– Ничем. Я не была у врача.

– Но ведь вы должно быть догадывались, что больны!

– Терпеть не могу врачей! Я никогда по собственной воле не подойду ни к одному из них и на пушечный выстрел!

Повернувшись к окну, Лесли смотрела на открывающийся за ним пейзаж, не в силах поверить в то, что взрослый и до некоторой степени разумный человек мог оказаться способен на столь недальновидный поступок.

– Вообще-то был все-таки один врач, к котрому я обращалась в прошлом году, – раздался голос Деборы у нее за спиной. – Он сказал, что мне нужно сделать курс каких-то уколов и полежать пару месяцев.

Лесли обернулась к ней.

– И вы этого не сделали?

– Я никогда не думала, что это так серьезно. Мне просто показалось, что он все очень сильно преувеличивает. Как это обычно случается с большинством врачей. Такова уж их политика. Это одна из тех небольших уловок, которая дает им ощущение всемогущества. Заставить пациента поверить в то, что он умирает, а затем спасти его. Вот такм образом они зарабатывают себе славу – и деньги! – она громко рассмеялась. – Прошу прощения, если мои рассуждения о медиках покажутся вам циничными. Но я уверена, что вам известно, отчего это происходит.

Лесли стоило большого труда промолчать и ничего не ответить ей на это, и несколько минут спустя Дебора снова нарушила молчание, но только на этот раз в ее голосе слышался не сарказм, а страх.

– Как долго я пробуду здесь? Скажите мне всю правду. Тот человек, за которого я собираюсь замуж, нетерпимо относится к любого рода недугам. Он тут же бросит меня, если узнает, что я серьезно заболела.

– Я уверена, что вы все сильно преувеличиваете, – мягко сказала ЛЕсли.

– Нет, конечно же нет. Очень многие мужчины ведут себя в этом смысле подобным образом, но только с Гансом все обстоит намного хуже. Разумеется, это вполне объяснимо, – быстро оговорилась она. – Все его будущее напрямую зависит от его здоровья. Ведь он один из лучших лыжников во всей Швейцарии.

Она говорила с таким волнением, что даже закашлялась, и Лесли тут же подала ей бумажную салфетку из коробки, стоявшей на тумбочке. – Вот, возьмите, а затем выбросьте в урну, что стоит рядом с кроватью.

Тело Деборы сотрясалось в приступе кашля, и очень скоро на салфетке, которую она судорожно прижимала к губам, проступили капельки крови.

Лесли пошла к двери.

– Я сейчас пришлю сюда медсестру.

– Нет, – выдохнула Дебора. – Я не хочу. Они все ненавидят меня за то, что я ушла от Филипа.

Видя ее испуг, Лесли села на стул. Но тут открылась дверь, и в палату вошел сам Филип. Он мгновенно оценил ситуацию, и хотя лицо его помрачнело, голос оставался спокойным.

– Ну, Дебора, как ты себя чувствуешь?

– Не задавай дурацких вопросов! – задыхаясь, проговорила она. – Я чувствую себя наредкость паршиво, и тебе об этом хорошо известно.

Лесли встала, чтобы уйти, но Филип, все еще не сводя глаз с жены, жестом приказал ей остаться.

– После лечения тебе станет лучше, но важнее всего сейчас для тебя это хороший отдых.

– Я только об этом и слышу все сегодняшнее утро! Как я могу расслабиться, когда ты постоянно будешь здесь, рядом со мной? Гансу не следовало привозить меня сюда. Это было большой глупостью с его стороны.

– Но он поступил бы еще более глупо, если бы он не сделал этого. Это одна из лучших клиник во всей Швейцарии.

– Это так мерзко!

– Но по крайней мере лучше, чем если бы тебя отвезли еще куда-нибудь. В конце концов, ты пока еще моя жена.

– То не моя вина!

Он покраснел.

– Я рад вновь услышать твой сарказм. Это верный признак того, что пациент идет на поправку.

