Текст книги "Избранное"

Автор книги: Разипурам Нарайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– Я должен съездить в деревню.

– Но почему так внезапно?

– Нужно поменять расписку, возобновить ее на имя нового портного. Вы должны меня отпустить.

– Когда?

– Когда?.. Ну, когда, по-вашему, я должен ехать?..

– По-моему, тебе вообще не надо ехать. Я не могу тебя сейчас отпустить. Я собирался отправиться в паломничество в Рамесварем.

– Святое место, хорошо, что вы отправляетесь туда паломником, – заменил он свысока. – Благодать осенит вас. Когда вы вернетесь, я уеду.

В тот день мы расстались в наилучших отношениях. Однако на следующий день он поднялся ко мне в кабинет, стал позади моего кресла и без всякого вступления произнес, словно мы не говорили об этом накануне:

– Я должен ехать.

– Да, когда я вернусь из Рамесварема.

Он круто повернулся и стал спускаться по лестнице, но с полпути вернулся и спросил:

– Когда вы едете?

Его бесконечные вопросы выводили меня из себя, но я подавил раздражение и спокойно ответил:

– Я жду еще кое-кого, кто должен поехать со мной вместе. Возможно, дней через десять…

Он, казалось, удовлетворился моим ответом и, шаркая подошвами, спустился вниз. В тот вечер, вернувшись домой, я встретил его у калитки. Не успел я войти во двор, как он сказал:

– Я вернусь через десять дней. Разрешите мне уехать завтра. Через десять дней я вернусь и буду сторожить ваш дом, пока вы будете в Рамесвареме.

– Зачем нам обсуждать все это на улице? Разве ты не можешь подождать, пока я войду в дом?

Он не ответил, закрыл калитку и ушел в свой подвал. Весь вечер мне было не по себе. Пока я переодевался, ел, читал, писал, меня угнетала мысль, что я так резко ответил ему. Мои слова прозвучали слишком сурово. Наутро, встав раньше, чем обычно, я первым делом спустился к нему. Он сидел под открытым краном, вода сильной струей лилась ему на голову. Затем он встал и, мокрый, отправился к себе в подвал. Он воткнул цветок перед изображением божества, висящим на стене, зажег палочку благовоний, заложил другой цветок за ухо, нанес священный пепел себе на лоб, повязал красный платок на голову, натянул шорты и вышел, готовый к новому дню. Однако глаза его смотрели недружелюбно. Я подождал немного, сделав вид, что рассматриваю цветущее манго, похвалил его за порядок в саду, а потом вдруг спросил:

– Ты хочешь уехать только на десять дней?

– Да, да, – отвечал он, тут же смягчаясь. – Я должен возобновить расписку или созвать людей, чтобы они выбросили вон этого самозванца и схватили его машинку… даже если это повлечет за собой кровопролитие. В этом деле кому-то придется поплатиться жизнью. Я вернусь через десять дней.

Мне казалось, что программа эта слишком обширна для десяти дней.

– Ты уверен, что уложишься в этот срок? – спросил я его добродушно.

– Днем больше, днем меньше, но я обещаю вернуться точно, день в день. А когда вернусь, два года никуда больше не поеду. Даже и тогда не поеду, разве что… Пусть брат в следующий раз сам возобновляет расписку…

Я снова почувствовал раздражение и сказал:

– Я не могу разрешить тебе сейчас уехать.

Я произнес эти слова необычайно твердо, но он только подошел ближе и, сложив руки, стал просить меня:

– Прошу вас, я должен возобновить расписку. Если ее просрочить, я все потеряю. В деревне меня засмеют.

– Дай мне эту расписку, я взгляну на нее, – произнес я внушительным тоном.

