Текст книги "Последний Герой. Том 10 (СИ)"

Автор книги: Рафаэль Дамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Мария застыла, взгляд её намертво примагнитился ко мне. В глазах плескался настоящий ужас. Она действительно решила, что я сейчас начну их убивать. Я навёл ствол на оставшихся: Речкина, Марию и на храпящего на диване Антона.

– Убийца среди вас, – сказал я.

– Максим… ты же не думаешь, что это я? – тихо выдохнула Мария, испуганно таращась то на меня, то на черное дуло.

– Нет. Я уже определился с подозреваемым.

Речкин сглотнул. Мария напряглась, нижняя губа у неё задрожала, она вот-вот готова была расплакаться. Я же подошёл к спящему Антону, приставил пистолет к его затылку и проговорил:

– Дёрнешься – стреляю.

Достал наручники. Щёлкнул одним браслетом, нацепив его на запястье Антона, сжал фиксатор до упора. Щёлкнул вторым. Антон даже не проснулся, так и лежал, шумно сопя.

Я достал телефон, включил экран, навёл камеру. В одной руке телефон, в другой – пистолет. Ткнул Антона стволом.

– Подъём. Разговор есть, слышишь?

Я держал телефон ровно. Он не шевелился.

Я снова ткнул его, стоя спиной к остальным. Сказал ему еще пару ласковых, всячески пытаясь разбудить. Таких, каких Плотников терпеть не стал бы. И замолк.

Как раз, чтобы услышать шорох за спиной.

И в тот же миг я резко развернулся и выстрелил Речкину в живот.

Бах!

Выстрел гулко ударил по ушам, отразился от стен. Мария вскрикнула и схватилась за голову, зажимая уши, широко распахнутыми глазами глядя на происходящее и, кажется, ничего толком не видя.

Речкин охнул, согнулся, инстинктивно прижал руки к животу, будто ещё можно было удержать вытекающую из дыры в брюхе кровь. Его повело, и он стал оседать на пол. Рядом звякнул нож, выпавший из его руки.

На самом деле я не записывал никакого видео. Я включил селфи-камеру, чтобы видеть, что происходит у меня за спиной.

И моя ловушка сработала. Я окончательно убедился, что Речкин и есть убийца. А беспробудно храпящий в пьяном угаре Антон так и не узнал, что был отвлекающим живцом в этой смертельной игре.

Речкин скрючился на полу, кашлянул, заморгал часто. Смотрел то на меня, то на Марию. Болезненно улыбнулся и проговорил, кривя губы:

– Хитро ты меня, Максим Сергеевич, вычислил. Правда, я бы сказал, в последний момент. Я… почти тебя достал… эх… не вышло.

– Ты тоже ловко всех водил за нос, – ровно проговорил я.

Воздух в комнате словно бы звенел от напряжения. Тимофей перевёл взгляд слезящихся от боли глаз на Чижову.

– Повезло тебе, Мария. Одна ты осталась… – тихо добавил убийца.

– Тимофей… – выдохнула она. – Тимофей… это был ты… сукин ты… тварь…

Она рухнула перед ним на колени и стала бить его маленькими кулачками по лицу, шее, груди. Вцепилась ногтями, царапала, иногда содрогаясь от всхлипов. Речкин даже не пытался закрываться. У него уже не было сил на защиту, да и смысла в этом не было. Он умирал не от кулачков журналистки, это была мелочь в сравнении с девятимиллиметровой пулей, выпущенной точно в цель.

Я намеренно стрелял в живот. Так, чтобы не было шансов. Чтобы не пришлось возиться с ним, вытаскивать, латать, сохранять ему жизнь до суда. Он это понимал. Понимал, что сейчас умрёт. Крики и удары Чижовой были не более чем комариным писком.

Я подошёл, положил руку Марии на плечо и аккуратно отстранил её от убийцы. Она повисла у меня на шее и разрыдалась, уже не сдерживаясь. Всё, что она держала в себе, прорвалось разом. Я чувствовал, как горячие слёзы текут по моей шее.

– Тише… тише… всё хорошо, – сказал я. – Всё кончено.

– Пристрели его… пожалуйста… – захлёбываясь, шептала она. – Убей… убей его…

– Прости, Мария… – кашлянул Речкин, и голос его сорвался. – Я и так умру… Скажи, Максим… как ты меня вычислил?