– А что, твой пациент? Как неэтично! Ведь ты всегда был зацикленным на этой самой этике, на так ли, а, Филип? Вот почему ты всегда отказывался дать мне свободу.

Редвуд внимательно разглядывал рентгеновские снимки, которые он все это время держал в руке.

– Ты очень больна, Дебора; и я не собираюсь скрывать это от тебя.

– Тогда начинай лечение. Как долго продлится курс?

– Курс?

– Да, да, – нетерпеливо подтвердила она. – Сколько уколов мне нужно будет сделать? Что же здесь непонятного?

– Это не твой случай, – возразил Редвуд, пытаясь говорить по-прежнему спокойно. – Наилучший выход – по существу, единственный – это операция.

От этого сообщения у Деборы даже дух захватило.

– Я была уверена, что ты больше не занимаешься этим. А как же новые лекарства – разве они еще не заменили хирургию?

– Только в том случае, если болезнь выявлена своевременно. К сожалению, у тебя она уже слишком запущена.

– Каковы мои шансы, Филип? Я что, умру?

Он мгновенно подошел к ней и стоял, положив руку ей на плечо.

– Нет, конечно же, нет. Всего полгода – а может быть даже и меньше, и ты будешь в полном порядке. Никто в целом мире не сможет сделать эту операцию лучше, чем сам профессор Зекер. Я уже позвонил в Цюрих, и теперь ожидаю его ответа.

Она схватила его за руку.

– Я боюсь, Филип.

– Тебе совсем нечего бояться, моя дорогая. – Он наклонился к ней. Все будет хорошо. Это я тебе обещаю.

Лесли тихонько вышла из палаты, размышляя о том, поможет ли эта беда мужу и жене вновь стать близкими друг другу людьми. Не испытывая особого восторга от мысли о подобной возможности, она медленно пошла по коридору. Она была уже в самом конце длинного коридора, когда ее нагнал Филип.

– Как я понимаю, ты уже видела снимки? – Она кивнула в ответ. – Хуже и быть не могло, – продолжал Редвуд. – Подумать только, я столько времени потратил на то, чтобы лечить чужих людей, в то время как Дебора...

– А что, эта операция – ее единственный шанс? – быстро спросила Лесли.

– Да. Ее надо будет сделать сразу же, как профессор Зекер сможет приехать сюда. Я сейчас как раз жду звонка от него.

– Мне бы тоже хотелось посмотреть, как он оперирует. Можно?

– Конечно, можно. – Он тронул ее за руку. – У тебя такой усталый вид, тебе нужно отдохнуть. Бертью сегодня лючше?

– Нет. Но я и одна справлюсь... – Тут она, как будто вспомнив о чем-то, испуганно вздрогнула, поднося руку к губам. – Боже мой, мне же нужно обязательно сказать об этом Пат! И Аксель, и Ричард больны, а значит, у нас с ней больше не будет возможности встретиться.

– Вот всегда так, когда они нужны больше всего, так помощи не дождешься от обоих, – раздраженно пробормотал Филип.

– Но ведь они же не специально!

– Я знаю. – Он уже сожалел о сказанном. – Ты должна меня извинить. У меня прескверное настроение. А тут еще тебе придется работать и за себя, и еще за двоих...

Поспешив уверить его, что она и сама прекрасно справится, Лесли тут же поспешила в комнату Ричарда. Ричард сидел на диване, и на коленях у него лежала раскрытая книга.

– Не везет же мне все-таки, – проворчал он, когда вошла Лесли. – В кои-то веки здесь произошло хоть что-то значительное, а мне как всегда суждено оставаться в стороне. Неужели я так и не могу ничего сделать?

– Можешь, но только не для пациентов, – усмехнулась Лесли. – Ты можешь помочь мне. Аксель тоже заболел, так что, как видишь, мне отсюда никак не вырваться. Так что если бы ты смог вместо меня составить компанию Пат...

