Текст книги "Избранное"

Автор книги: Разипурам Нарайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Вдруг он подумал, что братцу и в самом деле надо хоть что-то сказать, и произнес:

– Я могу им предложить только то, что ем сам. Если им это не нравится, пусть питаются где хотят.

– Я слышал, что в отеле «Палас» на Новой улице подают европейские блюда.

– Что бы там ни было, долг свой можно выполнять только до известного предела. Об этом даже в «Гите» сказано. Границы долга там обозначены очень четко.

Братец переменил тему – ему так часто приходилось соглашаться с «Гитой», что он уже устал от этого. Пока приходили голубые конверты от Мали, «Гита» была на заднем плане. Теперь она снова вырвалась вперед – значит, Джагана снова одолевали сомнения.

Иногда к Мали приходил кто-нибудь из старых друзей. Он усаживал гостя в холле и беседовал с ним негромко, как и подобает джентльмену. Джаган не знал, о чем они говорят. Возможно, Мали описывал Большой каньон, или Ниагару, или статую Свободы и пробки на улицах Нью-Йорка. Джаган знал обо всем этом и мог при случае немало порассказать. Но он боялся показаться навязчивым и ждал, чтобы его пригласили. Вот почему он порой замедлял шаг, проходя через холл, когда Мали включал проигрыватель или магнитофон, показывал фотокамеру для моментальной съемки или еще что-нибудь из множества привезенных с собой вещей. Среди них был и завернутый в бумагу подарок для Джагана. Грейс подала его Джагану и сказала:

– Это вам, отец.

Внутри лежала коробка светло-желтой кожи с отделениями, в которых находились ложки, вилки и ножи. Джаган повертел коробку в руках, с интересом разглядывая ее:

– Очень красиво! Но только что это такое?

Грейс ответила:

– Это набор для загородных поездок. Мали думал, что вам он понравится.

– Конечно, очень приятно, – сказал Джаган, недоумевая, как же им пользоваться, и запер подарок в сундук.

Теперь даже дома Мали не надевал дхоти. Он носил белую рубашку, заправленную в брюки, и никогда не ходил босиком. Он сидел в своей комнате и совсем не заглядывал на другую половину. Из дому он почти не выходил, а если и выходил, то только дождавшись, когда на город опустится ночь. Тогда, надев на себя носки, ботинки, пиджак и галстук, Мали вместе с Грейс не спеша прогуливался по безлюдной части Новой улицы. Он никогда не шел к памятнику или к Базарной улице. Он вел себя как знаменитость, избегающая внимания толпы.

Однажды утром Грейс откинула занавеску горчичного цвета, разделявшую дом на две части, зашла на половину Джагана и занялась уборкой. Джаган к этому не привык – ему было неловко смотреть, как она вытряхнула циновку, на которой он спал, и скатала ее, а потом взбила его жесткую подушку из ваты. Грейс вымыла посуду на кухне и аккуратно расставила ее на полке. Не слушая возражений Джагана, она схватила метлу и вымела все углы.

– Отец, вы думаете, что мне это неприятно? – говорила она. – Наоборот, я должна помнить, что вышла замуж за индуса.

Джаган не знал, что сказать, и только пробормотал:

– Да-да, это верно.

Она наклонилась и начала тереть старую каменную раковину, вделанную в пол. Она подоткнула сари, которое научилась носить, обнажив колено цвета слоновой кости. Джаган не мог отвести глаз от этого светлого кусочка кожи.

– Ах, Грейс, пожалуйста, брось все это, – протестовал он. – Не беспокойся. Я считаю, что всю домашнюю работу я должен делать сам.

– А я считаю, что вам этого не должна позволять, и все тут, – сказала она. – Я люблю работать. Что мне еще делать целый день?

Джаган, сидевший до того в молельне перед изображениями богов, ходил теперь за Грейс из комнаты в комнату, перебирая в руках четки.

– Что подумают люди? – сказал он. – Современная девушка, выросла в Нью-Йорке и – на тебе! – берется за уборку. Мали это не одобрит.

– Это его не касается, – сказала она. – Он пишет письма, а я занимаюсь хозяйством, и все. В жизни не видела такого красивого дома, как ваш.

