Текст книги "Передозировка"

Автор книги: Рада Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Я тебя тоже люблю, Джордж.

Чинить людей – это здорово! Лучше оргазма. Или нет? Давненько не было случая проверить.

ГЛАВА 14

Тейлор была на грани истерики. Вот только зрителей не было – и какой тогда смысл? Мать уехала. Отец опаздывал. Тейлор буквально утопала в багаже. Она уже набила три чемодана, но из каждой тумбочки, из каждого шкафа, с каждой полки потоком текли все новые и новые вещи.

Как ураган прошелся. Одежда, книги, косметика. Столько всего! И что мне с этим делать? Вот уж не думала, что у меня так много барахла! Она в бессилии уронила руки и посмотрела на любимую фотографию морского дна с коньками и звездами. На глаза навернулись слезы. Уже много лет этот снимок встречал ее каждое утро, когда она открывала глаза. А теперь придется бросать его здесь. Как и лампу из оранжевых водорослей – сувенир из поездки на Красное море, где они ныряли с трубками, когда еще были семьей.

Это был их последний совместный отпуск. Тейлор нравилось все. Она гладила любопытную полосатую рыбку, которая ела хлеб прямо у нее из рук. Она узнала экзотический вкус табуле[7]7
  Ближневосточный салат на основе булгура и петрушки.


[Закрыть] и тахини,[8]8
  Кунжутная паста.


[Закрыть] вдыхала аромат кофе и тяжелых сладких духов, проходя через рынок за руку с отцом. Она пробовала сладкий мятный чай, который подавали в крошечных чашечках. Это было самое счастливое время в ее жизни.

О разводе ей сказали на следующее утро после возвращения. Никогда не забуду тот день, хоть до ста лет доживу. И «Чириос»[9]9
  Марка овсяных сухих завтраков в форме колечек.


[Закрыть] всегда будут горчить.

– Тейлор, я хочу, чтобы ты знала: мы тебя очень любим, – начал Виктор.

Она улыбнулась, поглощая «Чириос» из голубой чашки с павлином.

– И ничего не изменится, хотя мы с твоей мамой и разводимся.

У Тейлор так сдавило горло, что она больше не могла глотать. Она понимала, о чем речь. Родители ее подруги Кэти развелись в прошлом году. Отец ушел из дому, и больше Кэти его не видела.

«Чириос» по вкусу напоминают золу.

– Почему? – спросила Тейлор, и по щекам покатились жгучие слезы. – Почему ты уходишь?

Отец смотрел на свои руки, словно надеясь прочитать там ответ, и молчал.

– Мы больше не ладим. У нас разные жизни. Мы не можем быть вместе, – сказала мать.

– Это ты виновата! Что ты с ним сделала? – Тейлор бросилась к Виктору: – Папочка! Пожалуйста, не уходи! Не бросай меня! Я без тебя не могу! – рыдала она.

Он обнял ее, поцеловал в макушку.

– Мы по-прежнему будем любить тебя. И все равно останемся семьей, – сказал он. Какая глупая ложь!

Тейлор его не винила. Она знала, что виновата мать. Должно быть, та просто вынудила его уйти. Тогда она и возненавидела Эмму.

Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, что дело в Эмбер. Но это ничего не изменило. Тейлор пуще прежнего стала ненавидеть мать, чувствуя собственную вину. В голове у нее даже родился сценарий, по которому Эмма принудила Виктора к отношениям с Эмбер, а потом вышвырнула из дому. И ничто было не в силах заставить Тейлор передумать.

Но сейчас она жалела, что мать не помогает ей. Эмма быстро разобралась бы с горами хлама в своей обычной непринужденной, деловитой и раздражающей манере. Ну почему она всегда должна быть права? Однако мать, как обычно, уехала. Карьера для нее всегда стояла на первом месте.

В дверь позвонили: отец. Вид такой, будто он неделю не спал. Глаза за линзами очков в стальной оправе покраснели, шевелюра всклокочена, но его объятия оставались такими же родными.

– Ты готова?

– Не совсем. Не знаю, что с этим делать, – пожаловалась Тейлор, указывая на вещи.

– Не беспокойся. Мы еще вернемся и заберем остальное. В любом случае все вещи в машину не влезут. А здесь их никто не украдет.