– Разумеется, не мог бы. Не хватало еще, чтобы я заразил и ее тоже.

– Я не принимаю твой протест. Просто постарайся держаться на рпсстоянии от нее и будьте на свежем воздухе.

Он усмехнулся в ответ.

– И когда ты хочешь, чтобы я принял на себя это шефство?

– Сейчас же.

Он отложил в сторону свою книгу.

– Но это только ради тебя!

– Но ведь сам-то ты тоже как будто не станешь особо противиться, не так ли?

Он пожал плечами.

– Она вроде стала исправляться.

– Я знала, что прекратив пререкаться по пустякам, вы обязательно понравитесь друг другу! – Лесли направилась к двери. – Мне пора идти, а то старшая медсестра и так наверное уже с ног сбилась!

Часы показывали четыре, когда Лесли ненадолго вернулась к себе в комнату, чтобы немного отдохнуть. И стоило лишь ей закрыть за собой дверь, как зазвонил телефон. Филип просил ее срочно зайти к нему в кабинет. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что произошло что-то непредвиденное.

– Только не говори мне, что у Зекера тоже пищевое отравление!

– Все намного хуже. Вчера вечером он улетел в Америку. Я знал, что он планирует эту поезду только через неделю, но, очевидно, что-то заставило его изменить планы и поехать раньше.

– И что, нет больше никого, кто мог бы сделать это вместо него?

– Нет. Это его специализация.

– Ты имеешь в виду резекцию легкого по Зекеру?

– Да, – Филип встал из-за стола и принялся расхаживать по комнате. Если бы я знал другой выход!

– Он есть. Ты сам должен оперировать.

– Это невозможно!

– Но ведь ты же уже делал это и раньше.

– Да, но только на посторонних мне людях. Но ведь это Дебора... – Он с силой сжал руки в кулаки. – Я не могу!

– Но у тебя нет иного выбора. Это ее единственный шанс.

– Я боюсь.

Лесли глядела на него в изумлении.

– Но ведь ты протеже самого Зекера. Тебя все считают его преемником. Так какое же ты имеешь право говорить, что ты не справишься!

– Я этого не говорил, – возразил Редвуд. – Я сказал лишь то, что не могу оперировать Дебору. – Он обхватил голову руками. Кого угодно, но только не Дебору.

Глядя на его низко опущенную голову, Лесли испытывала жгучую потребность хоть как-то утешить его. Но она была не в праве сделать это сейчас, так как для того, чтобы к нему вернулась прежняя уверенность она должна была заставить его поверить в собственные силы. И тогда Лесли сказала: – Я очень довольна, что Марта Робертс не может услышать тебя сейчас!

– А она-то здесь при чем?

– Помнится, когда-то ты очень осуждал ее за то, что она позволила своим чувствам взять верх над разумом хирурга. А сам ты сейчас делаешь то же самое!

– И ты осуждаешь меня за это?

– Я вовсе не осуждаю тебя за то, что ты чувствуешь – а только за то, что ты вот так безвольно поддаешься этим своим чувствам. Ты трус, Филип! и хотя ей стоило большого труда произнести эти слова, но она испытала чувство триумфа, увидев, как гневно вспыхнуло его лицо.

– Ты не имеешь права так говорить! – он грохнул кулаком по столу.

– Сделать операцию Деборе – твой долг, – решительно ответила ему на это Лесли. – Это твой долг. И это все из того, о чем ты сейчас должен думать.

Он снова устало опустил голову, и чувствуя, что ей больше нечего сказать, Лесли напряженно ждала. Наконец он откинулся на спинку кресла, лицо его было очень бледным, но движения были размеренными.

– Скажи операционной сестре, что я буду оперировать сегодня вечером. В семь часов. – Лесли была уже у двери, когда он сказал ей вслед: Возможно, ты сможешь ассистировать мне? Или что, не хочешь видеть труса за работой?

Она обернулась.