– А он не кажется тебе старым и ветхим?

– Нет, он очень красивый. Я всегда мечтала жить в таком доме.

Теперь Джаган поздно уходил из дому; он ждал, пока выйдет Грейс. Понемногу он привыкал к безукоризненному порядку, который вносит в дом женская рука.

Однажды Грейс сказала:

– Мне бы так хотелось, чтобы вы разрешили мне вам готовить.

– Нет-нет, это невозможно. Я дал обет.

И он объяснил ей, что питается только тем, что может приготовить собственными руками.

– Ах, какой вы чудесный! – вскричала Грейс.

Впервые в жизни Джаган услышал доброе слово о своих привычках. Окрыленный ее восхищением, он пустился в подробное описание созданной им самим диеты без сахара и без соли. Пусть Грейс подождет, пока выйдет его книга, сказал он в заключение, тогда она все узнает. Грейс восторженно воскликнула:

– Я уверена, что книга будет «боевиком».

При первой же возможности он спросил, испытывая легкую неловкость:

– А что Мали?.. То есть я хочу сказать: он закончил свои занятия в Америке и получил диплом?

Грейс подняла глаза от медного кувшина, который она чистила.

– Как, разве вы не знаете?

Джаган, чувствуя, что ему не следует раскрывать свои отношения с сыном и истинное положение вещей, пробормотал:

– По правде говоря, у меня не было времени обсудить все это с Мали, вот почему…

– Да-да, я понимаю, – сказала Грейс. – И все же он должен был вам все сказать.

– Ах, нет! – вскричал Джаган. – Ты не так меня поняла. Я не жалуюсь.

– Конечно, нет, – согласилась она. – И все же я считаю, что Мали должен был вам все сказать. Лучше я попрошу его, чтоб он поговорил с вами. Это очень важно. До тех пор пока он не поговорит с вами, он не должен строить никаких планов.

– Да, я тоже об этом думал. Мне бы хотелось знать о его планах.

– Вы все узнаете, – пообещала она. – Все, все…

Джаган сказал:

– Я думал, он напишет мне о своих планах, но он писал только о вашей стране. Я многое узнал о ней из его писем.

Она поднялась и с веселым смехом воскликнула:

– Отец, покажите мне какое-нибудь письмо, и я вам все объясню.

– Что? – спросил, растерявшись, Джаган. – Что ты хочешь мне объяснить?

– У вас сохранилось хоть одно письмо? Я все вам объясню.

Он подошел к своему любимому шкафу, вынул картонную коробку, в которой хранились аккуратно сложенные голубые конверты, и пробежал по ним пальцем.

– Вот они. Не знаю, какое из них ты хочешь посмотреть.

Он колебался. Он никому не разрешал касаться этих драгоценных листков, но сказать об этом Грейс он не мог.

– Ой! Сколько их! – удивилась она и вынула письмо наугад. – Посмотрите? – И она указала на подпись. – Видите?

Джаган поискал очки, надел их и прочитал вслух:

– Г. и М. …Верно?

– Ну конечно. Неужели вы раньше не замечали? Я думала, вы знаете, Г. и М. значит Грейс и Мали… Это я и он, после того как мы… как мы…

Она не окончила фразу.

– Все эти письма писала я, а подписывались мы оба.

– Ты? – повторил Джаган и неловко сглотнул набежавшую в рот слюну. – Откуда мне было знать? Я ведь даже не знал о твоем существовании.

– Разве Мали никогда не писал вам сам?

Джаган молчал. Что толку говорить правду? Разве кто-нибудь выиграет от этого? В душе он молил дух Ганди, чтобы тот простил ему ложь, которую он готовился произнести.

– Да, конечно, но я не знал, что эти письма писала ты.

– А что Мали обо мне написал? Вы очень удивились?

– Он тебя не описывал. Разве можно в письме рассказать о человеке? Слова значат так мало. Вот почему я тревожился, когда он сказал, что хочет стать писателем. Это настолько трудно…

Он нес какую-то чепуху, а Грейс поставила в угол метлу и щетки, подошла и села рядом с ним на крыльцо, свесив ноги во двор.