Он взял два тяжелых чемодана и покатил их к двери. Сломанное колесико постукивало на каждом обороте, отбивая неровный пульс. Виктор открыл багажник своего универсала и не без труда затолкал в него багаж.

Тейлор вынесла последний чемодан и оглянулась на дом. Багровый и злобный, он смотрел на нее в ответ. Другого жилья она и не помнила, но они никогда между собой не ладили. Она захлопнула дверь, заперла замок. Думала выкинуть ключ, но вспомнила об оставшихся вещах и, сунув ключ в карман, поволокла чемодан по ступенькам.

Отец ездил на том же голубом «субару», что и девять лет назад, когда уходил от них. Машина ничуть не изменилась, если не считать свежей вмятины на дверце со стороны пассажира.

– Тебе нужна новая машина. Никто не поверит, что ты кардиолог, когда увидит, на чем ты ездишь, – проворчала Тейлор.

– И что?

– Это не круто.

Он пожал плечами: ему было все равно. Втиснув третий чемодан вместе с двумя остальными, он захлопнул багажник.

– Садись.

– У других ребят родители крутые, – добавила Тейлор, пристегивая ремень безопасности.

Она посмотрела на его старые грязные ботинки и зеленую стеганую куртку. На правом рукаве по-прежнему не хватало вырванного куска – в прошлом году его сгрызла Тельма, когда отец забыл куртку в машине.

– Значит, им повезло. – Виктор завел машину и посмотрел на дочь: – Ничего важного не забыла? Учебники, форму для спортзала, телефон, кошелек?

Тейлор пожала плечами.

Он тоже пожал плечами в ответ и тронулся с места. Его дом находился в добром часе езды от Эммы, на другом конце города. Отец с матерью работали в одной больнице, но ездили туда с разных сторон. Виктор обогнул центр города по боковым улицам. Машины попадались редко. Дороги были сухие и белые от соли. Тейлор разглядывала ярко-белый снег на ветках деревьев, лошадей, отрастивших зимнюю шерсть, дымок над трубами от каминов. Потом подумала об обеде. Стряпня Эмбер…

Отец откашлялся.

– Тейлор, я прошу тебя быть любезной с Эмбер.

– Я всегда с ней любезна.

– Да, но это когда ты приезжаешь в гости. А теперь ты будешь жить с нами, и правила немного изменятся. У Эмбер очень много дел: дом, девочки, работа. Я прошу тебя быть вежливой и помогать ей. Не стоит ожидать, что она будет тебя опекать, как делает… делала твоя мать.

– А что, она уже начала ныть? – фыркнула Тейлор.

Виктор устало посмотрел на дочь:

– Пожалуйста, не надо грубостей.

Она проглотила следующую колкость.

– Будет чудесно, если ты поможешь ей по дому. Прибраться на кухне, выгулять собак, почистить кошачий лоток. Она была бы тебе очень благодарна.

В его голосе чувствовалось напряжение. Неужели Эмбер закатила ему скандал?

Раньше Эмбер ей нравилась. Намного больше, чем собственная мать. Когда они познакомились, Эмбер была молодая и веселая. Она еще только встречалась с Виктором, и ей нравилось заниматься девчачьими делами, на которые Эмма никогда не находила времени. Например, красить ногти и укладывать волосы или ходить по магазинам. Первый отпуск они провели в Нью-Йорке. Это было нечто: они ходили по ресторанам, торговым центрам и театрам. С Эмбер было так весело!

Потом появились девочки. Сначала Опал, потом Айрис. Эмбер поубавила пыл. У нее больше не находилось времени веселиться с падчерицей. Вот так и бывает, когда рождаются дети? Становишься унылой занудой? Не хочу детей! Ни за что!

Они подъехали к дорожке, ведущей к дому Виктора. По обе стороны от нее росли елки разных размеров – Эмбер обожала всякие растения. Каждый год они покупали на Рождество живую елку, а потом высаживали ее. Это было мило, но деревья всегда оставались маленькими: корни должны были помещаться в контейнер. Тейлор вспомнила рождественские ужины с жареным тофу, утренние занятия йогой.

Может быть, идея уехать из дому была и не такой хорошей.

Красная дверь открылась, и навстречу выбежали девочки. Они вприпрыжку бросились к Тейлор, которая подхватила их на руки, крепко прижав к себе. За ними вышла Эмбер в рваных облегающих джинсах и мягком розовом кашемировом свитере, словно с обложки журнала «Вог». Она посмотрела на Виктора, тащившего чемоданы. Увидела Тейлор, держащую девочек за руки. И улыбнулась. Ее макияж был безупречен, светлые волосы волнами золотистого шелка ниспадали на плечи. Но до глаз улыбка не добралась.

