Текст книги "Его величество Человек"

Автор книги: Рахмат Файзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Муж и жена вернулись в комнату в крайне удрученном состоянии. Витя подбирал с одеяла рисинки и бросал их в рот. Но сейчас ни Мехриниса, ни Махкам-ака не обратили на это внимания. Усаживаясь на свое место, Махкам-ака сердито посмотрел на жену, обеспокоенно сказал:

– Если она вручила сама, то откуда же услышал Артыкбай?

Мехриниса помрачнела еще больше. Витя, не понимая, в чем дело, смотрел то на Махкама-ака, то на Мехринису, попробовал заговорить с ними, но понял, что разговор сейчас не получится. Боясь, что происходит что-то касающееся его и что его вот-вот уведут из этого дома навсегда, мальчик весь сжался в комок. Однако к плову его тянуло точно магнитом. Он взял ложку, взглянул на Мехринису, затем на Махкама-ака, упавшим голосом спросил:

–А можно еще поесть?

–Ешь, ешь, пожалуйста.– Махкам-ака подвинул блюдо с пловом поближе к мальчику и обратился к жене: – Когда ты вернулась, где было письмо?

–Валялось прямо под калиткой. Наверное, Салтанат бросила в щель.

Мехриниса скрыла от мужа, что показала письмо Икбал– сатанг, и теперь это угнетало ее. «Лучше заняться чем-нибудь и отвлечься...» Мехриниса встала, собираясь убрать дастархан.

–Хватит, сынок, переешь – живот будет болеть,– объясняла Мехриниса мальчику, для пущей убедительности поглаживая себя по животу.

–Теперь чаю попьем.– Мысли Махкама-ака опять вернулись к Вите.

–Я буду лучше пить воду.

–Горячий чай полезнее. Пища быстрее переварится. Ну, как, останешься у нас? – Махкам-ака взял Витю на руки и заглянул ему в глаза.

–На сколько дней? – насторожился Витя.

–Совсем!

–А тетя сказала, что я гость. Разве гость остается совсем? – недоверчиво спросил Витя.

–Когда в дом приходит новый человек – он гость. И ты сейчас гость, сынок,– пояснил Махкам-ака.

–А вы не выгоните меня? Я совсем-совсем не уйду, да?

–Зачем же тебе уходить? Ведь ты стал моим сыном.

–А папой вас можно называть? – Мальчик широко раскрыл глаза, замер в ожидании ответа.

Махкам-ака почувствовал, как застучало сердце у него в груди. Он видел настороженные, сверкающие детские глаза. И они заслонили в эту минуту для Махкама-ака все на свете.

–Конечно! Я же взял тебя в сыновья. По-узбекски «папа» будет «дада», а «мама» – «ойи».

Витя вдруг обнял Махкама-ака за шею и начал целовать в щеки, приговаривая «дада», «папа». Мехриниса вошла с самоваром и остановилась, не понимая, что происходит. Ставя самовар на место, она заметила, что Махкам-ака незаметно вытер навернувшиеся на глаза слезы, потом подмигнул Вите, указывая на жену.

Витя подошел к Мехринисе, взял за руку, глядя снизу вверх ей в лицо.

–Дада сказал, что я гость только сегодня. А завтра я уже сын моего дады. Он никогда меня не выгонит! Вы тоже не выгоните?

–Как же это можно? Почему? – растерялась Мехриниса.

–Скажите правду, не выгоните? – не отступал мальчик.

–Да нет же, нет!

–Можно я вас назову мама, нет – ойи? – Витя прижался к руке Мехринисы.

–Голубчик ты мой маленький!

Мехриниса была взволнована нахлынувшим чувством материнства. Такое же блаженство, какое она ощутила, когда обнимала Батыра, охватило ее и сейчас. Она прижала к себе Витю и, глянув на мужа, рассмеялась сквозь слезы.

–Не бойся, сынок. От радости плачет твоя мать,– сказал Махкам-ака, видя, что мальчик с беспокойством смотрит на заплаканное лицо Мехринисы.

Глава десятая

Как-то под вечер Махкам-ака навестил приятеля. Тот работал слесарем в депо. Весело беседуя за чаем, Махкам-ака и хозяин решили, что надо посадить яблоню в честь Вити. Как раз есть место – рядом с яблоней Батыра.