Я слышал, как он открывал свой черный чемодан. Потом он вернулся, держа в руках какую-то тряпицу, бережно размотал ее и извлек на свет божий документ, составленный на пергаменте. Я просмотрел его. Это было долговое обязательство на сто рупий, в нем не упоминались ни портной, ни его машинка. Это было просто обязательство вернуть долг в сто рупий с процентами, усеянное бесчисленными марками, датами, отпечатками пальцев и подписями. Я не видел, каким образом этот документ может ему помочь. Я прочитал его вслух и заметил, значительно барабаня по нему пальцами:

– Разве здесь говорится что-нибудь о твоем портном или его машинке?

– Но ведь там есть имя Ранги?

– Но тут ничего не говорится о портном. Судя по этому документу, Ранга мог быть и мусорщиком.

Аннамалая охватила паника. Он поднес документ к глазам и, тыча в него пальцем, спросил:

– А тут что написано?

Я прочитал ему весь текст слово в слово. Он пришел в отчаяние. Я сказал:

– Я дам тебе сто рупий, только забудь об этой расписке. Сколько стоит проезд в деревню?

Он вслух посчитал и сказал:

– Рупий десять только за железнодорожный билет…

– И за обратный билет еще десять рупий. Из-за этой расписки ты туда ездишь много лет подряд и на одни только билеты истратил гораздо больше, чем то, что тебе по ней причитается.

– Но он платит проценты, – возразил он.

– Отдай мне эту расписку, я тебе все выплачу, а ты останешься.

Мне стало грустно при мысли о том, что он уедет. Время от времени я отправлялся в поездки, то короткие, а то и долгие. Каждый раз я просто собирался и уезжал, а когда возвращался – через несколько недель, а порой и месяцев, – то находил, что в моей корзине для бумаг все до последнего клочка было сохранено в неприкосновенности. Мне стало очень грустно.

Он нетерпеливо отмахнулся от моих экономических доводов.

– Вы в этих вещах не понимаете. До тех пор пока у меня на руках эта расписка, я всегда могу обратиться в суд.

– И навлечь на себя еще большие расходы? Гораздо дешевле просто сжечь эту бумагу.

Он махнул на меня рукой: непонятливый человек, невозможно с ним разговаривать, в самых простых вещах не разбирается.

На следующий день и еще через день я снова и снова слышал его шаги на лестнице.

– Я вернусь через десять дней.

Я сказал:

– Ну, хорошо… Я вижу, у тебя слишком много забот, о своих обязанностях здесь ты и думать не хочешь. Тебе все равно, что со мной будет. Что же мне, менять ради тебя планы?

Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Все это была чепуха, с его точки зрения. Я был одержим химерами, тогда как подлинными, земными реальностями были, конечно, овцы, портные и долговые расписки. С минуту он взирал на меня с жалостью, как на глупца, ничего не смыслящего в жизни, а потом отворачивался и спускался вниз.

Следующие несколько дней он был мрачен, а когда я пытался заговорить с ним, грубил мне. Он не поливал растений, совсем забыл о соседке и не разжигал, как обычно, костер в тени гранатового дерева. Он сбросил свой красный, платок и сидел в подвале в углу, накинув на голову, словно в трауре, старое одеяло. Когда я уходил и приходил, он появлялся из подвала и покорно открывал мне калитку, но мы не обменялись ни единым словом за эти дни. Я было попробовал втянуть его в разговор, весело заметив:

– Ты слышал, у нас открывают новый магазин?

– Я никуда не хожу, мне люди не нужны. С чего это вы решили, что меня интересуют лавки и всякие сплетни? Меня это не касается.

В другой раз я спросил:

– Никто не звонил?

– Если б звонил, неужто бы я вам не сказал? – ответил он. Взглянул на меня с яростью и ушел, бормоча: – Если вы мне не верите, отошлите меня. Зачем мне врать, что никто не звонил по телефону, если кто-то звонил? Я не мошенник, я уважаемый фермер. Отошлите меня…

С головой, покрытой темным одеялом, он был сам на себя не похож. Сердитые глаза смотрели враждебно. Казалось, будто все эти годы он старался держать себя в руках, но внезапно все пошло прахом.

