Текст книги "Драная юбка"

Автор книги: Ребекка Годфри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Красная Комната в «Белых Дубах»

В «Белых Дубах» мне устраивали разнообразные тесты: Как ты себя ощущаешь? Как бы ты описала собственную внешность? Я отвечала: Я хрупка, бледна, с чистыми голубыми глазами. А на самом деле: Я сильна и зеленоглаза. Все эти тесты для девиц. Амбер, моя соседка по палате, притащила мне затрепанные выпуски «Семнадцати». Их версии тестов: «Десять недостатков и как от них избавиться». Как сузить широкие глаза и как расширить узкие. Как похудеть в бедрах и как обедреть похуданием. К чертям, я швырнула журналы в Амбер и послала ее подальше.

Первую ночь в «Белых Дубах» я спала, как умирающий старик. Во сне я придумала целую оперу. Я в жизни не слышала оперы, но во сне точно знала, как все должно происходить. Женщина-викинг, мужчина-жертва. Кровь ягнят, белокурый ребенок омывается в зеленом море.

Я избегала Амбер из-за ее пристрастия к «Семнадцати». Она хотела навести мне красоту. Продемонстрировала фотографии жертв «До» и «После». Девочки «После» улыбались; они выглядели отупевшими и спасенными. Амбер делала все, что велели в «Семнадцати». Кружки огурца на глаза, сок лимона в волосы. У нее было очень круглое лицо и блестящая кожа. Я никогда не видела девочек с такой блестящей кожей. Мне кажется, она хотела выглядеть экзотично, потому что выщипывала брови до тоненьких черных дуг и густо красила губы очень темной фиолетовой помадой. В моем описании она выглядит просто монстром, но на самом деле она была красивая и совершенно не производила впечатления человека не в себе. Она была выше меня, выше Дирка Уоллеса, но, в отличие от него, пребывала в мире со своим ростом. Не знаю почему, но всякий раз, взглянув на Амбер, всю из себя длинноногую и непоколебимую, я представляла, как она выбирается из-под обломков автокатастрофы, в то время как медлительные и вялые пассажиры догорают внутри.

После того, как я послала ее подальше, Амбер не давала мне прохода.

Впоследствии я обнаружила, что она – королева взломщиков.

Иногда ей нужен был лом, иногда она обходилась монеткой. Однажды она языком набрала цифровую комбинацию. Что самое смешное, она не хотела воровать. Ей требовалось лишь проникнуть внутрь. В апреле она взломала все шкафчики в школе Дубового залива. В мае она выпотрошила особняки в предгорьях. На прошлой неделе она попалась на взломе восьми кабинетов какой-то страховой компании.

Я не собираюсь исправляться, сказала она судье.

Почему?

Да потому что я мастер, кретин.

Я умела, я талантлива. Я – гребаный Гудини![12]12
  Гарри Гудини (1874–1926) – известный американский фокусник.


[Закрыть]

Судья не хотела помещать ее в тюрьму для несовершеннолетних. Она понимала, что Амбер испытает непередаваемое наслаждение, будучи запертой в помещении с тридцатью двумя запертыми дверями. Поэтому ее поместили в «Белые Дубы», временное убежище проблемных девочек, и так она оказалась в одной комнате со мной.

Я пообещала Амбер, что позволю себя разукрасить, если она научит меня взламывать.

Только азы, попросила я, никаких наворотов.

Мой дар азами не ограничить, ответила она. И кроме того, ты сюда только попала. Тебе рано бежать.

Я заснула на повторном показе «Ангелов Чарли».[13]13
  «Ангелы Чарли» – телесериал 1976–1981 гг. с Фарой Фосетт, Кейт Джексон и Жаклин Смит в главных ролях. Джона Босли сыграл Дэвид Дойл (1929–1997).


[Закрыть] Я помню голос Чарли. Девицы спорили по поводу Босли: Это не парень из «Счастливых дней»? Да нет же, это «Мужик из помойки».

Джилл, Келли и Сабрина сидели у стола, голос из ящика велел им надеть бикини и проникнуть на вечеринку у бассейна к миллионеру. Ох, Чарли, хихикали они в ответ. У голоса не было тела, Чарли так и не появился в комнате, но они сделали все, что он приказал. В мою оперу он не попал, хотя я заснула под его голос.

Амбер доложила, что во сне я обернулась к ней и сказала: Враг. Ох, прости.

