Текст книги "О смысле жизни"

Автор книги: Р. в. Иванов-Разумник

V

Итакъ, отвѣтъ на вопросы о смыслѣ жизни въ обоихъ случаяхъ оказался мало удовлетворительнымъ, въ обоихъ случаяхъ основаннымъ на религіозной вѣрѣ: мистическая теорія прогресса требуетъ слѣпой вѣры во всеблагого Бога, позитивная теорія прогресса покоится на догматической вѣрѣ во всеблаженное Человѣчество. Но кромѣ того обѣ эти теоріи недостаточно выдвигаютъ на первый планъ ту живую, страдающую человѣческую личность, отъ имени которой Иванъ Карамазовъ ставилъ свои гнетущіе вопросы и которая для насъ дороже всего въ мірѣ; обѣ эти теоріи построены на почвѣ универсализма и считаютъ невозможнымъ индивидуа-лизировать поставленныя человѣческимъ сознаніемъ проблемы. Возможны однако и другіе отвѣты, возможна и другая постановка самихъ вопросовъ; и въ русской художественной и философской литературѣ послѣдняго десятилѣтія мы какъ-разъ встрѣчаемся съ тремя глубоко интересными попытками еще и еще разъ отвѣтить на неотъемлемые человѣческому сознанію этическіе запросы. Художественное творчество Ѳ. Сологуба и Л. Андреева и философское творчество Л. Шестова взаимно дополняютъ другъ друга въ этомъ отношеніи, тѣмъ болѣе, что художественное творчество двухъ первыхъ настолько же является философскимъ, насколько философ-ское творчество послѣдняго является художественнымъ. И всѣ трое они стоятъ передъ во-просомъ о смыслѣ жизни, и всѣ трое мучительно ищутъ они отвѣта, то сближаясь другъ съ другомъ, то расходясь въ этихъ своихъ поискахъ въ разныя стороны. Мы прослѣдимъ за творчествомъ этихъ писателей, наиболѣе ярко и цѣльно переломившихъ въ своемъ художественномъ сознаніи тѣ тяжелыя проблемы, которыя мучали и Бѣлинскаго, и Герцена, и Достоевскаго и разрѣшить которыя одинаково не смогла и позитивная и мистическая теорія прогресса.

Такъ взглянемъ мы на творчество Л. Андреева, Ѳ. Сологуба и Л. Шестова. Мы увидимъ, что карамазовскіе вопросы отравили ихъ душу своимъ ядомъ, что каждый изъ нихъ пытался спастись противоядіемъ, у каждаго изъ нихъ различнымъ и мѣнявшимся съ теченіемъ времени; мы увидимъ откуда они всѣ трое вышли и къ чему пришли или приходятъ; мы попробуемъ подвести нѣкоторый общій итогъ ихъ нравственнымъ и идейнымъ скитаніямъ и постараемся сами прійти къ нѣкоторому опредѣленному выводу, къ одному изъ возможныхъ отвѣтовъ на вѣчные вопросы о смыслѣ жизни. Мы убѣдимся тогда въ тѣсной преемственной связи русской художественно-философ-ской мысли всего ХІХ-го столѣтія, мы убѣдимся, что трагическія проблемы, мучившія Бѣлинскаго и Герцена и съ потрясающей силой поставленныя Достоевскимъ, вновь неотвязно стоятъ передъ нашимъ сознаніемъ, вновь преломляются въ художественномъ и философскомъ творчествѣ талантливѣйшихъ изъ современныхъ писателей? Льва Шестова, Ѳедора Сологуба и Леонида Андреева. Познакомившись съ ними, мы вернемся назадъ? къ русской литературѣ минувшаго вѣка и къ рѣшенію въ ней вопроса о смыслѣ жизни; въ результатѣ всего этого читателю станетъ яснымъ нашъ отвѣтъ на поставленные выше вопросы. Отвѣтъ этотъ? скажемъ заранѣе? заключается въ одинаковомъ отрицаніи и позитивной и мистической теоріи прогресса и въ указаніи третьяго возможнаго пути, пути имманентнаго субъективизма. Намѣтить въ общихъ чертахъ эту систему міровоззрѣнія? такова въ конечномъ счетѣ задача и цѣль этой книги.