Спустя неделю, утром, я услышал какой-то звук у калитки, выглянул и увидел, что он стоит во дворе, а жестяной чемодан и джутовый мешок со всякой всячиной лежат на земле у его ног. На нем был темный пиджак, который он надевал только в торжественных случаях, и белое дхоти, голова тщательно повязана тюрбаном. В этом новом наряде он был неузнаваем. Он сказал:

– Я уезжаю сегодня восьмичасовым поездом. Вот ключ от моей комнаты. – Он откинул крышку своего чемодана и сказал: – Проверьте, не украл ли я чего у вас. Ведь эта женщина зовет меня курокрадом. Только я не мошенник.

– Зачем ты так уезжаешь? Разве так нужно уезжать после пятнадцати лет службы? – спросил я.

Он только ответил:

– Я нездоров, я не хочу умереть в вашем доме и навлечь на него дурную славу. Позвольте мне уехать домой и там умереть. Там меня оденут в новые одежды, возложат на мое тело гирлянды из свежих цветов, понесут его всей деревней по улицам, и будет играть оркестр. А если я умру в подвале, когда вас не будет, я буду лежать там и гнить, пока мусорщики из муниципалитета не увезут меня на телеге вместе с отбросами. Позвольте мне избавить ваш дом от дурной репутации. Я поеду домой и умру там. Все садовые инструменты в подвале. Сосчитайте их, если хотите, я не вор.

Он ждал, что я проверю его вещи. Я сказал:

– Закрой крышку, мне не нужно ничего проверять.

Он поднял чемодан на голову, положил сверху джутовый мешок и двинулся к калитке.

– Подожди, – сказал я.

– Зачем? – ответил он, не останавливаясь, не поворачивая головы.

– Я хочу дать тебе… – начал я и побежал в дом, чтобы вынести деньги. Когда я вернулся, держа в руке десять рупий, его уже не было.

Седьмой дом
_{(перевод М. Лорие)}

Кришна пальцем очистил кусок льда от покрывавшего его слоя опилок, отколол сколько нужно, растолок и насыпал в резиновый пузырь. Эта работа в тени, в углу задней веранды, оправдывала его отлучку из комнаты, где лежала больная, но прохлаждаться здесь было нельзя: пузырь со льдом нужно было держать на лбу жены все время, так сказал доктор. В жестокой битве между льдом и ртутным столбиком поражение терпел лед – он быстро таял, а ртутный столбик стойко держался на 103 градусах по Фаренгейту. В тот раз, когда доктор поставил диагноз – брюшной тиф, – вид у него был победоносный, и он с торжеством заявил:

– Теперь мы знаем, какой палкой бить этот недуг, она называется хлоромицетин. Так что можете успокоиться. – Он был хороший врач, но склонный к мрачноватому юмору и длинным монологам.

Таблетки хлоромицетина больная принимала, как было указано, но, когда врач пришел в следующий раз, Кришна дождался первой паузы и, перебив его словами: – Температура не падает, – протянул ему листок с температурной кривой.

Врач бросил на нее короткий равнодушный взгляд и продолжал:

– Муниципалитет прислал мне повестку, чтобы закрыть сточный люк у моих ворот, но мой адвокат говорит…

– Вчера вечером она не стала есть, – сказал Кришна.

– Молодец, помогает стране преодолеть затруднения с продовольствием. Вы знаете, что выкинул этот толстяк, что торгует на рынке зерном? Пришел показаться мне по поводу своего горла – и вдруг спросил, есть ли у меня ученая степень. И откуда только он узнал про ученые степени.

– Она металась и теребила простыни, – сказал Кришна, понизив голос, так как заметил, что жена открыла глаза.

Доктор пощупал ей пульс кончиком пальца и сказал беззаботно:

– Может, ей захотелось простыню другого цвета? Это бывает.

– Я где-то читал, что это плохой признак.

– А вы бы поменьше читали.

Больная пошевелила губами. Кришна наклонился к ней, потом выпрямился и объяснил:

– Она спрашивает, когда вы разрешите ей встать.