Да нет, это было круто, Сара. Давай я заплету тебе французскую косичку?

Амбер, я не хочу менять внешность.

Я Гудини, я сделаю так, что ты снова появишься.

У тебя нет заколок.

Я что-нибудь придумаю.

В «Белых Дубах» девочки в своих дневниках хныкали. Они изливали душу, губной помадой выводя каракули на стенках туалета: Меня никто не любит. Я разбита. Боже, помоги мне, я пропала. Но Амбер сказала: Я что-нибудь придумаю.

Поэтому я позволила ей заплести мне волосы. Она закрутила мою челку, а остальные волосы не тронула. Косенькая и тугая косичка торчала надо лбом, будто рог единорога. Девица со страницы «Как заплести французскую косу» смеялась надо мной; ее коса была подобна безупречной короне. Но я все равно выглядела лучше. Тебе идет, отметила Амбер. Выглядишь такой свирепой и съехавшей с катушек.

Позже мы отметились о выходе на перекур. «Белые Дубы» – это старинный особняк, расположенный глубоко в частном лесу. Там не нужна охрана, потому что никто не хочет уходить. Тихонько перешептываясь, мы сели на крыльцо.

Не позволяй им определить тебя к суррогатным родителям, шелестела Амбер. Скажи, что у тебя неконтролируемые вспышки гнева. Сара, я не хочу, чтобы ты исчезала. Обещай, что ты здесь останешься.

Учитель рисования не спускал с Амбер глаз. Когда мы закрашивали радугу, я случайно услышала его слова.

Нет, не заставляй меня опять. В прошлый раз мне попало. Хватит тебе.

Вы что, не понимаете? спросила она, растирая золотую краску из баллончика по ладоням. Я – Гудини. Я делаю все, чего душа пожелает.

Я рисовала углем бегущую по переулку девочку и растирала контуры ее ног, пока мои пальцы не почернели окончательно. Я сделала вид, что ничего не слышала. Я уже некоторое время догадывалась, что Амбер что-то замышляет. Она выскальзывала среди ночи из комнаты, прихватывая заколки, которые я для нее раздобыла. Позже я обнаружила их в стоке душа. Молодец, сказала она, ты почти созрела учиться.

Кэсси прибыла на шестинедельную побывку из резервации. Ее диагностировали как не поддающуюся контролю, потому что она запустила в какого-то мужика бутылкой «Джонни Уокера».

Ростом она была метр с кепкой и злобно ухмылялась. Мне она тут же понравилась. Четыре другие девочки наряжались в трикотажные рубашки и джинсы. «Кока-Кола», «Адидас», Микки-Маус. Кэсси носила замшевый пиджак и драные колготки в сеточку. Волосы коротко выбриты, за исключением черной блестящей бахромы, нависавшей над темными глазами.

Я скинхед, сказала она, пиная меня своими «мартенсами». Ты знаешь, что это такое?

Да ты Покахонтас, возразила какая-то девочка и похлопала ладонью по губам. Уа-уа-уа. У тебя врожденный алкогольный синдром. Ты скво.

Ах, ты так оригинальна, ответила Кэсси, затопав по полу. Можно подумать, я раньше никогда такого не слышала.

Я задумалась о том, почему в «Семнадцати» никогда не писали о скинхедах. Почему они не публиковали советов по взломам. Мне было непонятно, почему все девочки Виктории читали этот журнал, хотя он не давал ни одного дельного совета.

Кэсси пнула «Ангелов». Телевизор покачнулся и свалился с подставки. Кэсси забралась на телевизор. Сдохни, проорала она, умри, Фара, умри!

Управляющая «Белыми Дубами» разъезжала на серебристом «мерседесе». Она получала деньги от Конторы Социальной Поддержки, чтобы держать нас подальше от уличных соблазнов. Как я понимаю, это благотворительность своего рода. Ее кабинет пестрел наградами.

Меня вызвали туда, чтобы обсудить будущее.

Микельсоны, они очень славная семья. Сара, нам кажется, что тебе там было бы лучше, чем в «Белых Дубах». Ты бы просто расцвела в хорошей семье.

Мне здесь нравится.

Ну, протянула Дама с Мерседесом, поигрывая золотой ручкой. Мне приятно это слышать. Но мы – всего лишь временный приют. И мы предоставляем место только сильно травмированным девочкам.