– Заходите скорее. На улице холодно.

ГЛАВА 15

Курт пытался остановить кровотечение. Его палец в перчатке уже десять минут зажимал глубокую рану. Пациент был залит кровью. Врач тоже. Пятая палата напоминала сцену бойни из дешевого ужастика.

Остановить кровь не удавалось. Она хлестала из раны густой липкой струей. Найти поврежденный сосуд и обработать его никак не получалось. Курт чуть приподнял палец, чтобы разглядеть, что происходит в ране. Кровь тут же брызнула на очки, на маску, на все вокруг.

Похоже, он сидит не только на варфарине, старой крысиной отраве. Должно быть еще что-то. Аспирин, плавикс или какой-нибудь сраный «новейший пероральный антикоагулянт», которые постоянно рекламируют по телевизору. Что же у него осталось от мозга, если с поверхностными сосудами такое творится? Его уже давно пора отправлять на томограф, а из него хлещет, как из недорезанной свиньи. Можно, конечно, наложить пару скрепок. Кровь-то сразу остановится, только металл даст такие искажения на томограмме, что врач потом на снимке ни черта не разберет!

Рекомендуется учитывать совместимость клинических процедур… К черту!

– Принеси африн и марлю, – велел он Джуди.

– Африн?

Этот спрей от насморка применялся в случаях простуды, но никак не для обработки рваных ран на голове. Удивление медсестры было понятно, но времени на объяснение не было.

– Африн. И побыстрее.

По плотно сжатым губам Джуди он понял, что потом придется расплачиваться за резкость. На спине темно-синей футболки Джуди было написано: «Будьте вежливы с медсестрами. Это мы не даем врачам случайно вас угробить». Проклятые медсестры неотложки! Никакого уважения к врачам. Так было всегда, но после смерти Кена стало еще хуже. Отделение в раздрае. Все вечно встревожены, раздражительны, готовы в любой момент взорваться. Всем не хватает Кена – господи, а уж мне-то как его не хватает! – и все боятся, что кто-нибудь перережет глотку им тоже. А полиции чихать! Чем она вообще занимается?

Он склонился над стариком. Седые волосы напоминали красный шлем из-за крови, хлеставшей из четырехдюймовой раны на голове в том месте, которым он ударился о тумбочку.

– Как вы упали? Вы теряли сознание?

Ответа не было.

Ну конечно: он же без слухового аппарата! Вот так всегда.

– Вы теряли сознание? – прокричал Курт.

– Нет.

– Как вы упали?

– Не знаю. Споткнулся, наверное.

Плохо дело. Придется проводить полную проверку на обморок. С ЭКГ, биохимическим анализом крови и далее по полной программе. И, как обычно, ничего не обнаружится. Вот так теперь и приходится работать: спасибо расплодившимся адвокатам по врачебным делам. Нужно тратить время и ресурсы на то, чтобы прикрыть собственные задницы, потому что отделение боится судебных исков. Простой здравый смысл теперь встречается не так уж и часто.

Вернулась Джуди с африном.

– Открой пузырек, пожалуйста, – попросил Курт, по-прежнему зажимая левой рукой сосуд в ране.

Джуди исполнила просьбу.

– Прысни немного прямо в рану. А еще лучше – нанеси спрей на марлю. Пропитай ее.

Он поместил кусочек марли в рану, прямо поверх поврежденного сосуда.

– Давящую повязку.

Они наложили на рану эластичную повязку вокруг головы и под подбородком и закрепили ее лентой.

Кровь остановилась. Теперь старик напоминал окровавленную мумию. Курту было плевать. Пациенту тоже.

– Нужно поскорее отправить его на томограф.

Курт снял окровавленные перчатки, залитую кровью маску и очки. Сунул очки под кран, чтобы хорошенько промыть, а не размазать кровь по стеклам. Потом снял синий пластиковый защитный костюм. Потный и грязный, Курт отправился в туалет, чтобы привести себя в порядок.

Дик стоял, опираясь рукой на стол Кайлы.

– Только не сегодня, – сказала она.

Амбер улыбнулся и коснулся ее лица.