Врач сказал:

– Вовремя, чтобы поспеть на Олимпийские игры, – и посмеялся собственной шутке. – Я и сам бы не прочь съездить на Олимпийские игры.

Кришна сказал:

– В час ночи температура была сто три.

– А лед держали?

– Еще бы, даже пальцы онемели.

– Что ж, будем лечить вас от судорог, только сначала пусть хозяйка дома вернется на кухню.

Таким образом Кришна и врач нашли-таки общий язык. Кришне и самому до смерти хотелось, чтобы его жена вернулась на кухню. Он изо дня в день то недоваривал, то переваривал рис и, проглотив его с пахтаньем в положенное для еды время, бежал обратно к постели жены.

Во второй половине дня приходила женщина умыть больную и перестелить постель, и Кришна, оказавшись свободным почти на целый час, проводил этот час, глядя с порога на улицу: велосипедист, стайка школьников, вороны, усевшиеся в ряд на крыше дома напротив, разносчик, предлагающий свой товар, – все казалось интересным и хоть ненадолго отвлекало мысли от этой страшной температуры.

Прошла еще неделя. Сидя у ее изголовья, придерживая пузырь со льдом, он вспоминал свою женатую жизнь с самого начала.

Когда он учился в колледже при миссии Альберта, они часто видались: пропускали занятия, сидели на берегу реки, серьезно обсуждали свое настоящее и будущее и, наконец, решили пожениться. И его и ее родители сочли это примером того, как вредно современное воспитание. Молодые не желают ждать, пока старшие устроят их брак, а обо всем договариваются сами, подражая западным нравам и кинофильмам. Если бы не это нарушение обычая, сетовать, в сущности, было бы не на что: материальное положение обеих семей, кастовая принадлежность, возраст детей не вызывали возражений. Родители сменили гнев на милость, и были составлены гороскопы молодого человека и девушки, но оказалось, что они не соответствуют друг другу. В его гороскопе значился Марс в Седьмом Доме, а это предвещало несчастье для его будущей жены. Отец девушки заявил, что прекращает переговоры. Родители молодого человека возмутились – ведь отцу невесты положено домогаться, а отцу жениха – снисходить, как же они смеют привередничать. «Наш сын найдет себе жену в сто раз лучше, чем эта девушка. В конце концов, что в ней такого особенного? Нынче все студентки красятся и все кажутся красивыми, но не только в этом счастье». Влюбленные явно страдали, и это вынудило родителей возобновить переговоры. Какой-то умный человек высказал мнение, что, если все остальное в порядке, пусть попросят знамения и больше ничего не боятся. Стороны согласились на испытание цветком. Выбрав благоприятный день, они собрались в храме.

От светильника, горящего в алтаре, расходилось мягкое сияние. Жрец зажег кусочек камфары и покадил ею перед изваянием божества. Обе группы родителей и их сторонников, стоя в зале с колоннами, благоговейно взирали на божество и молились об указании им правильного пути. Жрец поманил к себе мальчика лет четырех из еще одной кучки молящихся. Видя, что тот робеет, он стал соблазнять его кусочком кокосового ореха. В предвкушении лакомства мальчик приблизился к порогу святилища. Из гирлянды, надетой на шею бога, жрец выдернул два цветка, красный и белый, положил их на поднос и велел мальчику выбрать, какой ему больше нравится.

– Зачем? – спросил малыш, смущенный тем, что на него устремлено столько взглядов. Если он выберет красный цветок, это будет означать благословение свыше. Малыш взял кусок кокосового ореха и попробовал улизнуть, но жрец удержал его за плечо и строго приказал:

– Возьми цветок. – Тогда он разревелся и стал рваться к матери. Взрослые опечалились: плач ребенка в такую минуту – дурное предзнаменование, то ли дело смех и красный цветок. Жрец сказал: – Этого знамения достаточно. Ребенок указал нам путь. – И все в молчании разошлись.