Простите, но идея суррогатной семьи меня не привлекает.

Ну почему же?

У меня неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.

На тот случай, если она не расслышала, я нараспев повторила громче, как псалом. Неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.

Амбер использовала полученный от учителя рисования гвоздь, чтобы учить меня. Она показала, как заклинить собачку замка. Мы вломились в комнату Кэсси. Мы направились в Красную Комнату в три часа ночи. Я не могла дождаться Красной Комнаты.

Амбер открыла замок заколкой. Охрана в этом помещении сосет, сказала она. Это слишком легко.

Красная Комната – место, где успокаиваются. Стенки обиты мягкой ворсистой материей, освещение инфракрасное. Красные фонари должны были служить лекарством от гнева. Делать нас более контролируемыми, что бы это ни означало.

Кэсси разлеглась на полу. Красные фонари скользили по ее яростному лицу.

Амбер пританцовывала, стукаясь о мягкие стены.

Сара похожа на наркоманку, сказала Кэсси.

Она знает Джастину, сказала Амбер.

А, да? спросила Кэсси. Ты знаешь, где она скрывается?

Мое лицо выдало бы меня. Я взглянула на стенки. Подушки были разукрашены тысячами отпечатков ног.

Она не заложит, Кэс. Оставь ее в покое. Помнишь Китаянку? Девчонку, с которой ты в госпитале познакомилась? Сара помогла ей надуть голубчика.

Кэсси пожала плечами, будто хотела сказать: Ну и делов-то?

Амбер помчалась к выходу с вырванной из «Семнадцати» страницей и закрыла ею стекло в двери. Будь свободна, вещала реклама тампакса, и девица на велосипеде щеголяла белой одеждой.

Мне хотелось покоя под красными фонарями, но ничего не изменилось.

Первой это сделала Амбер. Она показала мне шрамы: они начинались на запястьях и заканчивались на плечах. Некоторые были краснее фонарей в комнате, а некоторые бледные – длинные бугорки цвета слоновой кости. Она сняла лифчик. Над соском маленькой груди была пятиконечная звездочка, такая красная и безупречная, что, казалось, она вырезана из дерева; трудно поверить, что она по правде выгравирована на коже.

Кто сотворил это с тобой? хотела спросить я, но вспомнила о Маргарет, отмывающей грязь с белых лодочек. Им хотелось – я позволила.

Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.

Кэсси засунула руку в трусы. Что-то блеснуло там в волосах. Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.

Оказалось, что блестело лезвие.

Нежно, будто оно шелковое, Кэсси провела им по внутренней стороне бедра. Кровь полилась тонкой струйкой. Она не вскрикнула, не издала ни звука и размазала кровь по колену. Кэсси улыбалась, будто прекраснейший из мужчин только что нежно ее коснулся. Смогу ли я так?

Конечно, смогу. У меня неконтролируемые вспышки гнева.

Я хотела сказать: Дай-ка мне лезвие, но не могла выдавить из себя ни звука.

Дай-ка мне лезвие, сказала Амбер, и Кэсси протянула его, зажав большим и средним пальцами. С таким же успехом это мог бы быть и косяк.

Амбер погладила внутреннюю сторону бедра. Она не вздохнула. Не закрыла глаз. Просто надрезала, проводя длинную линию от самой полной части бедра к белой материи трусов.

С ее губ сорвался легкий вздох: О боже, и она закрыла глаза.

Тогда я спросила о том, о чем не хотела спрашивать. Зачем?

Это здорово. Это как секс, ответила Амбер.

Это лучше секса, сказала Кэсси. Лучше секса с противными, жирными мужиками.

Я думала, что у тебя припадки бешенства, сказала Амбер.

Да, у меня припадки.

Тогда поверь мне, тебе это поможет.

Я не могла объяснить ей, что привязалась к своим припадкам. Они лучше моего жара, я не искала от них спасения.

Кэсси сказала, что пишет книгу. Хочу ли я взглянуть?

Нет, не очень.

Покажи ей первую страницу, сказала Амбер.

Страница первая, сказала Кэсси, и Амбер изобразила барабанную дробь.

Первая страница, сказала Кэсси, истории моей жизни. Указывая на место прямо под коленкой, она продемонстрировала буквы. Малюсенькие, но безупречно ровные буквы складывались в слово БЛЯДЬ.