Кровь ударила Курту в голову.

– Значит, завтра?

– Возможно, – улыбнулась Кайла, разглядывая его мускулистую фигуру и ясные голубые глаза.

«Прямо-таки актер из рекламы», – разозлился Курт, чувствуя себя грязным, ничтожным и очень злым. Он остановился перед ними и обратился к Амберу:

– Какими судьбами? Ты же не на смене, верно?

– Заскочил поболтать с ребятами из АЭМП. Ты с ними еще не говорил?

– Пока нет. – Курт сжал кулаки; он был готов взорваться в любую секунду.

Он совсем позабыл про АЭМП, как забывал обо всем во время работы. Отделение неотложной помощи было особым миром. Оно поглощало Курта полностью, затмевая все остальное.

– И что они сказали?

– Мы обсуждали контракты. Они не дают страховку от исков.

– Правда? Работодатель всегда дает страховку от судебного преследования.

Страховка от судебных исков была очень важна: без нее нечего и думать о работе. В сутяжнической медицинской среде, где каждый мог подать в суд на каждого по любой причине, хорошая страховка от исков была просто необходима.

– Они оказывают помощь в случае иска. Мы ее оплачиваем.

– Пенсия, полагаю, тоже не предусмотрена.

– Угу. Ни пенсии, ни страховки от исков, ни медицинской страховки – ничего. Ты в свободном плавании.

– Подпишешься?

– Вряд ли. Хотя здесь и есть свои преимущества. – Дик улыбнулся Кайле, та улыбнулась в ответ. – Я перекати-поле. Не люблю быть привязанным к одному месту. Обожаю видеть новые места и встречать новых людей. Поедем вместе путешествовать, детка? – спросил он у Кайлы, словно Курта и не было рядом. – Нас ждет прекрасный мир!

Кайла снова улыбнулась, но не ответила.

Курт задыхался от желания врезать Дику. Он стиснул зубы, затолкал кулаки поглубже в карманы и отвернулся. Ему нечего было сказать. Он женат и ничего не может предложить Кайле. Он рискует даже лишиться работы, если их отношения станут достоянием гласности. Черт бы побрал этих «ми ту» и раздутый феминизм. Я не могу лишиться работы. Но и лишиться Кайлы я тоже не могу.

В пятой палате было пусто – пациента отправили на томограф.

Хвала тебе, Господи, за милосердие. Курт вошел в туалет. Холодная вода остудила лицо и уняла жжение в глазах. Чтобы развлечься, Курт начал придумывать способы убить Дика.

Может, инъекция инсулина? Слишком скучно. Сукцинилхолин? Так он останется в сознании и все будет слышать, но разовьется паралич, и Амбер сможет дышать, понимая, что умирает. Неплохо. Но мне хотелось бы увидеть, какого цвета у него кровь. Скальпель?

ГЛАВА 16

Еще одна долгая смена. Я даже солнца не вижу.

Эмма приехала на работу в семь утра, затемно. А сейчас было еще темнее.

Она спешила к машине, проклиная ветер, пронизывавший тонкую униформу, вглядывалась в тени и думала о Кене.

Байка о самоубийстве – просто чушь! Врачи себя вот так не убивают. Мы знаем способы получше. У нас есть лекарства и скальпели, и мы умеем ими пользоваться. И даже если решим застрелиться, точно знаем, куда стрелять.

Она часто задумывалась о суициде. Размышляла о том, как это лучше сделать. Она не мечтала умереть, но хотела держать все под контролем, когда придет ее время.

Кен не перерезал себе горло. Это сделал кто-то другой. И этот кто-то может сейчас быть здесь, выжидать в тени. Выжидать чего? Почему умер Кен? Кровная месть? Спятивший родственник? Пациент? Кто-то из завсегдатаев, кого Кен лишил привычной дозы? Что-то личное, вроде понижения Курта? Нет, такое точно не в духе Курта. Тогда кто?

Мелькнула мысль: не слишком ли рискованно ходить одной по темной стоянке? Эмма содрогнулась, и холод достиг ее сердца. Она нащупала в кармане короткий и тяжелый стетоскоп. Вот ее оружие. Она практиковалась использовать стетоскоп как нунчаки. Жаль, у меня нет пистолета. Или хотя бы скальпеля в руках. Вот уж с ним я управляться умею. Перцовый баллончик! Куплю себе завтра. Она снова вздрогнула и, оглядевшись, открыла дверь машины.