Домой Махкам-ака вернулся в приподнятом настроении, но тут его ожидало странное известие. Жена подала Махкаму повестку из милиции. Махкам-ака заволновался: зачем его вызывают? Знают ли об этом Артыкбай и Абдухафиз? Хорошо, если знают, а если не знают? Сказать бы им! А вдруг что-нибудь секретное и никому нельзя говорить о вызове? Тогда что делать?

Махкам-ака долго стоял в растерянности, зажав в одной руке повестку, в другой – саженец. Мехриниса не сводила с него глаз, все вспоминала Икбал-сатанг.

Обычно Мехриниса никогда и ничего не скрывала от мужа и сейчас мучилась оттого, что впервые утаила от него правду про письмо Батыра. Вдруг мужа вызывают по этому поводу? Вдруг Икбал-сатанг проболталась? Что подумают тогда о жене Махкама-ака? Как сложатся после этого их отношения?

Наконец Махкам-ака пришел в себя. Он положил повестку в карман, взял в руки кетмень и понес саженец в конец двора.

Мехриниса тоже успокоилась. Муж занялся посадкой саженца, глядишь, все и обойдется. Она поднялась на айван и села возле Вити.

–Смотришь картинки, сынок? А это что? – Мехриниса заглянула в книгу, которую Витя держал в руках.

–Верблюд же это! Ойи, вы видели живого верблюда?

–Конечно, сынок.– Мехриниса улыбнулась наивности мальчика.

–Настоящего? – не поверил Витя.

–Видела настоящего. Приводили к нам.

–Ой, в этот двор приводили? И уместился?

–Да,– кивнула Мехриниса.

–Почему же вы не оставили его себе?! – спросил мальчик, удивленно и взволнованно глядя на Мехринису.

–Хозяин не отдал, сынок.

–А еще придет к нам верблюд? – Витя даже привстал, ожидая ответа.

–Вот твой дада купит на базаре саман, погрузит на верблюда и привезет.

–Саман? Какой саман? Что вы делаете с саманом? – не понял Витя.

–Саман – это резаная солома, сынок. Ее добавляют в глину, которой смазывают крышу,– пояснила Мехриниса.

–Пусть верблюд привезет саман, ойи,– попросил Витя и, увидев отца, побежал к нему.

–Дада, привезите саман,– затеребил он рукав халата Махкама-ака.

–Саман? Зачем тебе саман, сынок? – наклонился к Вите кузнец.

–Замесим глину, а я увижу настоящего верблюда.

Махкам-ака засмеялся: разговор мгновенно развеял его

думы о повестке.

–Саман я привезу как-нибудь потом, а вот саженец я уже принес и посадил. Смотри!

–Ой, правда саженец! Он похож на яблоню Батыра– ака! – радостно закричал Витя.

–Вот ты вырастешь, и яблоня станет большой, и на ней созреют яблоки.

–Здорово! – Вертясь волчком и приплясывая, Витя подбежал к матери.

Мехриниса обняла Витю, улыбнулась, но на душе у нее было смутно и тревожно. «Сколько беспокойства доставила всем нам эта Салтанат! – думала Мехриниса.– А может быть, что-нибудь другое? Уж не стряслось ли что-то в артели и мужа из-за этого вызывают в милицию?»

Всю ночь не спала Мехриниса – мучилась в раздумьях и в конце концов решила не отпускать мужа одного, идти с ним вместе. Не спал и Махкам-ака. Тревожно билось его сердце. Никогда еще не вызывали кузнеца в милицию. Утром супруги наспех позавтракали и ушли, оставив Витю развлекаться с игрушками и пообещав привести ему верблюда, если встретится, а в крайнем случае купить леденцового петушка.

В отделении милиции Махкаму-ака сказали, что его ждут в отделе розыска... Супругов встретила молоденькая женщина, назвавшаяся лейтенантом Сабировой. Она усадила Махкама-ака и Мехринису на диван, сама села на стул напротив и принялась расспрашивать их о здоровье, о житье– бытье – как самая близкая знакомая. Поздравила она их с усыновлением мальчика. Сабирова расспросила о работе Махкама-ака в артели и о том, как привыкает к новой семье Витя. Под конец лейтенант извинилась, что не сумела выкроить время и зайти к ним сразу, как только привели мальчика.

Вежливая, непринужденная беседа успокоила Мехринису, да и Махкам-ака, казалось, забыл уже, где он находится. И тут вдруг лейтенант спросила:

–Мехриниса-апа, вы хорошо знали Салтанат?

Мехринисе сразу стало не по себе, она взглянула на мужа.

Сабирова, заметив ее взгляд, добавила:

–Я хочу сказать, апа, давно ли вы ее знаете?