Страница два, сказала она, указывая на гладкую кожу под рукой. Буквы безукоризненны и аккуратны, она явно рисовала их часами, часами не могла ни вскрикнуть, ни вздрогнуть, ни позвать на помощь.

СКВЕРНА, гласили буквы.

Третья страница была написана у нее на груди. Кэсси было всего четырнадцать, грудь еще не выросла – небольшой бугорок, крохотный сосок, окруженный нежно-розовым, и три буквы, кривее остальных. ЕВМ.

Знаешь, что это означает? спросила Кэсси. У Джастины такая же, только на запястье.

А, да, сказала я, словно только вспомнила.

Ебать Весь Мир, сказала Кэсси.

И у меня такая есть, сказала Амбер. Вон там, внизу, гляди.

Вместо этого я взглянула на камеру наблюдения. Ее объектив был неподвижен, как бесполезный сломанный глаз.

Ты такую хочешь? спросила Кэсси. На самом деле ты ее не заслужила.

Она заслужила. Она помогла Китаянке. Она круче, чем кажется.

Ебать Весь Мир. Я столько раз в день поминала про себя эти слова, что они практически врезались в память.

Да, согласилась я, и Кэсси схватила меня за руку. Она хотела сделать надрез на плече, там, куда мне когда-то делали прививку.

С видом профессионалки она надрезала мою кожу, зажав крохотное лезвие в маленькой руке. Я почувствовала тупую, тянущую боль.

Приятно, правда? спросила Амбер и взяла меня за руку.

Это было совсем не приятно.

Когда я попросила прекратить, Кэсси уколола меня лезвием.

Ты слабачка, сказала она. Я на себе выжигала, когда была в тюрьме для несовершеннолетних. Афина пронесла зажигалку в коробке с тампонами. Мы выжигали цветы.

Кэсси показала мне небольшой рубец на другой груди. Может, мак или тюльпан; кожа набухла и стала походить на цветок. Ее груди были такими же маленькими, как у девочки, за которой я присматривала. Энн Сандерс, ей было двенадцать. Я перечитывала ей «Энн из Зеленых Крыш», наверное, раз пятьсот. Внезапно я подумала, что надо бы позвонить родителям Энн и посоветовать, пока не поздно, увезти ее из Виктории.

Амбер сказала: Я хочу цветок. Кэсси наклонилась и надрезала ей грудь. Они обе были в каком-то трансе, будто загипнотизированные увечьями. Я ожидала, что Амбер закричит, но она улыбалась. О господи, повторила она и опять вздохнула.

Я им отчасти завидовала. Я ушла, оставив их расслабленные тела под слезами красных лампочек.

Я пыталась забыться на уроке Жизненных Навыков.

Сегодня, вещала учительница, мы поговорим о Преодолении Препятствий. Мы обсудим стратегии определения и достижения Цели Жизни.

Цель жизни, смешно. Может, «Белым Дубам» стоит целью жизни определить починку камер наблюдения.

Наша наставница носила полосатый костюм и голубой галстук. Амбер звала ее Глория Стейнем.[14]14
  Глория Стейнем (р. 1934) – американская журналистка, феминистка, активная участница и лидер движения за права женщин.


[Закрыть]

Глория выдала очередной тест. С прибытия в «Белые Дубы» я заполнила уже, наверное, пятнадцать тестов, и каждый следующий был немного тупее предыдущего.

Этот тест предлагал выбрать ответы из перечисленных. Отмечать буквы А, Б, В, или Г – по-моему, довольно легкомысленный способ выбора профессии.

В пятидесятых женщины могли быть только женами и матерями. Сейчас на дворе восьмидесятые, и вам, девочки, повезло. Вы можете стать кем захотите.

Да, мы можем пойти на панель или в клуб раздеваться.

Что ты сказала, Амбер?

Я сказала, что мечтаю стать космонавтом.

Как правило, я нарочно портачила в тестах, где можно выбирать ответы, и никогда не выбирала правильный. Почему-то в тот день я решила быть честной.

Вы увидели, как грузовик переехал кролика. Вы бы:

а) Написали рассказ о пережитой душевной травме.

б) Помогли бы ветеринару лечить кролика.

в) Работали бы над улучшением безопасности на дорогах, чтобы предотвратить последующие несчастные случаи.

г) Записали бы номерной знак грузовика и сообщили властям.

Я отметила б.