Оказавшись внутри, она с облегчением выдохнула и поехала домой. Шея болела, костюм казался не по размеру, а руки сводило от холода. Скорее бы этот день закончился.

Последней соломинкой стал наркоман, обозвавший ее сукой. Охрана его вывела, но злость кипела в Эмме до сих пор, хотя прошло уже несколько часов.

Он пришел уже в третий раз за неделю. Сегодня – со сломанным зубом, два дня назад – с болями в животе, за день до того – с ноющей спиной. Всякий раз он получал рецепт на опиоиды, для которых не было показаний. Он или употребит их сам, или продаст на улице. Конечно, проще поддаться и выдать ему требуемое, но так нельзя.

В гневе она пошла отчитывать Амбера, который выписал наркоману предыдущий рецепт.

Тот уперся:

– Вы лечите по-своему. Я лечу по-своему. Вы мне не начальник и не можете мне приказывать.

– Но он на этой неделе был здесь три раза в поисках дозы. Нельзя давать ему опиаты. Это неправильно.

– Но Совместная комиссия[10]10
  Некоммерческая организация, занимающаяся аккредитацией учреждений здравоохранения в США.


[Закрыть] говорит: «Если пациент уверяет, что ему больно, значит, ему больно».

– Да просто загляните в базу данных по контролю оборота рецептурных препаратов. Там вы увидите, сколько рецептов на опиаты он получил за последние несколько месяцев по самым разнообразным жалобам. Он приходит не из-за боли. Он приходит за дозой.

– Я должен заботиться о пациентах и заполнять целую кучу бумаг. У меня нет времени ползать по чертовым базам данных.

– Вместо того чтобы помогать ему, вы потворствуете его пагубной привычке!

– Еще раз: я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать.

– Но с моральной точки зрения неправильно потакать дурной привычке!

– Они взрослые люди, и это их выбор. Я им в опекуны не нанимался!

– Но и поставщиком наркотиков становиться не должны! Вы же врач!

Амбер посмотрел на нее так, словно готов был ударить.

– Ой, я вас умоляю! – бросил он и вышел.

Ей самой хотелось его ударить. Вместо этого она перевела дух и вернулась к пациентам. Теперь, когда проклятая смена наконец-то закончилась, Эмме нужно было выговориться. Она позвонила Виктору.

Он был занят: готовился укладывать дочерей спать.

– Нет, не ту, Опал. Мама велела взять розовую. – Он вздохнул. – Прости, Эмма. Что ты говорила?

– У меня был отвратительный день. Ненавижу неотложку. Воспользуюсь советом Кена и откажусь от должности.

– Кен вечно боялся собственной тени. Никогда не рисковал. А ты – не Кен.

– Я думала, он тебе нравился!

– Конечно, нравился. Он всем нравился, но это не помогло ему спасти собственную жизнь.

– И все же он был прав. Еще он сказал, что я должна больше времени проводить с Тейлор. Не стоит круглыми сутками торчать на работе.

– Тейлор уже семнадцать. У нее нет на тебя времени. Скоро она станет совсем самостоятельной. К тому же она живет не с тобой. С какой стати отказываться от должности, которую тебе больше могут и не предложить? Если окажется, что это совсем не твое, никто не заставляет тебя руководить отделением всю оставшуюся жизнь.

– Но у меня нет опыта!

– И не будет, если откажешься попробовать.

– А если я позорно облажаюсь?

– Не облажаешься. А если и облажаешься, то с присущим тебе блеском. Встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Может быть, и Тейлор будет полезно увидеть, что ты пользуешься возможностями и выходишь из зоны комфорта, – добавил Виктор. – Нет, не там, Айрис. В другом ящике, в левом. В другом левом! Прости, Эмма. Вашей неотложке нужны перемены. Я знаю, вы все вне себя от вмешательства АЭМП, но у вас там черт ногу сломит. Каждый делает что хочет. Полный бардак. Самое время, чтобы решительный начальник навел там порядок, а уж по части решительности я равных тебе не встречал.

Эмма ощутила тепло в душе. Ей как раз и не хватало уверенности в своих силах. Она вспомнила слова Амбера: «Я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать».

– А если под меня начнут копать?

– Непременно начнут. Коллеги постоянно копают друг под друга. Просто под тебя начнут копать еще усерднее. И что с того? Делай свою работу, вот и все. Не обращай внимания на скептиков. Они или умоются, или смоются.