– Я от него ничего о тебе не узнал. – Он дал волю своему неловкому воображению. – Он только написал, что собирается жениться. Я и сейчас ничего о тебе не знаю. Знаю только, что ты хорошая…

– Но это самое главное, правда? К чему спрашивать об остальном? Больше ведь ничего не нужно.

Джаган решил не упускать случая и сказал:

– В нашей стране есть обычай – сначала мы спрашиваем, где человек родился и воспитывался и все такое, а потом уж переходим к другим вопросам.

– А в других странах этим интересуются, когда берут с тебя налоги или выдают заграничный паспорт. Но раз я вышла замуж за индуса, мне нужно привыкать к вашим обычаям и рассказать о себе. Моя мать была кореянкой, а отец – американским солдатом. После второй мировой войны он служил на Дальнем Востоке. Я родилась в Нью-Джерси. Отец поехал туда на побывку и взял с собой мать. Его отозвали, когда мать была в больнице, и… – она помолчала, – домой он так и не вернулся. Мать решила остаться в Америке. Я училась у Маргарет. Вы о ней слышали?

– Нет, – ответил Джаган. – Это что такое?

– Это женская школа. Обожаю вспоминать о тех днях!

– Это, верно, была хорошая школа, – сказал Джаган.

Он уже привык подхватывать обрывки сведений об Америке и возводить из них целые теории.

– Я изучала домоводство в Мичигане и познакомилась с Мо, когда он приехал туда, чтобы поступить на писательский факультет. Мы сидели рядом на одном футбольном матче. Ах, вот бы вам посмотреть, как играют в футбол в Мичигане. У вас здесь есть футбол?

– Ну конечно, есть. Все школьники играют в футбол.

– Я думала, он писал вам об этом.

– Разумеется, писал, только, знаешь, письма иногда теряются. На днях один мой знакомый при мне жаловался на почте, что письма до него вовремя не доходят…

– Вы счастливы, правда? – вдруг спросила она.

Джаган кивнул.

Она сказала:

– Я так много слышала о кастовой системе в вашей стране, что боялась ехать сюда. Когда я в первый раз увидела вас всех на платформе, я затряслась от страха. Я боялась, что вы меня не примете. Мо поступил замечательно, правда? Нужна была смелость, чтоб привезти меня сюда.

– Ну, знаешь, – сказал великодушно Джаган, – в наши дни мы уже не верим в касты. Ганди боролся за их уничтожение.

– Они уже исчезли? – спросила она в простоте душевной.

– Они исчезают, – ответил Джаган, чувствуя себя политиком. – Мы о них больше не думаем.

Он надеялся, что она не станет допрашивать его дальше.

Как-то днем Мали ворвался на половину Джагана и спросил:

– Неужели ты не можешь провести нам телефон?

Джаган сказал:

– Я об этом не думал.

– В том-то и горе, что не думал. Это очень неудобно и несовременно. Как можно заниматься делом, если в доме нет телефона?

Джагану хотелось сказать: «В конце концов, Мальгуди – маленький город. Крикни – и тебя в любом конце услышат».

– Даже в твоем деле это очень важно, – сказал Мали. – Если бы у тебя был телефон, ты бы больше продавал. Люди делали бы заказы по телефону.

Джаган повторил:

– Я об этом не думал.

На самом деле ему хотелось сказать: «За день я продаю достаточно без всякого телефона. А это значит, что, если людям хочется сладкого, они покупают и без телефона».

Сын сказал:

– Мне было очень неловко, когда я не смог дать своим компаньонам номер нашего телефона.

– Каким компаньонам? Какой компании?

– Грейс! – крикнул Мали. – Иди-ка сюда. Мы говорим о деле.

При мысли, что он должен сейчас обсуждать с сыном дела, Джагана охватил ужас, хоть он и обрадовался, что Мали будет с ним говорить. Он был сегодня на редкость общителен. По тому, как подчеркнуто держалась в стороне Грейс, Джаган понял, что этот разговор подстроила она. Мали предложил:

– Отец, давай сядем в холле. Там есть стулья.

Джаган собирался идти в лавку, но, видя сына в таком настроении, решился нарушить заведенный порядок. Теперь распорядок его дня то и дело менялся.