Кэсси большими буквами написала ЕВМ и СКИНЫ КРУТЫ.

В качестве ответа на вопрос: ваша будущая профессия, Амбер написала НИМФОМАНКА.

Пока Глория проверяла тесты, мы смотрели видео.

Болезненно тощий мужик стоял перед безобразным бетонным зданием. Боб Джонсон, доктор наук, Орегонский университет.

Когда ты осознаешь свои недостатки, ты делаешь первый волнующий шаг в процессе, именуемом Переменой. Клянусь, он так и сказал.

Пацан, заорала Амбер, тебе бы подкормиться.

Мне бы Перемен, запричитала Кэсси. Глория, не подашь бедняжке на Перемены?

Амбер попыталась прочитать мои ответы, но я закрыла их рукой.

После урока Жизненных Навыков Амбер сказала, что хочет проникнуть в комнату Брэнди и утянуть ее косметику. Я сказала, что присоединюсь к ней попозже. Мне нужно обсудить свою температуру с врачом, сказала я, и это было правдой. Я коротала ночи в удушливой испарине.

После урока я топталась возле кинопроектора. Я не знаю, почему мне было небезразлично, но я наклонилась к Глории, чтобы посмотреть на свои результаты.

Ну, сказала Глория, поправляя очки и разглядывая мои ответы. У тебя просматривается склонность к профессиям, где нужно оказывать помощь и поддержку – медсестра или ветеринар. Хочешь обсудить варианты?

Не очень, ответила я.

Она протянула мне бланки для поступления в колледж Камосан на отделение медсестер и сказала, что я не такая, как остальные девочки, что я чувствительнее и что я готова к Переменам.

Но она ошиблась. Я обладала чувствительностью скалы. Я видела, как Кэсси и Амбер кромсают друг друга, и не сказала ни слова, а просто сидела, безжалостная и ни на что не годная. Ну какая идиотка просто сидит и не вмешивается? Мне бы стоило сказать, что меня это поразило.

Мне бы стоило сказать, что меня это огорчило. Мне бы стоило. Сказать что-нибудь хорошее.

Доктор в «Белых Дубах» оказался ни на что не годным.

Я попросила успокоительные, потому что у меня бессонница. Опера все никак не начинается.

Он ответил, что мне ни к чему успокаиваться.

Я сказала: Послушайте, у меня редкое заболевание. Может, вы о таком никогда не слышали, но поверьте мне, оно у меня есть, и я, наверное, от него умру.

В чем дело?

Дело в том, сказала я, что я родилась с жаром, и он утих, когда мне было шесть, но в этом году вернулся. Он то появляется, то исчезает, и я не знаю, когда и почему. То я в жару и с головокружением, то его уже нет. Например, прошлой ночью я проснулась в холодном поту.

Он пощупал мне лоб и засунул под язык стеклянную трубочку.

Прижми ее и держи, велел он.

Через некоторое время он вытащил термометр из моих сжатых губ. Понаблюдал, как красный столбик поднялся. Потом упал и медленно поднялся еще раз.

36,6, сказал он. У тебя нет температуры. Вы в полном порядке, юная леди.

Вы в полном порядке.

Он сказал, что знает эти уловки с набиванием температуры наперечет.

Жар – это симптом, проинформировал он меня. Человек не может родиться с жаром.

Но ведь я была…

Жар – это не болезнь, сказал он. Противник часто принимает форму вируса или инфекции. И жаром природа расправляется со своими врагами.

Хорошая девочка

Я отказалась говорить, где находятся мои родители, и меня отослали к чиновнице по размещению.

Ее звали Хейзел, она любила играть на собачьих бегах. В следующем году, когда ей стукнет шестьдесят, она собирается переехать во Флориду и проводить на бегах дни напролет.

Ты можешь курить, меня это не беспокоит, предложила она.

Мы немного побеседовали.

Я рассказала Хейзел, что хочу стать медсестрой.

Она сказала, что это достойная цель.

Таковой она и была. Идея медицинского училища придавала мне целеустремленности. Вся в белой одежде, я бы ощущала себя непорочной. Шрамы и гудрон, лес и бутылки «Баккарди», вкус Дирка Уоллеса, вид лезвия в крови – все это растает навсегда, как только я надену белую форму. В мягких туфлях на белой подошве я бы ухаживала за ранеными, как Эверли. Моя мать утешала людей с пулевыми ранениями и кислотными приходами. Я знала, что могу не хуже. Перевязывая раны, я бы шептала: Все будет хорошо.