Вопреки астрологам Кришна женился на своей избраннице, и Марс в Седьмом Доме был со временем забыт.

Больная как будто уснула. Кришна на цыпочках вышел из комнаты и сказал женщине, дожидавшейся на веранде:

– Мне нужно сходить за лекарствами. В шесть часов дай ей апельсиновый сок и побудь около нее до моего возвращения. – Он спустился с крыльца, чувствуя себя как узник, выпущенный на волю. Шел и наслаждался сутолокой на Базарной улице, пока мысли его не вернулись к болезни жены. Ему до крайности нужно было услышать от кого-то всю правду о ее состоянии. Доктор говорил о чем угодно, но только не об этом. Когда хлоромицетин оказался бессильным против температуры, он сказал бодро:

– Значит, это не брюшной тиф, а что-то другое. Завтра сделаем еще кое-какие анализы. – А сегодня утром, уходя: – Вы бы лучше молились, чем без конца устраивать мне допросы.

– Какую же читать молитву? – простодушно спросил Кришна.

– Ну, хотя бы такую: «Боже мой, если ты есть, спаси меня, если это в твоих силах», – ответил доктор и захохотал, в восторге от собственного остроумия. Переносить его юмор бывало трудно.

Кришна понимал, что рано или поздно доктор доберется до правильного диагноза, но доживет ли до этого дня жена? Мысль о возможной утрате приводила его в ужас, вызывала бешеное сердцебиение. Марс, так долго таившийся, теперь взялся за дело. Марс в союзе с каким-то нераспознанным микробом. Микробом занимается доктор, хотя пока и без особого успеха. А вот происки Марса – это уже вне врачебной компетенции.

Кришна взял напрокат велосипед и покатил к кокосовой роще, где жил старый астролог, некогда составивший их гороскопы. Он застал старика дома – тот безмятежно наблюдал, как целая орава ребят влезала в окна, ездила верхом на скамейках и на мешках с рисом, сваленных в углу, и шумела так, что собственного голоса не было слышно. Он развернул скатанную циновку и, когда Кришна сел, прокричал ему в ухо:

– Я тогда сразу сказал, как оно будет, а вы не захотели слушать. Да, сейчас Марс начал проявлять свои самые пагубные свойства. При таких обстоятельствах выздоровление известного вам лица сомнительно. – Кришна застонал. Ребятишки тем временем окружили его велосипед, звонили в звонок и пытались общими силами сдвинуть велосипед с подставки. Ничто теперь не имело значения. Что значит потеря взятого напрокат велосипеда для человека, которому угрожает потеря жены? Пусть поломают хоть все велосипеды в городе, Кришне не жалко. Все можно приобрести заново, кроме человеческой жизни.

– Что же мне делать? – спросил он, представив себе, как жена его лежит на постели и спит непробудным сном. Он цеплялся за старика как за последнюю надежду, разгоряченный ум твердил ему, что астролог может походатайствовать за него перед далекой планетой, воздействовать на нее, даже оправдаться перед ней от его имени. Он вспомнил красноватый Марс, который ему показывали в телескоп, когда он был бойскаутом, – красноватый от злобы, извергающейся из него подобно лаве. – Что ты посоветуешь? Помоги мне!

Старик грозно поглядел на Кришну поверх очков. Глаза у него тоже были красные. Все стало красным, подумалось Кришне. Этот человек позаимствовал цвет у Марса. Я даже не знаю, друг он мне или враг. У доктора тоже красные глаза. И у женщины, что приходит помогать по дому. Всюду красное.

Кришна сказал:

– Я знаю, что главный бог на Марсе благоволит к людям. Если б только узнать, как умилостивить его, вызвать его сострадание.