Все это выяснится попутно съ изученіемъ художественно-философскаго творчест-ва Сологуба, Андреева, и Шестова. Къ нимъ мы теперь и переходимъ.

Ѳедоръ Сологубъ

І

Остановимся прежде всего на чисто-фактическомъ перечнѣ главныхъ произведеній Ѳ. Сологуба, мало извѣстныхъ въ широкой публикѣ. И это очень жаль, такъ какъ талантъ этого писателя заслуживаетъ болѣе внимательнаго отношенія; вплоть до «Мелкаго Бѣса» къ таланту Сологуба относились? а большинство относится и до сей поры? не такъ, какъ онъ того заслуживаетъ. А между тѣмъ сильный и своеобразный талантъ этого писателя, скрывающагося подъ псевдонимомъ «Ѳедоръ Сологубъ», проявился уже съ самаго начала его литературной дѣятельности? съ первой книги его стиховъ, вышедшей еще въ І895-мъ году. Годъ спустя вышла вторая книга его стиховъ, вмѣстѣ со сборникомъ его разсказовъ, подъ общимъ заглавіемъ «Тѣни»; въ 1903 г. вышелъ большой томъ его стиховъ (книги третья и четвертая, кн?ство «Скорпіонъ»); въ 1906 и 1907 гг. вышли небольшими брошюрами книги пятая и шестая его стихотвореній; недавно вышли седьмая книга стиховъ (переводы изъ Верлена) и восьмая («Пламенный Кругъ»).

Мы имѣемъ въ рядѣ перечисленныхъ книгъ около пятисотъ стихотвореній; за пятнадцать лѣтъ это не такъ много, но болѣе чѣмъ достаточно для того, чтобы опредѣлился «удѣльный вѣсъ» поэзіи. Въ этомъ отношеніи не можетъ быть двухъ мнѣній: Ѳ. Сологубъ дѣйствительно «Божіею милостью поэтъ», одинъ изъ первыхъ послѣ Бальмонта и Брюсова за все послѣднее десятилѣтіе. Тоскливая и больная, но великолѣпная поэзія Ѳ. Сологуба займетъ въ исторіи русской литературы узкое, но высокое мѣсто; своеобразное и нѣсколько однообразное поэтическое творчество его всегда будетъ находить звучащія ему въ униссонъ родственныя души. Но художественное творчество Ѳ. Сологуба далеко выходитъ за предѣлы чистой лирики; повѣсти и романы Ѳ. Сологуба замѣчательны не менѣе его стихотвореній. Надо замѣтить, что далеко не вся проза Ѳ. Сологуба собрана въ его книгахъ; многое и чрезвычайно характерное остается разбросаннымъ по разнымъ сборникамъ и журналамъ (особенно въ «Золотомъ Рунѣ», въ «Перевалѣ», въ «Вѣсахъ»): таковы всѣ критико-философскія статьи Ѳ. Сологуба, крайне любопытныя для выясненія его литературной физіономіи. Зато его беллетристика собрана имъ почти вся. Уже въ 1896-мъ году вышелъ упомянутый выше сборникъ его разсказовъ (и стиховъ)? «Тѣни». Почти въ то же время вышелъ его романъ «Тяжелые сны», не обратившій на себя тогда ничьего вниманія, а теперь заслоненный отъ насъ вторымъ романомъ Ѳ. Сологуба? «Мелкимъ Бѣсомъ» (1907 г.), этимъ, безспорно, лучшимъ произведеніемъ Ѳ. Сологуба. Въ 1904-мъ году вышелъ сборникъ разсказовъ Ѳ. Сологуба «Жало Смерти», а въ 1905 и 1906 гг. вышли его «Сказки» и «Политическія сказочки» (кн?ства Грифъ и Шиповникъ); наконецъ, уже въ 1907 г. вышелъ сборникъ его разсказовъ «Истлѣвающія личины» и мистерія «Литургія Мнѣ», въ 1908 г.? его трагедія «Побѣда смерти» и сборникъ разсказовъ «Книга Разлукъ», и въ началѣ 1909 г.? новеллы и легенды «Книга очарованій». Вотъ и всѣ семнадцать вышедшихъ до сихъ поръ брошюрокъ, книжекъ и томовъ его произведеній; и что бы ни далъ намъ еще Ѳ. Сологубъ въ будущемъ, но его прошлое уже достаточно ясно и опредѣленно: оно можетъ поэтому подлежать нашему изученію. Изученіе это покажетъ намъ, что дѣйствительно ось творчества Ѳ. Сологуба проходитъ черезъ тѣ проклятые вопросы, которые были формулированы выше. Чтобы убѣдиться въ этомъ, намъ необходимо пройти шагъ за шагомъ по вершинамъ творчества Ѳ. Сологуба.