Он покорно последовал за сыном и уселся в холле, куда не заходил вот уже несколько недель. Он заметил, что Грейс преобразила холл – повесила занавески, расстелила на столе скатерть, а на полу – циновки. На стенах висели современные картины. Джагану они показались совершенно непонятными, но Грейс сказала:

– Они великолепны, правда?

И он только поддакнул.

На бамбуковых стульях лежали разноцветные подушки. В небольшой вазе на столе стояла ветка маргозы. При виде маргозы у Джагана сильно забилось сердце.

– Маргоза – это амброзия, о которой говорится в наших ведах[13]13
  Веды – древнейший памятник индийской литературы, относящийся к концу второго – началу первого тысячелетия до н. э.


[Закрыть]. Ты знаешь об этом, Грейс?

Она чуть не обняла вазу и воскликнула:

– Какая прелесть! А как об этом узнали? Про веды все известно, правда?

– Конечно, ведь они истекли из божественных стоп.

– Ах, какая мысль! – вскричала Грейс.

Все ее трогало, все пробуждало в ее сердце поэтическое чувство.

– Только не вздумай глотать листья маргозы, милая, – предупредил ее Мали.

Джаган сказал:

– Ничего страшного. Это природное антисептическое средство, очищает кровь, снабжает ее железом…

Стоило ему заговорить о маргозе, как глаза у него засверкали.

– Я все объяснил в своей книге. Когда ты ее прочтешь, тебе все станет ясно.

Грейс осторожно поправила цветы в вазе, словно, выйдя замуж за индуса, удостоилась чести коснуться амброзии.

Джаган давно уже не видел сына вблизи. Свежесть и хороший цвет лица, отличавшие его по приезде, пропали; он выглядел измученным и усталым. К местной еде он не вернулся, а сидел на одних консервах. Джаган молчал, хотя и заметил с грустью, что под глазами Мали легли темные тени. Что его тревожит? Джаган терпеливо ждал, что скажет ему сын. Он заметил, что на ногах у Мали, помимо сандалий, были надеты носки.

Ему хотелось сказать:

«Не следует носить носки, потому что они перегревают кровь, мешая природной радиации, идущей через ступни ног, а также потому, что они изолируют тебя от благоприятных магнитных зарядов поверхности Земли. Я доказываю в своей книге, что это одна из причин – одна из возможных причин – сердечных заболеваний в европейских странах…»

Занятый этими мыслями, Джаган смутно ощущал, что все это время Мали что-то говорит. Он слышал звук его слов, хоть смысл их и ускользал от него. Он так долго ждал этого разговора, а теперь с содроганием понял, что все пропустил. Между тем другого такого случая, может, больше никогда не представится.

В этот самый миг Мали произнес:

– Понял?

Джаган вздрогнул и очнулся, призывая на помощь все свое умение сосредоточиться.

Он не знал, что ответить – «да» или «нет», и сидел, глядя прямо перед собой и легонько покашливая.

– Ну вот, обдумай это. Я тебе все сказал, – заключил Мали.

Потом он взглянул на часы и пробормотал, поднимаясь:

– Я должен пойти на станцию, узнать там насчет багажа… Он прибывает сегодня. Если бы у нас был телефон…

Уже направляясь к двери, он повернулся к Грейс и сказал:

– Не жди меня к обеду.

И они услышали шум отъезжающего мотороллера.

Джаган сидел неподвижно, радуясь, что сын так долго говорил с ним. Когда наконец он поднялся, Грейс открыла ему дверь и сказала:

– Может, вы что-нибудь хотите спросить у Мали? Вам все ясно?

Джаган многозначительно улыбнулся и сказал:

– Мы всегда можем вернуться к этому разговору, правда?

И Грейс ответила:

– Конечно.

6

Братец заметил, что в последнее время Джаган не заводит разговора о сыне, и, исходя из теории, что беседе нельзя давать умирать, сказал:

– Вы слышали, на базаре сегодня была драка? Торговец пальмовым сахаром, как всегда, скупал весь сахар, чтобы потом вздуть на него цену, как вдруг…

Джаган, восседая на своем троне в волнах кухонных ароматов, заметил:

– Наши торговцы стали совсем бессердечными…

– Подождите немного и вы увидите, что случится с торговцами рисом. Они играют с огнем.