Старик сказал:

– Подожди. – Он открыл шкаф, достал пачку полосок, нарезанных из пальмовых листьев, на каждой было нацарапано четверостишие. – Это один из четырех подлинных текстов «Брихат джатаки», от которой пошла вся наука астрология. Этим я живу. Когда я говорю, то говорю на основании мудрости этих листьев. – Старик поднес один из пальмовых листьев к свету, падавшему из двери, и прочел написанное на санскрите изречение: – «Избежать своей судьбы никому не дано, но можно в какой-то степени оградить себя от ее жестокости». – И добавил: – Вот, послушай еще: «Когда Ангарака гневается, утишай его гнев следующей молитвой, а к ней добавь подарок – рису, зеленого горошка и кусок красного шелка. Четыре дня кряду совершай возлияние чистого масла в огонь, разведенный на палочках сандалового дерева, и накорми четырех брахманов…» Можешь ты это сделать?

Кришну обуял ужас. Как он может осуществить этот сложный (и дорогостоящий!) ритуал, когда на счету каждая минута и каждая рупия? Кто в его отсутствие будет ухаживать за больной? Кто будет стряпать ритуальное угощение для брахманов? Нипочем ему с этим не справиться, если жена не поможет. Какая ирония! Он горько рассмеялся, и астролог сказал:

– Как можно смеяться над такими вещами? Или ты мнишь себя совсем уж современным мужчиной?

Кришна попросил прощения за смех и объяснил свое бедственное положение. Старик обиженно сложил рукопись, обернул ее и убрал, бормоча себе под нос:

– Не можешь предпринять такие простые шаги для достижения важной цели. Ступай, ступай. Я тебе не помощник.

После минутного колебания Кришна достал из кошелька две рупии и протянул старику, но тот отмахнулся от денег:

– Пусть сперва твоя жена поправится, тогда и заплатишь. – И когда Кришна повернул к двери: – Твою жену убивает твоя же любовь, вот в чем беда. Будь ты равнодушным мужем, она бы выжила. Время от времени злоба Марса причиняла бы ей страдания, не столько физические, сколько душевные, но не убила бы ее. Я знаю жен и мужей с такими же точно гороскопами, как у вас, и они дожили до преклонных лет. А знаешь почему? Муж бывал неверен или жесток, и это сводило на нет жестокость планеты в Седьмом Доме. Жену твою ждет поистине печальная участь. Спаси ее, пока не поздно. Если можешь заставить себя изменить ей, испробуй хотя бы это. Когда у мужа есть наложница, жена его живет долго.

Странная философия, странный совет, однако же как будто выполнимый.

В технике супружеских измен Кришна был профаном и теперь пожалел, что не обладает легкостью Раму, старого товарища, который еще в очень юные дни похвалялся своими мужскими подвигами. Теперь к нему за инструкциями не обратишься, хоть он и живет совсем близко. Раму стал крупным правительственным чиновником и отцом семейства, навряд ли ему будут приятны воспоминания о грехах молодости.

Кришна поискал зазывалу из тех, что работают на проституток Золотой улицы, но ни одного не увидел, хотя говорили, что у ворот рынка их пруд пруди.

Он взглянул на часы. Уже шесть. Марса нужно умилостивить до полуночи. Почему-то он назначил себе этот срок – полночь. Он поехал домой, прислонил велосипед к фонарному столбу и взбежал на крыльцо. Увидев его, женщина собралась уходить, но он упросил ее остаться. Потом заглянул в спальню жены, убедился, что она спит, и мысленно обратился к ней:

– Скоро ты начнешь поправляться. Но за это надо заплатить. Ну ничего. Лишь бы ты выздоровела.

Он торопливо совершил омовения, надел нейлоновую рубашку, обшитое кружевом дхоти и шелковую верхнюю одежду, слегка попудрился и надушился чужеземными духами, которые нашел в шкафчике у жены. Он был готов к вечерним похождениям. В кошельке у него было пятьдесят рупий – этого хватит для самого распутного вечера. На миг, когда он остановился, чтобы напоследок обозреть себя в зеркале, ему привиделась какая-то грандиозная сцена страсти и обольщения.