Виктор прав. Надо попытаться. Я могу сделать неотложку лучше для пациентов и даже для сотрудников. Что ж, значит, начну говорить Амберу и Крампу, что им делать. Вот потеха-то будет!

– Спасибо, Виктор. Я так и поступлю.

– Молодец, девочка! Встряхни их! – воскликнул он, и Эмма поняла, что он улыбается.

ГЛАВА 17

У Эммы зазвонил телефон. Ее просили вернуться. Уже.

Она стала заведующей отделением неотложной помощи почти час назад, и новая работа началась просто замечательно: один из медбратьев отделения впал в кому. Полиция была уже в пути.

На обратном пути она вспомнила Кена. Прошла уже неделя. В расследовании не было никаких подвижек. Во всяком случае, до неотложки никакие новости не доходили. Все отделение тряслось в тревоге. Работники боялись подходить к своим машинам, просили охрану сопровождать их после наступления темноты. При свете дня они дожидались друг друга и выходили парами, не рискуя разгуливать по стоянке в одиночку. А теперь еще и это. Что бы там ни случилось.

Как оказалось, беда произошла с Джорджем. Его нашли без сознания в душевой.

Полицейские долго рассматривали Эмму и ее удостоверение, прежде чем впустить в отделение.

– Вы хорошо его знаете? – спросила коренастая сотрудница полиции.

– Очень хорошо.

– Давно он здесь работает?

– Дольше меня. Теперь, если позволите… – Эмма попыталась пройти мимо нее в третий травматологический блок.

– Что он употреблял?

– Прошу прощения?

– Какие наркотики он употреблял?

– Почему вы решили, что он их вообще употреблял?

– А вам не сказали?

– О чем?

– Его нашли с иглой в руке.

Эмма прикусила язык и моргнула. Она-то думала, что Джордж поскользнулся в душе, упал и разбил голову. Или на него напали. Видимо, нет.

– Ясно. Кто его обнаружил?

– Другой медбрат, заступавший на смену.

– Понятно.

Она осмотрела отделение. Безобразие! Джордж в коме после приема наркотиков на рабочем месте. Карлос, нашедший его, говорит с полицией вместо того, чтобы заниматься пациентами. С самого начала смены у нас минус два медбрата. Остальные или в шоке, или шепчутся по углам. За больными никто не присматривает. Повсюду полиция. Хоть совсем закрывайся.

– Прошу прощения, мне надо пройти.

Полицейский, охранявший третий травматологический блок, попытался ее остановить, но Эмма сунула ему под нос новенький бейдж заведующего отделением и прорвалась внутрь.

Джордж лежал на каталке. Его голова казалась вдвое больше обычного из-за окровавленной давящей повязки. Шею удерживал жесткий воротник. Он был интубирован. Пластмассовая трубка, соединявшая его с аппаратом ИВЛ, была закреплена на лице с помощью клейкой ленты поперек усов. Потом замучаемся ее отдирать. Она взглянула на жизненные показатели: давление – 157/98, пульс – 86, сатурация – 100 процентов, температура – 36,7. Джуди, медсестра, ставила третий внутривенный катетер. Нора снимала кардиограмму.

– Как он?

Джуди пожала плечами, даже не поглядев на Эмму. Всплеск красного в катетере показал, что она попала в вену. Джуди плавным движением ввела иглу на всю длину и закрепила катетер. Теперь она смогла обернуться к Эмме.

– Только что с томографа. Говорят, у него кровоизлияние в мозг. Он не приходил в сознание с тех пор, как его обнаружили.

– Кто его лечащий врач?

– Амбер.

– Он уже связался с семьей?

– Нет. Полиция хочет сначала взять дом под охрану.

Эмма подошла к изголовью каталки и положила ладонь на плечо Джорджа.

– Я здесь, дружище. Мы о тебе позаботимся.

Он не шелохнулся.

Эмма отправилась искать Амбера. Пришлось дважды обойти все отделение, прежде чем она его нашла. В кои-то веки Дик не был в своем обычном невозмутимом состоянии.

Мятый халат, волосы растрепаны, костюм в пятнах. Кровь? Кофе? Что похуже?

Он посмотрел на Эмму красными от усталости глазами.

– Как он? – спросила Эмма.

– Плохо.