Все они заслуживают медали за избавление меня от моих антиобщественных наклонностей. Заберите меня с улицы, где я общаюсь с ворами и проститутками. Поместите меня в семью, где я буду смотреть «Династию» и есть бифштексы.

Хейзел сказала, что Микельсоны – чудесная семья. Они живут в Гордон-Хед.

Взломанные замки, ободранные коленки, ворованный блеск для губ и дождливые улицы.

Айви Мерсер живет в Гордон-Хед, в особняке на холме. Может быть, это по соседству с Микельсонами?

На столе Хейзел гнездились стопки папок. Меня даже не подмывало глянуть, лежит ли там дело Джастины. Весьма необычно сознавать, что в один момент ты можешь отпустить живущий в голове образ, который был для тебя реальным, как крест надежды на шее.

Хейзел открыла дело.

Протянула мне карту.

Это Запретная Зона, сказала она, и была права. Центральные улицы: Йейтс и Дуглас, Пандора и Гавернмент закрашены красным, остальная Виктория девственно бела.

Эти карты обычно выдаются девочкам на испытательном сроке, сказала Хейзел. Но я бы предпочла, чтобы ты держалась в стороне от Запретной Зоны. Я также предпочла бы, чтобы ты не контактировала с этими людьми.

Она протянула мне список. Джеронимо Томас, Льюс Татерс, Майкл Джон Бёрнс… Я не знала ни одного из них. Наверное, они сутенеры.

Я хочу быть медсестрой, сказала я. И не хочу в центр. Я предпочитаю жить в Гордон-Хед.

Хорошо. И сделай для себя что-нибудь положительное, Сара.

Типа?

Вступи в организацию юных христианок. Или в драмкружок.

Непременно, ответила я.

В глубине души я надеялась, что Хейзел просто не слишком умна, иначе, если б она знала то, что знаю я, ее глаза не просыхали бы от слез, и она никогда бы не подумала, что меня излечат развлечения.

Хейзел сказала, что Микельсоны ждут меня к ужину. К шести, добавила она. Джиллиан делает великолепные бифштексы. Не опаздывай. Они тебя ждут.

Она вывела их адрес и телефон на моей карте: проезд Хулихан 3765.

Я. Буду. Хорошей девочкой. Я буду. Буду.

Ты – легкий случай, сказала она. Я была бы счастлива, если бы все мои девочки были так же готовы к переменам.

Вы в меня верите?

Конечно, верю.

Вы думаете, я смогу стать медсестрой?

Ты можешь стать всем, чем твоя душа пожелает, Сара. Но для начала тебе надо закончить школу.

Конечно, сказала я, но про себя подумала, что колледжу Камосан придется сделать для меня исключение, потому что в Маунт-Нарк я вернусь только при одном условии – с пистолетом в руках.

Хейзел, как вы думаете, я смогу стать хорошей медсестрой?

Отличной, ответила она и обвела кличку собаки в списке потенциальных победителей.

Я знаю, вы думаете, что я собираюсь напортачить у Микельсонов. Глава Десять: Пожар в Гордон-Хед. Вперед, можете во мне сомневаться. Мне плевать. Только отцепитесь.

В этот первый июньский день солнце все еще не осчастливило белые небеса своим появлением.

16:00. Я решила сесть на автобус возле конторы Социальной Помощи.

Я шла к остановке, и мужики больше не одаривали меня похотливыми взглядами. Три дня в «Белых Дубах» – и я лишилась должной невинности. Я все еще была в Китаянкином меховом пальто и хлипком белом платье; все еще носила ее сапоги на шнуровке. А вот о ноже вам остается только догадываться. Ну ладно, он все еще был со мной, но клянусь, пользоваться им я не собиралась.

Через два часа Микельсоны снабдят меня новым гардеробом. Мы обильно пообедаем бифштексами – мой первый вкус крови и мяса. Мы, наверное, помолимся перед обедом. После обеда я удалюсь в комнату для гостей и ни за что не стану там себя трогать.

Взломанные замки, ободранные коленки, ворованный блеск для губ и дождливые улицы. Я не стану больше писать в блокноте. Если я напишу слова, образы навалятся на меня за ними следом. Мне страшно захочется на крыши и в подворотни, мне срочно понадобится вылезти в окно.