–Знаю, что это дочь Кандалат-апа, она всегда здоровалась со мной. Последний раз я ее видела, когда она вручала мне письмо,– сбивчиво ответила Мехриниса.

–В каком она была состоянии, когда вручала вам письмо? Расстроена? Спокойна?

–На это я как-то и не обратила внимания,– пожала плечами Мехриниса.– Помню только, что поздоровалась она смущенно, сказала тихо: «А я к вам собиралась». Голову не поднимала, искала в своей сумке неторопливо...

–Значит,долго искала в сумке? – быстро спросила Сабирова.

–Ой, нет, усохнуть моей памяти! Я ошибаюсь, миленькая. Тут же достала и вручила письмо. Да, да, точно так, сейчас я вспомнила.

–А потом?

–Потом она заторопилась и сразу ушла,– взглянув в строгие глаза лейтенанта, упавшим голосом сказала Мехриниса.

–В последнее время вы ее встречали еще где-нибудь?

–Где же это было... Да, да! – Мехриниса повернулась к мужу.– Ведь мы видели ее в тот день, когда провожали Батыра.

–У него дома, не так ли? – уточнила Сабирова.

–Да, в доме моей покойной сестры.

–Тогда вы разговаривали с ней?

–Где там было разговаривать! – Мехриниса вздохнула.– Подошла она, поздоровалась и больше не подходила.

–А во дворе она совсем не появлялась в этот вечер?

–Как же, выходила, носила чай, суп, следила за самоваром.

–Она была расстроена или весела?

–Разве до веселья было тогда! Разговаривали только в комнате, где сидел Батыр, а все женщины во дворе молчали, словно воды в рот набрали. Какое уж веселье в доме, где провожают на войну, сами понимаете.

–А не заметили вы, чтобы она плакала?

–Может, и плакала, но я не заметила.

–Вы знали тогда, что она часто встречается с вашим сыном Батырджаном? – Лейтенант Сабирова произнесла последние слова особенно четко, сделав ударение на имени.

–Не-ет, не только не знали, но и слыхом не слыхивали,– отвечала испуганно Мехриниса.

–А ваша сестра при жизни не говорила вам об этом? – не отступала Сабирова.

–Сестра часто говорила, что ее заветное желание – женить Батыра, но была ли у нее на примете невеста для сына, не знаю, об этом она не говорила. Так и не исполнилось ее желание.– На глазах у Мехринисы появились слезы.

–Не горюйте, апа, что же делать! Допустим, Батыр объявил бы, что хочет жениться на Салтанат, что бы вы сказали на это?

–Ой,– замахала руками Мехриниса,– ну, что я могла бы сказать? По возможности...

–...справили бы свадьбу, правда? – подсказала Сабирова и взглянула сначала на Мехринису, затем на Махкама– ака.

–Как же иначе?

Махкам-ака тоже, как бы подтверждая слова жены, кивнул.

Пожилой милиционер без стука открыл дверь, принес чайник, поставил перед лейтенантом и молча вышел. Сабирова дважды перелила чай из чайника в большую пиалу и обратно, разлила его по пиалушкам и подала одну из них Мехринисе.

–Утомила я вас разговором, апа, простите, но такая уж у нас работа: мы должны знать все до мельчайших подробностей. Выпейте чаю.– Потом Сабирова подала чай Махкаму-ака и обратилась к нему: – Амаки, а вы когда видели девушку?

–Я с ней не был знаком. Когда я поехал на вокзал провожать Батыра, с нами была целая группа девушек. Не знаю, которая из них Салтанат. Узнал, что она существует, только после того письма. Оказывается, они вдвоем даже отходили в сторону, я и этого не заметил.

–От вашего сына,– поинтересовалась Сабирова,– после того были еще письма?

–Было письмо,– сказал Махкам-ака, взглянув на жену.

–Могли бы мне его показать?

–Охотно.– Махкам-ака вытащил из кармана письмо и передал Сабировой. Она начала читать. Почему-то конец письма Сабирова прочитала вслух:

–«...Если я вернусь живым-здоровым, Салтанат станет вашей невесткой. Мы любим друг друга. Покойная мама знала это и одобряла. Перед отъездом я много раз собирался об этом вам сказать, но как-то не осмелился. Салтанат хорошая девушка: думаю, мамочке и вам, папа, она понравится... Не удивляйтесь тому, что я даже здесь думаю об этом. Война войной, а любовь любовью. А поставить вас в известность – мой долг. Не сердитесь на меня. Пусть Салтанат ничего не узнает о моем письме, иначе она станет стесняться и даже не будет приносить вам письма.