– Я не имела это в виду. Я сказала так, просто чтобы...

– Теперь я понимаю, – чуть заметно улыбнувшись, пребил ее Редвуд. Спасибо тебе за помощь.

В семь часов того же вечера Лесли вошла в операционную. Нервы у нее были напряжены до предела, и ни одна самая мельчайшая подробность не могла ускользнуть от ее внимания: сверкающая сталь инструментов, белые эмалированные подносы на блестящих тележках, разложенные рядами марлевые салфетки. Анастезиолог был занят своим оборудованием, и оторвался от него лишь только когда распахнулись двери, и в операционную ввезли Дебору. Но неужели это неподвижная фигура и была той самой Деборой, с которой она разговаривала сегодня утром? Теперь это был просто пациент, просто один из многих пациентов.

Филип вышел из комнаты хирургов, на нем был зеленый халат, и маска скрывала его лицо. Видны были лишь одни глаза, и хотя они глядели на Лесли, у нее было такое ощущение, что будто он не видит ее. На мгновение все замерло, люди в белых халатах, стоявшие в кругу яркого света казались теперь высеченными в мраморе изваяниями. Затем он взял из рук операционной сестры скальпель, и уверенным, непрерывным движением, сделал первый надрез.

Медленно тянулись часы, и белый свет ламп над головой немилосердно жарил, словно раскаленное тропическое солнце. Восемь часов. Десять часов... одиннадцать... жара была невыносимой, и медсестре все чаще приходилось выходить вперед, чтобы вытирать пот, ручьями стекавший у Филипа по лицу. Но он ни на мгновение не поднял головы от стола, и Лесли восхищалась силе и изяществу движений его исцеляющих рук. И этот человек говорил о том, что ему страшно!

В четверть двенадцатого он взглянул на медсестру.

– Тампоны собрали?

Операционная сестра кивнула в ответ, и через несколько мгновений он наконец выпрямился, и стащив с себя маску, устало вышел из операционной. Дверь, ведущая в комнату для мытья рук, закрылась, и Лесли, после непродолжительного раздумья, решила не ходить за ним; иногда человеку необходимо побыть одному, и она чувствовала, что это как раз тот случай. Сняв с себя маску и халат, она отправилась в палату Деборы.

Девушка лежала в окружении аппаратуры, использование которой по сле операции стало теперь уже привычным делом: из стены рядом с кроватью была выведена кислородная трубка, которая могла быть использована при первой же необходимости, капала капельница с физиологическим раствором, из-под одеяла были выведены дренажная трубка, и стенки стеклянного сосуда, в который был опущен ее конец, уже окрасились красным...

Тихо переговорив с ночной сестрой, отдав ей последние распоряжения, и сказав, что если что-нибудь понадобится, то она будет у себя. После этого она отправилась в свою квартирку, легла на постель, не имея сил даже на то, чтобы раздеться.

Сегодня вечером она стала свидетелем того, как сила воли одержала победу над страхом; она видела, как человек боролся сам с собой, и вышел из этой битвы победителем, и она тоже не могла больше скрывать сама от себя правду о своих собственных чувствах. И пусть, потом, в будущем, она еще не один раз станет корить себя за это признание, все равно, сейчас – вот в этот самый момент – ей хотелось всецело владеть и наслаждаться этим сокровищем. Она была влюблена в Филипа Редвуда!

* * *

На следующее утро Лесли проснулась с головной болью и в конце концов ей удалось заставить себя встать с постели, размышляя при этом над тем, что именно имели в виду сочинители песен, утверждая, что нет ничего прекрасней, чем любовь. Позавтракав без аппетита, и проводив Бобби в школу, Лесли поспешила в ту самую палату, что находялась рядом с квартирой Филипа, и действия ее почти в точности повторяли то, как она поступала накануне.

Дебора Редвуд все еще была без сознания. Лесли взяла в руки карту, повешенную на спинке кровати, и мельком взглянув на нее, перевела взгляд на медсестру.