Я аккуратно усадил Марию в кресло, налил ей кружку воды, вложил в дрожащие руки. Потом подошёл к куртке Речкина, висевшей на стене, и вывернул её карманы.

– Так я и думал!

Там топорщились волокна собачьей шерсти.

– Варежки, – сказал я. – Ты украл варежки у вахтовика. Ты всегда был рядом, но держался чуть в стороне, и потому мог готовить убийства незаметно. Первым ты убил Ланского. Ударил его палкой по голове, когда он нырял в прорубь. Но тут неожиданно появилась Нинель. Она тебя спугнула. Пока она бегала за нами, ты этой же палкой втолкнул тело под лёд, выставив всё так, будто ей это лишь показалось – чтобы мы подумали, что она немного не в себе. Ты нагнетал атмосферу, тебе нравилось издеваться над людьми. А потом ты обозначил место, где лежал труп Ланского. Воткнул туда палку и специально позаботился, чтобы на ней остались волокна от собачьих варежек. Положил в пакет телефон. Кстати, где остальные телефоны, Тимофей, куда ты их дел? Ведь мы несколько раз обыскивали дом.

Он скривился в улыбке. Лицо его всё больше бледнело, и улыбка теперь напоминала о маске на карнавале в день смерти, который так уважают в Мексике.

– Я их утопил. Бесполезно искать. А если и найдёте, они уже непригодны. Ну, прошу, Максим, – выдохнул он. – Продолжай. Мне правда интересно, где же я так смертельно оплошал.

Он закашлялся, однако, его губы кривились не в болезненном спазме, а в кровавой ухмылке. Даже теперь он продолжал издеваться над нами и извращённо острить, выделив голосом слово «смертельно». Лужа крови под ним расползалась по дорогому паркету, затекая в швы и окрашивая их в тёмно-красный цвет.

– Поначалу, если тебе так интересно, я подозревал каждого, – устало проговорил я. – Но когда загорелся домик, понял. Вернее, в тот момент, когда нашёл тебя там.

– Давай… выдохнул он с трудом, – расскажи…

– На косяке, на уровне человеческого роста, была кровь, – продолжил я, стараясь говорить ровно, чтобы не будоражить Чижову. – Я долго ломал голову, откуда она взялась, а потом понял. Ты всё инсценировал. Ты специально ударился затылком о косяк, рассёк кожу, чтобы была кровь. После этого облил домик горючим снаружи и поджёг. Притворился, что потерял сознание. Когда я вытаскивал тебя, у тебя была мокрая рука, самый рукав. Почему, зачем? Ты намочил его заранее, чтобы дышать через ткань, если дым пойдёт внутрь и никто не успеет прийти на помощь. Мокрая ткань задерживает дым и какое-то время фильтрует воздух. Ты убил и смотрителя. Просто чтобы убрать лишнего свидетеля и свести подозрения на мёртвого. И пока ты там, в домике, якобы караулил, успел налить воды на крыльцо, заправить генератор и подготовить проводку. Подвести ток так, чтобы тот, кто туда ступит, погиб…

Я рассказывал ему это всё, потому что мне и самому нужно было время. Говорил, словно пытался убаюкать ровным тоном умирающего убийцу, женщину в истерике от страха… и собственные мысли.

– А потом ты просто включил свет в нужный момент, подгадал, когда Плотникова вышла на крыльцо. Ты ведь её телефон подкинул заранее. Под кровать, где ты задушил Даниила Кожевникова, ты положил именно телефон Ирины, указывая, что её очередь следующая. Очерёдность смертей ты продумал тщательно. Она пугала людей сильнее самой смерти. Страшное дело… ожидание своей очереди. И поэтому в тот момент тебе нужна была именно она.

Антон, которого убаюкивать было не нужно, не к месту всхрапнул, попытался перевернуться и чуть не сверзился с дивана. Я замолк на секунду, наблюдая за ним. Но за это время было выпито слишком много спиртного, чтобы невинные шумы могли разбудить его, если уж даже выстрел не поднял.

– А Кожевникова, – продолжил я, проведя свободной рукой по глазам, – ты убил без особых сложностей. Он сам впустил тебя в комнату ночью. Потом ты открыл окно, изобразив, будто убийца забрался снаружи. Ты знал, что Нинель пьёт только сухое вино, а Мария – полусладкое. Всё, казалось, продумал и отравил полусладкое. Следующей должна была умереть Мария. У тебя был сценарий, и именно по нему всё должно было идти. Но Нинель спутала твои планы. Она приняла смерть на себя. Забрала её, можно сказать, вырвала из рук Марии вместе с этой злосчастной бутылкой. Вот, что мне интересно. Скажи, ты собирался убивать Нинель Корсунскую? Она ведь не входила в клуб. И Антона.