– Даже если хочешь получить прибыль, не следует вовсе забывать о служении. Я вот не поднял цен у себя в лавке, несмотря на трудности с сахаром.

– О, если б все были похожи на вас! – воскликнул братец, поглаживая длинную прядь волос, оставленную, согласно обычаю, на выбритой голове. Лесть для него была главным занятием в жизни, он льстил, даже когда злорадствовал или шутил. – Вы не из тех, кто умеет делать деньги, – сказал он. – Не будь вы таким принципиальным, кто знает, может, вы бы давно уже выстроили себе несколько дворцов.

– Зачем человеку дворцы? – ответил Джаган и привел тамильский стих, в котором говорилось, что, даже если в уме твоем промелькнут восемьдесят миллионов мыслей, ты не сможешь надеть на себя больше четырех локтей ткани или съесть больше миски риса за раз.

– Вот-вот, – добродушно иронизировал братец, засовывая в рот порцию табака. – Потому я и сказал, что вам неизвестно искусство жить в роскоши. И все же богиня богатства осыпает вас своими милостями.

Джаган радостно засмеялся и решил, что теперь-то уж братец заслужил небольшую дозу сведений о Мали.

– Я сегодня опоздал, – сказал он, – потому что Мали хотел обсудить со мной свои планы.

Он очень гордился тем, что может сообщить что-то конкретное о своем сыне. Братец насторожился и вытянул шею, чтобы не пропустить ни слова. Сделав это замечание, Джаган замолчал, и братец, чтобы заполнить возникшую паузу, быстро произнес:

– Я видел его утром на мотороллере. Он что, купил себе мотороллер?

– Кажется, взял на время у приятеля. Нужно же ему на чем-то ездить…

– Кто же этот приятель? – размышлял вслух братец. – У кого в городе есть мотороллеры? Один – у сына агента по продаже керосина, другой – у того человека, который приехал из Пенджаба, чтобы построить здесь пуговичную фабрику. Еще один – у племянника окружного судьи, знаете, такой молодой человек, он еще служит в Отделе общественных работ, строит новые дороги в горах.

– Теперь мальчикам подавай собственный транспорт, они не любят ходить пешком, – рассуждал Джаган. – Я-то всю жизнь любил ходить своими ногами, но теперь время больших скоростей, людям нужно быстрее попадать из одного места в другое. У них больше дел, чем у нас, правда? Мали никогда не любил ходить пешком. Он всегда ездил на велосипеде. Первый велосипед я купил, когда ему было семь лет, и он разъезжал на нем где хотел. Порой он катил даже по улице Элламана – на Базарной улице всегда столько народу, но это его не останавливало.

– По вечерам даже взрослые держатся подальше от Базарной улицы.

– Но этот мальчик не знал страха. Другие дети в его возрасте прячутся матерям под юбки, а он был уже совсем самостоятельный.

– Бедный мальчик, его мать так болела.

– Поэтому-то я и старался отвлечь его.

Разговор отклонялся в сторону. Братец попытался вернуться к основной теме.

– Вы начали говорить мне о планах Мали. Вы, верно, чувствуете себя теперь гораздо лучше.

– Да-да, я всегда знал, что все будет хорошо и беспокоиться не о чем.

– Что ж, теперь вы знаете, какие у него планы?

– Да, знаю, он очень торопился сегодня утром, ему нужно было попасть на станцию, так что он рассказал мне о них в самых общих чертах. Позже он, конечно, сообщит мне все подробности.

Джаган не рискнул сказать больше, опасаясь выдать свое полное неведение.

Братец быстро спросил:

– Вы одобряете его намерения?

– Какие намерения? – спросил с удивлением Джаган.

Ни в чем таком он своего сына и не подозревал. Братец с минуту помолчал, выжидая, пока затихнут зазвеневшие в воздухе голоса школьников, распущенных по домам. У окна с разложенными на подносах сластями, как всегда, остановилась стайка детей.

– Капитан, не разрешай людям собираться у нашего окна. Они мешают уличному движению.