Наверное, в ближайшие дни нас отправят на фронт, и я приму участие в боях. С нетерпением жду ваших писем. Скучающий по вас ваш сын Батыр».

Читая письмо, Сабирова останавливалась после каждого предложения и смотрела то на Махкама-ака, то на Мехринису. Закончив чтение, она положила письмо на стол и долго сидела молча. Супруги тоже молчали.

–Значит, если вдруг Салтанат действительно окажется беременной, придет к вам домой и скажет: «Я ваша невестка»,– возьмете вы ее под свое крыло?

–Ой, миленькая, что вы? Ни то ни се... Как же на глазах народа...– Мехриниса даже приподнялась со своего места.

–Не болтай! – сердито прервал Махкам-ака жену.– Взяли бы, доченька, взяли бы под свое крыло.

–С чего это! У нее есть свой дом, мать! Без бракосочетания, без ничего...– взорвалась Мехриниса.

–Прекрати, я тебе говорю,– прикрикнул на жену Махкам-ака.– Тебе что важнее – бумажка о бракосочетании или достоинство человека? Вот тебе бумажка о бракосочетании.– Махкам-ака взял письмо, лежавшее перед Сабировой, и швырнул его Мехринисе.

Письмо упало на пол. Мехриниса бережно подняла его, разгладила, Сабирова заметила, что рука у нее дрожит. Сабирова наблюдала за супругами молча, все больше проникаясь уважением к Махкаму-ака. Ее поразило, как человечно и мудро отнесся кузнец к тому, что услышал от работника милиции. Почувствовав, что Махкам-ака сказал все, что хотел сказать, лейтенант Сабирова наконец заговорила сама:

–Прежде всего нельзя забывать о том, что все это только предположения. Пока мы лишь предполагаем, и вы, и я, и ваш сын (она опять выделила последние слова). Батырджан...

–Нет, доченька, вы ошибаетесь. Для нашего сына это не столько предположение, сколько желание, надежда! – возразил Махкам-ака.

Утвердительно кивнув, Сабирова продолжала:

–Что будет, если узнает ее мать, Кандалат-биби? – Лейтенант взглянула сначала на Мехринису, затем на Махкама-ака, который сидел, вертя в руке тыквянку с табаком.

–Кандалат? Ой, она поднимет шум, крик, выгонит дочь кочергой. Как же, принесет незаконнорожденного...

–Замолчи! – вскипел гневом Махкам-ака.

–Амаки...– успокоила Сабирова Махкама-ака.

–А мать еще не знает? – с опаской понизив голос, спросила Мехриниса.

–Нет, об этом, кроме вас, меня и Икбал-апа, никто не знает.

Дальше все произошло в одно мгновение. Сабирова помнит только, что, едва она замолчала, Махкам-ака вскочил и влепил Мехринисе звонкую пощечину. Сабирова не успела и глазом моргнуть, а Махкам-ака уже выскочил в коридор. Лейтенант подошла к Мехринисе. Та сидела сжавшись, закрыв лицо руками. Сабирова положила руку ей на плечо.

–Не расстраивайтесь, апа. Очень больно?

–Нет. Это даже хорошо.– Мехриниса не убирала рук от лица.

–Что хорошо? – не поняла Сабирова.

–А то, что ударил.

И тут вдруг Сабирова поняла, что дело совсем не в обиде. Какая-то глубокая душевная боль заставляла страдать Мехринису.

– Такая привычка была у него и прежде? – осторожно спросила Мехринису Сабирова.

–Никогда.

–Апа, считайте меня своей сестренкой и расскажите все, не стесняйтесь. Я знаю, бывает такое в супружеской жизни. Не бойтесь, говорите. Я и не думаю привлекать вашего мужа к ответственности...

–Что говорить?

–Что вас мучает? Часто ли он выходит из себя вот так? Ведь многие мужчины разрешают себе это, ападжан.– Сабирова поглаживала Мехринису по голове, сочувствуя женщине.

–Какие все мужчины, миленькая, я не знаю, но он не такой. За тридцать лет, с тех пор как мы поженились, он впервые поднял на меня руку.

Сабирова не очень поверила словам Мехринисы, хотя Мехриниса вроде бы мало походила на женщин, умеющих хитрить.

–Почему же тогда вы довольны? Неужели приятно получать от мужа затрещины?