Я чуть махнул рукой в сторону дивана. И закончил:

– И меня.

– Я сначала хотел убить всех, кто в клубе, – глухо проговорил Речкин. – А потом остальных разом, без мучений. Не так, как их.

– Зачем?

– Про… прозаично. Чтобы не осталось свидетелей.

– Но почему? – вскрикнула Мария. – Почему ты это сделал? Зачем? Почему⁈ Ты же был один из нас. Ты же поэт!

– Поэт, – скривился Речкин. – Да какой я, на хер, поэт. Я в жизни ни строчки не написал. Всё это хрень собачья.

– Как? – выдохнула Мария. – Ты же читал нам свои стихи. Показывал. Они у тебя замечательные. И я не понимаю, как! Как такой человек…

– Это не я написал, – сказал Речкин. – Это мне писали на заказ. Сейчас через интернет можно, что угодно. Куча народу мается без работы и готова на всё, лишь бы получить копеечный заказ. Хоть стихи, хоть эпитафию, Чижова.

– Это были не твои стихи, – тихо проговорила Мария. – Но зачем? Зачем ты всё это устроил?

– А-а! Чтобы попасть в ваш чёртов клуб, – хрипло сказал Речкин. – В это сборище ублюдков. Чтобы… отомстить. Мой отец погиб на операционном столе хирурга Волкова.

Он замолчал, перевёл дыхание и продолжил уже глухо, будто выдавливая слова.

– Когда отец умер, я сначала думал, что это врачебная ошибка. Такое бывает. Но потом у… узнал, что у этого хирурга уже были смертельные случаи. Не один. Волков, – он криво усмехнулся. – Сергей Волков. Тот самый. Он тоже был в вашем клубе.

– Серёжа Волков… – прошептала Мария. – Он же… он погиб. Это ты?

– Да, – кивнул Речкин. – Я его убил. Ножом. У него дома, в коттедже. Прямо в сердце. Но это было потом. Сначала я должен был убедиться, что он действительно виноват.

Он посмотрел куда-то мимо нас, словно снова видел тот момент.

– Я хотел к нему подобраться. Сблизиться. Понять, что он за человек. Но как? У нас не было ничего общего. А потом я узнал, что он состоит в каком-то литературном клубе. Так я и оказался у вас.

Мария сжала губы.

– Конечно, для этого нужны были стихи, – продолжал Речкин. – Нашёл в интернете тех, кто за копейки напишет что угодно. И стал… ходить на ваши вечера. Читать, кивать, делать вид, что я один из вас. Хотя меня временами… просто трясло от омерзения. Господи, как же вы меня бесили. Как я вас ненавидел. И эти ваши глупые стишки. Тьфу!..

Он криво усмехнулся.

– Но я не зря туда пошёл. Я узнал, что вы все… – он обвёл взглядом комнату, – вы все убийцы. Вы вдохновляетесь смертью. Вы питаетесь ею. И мой отец погиб не случайно. Он стал музой для вдохновения этого Волкова. Ублюдка-хирурга!

Речкин закашлялся, сплюнул кровь.

– Гореть вам всем в аду. И особенно вашему главному – Корнею Сагаде. Я увёл у него жену специально. Хотел ударить побольнее. Но что это… разве это месть?

Мария смотрела на него, не мигая.

– Ты… не только это?..

– Конечно, этого было мало. Теперь он лежит, закопанный в сугроб, – тихо сказал Речкин. – На тридцать седьмом километре трассы. А все думают, что он сбежал из больницы. Думают, что он и есть убийца. Что он всё это устроил. Удобно получилось, правда? Жаль, что не срослось до конца… А задумка была… кха-кха… гениальной.

Он самодовольно хмыкнул.

– Я хотел, чтобы все так думали, – хрипло продолжил Речкин. – Мне мало было забрать его жизнь. Я хотел очернить и его тоже. И у меня почти получилось. Если бы не мент… – он кивнул на меня. – Если бы ты меня не раскусил.

– Так это ты отравил Елену? – спросил я.