Амбер включил компьютер и открыл снимок головы Джорджа. С правой стороны мозга – серого грецкого ореха в скорлупе черепа – ослепительно белело пятно. Кровь… Это было кровоизлияние. Давление внутри жесткого черепа плющило мягкие желеобразные ткани мозга, разрушая их. Срединная линия сместилась, обходя свежую гематому. Правое полушарие оказалось вдавлено в левое почти на дюйм.

Смещение срединной линии. Это начало конца. Повышенное давление начнет смещать мозг в сторону позвоночника, выдавливая его в позвоночный канал. И вот это уже будет конец.

– Ужас. Просто ужас.

Эмма представила себе, как мозг вытекает из черепа вместе со всем, что делало Джорджа Джорджем, – его знаниями, чувством юмора, личностью. Она представила, как разжижается мертвый мозг, пока тело Джорджа остается живым благодаря машинам, и вздрогнула.

– Я заказал маннитол, чтобы понизить внутричерепное давление. Переговорил с нейрохирургом на той стороне озера. Отправлю Джорджа туда, как только добуду скорую.

– Как насчет гипертонического раствора, пока не доставили маннитол? У нас есть на месте.

– Ага. Еще какие будут идеи?

– Поднять голову на сорок пять градусов. Иммобилизовать его. Может, легкую гипервентиляцию?

– Он уже и так парализован. Поднять голову – хорошая мысль. С гипервентиляцией я бы пока подождал. Надеюсь, удастся отправить его раньше.

Снижение внутричерепного давления помогало не допустить образования грыжи, но применять гипервентиляцию было рискованно. Она уменьшала объем крови, но приводила к ангиоспазму, при котором кровеносные сосуды сужались почти до нуля, перекрывая доступ кислорода к мозгу.

Это акт отчаяния. Что Джорджу сейчас действительно необходимо, так это просверлить дыру в черепе и откачать кровь, чтобы уменьшить давление. Тогда у него будет шанс. Надо поскорее его переводить.

– Тест на наркотики отправили?

– Да. На наркотики, на алкоголь, определение газов крови, анализ на лактат – по полной программе.

– В каком состоянии его нашли?

– В возбужденном. Он дышал самостоятельно, но пришлось интубировать и ввести в искусственную кому, чтобы отправить на томограф. Я на всякий случай сделал полную томограмму, но не ожидаю там что-то найти. Все проблемы – в голове.

– Правда, что его нашли с иглой в вене?

– Да.

– Что-нибудь еще?

– Ампула пропофола. Пустая. Ее забрала полиция.

– Наша?

– Не знаю.

Пропофол, или, как его прозвали любители, «молоко амнезии», знаменитый тем, что убил Майкла Джексона, представлял собой седативное средство в виде белой жидкости, которое часто применяли при различных процедурах. Замечательный способ усыпить пациента так, чтобы он все забыл. Но если перебрать, то он забудет и как дышать.

– Никак не могу понять, зачем употреблять пропофол, – пробормотала Эмма.

– Я тоже, но и раньше доводилось видеть.

– На работе?

– Да. Давно уже. Медсестра в Конкорде, Нью-Гемпшир. Когда ее нашли, она уже посинела. Ввела слишком большую дозу.

– Выжила?

– Нет.

– Бригада приехала, – сказала Джуди.

– Слава богу! Давайте все подготовим, – предложил Амбер.

– Полицейские не хотят его отпускать, пока не закончат работу с ним.

– Шутите? Он должен ехать, и немедленно.

Амбер отправился в палату, где один из полицейских снимал у Джорджа отпечатки пальцев, пока другой описывал содержимое его карманов.

– Больной должен ехать, – заявил Дик.

Старший из офицеров оторвался от пересчета мелочи из карманов Джорджа:

– Еще полчаса, и мы закончим.

– Он должен ехать немедленно. У него нет получаса.

– Я за него отвечаю. Мы закончим, как только сможем, и тогда пусть едет.

– Я его лечу. Он едет сейчас же. – Багровый от злости Амбер склонился над офицером, готовый схватить его за глотку.

Вмешалась Эмма:

– Один из полицейских может поехать с ним в скорой и продолжить работу, пока мы обеспечим больному необходимую помощь.

Дик окинул ее убийственным взглядом. Полицейский посмотрел на нее, потом – с некоторой опаской – на Амбера, и молча кивнул.