–Все это Икбал-сатанг натворила. Если б я не проболталась этой пройдохе, не пришлось бы обманывать и мужа. Вот теперь получила по заслугам. И знаете, словно гора свалилась с плеч. Легче стало на душе.

Мехриниса и в самом деле немного повеселела, но посматривала на дверь с беспокойством.

–А муж-то ушел, что ли? Как он рассердился! – вздохнула она.

И тут вошел Махкам-ака. Сабирова сделала вид, что ничего не произошло, и любезно предложила кузнецу чаю. Затем она вернулась к прежнему разговору:

–Разыскиваем Салтанат. Всюду сообщили об ее исчезновении. Может, еще и найдем. О девушке, кстати, никто не отзывался плохо. По общему мнению, вела она себя всегда хорошо и с достоинством.

–Нет, нет, она неплохая,– взволнованно подтвердила Мехриниса.

–Ну вот, тем более. Теперь я хочу поговорить с вами о другом. Мать Салтанат тяжело больна. Лежала в больнице. Кажется, ее уже привезли? – Сабирова посмотрела на Мехринису.

–Да, вроде уже неделя, как она дома. Старшая сестра за ней ухаживает. Сама-то я не смогла навестить ее...– Мехриниса виновато опустила глаза.

–А неплохо бы вам навестить ее. Ведь...

–Зайду к ней, миленькая.– Мехриниса была готова хоть сейчас отправиться к матери Салтанат.

–Пришла беда, открывай ворота. Так и у Кандалат– биби,– тяжело вздохнула Сабирова.

–А что? – насторожился Махкам-ака.

Мехриниса лишь испуганно уставилась на лейтенанта.

–Погиб ее муж.

–О бедняжка, о несчастная! Как же она перенесет это?

– Верно: беда никогда не приходит одна! Бедный Шахабиддин...– Махкам-ака провел по лицу руками.

–Кандалат-биби об этом еще не знает. Похоронная пришла вчера. Хорошо, что я предупредила на почте и вручили ее мне. Теперь не знаю, что и делать. Сказать? Как бы опять не слегла Кандалат-биби. А не говорить? Имеем ли мы право скрывать такое?!

–Трудное дело. Во всяком случае, доченька, лучше немного еще повременить. Авось девушка найдется.

–Правильно говорите, муж,– согласилась Мехриниса.

–И я такого же мнения,– сказала Сабирова и вдруг спросила совсем о другом: – В последние дни вы писали сыну?

–Отправили два письма,– ответила Махкам-ака.

–Об исчезновении девушки, надеюсь, не писали?

–Нет, нет! Зачем расстраивать Батыра?

–Правильно, Махкам-ака. Чем спокойнее наши фронтовики за нас, тем лучше они выполнят свой долг. Только боюсь я, как бы не написал о Салтанат кто-нибудь из его товарищей или родственников.

Махкам-ака переглянулся с Мехринисой.

–Может быть, нужно что-то предпринять? – спросила Мехриниса.

–Обдумывала я это. У Салтанат ведь есть брат, он тоже может узнать. Хорошо бы и ему пока не сообщать. Кстати, ваш сын, как и раньше, продолжает писать Салтанат. Это мне точно известно.– Сабирова отхлебнула остывшего чаю и, заметив, что Махкам-ака намерен заговорить, опередила его:

–К сожалению, его письма я не могу вам отдать. Они могут помочь нам в розыске. Вдруг что-нибудь в них объяснит исчезновение девушки... Это очень хорошие письма, скажу вам. Такие и Тахир не писал своей Зухре^[42].

– Значит, правда, доченька, что он любит ее? – Мехриниса испытующе смотрела на Сабирову.

–Не сомневаюсь. Это настоящая любовь. Чистая, нежная. Поэтому-то мне и страшно, как бы Батырджан не узнал о случившемся.– Сабирова тяжело вздохнула.– Говорила с подругами. Салтанат и с товарищами вашего сына. Они утверждают: Салтанат всерьез собиралась ехать с Батыром на фронт.

–О аллах, вот как! – удивленно воскликнул Махкам– ака, а Мехриниса даже рот открыла от изумления.

–Девушка... что же она может там? – придя в себя, пробормотала Мехриниса.

–Такое теперь время. И я вот тоже, если потребуется, завтра же поеду,– твердо сказала Сабирова.