По правде говоря, Джаган меньше всего беспокоился об уличном движении. На Базарной улице движению транспорт а мешало многое – две коровы, принадлежавшие продавцу молока, проводили все свое свободное время на мостовой; был там еще бык-шалопай, который никому особенно не принадлежал и время от времени гонялся в любовной игре за коровами, раскидывая в разные стороны пешеходов, велосипеды и повозки; по краям мостовой, нередко вплоть до самой ее середины, сидели кружком крестьяне, привозившие на рынок зерно и фрукты. Между ними спокойно пробирались велосипедисты, автомобили и повозки, запряженные быками. Никто не жаловался и не роптал, один только Джаган всегда проявлял заботу о транспорте, потому что вид детей у окна со сластями будил в нем чувство беспокойства, а порой и вины. Он предпочел бы, чтобы они из школы расходились прямо по домам, а не смотрели на его сласти голодными глазами. Стоило Джагану ощутить беспокойство, как он тотчас звал капитана и отдавал ему какое-нибудь распоряжение.

Братец наконец понял, что вопрос о «намерениях» взволновал Джагана, и с удовольствием наблюдал за его лицом. Его раздражало, что Джаган так умело избегал разговора о сыне. У него было такое чувство, словно его перестали считать за родственника. Это ему не нравилось, и он обрадовался случаю вернуться к своей прежней роли наперсника.

– Я не хотел говорить с вами об этом специально, но я так рад, что, когда мы встречаемся, мальчик по-прежнему зовет меня «дядей». Конечно, он съездил на другой конец света, но все же дядюшку своего не забыл. Понимаете, я не хотел ему навязываться после того, как он вернулся домой. Знаете, как это бывает: люди меняются, особенно когда поживут за границей. Я слышал, что один чиновник из министерства отвернулся от своих родителей, когда они пришли встречать его на вокзал.

– Ужасный человек! Да он, наверно, с ума сошел! Мали на него ни капельки не похож!

– Знаю, знаю, об этом я вам и толкую. На прошлой неделе я зашел в дом к архивариусу, а Мали там как раз говорил с его сыном. Вы знаете их дом на Новой улице? Я зашел туда, потому что обещал найти им повара. Хозяйка дома плохо себя чувствует. Чего только я не делаю ради людей!

– Значит, сын архивариуса и Мали – друзья?

– Да, друзья. Так вот, они как раз сидели на веранде и разговаривали. Когда я входил в дом, Мали сам окликнул меня. «Прежде чем вы уйдете, – говорит, – уделите мне несколько минут». А я и говорю: «Конечно, Мали. Располагай мной как хочешь». Когда я закончил свои дела и вышел из дома, Мали мне и говорит: «Я пойду с вами».

– Он пошел пешком? Я думал, он не любит ходить пешком.

– Он дошел со мной только до калитки. Ему не хотелось, чтобы его друзья слышали, что он мне скажет.

– Что же он сказал? – спросил Джаган.

Теперь он был у братца в руках.

– Он хочет производить роман-машины, – ответил тот.

Услышав это, Джаган так растерялся, что не смог даже выразить свое удивление. Он еще о чем-то спросил, но так невразумительно, что тут же замолчал.

Братец не отводил от него глаз, смакуя его растерянность, и наконец произнес с видом простака:

– Разве вы ничего не слышали о роман-машинах?

По его тону можно было предположить, что машины эти давно уже вошли в повседневный обиход. Он торжествовал победу – небольшую, но все же победу. Он доказал свое превосходство в знании американской жизни. Джаган решил признать свое поражение и отбросить всякое притворство. Братец меж тем, чтобы продлить удовольствие, говорил:

– А я-то думал, что он вам все расскажет! О чем же вы говорили сегодня утром?

– Мы говорили о другом, – произнес Джаган высокомерно. – Он рассказал мне о всяких других делах.

– Но сейчас это для него самое главное. Он день и ночь только об этом и думает.

– Да-да, – сказал Джаган. – Конечно, я понял, что он говорит о какой-то машине, но там возник один вопрос, и я не успел выяснить, что это за машина.

– Это совсем не обычная машина, – сказал братец.

Тут Джаган снова закричал:

– Капитан! Что там за толпа?