– Я вижу, миссиз Редвуд пришла в себя в пять часов утра. Почему меня не позвали?

– Потому что в это время здесь был мистер Редвуд. Он пробыл тут всю ночь, и ушел только что, незадолго до вас. Вместе с сером Лайонелем Бруксом.

– Меня сейчас ждут другие пациенты. Если что-нибудь будет нужно, позовите меня.

Лесли действовала точно по ставшему уже таким привычным ей утреннему распорядку, но где-то ближе к обеду Аксель Бертью, снова вернувшийся к исполнению своих обязанностей, с беспокойством взглянул на нее.

– Ты кажешься очень бледной, Лесли. Может быть ты плохо себя чувствуешь?

– У меня немножко болит голова. – Сделав над собой некоторое усилие, она все-таки сумела снова взять себя в руки. – Ничего, скоро пройдет. А вот ты как?

– Спасибо, много лучше. Но у тебя такой вид, как будто ты в самом деле собираешься заболеть. Может быть тебе принести что-нибудь из аптеки?

– Нет, спасибо. После обеда со мной все будет в порядке.

Когда она вошла в столовую, Аксель и Ричард уже сидели за столом, обсуждая между собой сделанную Деборе операцию.

– Я бы все отдал только за то, чтобы только быть там, – говорил Ричард, – но шеф даже слушать об этом не пожелал. – Он придвинул Лесли стул. – Ты впервый раз видела, как он оперирует?

– Нет, впервые это было еще в больнице Святой Катерины.

Ричард набрал полный рот картошки.

– У него, должно быть, просто стальные нервы – или их вообще нет! Черт возьми, а вот я бы никогда не осмелился бы оперировать свою жену. А вдруг с ней что-нибудь случилось бы! При таком раскладе, как у них, наверняка нашелся бы кто-то кто начал бы утверждать, что он устроил это намеренно.

– Тебе обязательно именно сейчас примерять к себе роль завзятого сплетника? – строго оборвала его Лесли. – Когда-нибудь твой язык все же доведет тебя до беды.

Ричард удивленно взглянул на нее, но у него все же хватило присутствия разума на то, чтобы тут же виновато опустить глаза.

– Извини, – еле слышно пробормотал он. – У меня даже в мыслях не было ничего подобного.

Осознав, что ее реакция оказалась суровее, чем он ожидал в ответ на свое замечание, Лесли тронула его за руку.

– Бедный Ричард! Похоже, что тебе так и придется всю свою жизнь нести этот крест – мириться с обществом окружающих тебя сварливых женщин.

– С вашего позволения, я бы сказал об этом в единственном числе, ответил он. – Потому что другая женщина ведет себя вполне сносно.

– Ты хочешь сказать, что вы с Пат так и не поругались снова? – в насмешливом удивлении переспросила она.

– Точно так, – усмехнулся он. – Вообще-то сегодня после обеда мы с ней снова встречаемся. Редвуд не допускает меня еще до работы, так что мне ничего не остается, как совершенствоваться по части катания на лыжах.

На глазах у нее навернулись непрошенные слезы.

– Как это мило с твоей стороны, что ты развлекаешь ее, в то время как я сама не имею возможности этого сделать.

– А плакать из-за этого вовсе незачем, – сказал он. – Не беспокойся за меня. Мне это совсем не в тягость.

Но только унять катившиеся по щекам слезы было невозможно, и бормоча извенения, Лесли отодвинула свой стул и вышла из-за стола.

– Знаете, мне что-то совсем не хочется есть. У меня была очень тяжелая ночь. Я думаю, что лучше мне пойти и прилечь ненадолго.

Она поспешно вышла, и только уединившись в своей небольшой квартирке и чувствуя непомерную усталость, разрыдалась в голос, после чего ей все же стало немного легче. Это позволило ей, умывшись холодной водой, продолжать оставаться на работе весь остаток того дня.