–Допустим, если так, если уехала, как же она не подумала о матери? – волнуясь, заговорила Мехриниса.– Ведь не маленькая, понимает. Почему не оставила хоть записку, не сказала кому-нибудь из близких или не сообщила после?

Сабирова развела руками: пока и она ничего не знала.

–Извините, что отняла у вас много времени. Если будет какая-нибудь новость, сообщу.

–Лишь бы хорошие вести были, миленькая,– сказала Мехриниса.

Супруги встали. Лейтенант Сабирова проводила их до дверей.

По улице Мехриниса и Махкам-ака шли молча. Исчезновение Салтанат, известие о гибели ее отца, разговор о любви Батыра и девушки заслонили даже неприятное воспоминание о пощечине. Но постепенно мысли кузнеца вернулись к сцене в милиции. Махкам-ака и сам не мог понять, как это произошло. Ему было больно. Впервые в жизни он так оскорбил жену, да еще в присутствии постороннего человека. В то же время Махкам-ака никак не мог забыть о том, что, не зная ничего толком, жена пыталась очернить хорошую девушку и выдала ее тайну Икбал-сатанг.

Мехриниса не обижалась на мужа, сознавая свою вину; боль от пощечины давно прошла, и ее беспокоило лишь то, Что муж был хмур и неразговорчив. Заговорить же первой ей не позволяло самолюбие.

Завернув за угол, супруги остановились: по обочинам дороги стояли плотные вереницы людей. Милиционер, подняв свою полосатую палочку, остановил движение транспорта, освобождая путь идущим друг за другом автобусам и четырехколесным арбам, переполненным эвакуированными детьми.

Взволнованная Мехриниса обернулась к мужу и встретилась с ним глазами. Это длилось одно мгновение, но Мехриниса поняла, что творится с Махкамом,– ему и так было горько, а теперь, потрясенный внезапной встречей с чужой бедой, он особенно отчетливо ощутил, как мелок и ничтожен его поступок. Глазами Махкам-ака просил прощения у жены. Мехриниса ничего не успела сказать: громкий плач ребенка на арбе привлек ее внимание. Молчавшие до этого люди на обочине вдруг разом заговорили:

–Бедняжки! У них на губах ведь еще материнское молоко...

–Чем же виноваты эти малыши...

–Есть и раненые, ай-ай-ай...

Какая-то женщина заплакала, не пытаясь скрыть свои слезы от окружающих.

–Ух, чтоб ослепнуть проклятым фашистам! Ведь они же в них стреляли, окаянные, стреляли! – У старушки, выкрикнувшей эти слова, даже голос сорвался.

–Куда их везут?

–Прибыло, говорят, десять тысяч. Правда это? – спросил седой мужчина свою соседку.

–Где там десять! Говорят, тридцать тысяч прибыло. Сама слышала...– Женщина вытирала платком глаза.

Махкам-ака слушал, и чувство ярой ненависти к врагам, сделавшим этих детей сиротами, все сильнее охватывало его.

Как только проехала последняя арба с детьми, Махкам– ака быстро зашагал к дому. Мехриниса едва поспевала за мужем.

Махкам-ака первым вошел во двор и увидел Витю, который сидел на пороге и плакал.

–Вот тебе на, такой большой мальчик, а плачешь.– Махкам-ака взял Витю на руки, начал утешать.– Ну, хватит, хватит, сынок. Вон и мама пришла.

–Верблюда привели? – вдруг строго спросил Мехринису Витя.

–Не было верблюда, сынок,– ответил Махкам-ака.

–А леденец-петушок был?

–Сейчас принесу.– Махкам-ака опустил мальчика на землю.– Понимаешь, сынок, когда я шел туда, еще не продавали петушков. А обратно пришлось идти другой улицей. Схожу еще раз.

–А сейчас уже продают? – с надеждой заглянул в глаза отцу Витя.

–Конечно.– Махкам-ака быстро пошел к гузару^[43].

С тех пор как в доме появился Витя, у кузнеца не было свободной минуты. И сам он и жена не знали покоя. Но как бы Махкам-ака ни уставал, стоило ему только увидеть веснушчатую мордашку мальчика – на сердце становилось легче, забывалась усталость, проходила головная боль. Вот и сегодня: казалось, ничто не развеет его тоски, а, как только поднял Витю на руки, сразу почувствовал облегчение. «Видно, сам аллах создал человека таким,– думал кузнец,– на один плач – один смех... Иду на гузар за леденцовым петушком... Иду только за этим и... радуюсь. Говорят, ребенка обмануть легче всего. Так оно и есть. Легче всего. Но если обмануть его несколько раз, он и сам станет обманывать других, когда подрастет».