Но братец внушительно продолжал:

– Нет, вы послушайте! Эта роман-машина, как вы уже, верно, догадались, пишет романы.

– Как она это делает? – спросил Джаган с неподдельным удивлением.

– Меня об этом не спрашивайте, – сказал братец. – Я ведь не инженер. Мали все время повторял слово «электронная», а может, «электрическая» или еще как-то. Он все мне подробно объяснил. Это очень интересно – почему вы у него не спросите? Я уверен, он все вам наилучшим образом объяснит.

Джаган дождался удобного момента на следующее утро, когда Грейс вошла на его половину, чтобы убрать в кухне, и сказал:

– Я хочу поговорить с Мали. Он свободен?

– Конечно, – сказала она. – А если и не свободен, то освободится.

Она прислушалась – из комнаты Мали доносился стук пишущей машинки.

– Он, кажется, занят, – заметила она. – Сейчас я его позову.

Она исчезла, а потом, выйдя из комнаты, с важным видом произнесла:

– Он выйдет к вам через пятнадцать минут.

На мгновение Джагану почудилось, что он стал просителем в собственном доме. В голове у него мелькнуло воспоминание о тех далеких днях, когда Мали стоял у него под дверью, выпрашивая прощения или немножко денег, и он ужаснулся перемене, которую принесли годы.

– Мне самому нужно уходить, – сказал он, чтобы восстановить нарушенную справедливость, но Грейс вернулась в кухню, не произнеся ни слова. В нерешительности он открыл шкаф и остановился, глядя на старые бутылки и оберточную бумагу, которые хранил, исходя из теории, что выбрасывать вещи можно не раньше чем через семь лет.

Грейс, не выходя из кухни, сказала:

– На той неделе я приберу в шкафу. Вообще в этом доме нужно устроить хорошую уборку.

Джаган, огорченный ее намеком, с волнением произнес:

– Не делай пока ничего.

Меж тем машинка перестала стучать, прозвенел звонок, и Грейс сказала:

– Он ждет вас. Можете войти.

Она держалась так, словно Мали был знаменитостью.

Она подвела его к двери в комнату Мали.

– Вы ведь знаете, он очень методичен.

Джагану это было приятно, хоть он и не знал, как ему держаться. Он постарался взять себя в руки. Взглянул на часы на стене и пробормотал:

– Через пятнадцать минут мне нужно идти.

Джаган уселся в кресло для гостей, посмотрел на сына и тотчас перешел к делу:

– Так как же все-таки работает роман-машина?

– Я же тебе вчера объяснил, – сказал Мали.

– Кое-чего я не понял, вчера я очень торопился.

Сын взглянул на него с жалостью, встал, открыл стоявший тут же деревянный ящик, отбросил оберточную бумагу и шпагат, вынул из него небольшой, похожий на радиолу предмет и поставил его на стол.

– Я только ее и ждал. Вчера я ходил за ней на почту. Как здесь не дорожат временем! В жизни не видал такой страны.

Джаган с большим трудом удержался, чтоб не сказать: «Нам для наших дел времени хватает».

Мали встал в позу лектора и, похлопав машину по боку, произнес:

– С помощью этой машины всякий дурак может написать роман. Подойди поближе – я покажу тебе, как она работает.

Джаган послушно отодвинул кресло, встал и подошел к сыну. Он с гордостью заметил, что едва достает Мали до плеча.

«Бог его знает, что за консервы он ест. Вид у него, конечно, усталый, но как он вырос!» – размышлял он.

Мали меж тем объяснял:

– Видишь эти четыре ручки? Эта – для героев, эта – для чувств, а эта – для кульминации. Ну, а четвертая сделана вот почему: каждый роман состоит из героев, событий, чувств и кульминаций, и если правильно их скомбинировать…

На минуту он прервал свою речь, выдвинул ящик стола и взглянул на отпечатанный на ротапринте листок, потом закрыл ящик и вернулся к машине.

– …на ней можно прямо печатать, как на пишущей машинке. Надо только решить, сколько у тебя будет героев. Работает она на транзисторах и обычных лампах. Испортить ее никакой дурак не сможет. А потом мы добавим к этой машине такую приставочку, которая разложит любой готовый роман на компоненты и проанализирует их. В следующей модели она уже будет.