Естественно, я прекрасно помнил, как мы его взяли на квартире Сагады, а потом отпустили, потому что время смерти не соответствовало версии. Но ведь это не доказательство, что он не делал этого…

– Нет, – мотнул головой Речкин. – Она выпила отравленный коньяк, который принесла Светлана. Подарила. Света одна оставалась безнаказанной. Она одна меня раскусила. Я до неё не добрался.

Он тяжело сглотнул и продолжил, сбиваясь. Силы явно покидали его.

– Я люблю коньяк, она это знала. Принесла бутылку, отравленную. Для меня. А её мать коньяк никогда не пила. Но в тот вечер почему-то открыла бутылку и отпила. Мы с ней и правда тогда… – он тяжело выдохнул, теряя силы, – крепко поругались, и, видимо, она хотела снять стресс. Другого алкоголя в квартире не оказалось. И это спасло меня, ха! Интересное у смерти чувство юмора, а? А Светлану я всё равно наказал. Она ведь стала убийцей собственной матери. Хотя яд… был предназначен мне.

– Страшный ты человек, – выдохнула Мария. – Господи… Макс, я боюсь его.

– Ничего, – сказал я. – Я с тобой.

– Да, – прошипел Речкин, выплёвывая слова вместе со слюной. – Я добился своего. Вы боитесь. Этого я и хотел. Страха в ваших глазах. Такого же, какой был у бойфренда Светланы.

Он закрыл глаза на секунду и снова открыл.

– Когда я столкнул его с крыши, я знал, что они часто встречаются там. На крыше этого дома. Я написал ему с незнакомого номера. Заманил. Написал от имени Светланы. Сказал, что за ней следят. Он поверил. Кхе…

Речкин закашлялся, но не остановился.

– Он же тоже входил в этот чёртов клуб. Его не было на собрании. Тогда, когда я… – он усмехнулся. – Когда я закрыл дощечкой дымоход. Я хотел покончить с вами всеми сразу. Разом. Вы дармоеды и убийцы. Но судьба распорядилась иначе. Четверо из вас выжили. Ты, Мария, в том числе.

Он снова закашлялся, но глаза его горели диким огнём, он уже хрипел, слова давались с большим трудом.

– А потом, когда я стал… продолжать своё дело, я понял, что процесс мне нравится даже больше, чем результат. Потому что именно в процессе я получал то, чего не получал всю жизнь. Наслаждение. От того, что забираю ваши никчёмные жизни, и теперь вы… будете жить в ужасе… пока не умрёте.

– Больной, – выдохнула Мария, прижимаясь ко мне. – Ты больной…

– Из всех вас я самый здоровый, – слабо усмехнулся Речкин. – Я чистильщик. Убийца убийц. Жаль, что не получилось здесь. Если бы не этот мент.

Он снова посмотрел на меня, и в его взгляде совсем не было раскаяния.

– Но что есть, то есть. Клуб «Мёртвая поэзия» больше не существует. И никто его не возродит, – прохрипел он, обращаясь неизвестно к кому: то ли к Марии, то ли ко всем нам или к целому миру.

– А я буду жить… ты загнулся здесь, на полу, у моих ног, истекая кровью… – в глазах Марии в этот момент блеснула злоба и странное торжество.

Речкин вдруг расхохотался, захлёбываясь смехом, но этот смех оборвался на полуслове. Тимофей, лжепоэт и любовник-самозванец, потратил последние силы на хохот. Так и застыл с приоткрытым ртом, тело обмякло, голова повисла на груди.

– Он умер? – прошептала Чижова.

– Сдох, – кивнул я и закрыл убийце глаза.

– Э-э, кхе! Чё за на хер тут… э-э, вот блин… – пробормотал вахтовик, приходя тем временем в себя.

Он зашевелился, попытался приподняться на диване, но тут же замер.

– А? Чего у меня с руками-то? – ошарашенно выдохнул он.

Руки его были сцеплены наручниками. Антон дернулся, потом замер, оглядываясь. Его взгляд упал сначала на Речкина, лежащего в луже собственной крови, затем на Нинель, неподвижную, в неестественно выгнутой судорожной позе. На пухлых посиневших губах её застыла пена.

– Фух… – выдавил он. – А что тут было? Ё-е-е!

– Всё хорошо, Антоша, – сказал я. – Ты выжил. Как и предполагал. Ты действительно оказался никому на хер не нужен.