Семьдесят два часа, после того, как Деборе была сделана операция, были критическими, и вся клиника жила в тревожном ожидании. И прежде, до этого, пациенты нередко оказывались на грани между жизнью и смертью, но только на этот раз речь шла о жене самого Филипа Редвуда, и это делало ситуацию еще более драматичной.

На третий после операции день, после обеда, Лесли вошла в палату Деборы, чтобы поставить капельницу с физиологическим раствором, и застала там сэра Лайонеля. Она не видела его с того самого вечера, когда он – так много лет назад – объявил о помолвке своей дочери с Филипом Редвудом. Как же он изменился за это время! Каким постаревшим и усталым показался он ей теперь.

– Мне бы хотелось поговорить с вами, доктор Форрест, – тихо окликнул он ее, когда Лесли собиралась уже выйти из комнаты.

– Да, разумеется.

Они вышли в коридор, и там он перешел непосредственно к делу:

– Каковы шансы моей дочери на то, чтобы выжить после этой операции?

Это был тот вопрос, услышать который Лесли не ожидала, и отвечать ко который у нее не было ровным счетом никакого желания.

– Мне кажется, будет лучше, если вы спросите об этом у мистера Редвуда.

– Но вы же сами понимаете, как трудно спрашивать о подобном человека, когда его жена находится при смерти.

Лесли внезапно ощутила приступ раздражения оттого, что сэр Лайонель этим своим заявлением словно хотел лишний раз продемонстрировать перед ней свою уверенность в том, что он все еще считает, что брак его дочери все еще имеет какое-то значение.

– Ну так как? – настаивал он. – Каковы ее шансы?

– Завтра будет видно.

Он провел дрожащей рукой по лбу.

– Она ненадолго пришла в себя и как будто даже узнала меня. Но теперь она снова потеряла сознание.

– Она все еще находится под воздействием седативных средств, объяснила Лесли.

– Ясно, – вздохнул он. – Находясь так долго на посту председателя больничного совета "Святой Катерины", мне, как я полагаю, надлежало бы побольше разбираться в подобных вещах. Но это первый раз за многие годы, когда такая болезнь коснулась непосредственно моей собственной семьи.

Он собрался было снова войти в палату, и Лесли решительно остановила его.

– Может быть все-таки выпьете немного кофе и отдохнете? Поймите, что сейчас вы все равно ничем не сможете помочь дочери.

– Я буду чувствовать себя очень тревожно, если оставлю ее здесь одну. – Но уже взявшись за ручку двери, он внезапно остановился. – Но возможно вы и правы. Я все же выпью кофе – если вы составите мне компанию.

С неохотой, но зная, что отказ с ее стороны прозвучал бы жестоко, Лесли приняла это приглашение. В молчании они вошли в небольшую комнатку за стеклянной перегородкой в самом конце коридора. Здесь никого не было, и лишь горничная раскладывала на столике какие-то журналы. Поняв взгля Лесли, она тут же поспешила выйти, и почти мгновенно вернулась с кофейником полным горячего кофе.

И лишь когда сэр Лайонель держал чашку с кофе в одной руке и толстую сигару в другой, он открыл наконец Лесли истинную причину того, что побудило его пригласить ее на кофе.

– Моя дочь постоянно зовет какого-то Ганса, – сказал он. – Я так понимаю, что это и есть тот самый инструктор по лыжам, который доставил ее сюда?

– Да.

– Я уверен, что вы видели его.

– Это была не более, чем обычная, положенная в таких случаях, беседа.

– И какое впечатление он произвел на вас?

Лесли сидела, разглядывая свою чашку.

– Он показался мне самым обыкновенным молодым, атлетического телосложения швейцарцем германского происхождения.