– Ты хочешь писать на ней романы?

– Да. Кроме того, я собираюсь производить эти машины и продавать их у нас. Одна американская фирма предлагает войти со мной в долю. С течением времени в каждом доме в нашей стране будет такая машина. Мы выпустим больше романов, чем любая другая нация в мире. Сейчас мы немного отстали. У нас ничего нет, кроме всякого старья вроде «Рамаяны» и «Махабхараты». А в одной Америке, к примеру, за сезон выпускают десять тысяч книг.

Он снова рванулся к столу, выдвинул ящик, взглянул на отпечатанный листок и повторил:

– Да, десять тысяч названий. Каждая семья должна иметь такую машину. Писателю остается только купить, нажать на клавиши, и через секунду на бумажной ленте появится нужная формула, с которой он может начать…

Джаган подошел ближе – он рассматривал машину, словно она свалилась с другой планеты. Приблизился он к ней с такой осторожностью, что Мали сказал:

– Потрогай ее.

Джаган нагнулся к машине и прочел: «Герои – положительные, отрицательные, нейтральные. Чувства – любовь, ненависть, мстительность, преданность, жалость. Осложнения, происшествия, несчастья. Кульминация – место, развитие, развязка».

Машина вся так и сверкала – отделка у нее была красного дерева, а клавиши зеленые, красные и желтые.

Джаган спросил:

– Как же на ней писать роман?

– А так же, как на пишущей машинке, – ответил Мали, и Джаган подивился, сколько всего он знает об этой машине.

В эту минуту в комнату вошла Грейс, встала рядом с ними и шутливо произнесла:

– Какой он у нас умница, правда?

Джаган не нашелся, что ей ответить, в голове у него все смешалось, звенели бесчисленные вопросы. У него помутнело в глазах: он не узнавал знакомой комнаты, она выглядела словно контора в какой-то чужой стране. Что это Мали задумал? А какую роль в его плане играл он сам, Джаган? Какие обязательства возьмет он на себя?

Он с трепетом произнес:

– А знаешь, Грейс, наши предки никогда не записывали своих эпических поэм. Они их сочиняли и читали, эти великие книги жили веками, переходя из уст в уста…

Мали прервал его жестом отвращения.

– А-а, времена твоих предков давно прошли. Сейчас нам приходится конкурировать со странами, развитыми не только в экономическом и промышленном, но и в культурном отношении.

Джаган был в восторге, что после долгих лет унылого молчания сын наконец расцвел таким пышным цветом, – правда, ему грустно было думать о том, что это за цветение. А мальчик меж тем продолжал:

– Если у тебя есть время, я бы тебе еще кое-что объяснил.

Джаган беспомощно взглянул на дорожные часы, стоящие на столе у Мали, и позвенел в кармане рубашки ключами от лавки.

– В конце концов, тебе, возможно, придется бросить твои сласти и войти в наше дело. Я тебе предоставлю хорошую комнату с кондиционированным воздухом и пару секретарш.

Джаган и не подозревал, что сын умеет так гладко говорить; впрочем, в душе он пожалел об этом. Он чувствовал, что задавать вопросы теперь должен он.

– А что, все романы в Америке так пишутся? – спросил он с таким видом, будто хотел восполнить пробел в своих знаниях об этой стране и ее культуре.

– Да, почти все, почти все, – ответил Мали.

– Почти все журналы, – прибавила Грейс, – переходят сейчас в своих художественных отделах на эту машину, а из прошлогодних «боевиков» три были написаны ею. Мы получили такое предложение – Америка дает двести тысяч долларов при условии, что для начала мы найдем пятьдесят одну.

– Пятьдесят одна тысяча долларов в переводе на рупии будет равняться… – начал все те же подсчеты Джаган.

– Сосчитай сам, – сказал Мали с раздражением. – Дай мне докончить. Они берут на себя всю организацию производства и обеспечение техническим персоналом, помогут выстроить завод, наладят производство и проработают на нем полгода, а потом уйдут. Еще они снабдят нас всем необходимым для рекламы.