II

Уже въ первой книжкѣ стиховъ Ѳ. Сологуба намѣчаются тѣ мотивы, которые впослѣдствіи стали преобладающими въ творчествѣ этого автора и съ которыми мы еще познакомимся; лучшимъ эпиграфомъ къ книжкѣ было бы взятое изъ нея же дву-стишіе:

 
Эти больныя томленья?
Передъ бѣдою!
 

И бѣда пришла «тихими стопами» въ образѣ того страха передъ жизнью, того страха жизни, который впервые проявился въ русской литературѣ у Лермонтова и достигъ апогея своего художественнаго развитія у Чехова. Страхъ этотъ психологически объясняется безсиліемъ, неумѣніемъ или невозможностью осмыслить жизнь, а жизнь безсмысленная? страшна, страшнѣе самой смерти.

Бѣда пришла «тихими стопами». Мы находимъ сначала у Ѳ. Сологуба легкое недоумѣніе, тихую грусть о смыслѣ жизни:

 
Грустно грежу, скорбь лелѣю,
Паутину жизни рву,
И дознаться не умѣю,
Для чего и чѣмъ живу…
 

Въ такомъ настроеніи духа поэтъ переносится «поперемѣнно отъ безнадежности къ желаньямъ», въ поискахъ за той истиной, которая, несмотря ни на что, остается для него скрытой; самъ онъ выражаетъ это, говоря про себя:

 
Блуждаетъ пѣсня странная,
Безумная моя.
Есть тайна несказанная,
Ее найду ли я?
 

Какой тайны жаждетъ поэтъ? это мы еще увидимъ; но во всякомъ случаѣ поиски эти оставались тщетными, а больныя томленья поэта передъ бѣдою становились все болѣе и болѣе острыми. И если иногда онъ еще готовъ въ минуту примиренья оправдать свою жизнь («Благословляю, жизнь моя, твои печали»…), то отъ большинст-ва стиховъ его первой книги все больше и больше начинаетъ вѣять холодомъ отчаянья. Смѣна явленій внѣшняго міра не даетъ ему отвѣта на его запросы, а приводитъ только къ полнѣйшей растерянности: «явленья меня обступили и взоръ мой лучи ослѣпили…» Куда уйти отъ этихъ «предметовъ предметнаго міра» (по позднѣйшему выраженію самого же Ѳ. Сологуба), въ чемъ найти имъ смыслъ, цѣль, оправданіе въ ихъ неразрывной связи съ внутренней жизнью человѣка? Въ жизни Ѳ. Сологубъ не находитъ отвѣта и ищетъ его въ смерти:

 
Мы устали преслѣдовать цѣли,
На работу затрачивать силы,?
Мы созрѣли
Для могилы.
 