Он вернул велосипед в магазин и в семь часов уже шагал по Золотой улице, ожидая увидеть созданную в воображении картину – разряженные женщины, сверкая браслетами, делают ему знаки со своих балконов. Старые дома с галереями, столбиками, решетками были покрашены в кричаще яркие цвета, чем издавна славились дома проституток, но жили в них, если верить вывескам, адвокаты, торговцы, учителя. О прежних днях напоминала только лавчонка в темном закоулке, где продавались духи в цветных, флаконах и гирлянды из жасмина и роз.

Кришна несколько раз прошел улицу из конца в конец, время от времени устремляя наглый взгляд на какую-нибудь женщину, но, по-видимому, все это были самые заурядные домашние хозяйки. Ни одна из них не ответила на его взгляд. Ни одна не обратила внимания на его шелковый плащ и дхоти с кружевами. Он стал прикидывать, можно ли ворваться в какой-нибудь дом, схватить женщину, проделать что полагается, бросить ей пятьдесят рупий и убежать. Того и гляди, его еще изобьют за такую попытку. Как угадать, которая из всех женщин, замеченных им на верандах и балконах, откликнется на его призыв?

Промучившись так часа два, он понял, что задача его невыполнима. Он с завистью думал о свободе отношений между мужчинами и женщинами, существующей, судя по книгам, в европейских странах: там стоит тебе оглядеться вокруг и заявить о своих намерениях – и у тебя будет столько женщин, что хватит укротить самую злобную планету во всей вселенной.

Вдруг он вспомнил, что где-то здесь живет храмовая танцовщица Ранги. Немало рассказов ходило об этой женщине, которая днем танцевала перед изображением божества, а по ночам принимала любовников. Он остановился купить банан и стакан фруктовой воды и спросил мальчика-продавца:

– Который тут дом Ранги, храмовой танцовщицы?

Мальчик был маленький, он еще не мог понять значения этого вопроса и просто ответил:

– Не знаю. – Кришна смутился и пошел прочь. Под фонарем стояла извозчичья двуколка. Лошадь лениво помахивала хвостом, старик возница дремал в ожидании седока. Кришна спросил:

– Свободен?

Возница ожил.

– Куда везти, ваша милость?

Кришна сказал застенчиво:

– Я подумал, может, ты знаешь, где живет храмовая танцовщица Ранги?

– Зачем она вам? – спросил возница, оглядывая его с головы до пят.

Кришна промямлил что-то – ему, мол, хочется посмотреть, как она танцует.

– Это в такой-то час! – воскликнул возница. – Да нарядились в шелка, да надушились! Нет, меня не проведешь. Когда выйдете из ее дома, не будет у вас больше ни шелков, ни духов. Но скажите, почему именно Ранги? Как будто нет других. Есть и опытные и зеленые. Я вас куда хотите свезу. Я по этим делам возил сотни таких, как вы. Но сначала надо заехать в молочную, там вам дадут горячего молока с толченым миндалем, чтобы прибавилось силы. Так уж полагается, молодой человек… Свезу вас куда угодно. Мое дело сторона. Не иначе как у вас завелись лишние деньги. А то, может быть, жена беременна и живет у матери? Уж я-то знаю, как мужья обманывают жен, насмотрелся. Я знаю жизнь, хозяин. Ну, садитесь. Мне-то не все ли равно, какой у вас будет вид, когда вы от нее выйдете? Свезу куда угодно.

Кришна послушно забрался в двуколку, заполнив ее запахом духов и шуршанием своих шелковых одежд. И сказал:

– Ладно. Вези меня домой.

Он дал свой адрес таким скорбным голосом, что возница, понукая лошадь, сказал:

– Да вы не расстраивайтесь, молодой человек. Ничего хорошего вы не теряете. Когда-нибудь еще вспомните старика.

– У меня особые причины… – мрачно начал Кришна.

– Слышал я все это, слышал. Можете не говорить. – И он стал нудно распространяться о перипетиях супружеской жизни.

Кришна отказался от попыток что-либо объяснить и, откинувшись на сиденье, покорился своей судьбе.