– Ну а то, – пробурчал он, все еще приходя в себя. – Из меня поэт… – он хмыкнул. – Как из бурлака балерина.

Он снова посмотрел на Речкина, кивнул в его сторону подбородком.

– А это ты его, что ли, грохнул? Там же… – он прищурился. – Огнестрел у него.

– Я, Антоша, – спокойно сказал я. – Видишь, довел меня человек.

Он тут же закивал, быстро и нервно.

– Всё-всё, Макс, я, если что… извини, если чего не так. Я тихо буду. Я вообще… – он сглотнул. – Можно спросить?

– Спрашивай, – я нагнулся к нему и стал расстегивать наручники на его запястьях.

– А кто нас всех убивал-то?

– Господи… – выдохнула Мария, закрывая лицо ладонями. – Антон, какой же ты тупой…

– Ну и ладно, – примирительно пробормотал он. – Не всем же быть умными, как… профессор Лебединский.

– Лебединский не умный, он певец, – слабо улыбнулась Мария.

* * *

Уже светало, а мы так и не сомкнули глаз. После пережитого никто даже не пытался лечь спать, сон не шел. Когда первые бледные лучи рассвета скользнули по заснеженной земле, снаружи послышался гул мотора.

Мария первой подскочила к окну.

– Это за нами! – вскрикнула она. – Ура, мы спасены!

У крыльца остановился уазик с намотанными на колеса для проходимости цепями. Двигатель еще работал, когда из машины выбрался старичок в рваном китайском пуховике, заляпанном так, что он больше походил на рабочую робу автослесаря. С пассажирского сиденья почти сразу спрыгнула женщина.

– Светка! – завопила Мария. – Это же Светка!

Светлана Сагада вошла в дом осторожно. Мария бросилась к ней, обняла.

– Светка, ты нас спасла!

Светлана испуганно огляделась. Ее взгляд метнулся к луже крови на полу (трупы я уже унес в баню, пришлось попотеть одному), потом ко мне. Было видно, что она не ожидала увидеть меня здесь и теперь каждую секунду собиралась рвануть обратно к машине.

Я только кивнул, давая понять, что не собираюсь ее хватать.

– Как ты нас нашла? – спросил я.

– Да просто, – пожала плечами Светлана. – Зашла на страничку к Нинель. Она сторис выложила. Что вы тут, в загородном доме Артема, отдыхаете.

Она замялась, потом спросила:

– А где Речкин? У меня было подозрение, что это он… всех убивает. Он моему парню писал сообщения от моего имени. Я из-за него…

– Речкин мертв, – сказала Мария. – Скажи спасибо Максиму. Он нас спас. Не всех… – голос ее дрогнул. – Но я жива, Светка. Я жива… Господи… как же я хочу отсюда уехать. Слушай, как доедем, давай завалимся в самый гадюшный клубешник, но в городской, не в глуши. Самый вонючий, затхлый, с быдлом, но с людьми! Напьемся там так, что…

Светлана уже собиралась ответить, но вдруг осеклась, посмотрела на меня настороженно.

– Погоди… А он… Он меня вообще-то ловит, – сказала Светлана, кивая в мою сторону.

– Если ты нас отсюда вывезешь, – улыбнулся я, – будем считать, что я тебя не заметил.

– Правда? – выдохнула она.

– Не забывай только, что ты в розыске, – добавил я уже жестче. – Я попробую это все спустить на тормозах, все-таки ты не хотела, чтобы мать погибла. Яд был предназначен не ей. Формально это убийство по неосторожности. Но после того, что тут происходило в последние дни… – я махнул рукой. – Твой поступок меркнет на фоне остального. И уж точно я не собираюсь тебя арестовывать сегодня.

По крайней мере, Светлана Сагада не собиралась никого убивать «для вдохновения», чтобы слагать вирши. Она пыталась спасти мать, но удар пришёлся не по той мишени.

– Надо ехать, – проворчал старик возле уазика, закуривая. – А то, не ровен час, заглохнет. Машина капризная. Заглушу – можем не завести, не заглушу – бензин в трубу улетает. Давайте, собирайтесь уже!

– Скорее, скорее! – закричала Мария. – Я хочу отсюда уехать!

– О, нормально, это вы удачно подъехали, – пробурчал Антон, вываливаясь на крыльцо. – Отец, угости сигареткой, а то мои все куда-то подевались.

– Если дешманские не брезгуешь, – старик протянул пачку.