 
Отдадимся могилѣ безъ спора,
Какъ малютки своей колыбели,
Мы истлѣемъ въ ней скоро,
И безъ цѣли…
 

Иными словами: жизнь безсмысленна настолько же, какъ и могильное тлѣнье; если же въ ней и есть какой-либо смыслъ, то мы безсильны его отыскать, мы устали преслѣдовать цѣли.

Къ такому взгляду отчаянья пришелъ Ѳ. Сологубъ въ первой книгѣ своихъ стиховъ? больныя томленья разрѣшились бѣдою. Весь дальнѣйшій періодъ творчества Ѳ. Сологуба отмѣченъ этимъ знакомъ отчаянья, сопровождаемаго страхомъ жизни, и въ то же время попытками уяснить себѣ суть жизни, смыслъ жизни: мы находимъ эти мотивы и въ томикѣ разсказовъ и стиховъ, появившемся въ 1896 году подъ заглавіемъ «Тѣни», и въ вышедшемъ годомъ позже романѣ «Тяжелые сны», и въ стихахъ послѣдующаго сборника («Собраніе стиховъ», кн. III и IV), и въ романѣ «Мелкій Бѣсъ», писавшемся съ 1892 года, хотя вышедшемъ въ свѣтъ пятнадцатью годами позже… То мы слышимъ, что наша жизнь есть діаволовъ водевиль, что

 
Вся жизнь, весь міръ? игра безъ цѣли:
Не надо жить;
 

то передъ нами уже не категорическое рѣшеніе, а снова рядъ тоскливыхъ вопросовъ:

 
Бьютъ, звенятъ ручьи,
Тучи воду пьютъ,?
Какъ же дни мои,
Для чего цвѣтутъ?
 
 
Я возникъ изъ почвы дикой,
Я расцвѣлъ въ недобрый часъ.
Для кого пылалъ костеръ великій,
Для чего угасъ?
 

И любопытно отмѣтить, что поэта одинаково не удовлетворяетъ ни субъективное оправданіе жизни, ни вѣра въ ея объективную цѣлесообразность. Съ одной стороны ему хочется найти общій смыслъ и въ жизни міра и въ жизни человѣка, одно субъективное оправданіе жизни его не удовлетворяетъ; устами Нюты Ермолиной, героини романа «Тяжелые сны», онъ груститъ о томъ, что природа равнодушна къ человѣку: «…все къ намъ безучастно и не для насъ: и вѣтеръ, и звѣри, и птицы, которые для чего-то развиваютъ всю эту страшную энергію. Ненужныя струи, покорныя вѣчнымъ законамъ, стремятся безцѣльно? и на берегахъ вѣчно-движущейся силы, безсильные, какъ дѣти, тоскуютъ люди»… Съ другой стороны Ѳ. Сологубъ не устаетъ высмѣивать вѣру въ тотъ антропоцентризмъ, который отразился и въ словахъ Нюты Ермолиной («ненужныя струи» рѣки…); онъ ядовито иллюстрируетъ эту точку зрѣнія въ своихъ прелестныхъ сказкахъ и сказочкахъ. «Шелъ человѣкъ и плюнулъ трижды. Онъ ушелъ, плевки остались. И сказалъ одинъ плевокъ:? Мы здѣсь, а человѣка нѣтъ. И другой сказалъ:? Онъ ушелъ. И третій:? Онъ только затѣмъ и приходилъ, чтобы насъ посадить здѣсь. Мы? цѣль жизни человѣка. Онъ ушелъ, а мы остались» («Три плевка»: ср. со сказкой «Путешественникъ камень»). И въ то же время у Ѳ. Сологуба нѣтъ вѣры въ объективную цѣлесообразность жизни, для него «безнадежностью великой безпощадный вѣетъ свѣтъ»; подобно Герцену, онъ не вѣритъ въ цѣль прогресса, въ того Молоха, который «по мѣрѣ приближенія къ нему тружениковъ вмѣсто награды пятится назадъ»:

 
Въ путяхъ томительной печали
Стремится вѣчно родъ людской
Въ недосягаемыя дали
Къ какой-то цѣли роковой.
 