Я оставлю в покое блокнот. Вместо этого я почитаю Библию – давно пора бы. А может быть, я почитаю «Домик в прерии». Я уверена, что у Микельсонов есть полное собрание сочинений Лоры Инголлс Уайлдер.[15]15
  «Домик в прерии» – серия книг американской детской писательницы Лоры Инголлс Уайлдер (1867–1957).


[Закрыть] Мне хотелось почитать эти книги. Клянусь. Я не шучу. Честное слово, я не выпендриваюсь.

Мысли о медицинском училище наполнили меня такой хорошей, чистой энергией, что мне не сиделось на месте. Мне хотелось кричать прохожим: У меня есть мотивация, у меня появились амбиции, у меня есть план! Рональд Рейган развязал войну с Гренадой. Может, я смогу поехать туда, буду врачевать южных ребят, раненных коммунистическими выродками.

Я подошла к остановке.

Прилично ли появиться до шести? Наверное, нет. Надо бы убить время с толком. Я могла бы пугать туристов, как Китаянка. Я могла бы поплевать на ботанов в идиотских сандалиях. Я могла бы попасть под арест, как моя мама, но сейчас я была хорошей девочкой и падала далеко от этой яблони.

В китайском магазине в белых пластиковых бадьях цвели лилии. Я выбрала нежно-розовый букет для моих временных мамы и папы. Я заплатила за цветы из моих подъемных денег.

У меня все еще был свободный час, и я знала, куда хочу податься.

Прежде всего я зашла в «Макдоналдс», где заказала молочный коктейль, и пошла наверх, в туалет, чтобы осмотреть лицо. В «Белых Дубах» я мечтала обрезать волосы, как у Кэсси, навести толстые черные стрелки и надеть колготки в сеточку с армейскими ботинками. Кэсси рассказывала, что ее друзья-скинхеды тусовались в трущобах возле отеля «Императрица». Мне ужасно нравились названия групп, которые они слушали. «Эксплуатируемые», «Проклятые». Может, я в конце концов услышу музыку, которая мне понравится, но в трущобы я не пойду. Отражение в зеркале выглядело не так уж и плохо, только слегка испуганно, как человек, к глазу которого неумолимо приближается кулак.

ХИППИ КОЗЛЫ, – было написано на стене туалета.

Мне чесалось ответить – САМА ТАКАЯ. Косметический вандализм – отличительная черта выпускниц «Белых Дубов».

Две вертлявые, благоухающие сладкими духами, смешливые девки доливали «Южный Комфорт» в пластиковые бутылочки «Севен-Ап».

Они хихикали о том, что Пит и Марк ну такие очаровашки.

О боже мой, ну такие лапоньки. Я сурово взглянула на вертихвосток, но они не обратили внимания. Я послала им телепатическое сообщение. Хорош хихикать. Заткнитесь уже. Но они продолжали веселиться, попивая крепленый лимонад. Как они меня раздражали!

Хорошей девочке нравятся такие хохотушки.

Хорошая девочка пожелала бы им удачи с Питом и Марком.

Хорошая девочка не захотела бы впечатать их в стену.

Я ведь хорошая девочка, да?

В 5:15 вечера мимо меня проехал двухэтажный автобус, и некто сообщил в мегафон, что каменное здание слева было возведено в 1835 году. Я подумала, что после реабилитации смогу наняться водителем такого автобуса. Я бы продемонстрировала туристам некоторые достопримечательности. Вот тут находится «Королевский Отель», он был салуном во времена золотой лихорадки, а сейчас – заведение, где девочка Алиса получает деньги за то, что ведет себя, как последняя проститутка. Прямо над зданием, возведенным в 1835 году, расположена крыша, где ночует девочка-блондинка, потому что ей больше негде ночевать. Добро пожаловать в Викторию, Город Садов. Вот вам канава, вот – смирительная рубашка, а вот – кровать из камней и гудрона.

Но туристы видят то, что хотят видеть. На практике в девятом классе я должна была работать в «Местных Творениях», этакой туристической лавочке. Я продавала маленьких куколок, якобы сделанных руками местных индейских девочек, а на самом деле изготовленных в Китае. Мой босс заставлял меня срезать этикетки.