– А ты откель будешь-то? – прищурился Антон. – Ты вообще кто?

– Да вон, пигалица меня наняла, – кивнул дед на Светлану. – Сказала, поэтов навестить, на дачу съездить. А ты, значит, поэт у нас?

Старик недоверчиво глянул на Плотникова.

– Еще какой, – хмыкнул Антон. – Стихоплет, не остановишь.

Они вместе рассмеялись.

Солнце искрилось на снегу. Небо было чистым, деревья стояли в нарядных снежных шапках, и от этой спокойной, почти праздничной картины становилось немного тепло. Ничто не выдавало, что здесь, в этой тишине, совсем недавно произошла череда страшных убийств.

Мы быстро забрались в УАЗик и покинули это проклятое место, оставив позади баню с запертыми внутри телами и дом, который навсегда останется для меня символом чужой, извращенной жажды вдохновения.

Другие серии книг автора про милицию:

✅ «Курсант. Назад в СССР» /reader/203823

✅ «Начальник Милиции» /reader/353762

Глава 16

Две недели спустя

Мордюков открыл дверь кабинета, прошёл в тесный тамбур, постучал во внутреннюю дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь.

– Разрешите? – спросил Семён Алексеевич.

– А-а! Полковник, здорово! – отозвался генерал Рюмин, начальник главка. – Заходи.

Мордюков вошёл и с облегчением отметил, что в глазах начальника нет злости и холодной настороженности. Значит, чихвостить не будет. Значит, вызвал не для разноса. Но зачем тогда?

Когда ему сообщили, что вызывает Рюмин, он, конечно, напрягся. «На ковёр», – автоматически подумал он и тут же начал мысленно перебирать в голове все возможные резонансные темнухи, которые могли всплыть. Перебирал и не находил. Таких сейчас не было. Яровой вернулся к рутине, дела, что были на контроле в главке, ушли в суд или готовится обвинительное, серия со стихоплетами закрыта, да ещё и красиво. Раскрываемость в отделе девяностопроцентная. Редко кто таким мог похвастаться. Волноваться, вроде бы, не за что, но… если тебя вызывает САМ, то невольно задумаешься.

– Ну садись, что ты как неродной, Алексеич, – снисходительно проговорил генерал, пожал ему руку и широким жестом указал на кресло у приставного стола.

– Вызывали? – улыбнулся Мордюков.

Вопрос был, конечно, риторический, но без него не обходится ни один визит к начальству.

– Вызывали, вызывали, – так же улыбаясь, подтвердил Рюмин. Он переплёл пальцы на животе и начал неспешно поигрывать ими, будто нарочно нагоняя интригу. – Вот что, Семён Алексеевич. Наблюдаю я за твоей работой в последнее время. Очень пристально, так сказать, наблюдаю.

Мордюков мысленно вздохнул.

«Ну, началось», – подумал он. – «Сейчас будет гладить, а потом резать. Интересно, за что? Может, за ту пьянку, где я анекдоты на грани дозволенного травил, да ещё и при московских проверяющих… Рюмин тогда, помнится, что-то морщился. Хотя, вроде, и хохотал вместе со всеми. Ну оно понятно, он бы не стал прямо там… Да нет, накручиваю я себя», – подумал Мордюков. – «Ерунда какая-то. Ребячество. Сколько времени прошло. Матершинные анекдоты… тьфу. Да кому они нужны».

– Ну так, – проговорил он вслух, – работаем, стараемся. Если где-то не дотягиваем, уж вы, товарищ генерал, носом ткните. Исправим, углубим, как говорится, забуримся по полной…

И тут же сам себя мысленно одёрнул – «Что за ересь несу». Всё эта чёртова интрига. Неизвестность. Вот она и пугает, хоть и глупо в его возрасте и с его-то опытом.

– Да расслабь булки, Семён Алексеевич, – хлопнул ладонью по столу Рюмин. – Я тебе новую должность хочу предложить.

Мордюков сглотнул.

– А я что… со своей не справляюсь? – машинально вырвалось у него.

– Да блин, что ты заладил, – снисходительно хмыкнул генерал. – Я тебе повышение предлагаю.

– Повышение? – переспросил Мордюков, не сразу поверив. Он-то уже смирился, что сидеть ему на своей должности до пенсионной доски.