На гузаре Махкам-ака купил леденец и вернулся домой.

–На, сынок.– Махкам-ака подал Вите леденец.– Ешь на здоровье, а я пойду поработаю.

Махкам-ака взял спецовку и отправился в кузницу, но, не дойдя до середины двора, передумал. Он вернулся к дому, положил спецовку на прежнее место:

–Надевай-ка ботинки, Витя. Пойдем погуляем.

Обрадованный Витя, изрядно уже измазанный леденцом, бросился в комнату за ботинками.

Глава одиннадцатая

Весело разговаривая, Махкам-ака и мальчик незаметно дошли до детского дома. Но у ворот Витя вдруг остановился, испуганно глядя на Махкама.

– Ну что же ты? Идем!

– Вы сами... вы сами разве не говорили, что не будете меня выгонять? – сказал Витя и заплакал.

–А кто тебя выгоняет?! – Махкам-ака присел, чтобы быть одного роста с сыном.

–Зачем же вы тогда привели меня сюда? – Витя показал пальцем на детдом.

Махкам-ака только теперь сообразил, в чем дело. Он никак не ожидал, что Витя так все это воспримет. Вот что значит не разбираться в детской душе! Кузнецу стало жаль мальчика.

–Послушай, сынок.– Он вытер Вите слезы.– Помнишь день, когда ты приехал сюда?

Витя кивнул головой.

–Вот и сегодня привезли детей, точно таких же, как ты. А что, если среди них найдутся твои товарищи? Ты ведь называл их имена?

–Вова, Валя,– напомнил Витя.

–А вдруг они приехали?

–Не могут они приехать,– горько, как взрослый, сказал Витя.– Вову вместе с мамой увели фашисты. А Валя тоже не может...

–Но приехали другие. Пойдем-ка посмотрим.

Махкам-ака за руку повел Витю в ворота. Витя шел нехотя, все еще не веря отцу.

День был ясный, светило солнце. Земля после ночного дождя еще не успела просохнуть, и теперь от нее поднимался пар. Приехавшие дети группами стояли у здания столовой. Разговаривали все сразу, шум был, как на птичьем базаре. Мальчики постарше вертелись около арб, нагруженных тюками с одеждой, одеялами и подушками, а те, что поменьше, раздевались и складывали свою одежду на землю.

Во двор набилось много взрослых. Судя по тому, что большинство из них были с кульками и пакетами, эти люди пришли сказать детям ласковое слово, угостить сладостями, ободрить их. Были тут, вероятно, и такие, что хотели заранее присмотреть ребенка и потом взять его в свой дом.

–Не признаешь, сынок, товарищей? Не видно? – Махкам-ака решил отвлечь Витю от печальных мыслей, так как мальчик по-прежнему молчал и жался к нему.

Витя хмурил брови, рассматривал детей.

–Можно мне подойти к ребятам? – вдруг попросил он.

–А почему же нет? Конечно, можно. Иди,– разрешил Махкам-ака.

Витя недоверчиво взглянул на него, но все же направился к детям.

–Ассалому алейкум, амаки,– совсем рядом услышал Махкам-ака приветливый женский голос.– Что вы хотели?

Махкам-ака обернулся и увидел молодую, нарядно одетую женщину. Кажется, в прошлый раз ее здесь не было.

–Ва алейкум ассалом! Хотел бы вот взять ребенка,– сказал Махкам-ака, испытывая снова сильное волнение.

–Хорошая мысль, отец. А жена ваша тоже здесь?

–Она не смогла прийти. Очень занята.

–А кого вы хотите взять: мальчика или девочку? И поменьше или постарше? – по-деловому быстро уточнила женщина.

–Все равно, доченька.

–А ребенка какой национальности вы предпочитаете?

Махкам-ака бросило в дрожь от негодования, он даже побледнел:

–Я пришел не на скотный базар, доченька.

–Но позвольте, папаша...

–Никаких но! – решительно возразил кузнец.– Если я буду молчать, вы, похоже, и дальше будете расспрашивать, худой или полный мне нужен, остроносый или курносый, верный или желтый... Дети все одинаковы! Все они дети человека! Поняли?

У женщины задрожала тетрадка в руке, она смутилась:

–Я ведь спросила только...

–Никогда не делите детей на белых и черных! Нашелся вот на свете один такой выродок и сколько несчастий навлек на людей. Но он еще понесет кару за это!