– Я не совсем это имел в виду, – заметил сэр Лайонель. – Ведь это весьма щекотливая ситуация, доктор Форрест, и я восхищен осторожностью ваших суждение, но в то же время я очень обеспокоен благополучием своей дочери. Она мой единственный ребенок, и я никак не могу допустить того, чтобы она собственными руками искачлечила бы себе всю оставшуюся жизнь. Так все-таки, какое у вас сложилось о нем впечатление? Как вы думаете, ему действительно нужна моя Дебора или только ее состояние?

Решив более не осторожничать, Лесли ответила напрямую:

– Не думаю. По крайней мере при мне, герр Каспер не проявлял особого интереса ни к вашей дочери, ни к ее деньгам!

Сэр Лайонель не смог скрыть своего удивления.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– Тогда выходит, что все еще намного хуже, чем я мог предполагать! Теперь я понимаю, почему ей так хочется, чтобы он женился на ней. Стоит ей где-то встретить себе в чем-то сопротивление, как она тут же начинает желать и добиваться этого с удвоенной силой. – Он допил кофе и поднялся из кресла. – Спасибо вам за вашу прямоту, доктор Форрест. Я очень верю в вашу порядочность.

Раздумывая над тем, были ли он так уверен в том же, если бы узнал, что она сама влюблена в его зятя, Лесли проводила сэра Лайонеля до палаты его дочери и вздохнула с облегчением лишь после того, как за ним закрылась дверь.

К концу недели опасность жизни Деборы миновала, это был тот факт, который признал и сам Филип в один из тех нечастых моментов, когда им с Лесли удавалось остаться наедине. Насколько сама Лесли могла судить по рассказам Акселя и Ричарда, почти все свободное время Редвуд проводил с сэром Лайонелем, и хотя самой ей ужасно хотелось увидеться с ним, но все же она заставляла себя держаться на расстоянии от него, и пересиливая усталость после больничных дежурств, намеренно старалась проводить все свободное время в обществе Пат. Ведь Филип все еще женат, вновь и вновь неустанно твердила она себе, и каким бы глубоким не было ее чувство по отношению к нему, она должна скрывать его.

Лесли стала подумывать даже о том, чтобы оставить работу в клинике, но лишь едва принявшись мысленно сочинять заявление о своем уходе, она сразу же отвергла такую возможность. Ее возможный и столь поспешный отъезд наверняка заставил бы его задуматься о причинах: а возможно он даже сумел бы докопаться до истины; а вот этого она никак не могла допустить. Припомнив разговор, состоявшийся в тот злополучный вечер, когда в клинику привезли Дебору Редвуд, Лесли задумывалась над тем, что бы могло произойти, если бы тогда, в тот вечер у них была бы позвожность остаться наедине хотя бы еще на полчаса. Ведь Филип не сказал, что он ее любит; и было бы неразумно тешить себя – даже в мечтах – надеждой, что его чувства по отношению к ней это нечто иное, чем просто страсть, вызванная одиночеством. И все же, несмотря на это, она не могла смириться с мыслью, чтобы оставить его навсегда. Когда нибудь – в не слишком отдаленном будущем – ей все же придется уехать отсюда, но это удет потом, а сейчас, в настоящий момент она позволит себе испытывать эту горькую сладость счастья, и все только ради того, чтобы быть рядом с ним.

Для нее это счастье действительно несло в себе оттенок горечи; потому что очень часто, входя в палату Деборы, Лесли заставала его, сидящим рядом с ее кроватью, видела, с какой нежностью и жалостью смотрит он на нее, и хотя по словам самого Редвуда выходило, что он больше не любит свою жену, Лесли все чаще задавалась вопросом, а может ли – если говорить о человеке его темперамента – любовь вообще умереть навсегда.

Пат, пару дней назад заходившая к ней в клинику, собиралась вернуться обратно в Лондон, и Лесли поняла, как она будет скучать здесь, оставшись без подруги. И хотя Пат время от времени позволяла себе отпускать некоторые замечания по поводу резко меняющихся настроений Лесли – варьировавшихся обычно от глубокой депрессии до эйфории – она никогда не допытывалась, что является тому причиной, но принимая во внимание и тот факт, что одновременно она самым тщательнейшим образом избегала любого упоминания о Филипе, Пат и сама наверняка догадывалась, что могло стать причиной для переживаний подруги.