 
И создаетъ неутомимо
Судьба преграды передъ нимъ,
И все далекъ отъ пилигрима
Его святой Ерусалимъ.
 

А между тѣмъ безъ «святого Ерусалима» Ѳ. Сологубъ обойтись не можетъ; и вотъ почему онъ одно время, подобно Чехову, приходитъ къ своеобразной «вѣрѣ въ прогрессъ», утѣшается шигалевщиной, утверждаетъ, что цѣль? въ будущемъ. Въ этой вѣрѣ онъ искалъ прибѣжища отъ того холоднаго отчаянья, которое сказалось въ первомъ сборникѣ его стиховъ и продиктовало ему лучшій разсказъ его второй книги? «Тѣни». Двѣнадцатилѣтній мальчикъ Володя увлекается дѣтской игрой? складывая разными способами руки, онъ получаетъ на освѣщенной стѣнѣ силуэты, изображающіе разныя фигуры; но забава эта скоро становится трагической.«…Не изъ однихъ же пальцевъ можно складывать тѣни,? приходитъ ему въ голову:? изъ всего можно, только надо приноровиться»… Это становится его idêe fixe, а тѣни получаютъ какое-то самостоятельное, реальное значеніе… Вездѣ тѣни, повсюду тѣни. Чтобы отвлечь Володю отъ царства тѣней и царства стѣнъ, мать идетъ съ нимъ на улицу, но«…и на улицѣ были повсюду тѣни, вечернія, таинственныя, неуловимыя»… Уйти отъ нихъ, скрыться? некуда; вся наша жизнь окружена стѣнами. (Мы еще увидимъ, какъ эту же тему развиваетъ Л. Андреевъ въ разсказѣ «Стѣна» и въ другихъ своихъ произведеніяхъ). И на угрозу карцеромъ, которымъ хотятъ излѣчить его болѣзнь, Володя угрюмо отвѣчаетъ: «и тамъ есть стѣна… вездѣ стѣна»… Стѣна и тѣнь? вотъ и вся человѣческая жизнь; болѣе того? вотъ и вся жизнь человѣчества. Этой идеи не выдерживаетъ и мать Володи.«…Она повѣряетъ свою душу, вспоминаетъ свою жизнь? и видитъ ея пустоту, ненужность, безцѣльность… Одно только безсмысленное мельканіе тѣней, сливающихся въ густѣющихъ сумеркахъ. „Зачѣмъ я жила?? спрашиваетъ она себя:? для сына? Но для чего? Чтобы и онъ сталъ добычею тѣней, маніакомъ съ узкимъ горизонтомъ, прикованный къ иллюзіямъ, къ безсмысленнымъ отраженіямъ на безжизненной стѣнѣ? И онъ тоже войдетъ въ жизнь и дастъ жизнь ряду существованій, призрачныхъ и ненужныхъ, какъ сонъ“„…И бѣжать отъ этихъ тѣней жизни и отъ этой жизни тѣней? некуда, такъ какъ „и тамъ будетъ стѣна… вездѣ стѣна“… Трагедія кончена: жизнь тѣней побѣдила тѣни жизни. „Въ Володиной комнатѣ на полу горитъ лампа. За нею у стѣны на полу сидятъ мама и Володя. Они смотрятъ на стѣну и дѣлаютъ руками странныя движенія… По стѣнѣ бѣгутъ и зыблются тѣни. Володя и мама понимаютъ ихъ. Они улыбаются грустно и говорятъ другъ другу что-то томительное и невозможное. Лица ихъ мирны и грезы ихъ ясны? ихъ радость безнадежно печальна и дикорадостна ихъ печаль. Въ глазахъ яхъ свѣтится безуміе, блаженное безуміе“… Это? выходъ. Блаженное безуміе? это лучше и выше жизни, состоящей изъ безсмысленнаго мельканія тѣней и безсмысленнаго отраженія ихъ на безжизненной стѣнѣ. Почти одновременно съ Ѳ. Сологубомъ этой же темѣ посвятилъ одинъ изъ лучшихъ своихъ разсказовъ и Чеховъ („Черный Монахъ“); апологія „блаженнаго безумія“ характерна въ устахъ людей, ищущихъ и не находяшихъ смысла жизни. Жизнь, это? зловонный звѣринецъ, а мы? навѣки заключенные въ его стѣнахъ звѣри, говоритъ намъ поэтъ даже въ послѣдней книгѣ своихъ стиховъ („Пламенный Кругъ“):