– Повышение, – кивнул Рюмин. – У тебя на территории показатели – дай бог каждому отделу, раскрываемость образцовая за последний год. Сотрудники твои в лучших ходят, на конкурсах профмастерства постоянно светятся. А этот молодой-то твой… как его…

Генерал поднял руку, прищёлкнул пальцами, будто требуя подсказки.

– Яровой, – тут же откликнулся Мордюков. – Старший лейтенант Яровой Максим Сергеевич.

– Да-да, он самый, – кивнул Рюмин. – Он у нас уже на всю область гремит. Да что область – по центральным каналам репортажи шли. Маньяков ловит, серийника этого раскрутил, массовое убийство поэтов раскрыл… чёрт бы их побрал, этих поэтов.

– Есть такое, – не удержался Мордюков. – Потенциал большой у парня, ага… Под моим чутким руководством, между прочим.

– Под твоим, под твоим, – усмехнулся генерал.

– Яровой у меня на хорошем счету. Такие глухари тянет, что не каждый матерый опер возьмётся. А ведь он в штабе сидел, – оживился Мордюков. – Писарем, как говорят.

Он даже рассмеялся, вспомнив.

– А я в нём потенциал увидел, товарищ генерал. Подтянул к оперативной работе, так сказать. И раскрылся человек. Под моим руководством, заметьте, результаты показал. Я в этом самом писаре, если угодно, жемчужинку разглядел. Искорку.

Мордюков поймал себя на том, что говорит уже с жаром, слишком хвалебно и запальчиво, и чуть осёкся. Но Рюмин лишь слушал, прищурившись, и улыбался.

– Вот, вот, ты молодец! – похвалил его генерал. – Вот это мне в тебе и нравится. Вроде, кабинетный работник, а кадрами управляешь так, что они у тебя с искрой, за тобой идут. Всё верно, и спорить не стану.

– Ну так у меня опыта оперативной работы на земле, – пожал плечами Мордюков, – два воза и три тележки.

– Знаю, знаю, помню твои заслуги. Вот то-то и оно, что пора тебе уже, Семён Алексеевич, и расти дальше, – проговорил Рюмин и сделал паузу. – В общем, хочу тебе предложить должность своего зама по оперативной работе. Мой Коновалов на пенсию собрался. Ну, как собрался… по результатам московской проверки. Короче, не будем вдаваться в подробности, сам всё знаешь. Справки читал, до личного состава доводили. Его слабые места из года в год всплывали.

– Да, конечно, в курсе, – кивнул Мордюков.

Про Коновалова поговаривали давно, в общем-то, из года в год. Но почему-то решительные действия были предприняты только теперь. Впрочем, это всё Мордюков спрятал подальше, чтобы на лице покамест не отражалось.

А Рюмин как раз заглядывал ему в глаза.

– Ну и как, сам-то согласен? Переезд, понимаю. Но служебную квартиру дадим, – тут же добавил генерал. – В центре города, недалеко от Главка. Трёхкомнатную. За это не переживай.

Мордюков даже не стал скрывать эмоций.

– Конечно, согласен! – вырвалось у него. И тут же тише добавил: – Только вот… справлюсь ли я?

Он поймал себя на том, что слишком поспешно согласился, и тут же мысленно одёрнул себя. А вдруг генерал подумает, что он карьерист, что всё это был хитрый расчёт, чтобы вжик – и на тепленькое место? А не ради дела и страны. Погонит? Чёртова привычка всё накручивать. Опять паранойя. Тут радоваться надо, а не сомневаться.

– Конечно, справишься, – уверенно сказал Рюмин. – А не справишься – вон, сразу на пенсию отправлю.

Генерал усмехнулся, а Семен Алексеевич только аккуратно сглотнул.

– Шучу, шучу. Не для того я тебя беру, Сёма, чтобы потом выгонять. Давай-ка ты здесь, как Ярового разглядел, так же разглядишь и других. Не всех, но… Кадры у меня есть, просто глаз нужен правильный. Направить в нужное русло, так сказать.

– Ну, таких вот трудно будет найти, таких, как Яровой, – усмехнулся Мордюков. – Он у нас, можно сказать, уникальный экземпляр.

Если начальство будет ждать, что у них теперь в месяц будет появляться по новому Яровому – действительно можно очень быстренько улететь. На пенсию.