Пребывая в довольно угнетенном настроении, Лесли вошла в холл и направилась к лифту, когда дежурный ночной портье вышел из своего кабинета, чтобы окликнуть ее и сказать, что герр Редвуд просил ее зайти к нему. Раздумывая на ходу о том, что он уже сравнительно давно не вызывал ее к себе, Лесли с ощущением некоторой нервозности, поспешила к его кабинету. Может быть он собирался сказать ей о том, что они с Деборой решили забыть о прошлом и начать все сначала, а может быть он – какая нелепая мысль! – тоже решил поискать себе утешения на стороне? Чувствуя, как бешенно колотится сердце в груди, она постучала в дверь и вошла.

Филип вышел к ней навстречу, поднявшись из-за своего письменного стола. Лицо его было залито сероватой бледностью, а глаза казались безжизненными.

– Я вовсе не имел в виду, что ты должна прийти непременно, сей момент. Этот вопрос можно было бы вполне отложить и до утра.

– А в чем все-таки дело? – спокойно поинтересовалась Лесли, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения.

Приняв ее тон, он снова сел за свой стол, сложив руки на груди.

– Сегодня вечером мне звонил Каспер.

Лесли промолчала. Ганс Каспер и до этого регулярно звонил в клинику, осведомлялся, как идут дела у Деборы, но впервые за все это время он все-таки набрался смелости – если это вообще можно было назвать смелостью чтобы поговорить лично с самим Филипом.

– И что ему было надо? – осторожно поинтересовалась Лесли.

– Он спросил у меня, сможет ли Дебора когда-либо вызодороветь окончательно. – Филип принялся нервно растирать рукой лоб. – Я сказал ему, что при надлежащем уходе, она сможет вести относительно нормальную жизнь.

– Он наверное был рад.

– Если он и обрадовался, то тогда я бы сказал, что ему удалось очень хорошо скрыть эту свою радость, – сухо отозвался Редвуд. – А потом он еще поинтересовался, а что, собственно, подразумевается под "относительно" нормальной жизнью! – Филип пристально посмотрел на Лесли. – Я сделал все от меня зависящее, чтобы убедить его. Я также сказал, что он может приезжать сюда в любое время и навещать Дебору.

– Это было очень любезно с твоей стороны.

– Любезность? – повторил он. – А вот мой тесть наверняка назвал бы это "либерализмом".

– Ничего не поделаешь, таково уж общество, в котором всем нам приходится жить сегодня.

– В этом я с тобой не согласен. Либеральным может быть названо то общество, которое в силу неких обстоятельств бывает вынуждено мириться с теми стандартами, кои прежде всеми считались предосудительными. На смену старому приходит новое поколение, и эти люди уже считают подобную линию поведения вполне допустимой и приемлемой.

– А ты как считаешь? – задала свой вопрос Лесли.

– А я считаю, что врачу в подобной ситуации необходимо придерживаться двух основных правил. Правило первое: не ожидай от других людей, чтобы они тоже во всем и всенепременно придерживались бы твоей системы ценностей; и правило второне: не презирай их за то, что они этого не делают!

– И поэтому ты позволишь Касперу приезжать сюда и наносить визиты твоей жене?

– Если они оба этого желают, то почему бы и нет?

Вот так, сам о том не зная, он невольно дал ответ на тот самый главный вопрос, занимавший рассудок Лесли, когда она вошла к нему в кабинет. Несмотря на все усилия и желания сэра Лайонеля, Филип явно не изменил своего мнения насчет того, как ему жить дальше. Он ни в коей мере не отказывался от тех своих слов, которые были сказаны им тем вечером, незадолго до того, как в клинику была привезена Дебора.