 
Мы? плѣненные звѣри,
Голосимъ, какъ умѣемъ.
Глухо заперты двери,
Мы открыть ихъ не смѣемъ…
 

И если это удивительное по силѣ чувства стихотвореніе (трудно было удержаться отъ искушенія переписать его цѣликомъ) дѣйствительно рисуетъ намъ человѣческую жизнь, если міръ только зловонный звѣринецъ, а мы? запертые въ клѣткахъ звѣри, то какъ же не пожелать себѣ и всѣмъ „блаженнаго безумія“, спасающаго насъ отъ этой звѣриной жизни? Но этотъ порожденный отчаяніемъ отвѣтъ на вопросъ о смыслѣ жизни? не выходъ, а тупикъ, тоже своего рода „стѣна“; недаромъ и Чеховъ послѣ „Чернаго Монаха“ такъ настойчиво искалъ другого выхода и, какъ казалось ему, нашелъ его въ своей вѣрѣ въ земной рай черезъ двѣсти-триста лѣтъ. И Ѳ. Сологубъ ищетъ выхода, ищетъ свой „святой Ерусалимъ“ на землѣ или на небѣ; отсюда его временная шигалевщина, его попытка утвержденія цѣли въ будущемъ.

III

Рядъ подобныхъ мотивовъ мы находимъ во второй книгѣ стиховъ Ѳ. Сологуба, помѣщенной непосредственно вслѣдъ за разсказомъ «Тѣни», а также и въ III и IV кн. стиховъ. На небѣ или на землѣ ждетъ этого будущаго Ѳ. Сологубъ, Іерусалимъ духовный или тѣлесный привлекаетъ его къ себѣ? это для насъ пока безразлично; но во всякомъ случаѣ очевидно, что не въ Zukunftstaat вѣруетъ нашъ авторъ. Земная жизнь для него? какой-то внѣшній эпизодъ, какое-то нелѣпое недоразумѣніе; онъ покоряется ей, какъ чему-то неизбѣжному: «бытія моего не хочу, житія моего не прерву»…; жизнью занятъ онъ «минутно, равнодушно и попутно»… Его мечты и надежды? въ будущемъ:

 
И промечтаю до конца,
И мирно улыбаясь жизни,
Уйду къ невѣдомой отчизнѣ,
Въ чертоги мудраго отца…
 

И позднѣе онъ повторяетъ почти тѣми же словами:

 
Въ твоей таинственной отчизнѣ,
Въ краю святомъ,
Гдѣ ты покоился до жизни
Господнимъ сномъ,
Гдѣ умираютъ злые шумы
Земныхъ тревогъ,?
Исполнивъ творческія думы,
Почіетъ Богъ.
И ты взойдешь, какъ дымъ кадильный,
Въ его покой,
Оставивъ тлѣть въ землѣ могильной
Твой прахъ земной.
 

Это періодъ вѣры въ божественныя предначертанія, попытка увѣрить себя, что«…знаю, что въ иномъ еще живу»; это попытка увѣрить себя въ трансцендентномъ смыслѣ нашей жизни, утѣшить себя мыслью объ иллюзорности нашихъ земныхъ страданій; это? искусственное взбадриваніе себя, это? самоутѣшеніе:

 
…до конца пребуду терпѣливымъ:
Что было прахомъ и страданьемъ лживымъ,
Что сквозь мои томленія пройдетъ,?
Во мнѣ святынѣ вѣчной пріобщится,
И въ ликованьи нѣжно истончится,
Божественной природой оживетъ.
 