Сейчас проходить мимо этой лавочки – сплошное удовольствие. Витрины заполнены чепуховиной с Принцессой Дианой. Лицо будущей королевы украшало кухонные полотенца, маечки и тарелочки. Я до сих пор не понимаю, какое отношение Принцесса Диана имеет к Виктории. Наверное, связь в том, что Виктория названа в честь другой королевы. Я не знаю почему, но меня это жутко нервировало: мы живем в захолустном городишке лесорубов и металлистов, и с какой-то стати нам вести себя так, будто мы в очаровательной английской деревне? Лично мне наплевать с высокой колокольни на Принцессу Ди, один вид ее чопорного лица, что пялится на тебя на каждом углу, приводил меня в уныние. Мне захотелось ворваться на свою некогда работу и поджечь все полотенца. Однажды королева Елизавета навещала Викторию, и нас отпустили из школы. Дин захватил кислоты, я и Маргарет – немного гашиша, и втроем мы двинули к отелю «Императрица». Маргарет очень хотела увидеть королеву и вытянула меня в первые ряды. Королева была без короны и выглядела величественно и царственно, как на всех открытках. Она помахала рукой из бронированного автомобиля. Какая-то девица прокричала: Смерть монархии! и сейчас мне кажется, что я знаю этот голос. Да, я знаю – на королеву наехала девица по имени Джастина.

Вы ни за что не догадаетесь, куда я направилась.

В городскую публичную библиотеку. Ура, веселимся!

Я решила заняться самообучением. Я получу собственную степень. Мне не нужны ничьи удостоверения. Я научусь оживлять мертвых. Я разберусь в тайнах дыхания. С моими склонностями я даже, может быть, изобрету новый метод Сердечно-Легочной Реанимации.

Я им всем покажу.

Я спросила девицу из информации, где находятся книжки о жаре.

Книжки о жаре? саркастически переспросила она. А что конкретно ты имеешь в виду?

Я имею в виду заболевание, кретинка. Ты что, никогда не слышала о заболевании, что струится по моим венам? Я дождаться не могу своей смерти, потому что после нее меня вскроют, и все идиоты наконец-то увидят, сколько внутри меня скопилось тепла.

Я нашла то, что искала, в картотеке. ФН 112. Жар Неизвестного Происхождения. Какой-то врач наконец-то написал за меня мою автобиографию. Книжка оказалась захватывающей, особенно для меня, не очень уважающей чтение. В ней описывалось именно то, что произошло со мной в туалетах «Королевского Отеля» и «Сата».

Интенсивные ознобы весьма сильны – ощущение холода подобно заморозке, мускулы судорожно сокращаются, зубы напряженно стучат, тело скрючено в положение эмбриона, кожа бледна, волосы встают дыбом, сердцебиение учащено. Пациент испытывает страдания.

В 1679 году доктор по фамилии Сайденхэм открыл жар; он написал более приличную версию того, что сказал мне костоправ из «Белых Дубов»: Жар – это орудие природы, которое она использует, чтобы избавиться от врагов.

Не знаю, почему мне так понравилось это выражение. Я записала его в блокноте. Просто так. Я подумала, что это мой блокнот и я могу записывать в него понравившиеся фразы.

Сейчас я сожалею, что записала это, потому что полицейский конфисковал мой блокнот. Из-за того, что мы с Джастиной сделали, они, наверное, решат что «жар» – это шифровка и что я заранее обдумала мое преступление, хотя мне просто хотелось записать эти слова: избавиться от врагов.

В 17:45 я выглянула из окна библиотеки и заметила зеленый «вольво» Айви Мерсер. Я была уверена, что это машина ее матери. Я решила, что это знак. С библиотечными книжками в руках я вежливо попрошу миссис Мерсер подвезти меня в Гордон-Хед к Микельсонам. По пути в умиротворяющий пригород я расскажу ей, что восхищаюсь ее дочерью. Потому что я восхищалась Айви. И завидовала ей до тошноты.

С оливковой кожей, плоской грудью и некрашеными волосами Айви выглядела инопланетянкой в Маунт-Нарк. Но мне нравилось, как она выглядела: огромные голубые глаза, каштановые, стриженные под горшок волосы и вельветовые штаны. Она всегда морщила лоб, когда шла по фойе, будто концентрировалась на какой-то идее. Я не уверена, услышала ли она, как Маки сказал, что она тянет максимум на двоечку, но казалось, что в ее мире эти оценки не существуют.