– Да и бог с этой уникальностью, – отмахнулся генерал. – Мне бы просто нормальных. Если посредственные сотрудники будут честно и усердно работать, это уже достижение. А то сейчас что ни набор – то одно расстройство. То по здоровью не проходят, то тестирование, чтоб его, валят, то на полиграфе сыпятся. В общем, работаем с тем, что есть.

Он наклонился вперёд.

– Так, Сёма, давай рапорт пиши. Э-эм… Пиши… С предложенной должностью… э-э… Так, лучше зайди в кадры. Я сейчас туда позвоню, они тебе формулировку продиктуют, должность там длинная. Напридумывают штатные расписания, блин.

– Прямо сейчас и зайду, – ответил раскрасневшийся Мордюков.

Рюмин сделал паузу и внимательно посмотрел на Мордюкова.

– И ещё вопрос. Вместо себя кого видишь начальником ОВД?

Мордюков пожал плечами.

– Это же вы решаете. Я могу ходатайствовать, конечно, но окончательное слово всё равно за вами и Москвой.

– Ты давай без этого, – спокойно перебил генерал. – Ты кандидатуру назови. Я тебе доверяю. Раз ты там работу так выстроил, с такими результатами, значит, знаешь, кто чего стоит, у кого какие перспективы, сильные и слабые стороны.

Мордюков почти не раздумывал.

– Я бы Ярового предложил.

Генерал нахмурился.

– Ярового… А не слишком молодой?

– Ну, Гайдар в шестнадцать лет полком командовал, – усмехнулся Мордюков и сам на секунду задумался, сколько же Яровому лет. Потом махнул рукой. – У Максима возраст куда солиднее. А уж если по делам смотреть…

Рюмин покачал головой и улыбнулся.

– Ладно. Пусть рапорт пишет. На беседу ко мне его звать не будем, формальности лишние. Я тебе, Сёма, доверяю. Мы с тобой вместе начинали, я тебя знаю.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

– До Нового года ты пока на своём месте докукуй. Рапорт запускаем в работу, дальше приказ через Москву. Всё-таки зам по оперативной работе – должность серьёзная. Не затягивай с бумажками, все что кадры попросят, сделай метеором.

– Спасибо, товарищ генерал, – кивнул Мордюков.

– Да мне-то за что, – отмахнулся Рюмин. – Твоя благодарность – это твоя работа. Отблагодаришь службой.

– Буду стараться, товарищ генерал, – заверил Мордюков и даже сидя как-то вытянулся, выпрямился, будто на строевом смотре.

– Вот это правильно, Сёма, – одобрительно хмыкнул Рюмин.

* * *

Утренняя планёрка для всего офицерского состава проходила в актовом зале. Такую собирали раз в неделю: зачитывали приказы, распоряжения, бумажки из Москвы и главка, а заодно приказы по личному составу. И сегодняшний приказ оказался особенно приятным для Шульгина. И, честно говоря, для меня тоже. Зачитывал документ сам Мордюков, сидя в президиуме у приступка.

– В соответствии с положением о прохождении службы в органах внутренних дел, – вещал торжественно шеф на весь зал, – присвоить очередное специальное звание капитана полиции заместителю начальника уголовного розыска, старшему лейтенанту полиции Шульгину Николаю Николаевичу.

По традиции виновника торжества пригласили на сцену. Шульгин, сияя, поднялся со своего места, прошёл в центр зала. Мордюков вышел к нему навстречу, вручил погоны с блестящими звёздочками, пожал руку:

– Поздравляю, Николай Николаевич. Так держать.

– Служу России, – отчеканил Шульгин, развернувшись к залу.

Присутствующие захлопали, кто-то крикнул «молодец», кадровичка щёлкнула фотоаппаратом, поймав момент. Мордюков застыл для кадра, словно памятник. И живот втянуть не забыл.

А у меня мурашки. Гордость за сына. Капитан! Целый капитан. И тут вдруг я вспомнил: а ведь Коля когда-то обещал уволиться, как станет капитаном. Мол, условие отчима выполнено – дослужился. Теперь, выходит, птица вольная.

Я присмотрелся к нему и его лихой улыбке. Вспомнит он про это? Может, давно ждал момента? Но нет… не верю, что уйдет со службы.

После планёрки мы с Оксаной, как обычно, направились чаёвничать в кабинет. Через некоторое время туда ввалился сияющий Шульгин.

– Ну что, – объявил он, – сегодня жду вас всех в ресторане «Грузинская кухня». На набережной, новый открылся, знаете?