Махкам-ака резко повернулся и пошел к Вите. Женщина удивленно смотрела ему вслед.

Подойдя к детям, Махкам-ака увидел, что Витя всхлипывает и тяжело дышит, а какая-то девочка держит его тюбетейку, сильно испачканную грязью. Махкам-ака протиснулся среди ребят и оказался возле своего мальчика.

–Что здесь произошло? – спросил он.

Витя молчал, зато со всех сторон, перебивая друг друга, заговорили дети.

–Он хвастает, что у него есть папа!

–Я сказала: «Какая у тебя красивая тюбетейка!» – а он сразу: «Не трогай! Испачкаешь!»

–Хвалится своей одеждой!

Махкам-ака все понял и начал успокаивать детей, с обидой глядевших на Витю. Он взял сына за руку и отвел в сторону. И тут вдруг заметил белокурую девочку, не сводившую с него глаз.

–Как тебя зовут, доченька? – Махкам-ака погладил девочку по растрепанной головке.

–Галя.

Девочка настороженно глядела на Витю, который, насупившись, стоял за спиной Махкама-ака:

–Это ваш сын?

–Сын... А ты будешь моей дочкой? Будешь? – Кузнец ласково привлек к себе девочку, провел ладонью по ее худенькой спине.

–Буду,– тихо вымолвила Галя.

–Очень хорошо, доченька. Теперь познакомься с братиком.

Галя протянула Вите руку, назвала свое имя. Витя подал ей руку нехотя, смотрел исподлобья.

–Галя! Галя! Ты что, уходишь?! – К девочке подбежал белолицый мальчик с огромными черными глазами.

–Ухожу, Абрам.– Галя улыбалась, лицо ее светилось радостью.

–Насовсем уходишь? – растерянно спросил Абрам.

Галя молчала. Тогда заговорил Махкам-ака:

–Насовсем она уходит. Но если хочешь видеть Галю, приходи к нам.

Абрам опустил голову, давно не стриженные, спутавшиеся волосы закрывали ему лицо. Он повернулся и, не оборачиваясь, побрел к толпе детей. Махкаму-ака стало как-то не по себе. И тут вдруг Галя кинулась за мальчиком, догнала, что-то быстро сказала ему и вернулась обратно.

–Дядя, возьмем с собой Абрама! Он очень, очень хороший мальчик! – Она смотрела на Махкама-ака умоляющими глазами.

Кузнецу показалось, что взгляд детских глаз проник в самое его сердце, на всем свете не нашлось бы, наверное, человека, который смог остаться равнодушным к мольбе девочки.

–Абрам, сынок, иди скорее к нам! – крикнул Махкам– ака.

Абрам оглянулся, несколько секунд постоял в нерешительности и вдруг подбежал к кузнецу.

–Вот и молодец!

–Дядя, а можно я вас буду называть папой? – держась за полу халата Махкама-ака, спросила Галя.

–Можно, доченька.

–А я? – засверкал глазами Абрам.

–И ты тоже!

Витя продолжал стоять надувшись и смотрел на Галю и Абрама весьма холодно.

–Постойте здесь, я сейчас вернусь.– Махкам-ака направился в кабинет директора. На двери висела табличка с надписью: «Т. Назарова». Женщина приветливо кивнула кузнецу – видимо, узнала его; узнал ее и Махкам-ака. Около стола стоял заплаканный мальчик. Одетый опрятно и хорошо, он не походил на вновь прибывших детей.

–Входите, пожалуйста.– Назарова поднялась из-за стола.– А ты пока поиграй, но не уходи, хорошо? Я тебя позову.– Она похлопала мальчика по плечу и проводила его до двери.– Подумайте, отец, что бывает на свете. Только девять дней назад его взяла к себе одна супружеская пара, а сегодня он вернулся обратно.

–А почему вернулся? – Махкам-ака прикрыл дверь кабинета: мальчик стоял в коридоре.

–Твердит одно и то же: «Потерял сестренку». Просит найти ее. В семью, которая его приютила, вероятно, возвращаться не хочет, хотя прямо этого и не говорит. Я спрашиваю:: «Тебя не обижали там?» В ответ он горько плачет и опять твердит свое.

А вы бы все же порасспросили,– задумчиво сказал Махкам-ака и заговорил о своем: – Зашел к вам, чтоб вон этих малышей записали за мной.– Через открытое окно Махкам-ака показал на Галю и Абрама, стоявших по-прежнему вместе, но поодаль от Вити.