Вѣра эта принимала у Ѳ. Сологуба и болѣе конкретныя формы, особенно ярко выраженныя въ циклѣ стихотвореній «Звѣзда Маиръ». Въ звѣздныхъ пространст-вахъ есть далекое солнце Маиръ, освѣщающее своими лучами землю Ойле? вотъ Zukunftstaat Ѳедора Сологуба! «На Ойле далекой и прекрасной вся любовь и вся душа моя»? заявляетъ поэтъ и видитъ на Ойле «вѣчный міръ блаженства и покоя, вѣчный міръ свершившейся мечты»… Это «блаженный край вѣчной красоты», въ которомъ осуществлено все то, «чего намъ здѣсь недоставало, все, о чемъ тужила грѣшная земля»… Въ этотъ Zukunftstaat современемъ прійдетъ и Ѳ. Сологубъ:

 
Мой прахъ истлѣетъ понемногу,
Истлѣетъ онъ въ сырой землѣ,
А я межъ звѣздъ найду дорогу
Къ иной странѣ, къ моей Ойле.
Я все земное позабуду,
И тамъ я буду не чужой,?
Довѣрюсь я иному чуду,
Какъ обычайности земной.
 

Эти мотивы можно встрѣтить еще въ нѣсколькихъ стихотвореніяхъ Ѳ. Сологуба (см., напримѣръ, «Въ мерцаньи звѣздъ нисходитъ на меня…» и «Звѣзды, привѣтствуйте брата!»); и они крайне любопытны для уясненія безсилія этой вѣры въ будущее раскрыть смыслъ настоящаго. Конечно, блаженъ, кто вѣруетъ въ Ойле или въ Zukunftstaat; но это самоутѣшеніе не есть объясненіе смысла нашей земной жизни. Пусть мой далекій потомокъ найдетъ земной рай въ марксистскомъ Zukunftstaat'e, пусть самъ я, вмѣстѣ съ Ѳ. Сологубомъ, найду за могилой такую Ойле, идѣже нѣсть печаль и воздыханіе: развѣ это отвѣтъ на карамазовскіе вопросы? Я буду блаженствовать на Ойле, но каковъ же былъ смыслъ моихъ страданій на землѣ? И что мнѣ въ томъ, что на Ойле не будетъ страдать ребенокъ, если здѣсь, на землѣ, его затравили собаками? Ѳ. Сологубъ, какъ и всѣ другіе вѣрующіе, не отвѣчаетъ на этотъ вопросъ; иногда онъ даже рѣзко ставитъ его передъ собой, но отвѣтомъ ему служитъ молчаніе. Таково его стихотвореніе «Ангельскіе лики»; читатели не посѣтуютъ, если мы приведемъ его цѣликомъ.

 
Ангельскіе лики,
Свѣтлое хваленье,
Дымъ благоуханій,?
У Творца-Владыки
Вѣчное забвенье
Всѣхъ земныхъ страданій.
 
 
Ангелъ вопрошаетъ:
? Блѣдный отрокъ, ты откуда?
Рано дни тебѣ наскучили.
Отрокъ отвѣчаетъ:
? На землѣ мнѣ было худо.
Мать съ отцомъ меня замучили.
 
 
У Творца-Владыки
Вѣчное забвенье
Всѣхъ земныхъ страданій,
Ангельскіе лики,
Свѣтлое хваленье,
Дымъ благоуханій.
 
 
– Цѣлый день бранили,
Ночью руки мнѣ связали
На чердакъ свели раздѣтаго,
Долго палкой били,
Долго розгами терзали,?
Вотъ и умеръ я отъ этого.
 
 
Ангельскіе лики,
Свѣтлое хваленье,
Дымъ благоуханій,?
У Творца-Владыки
Вѣчное забвенье
Всѣхъ земныхъ страданій.
 

Здѣсь поставленъ вопросъ, но отвѣта нѣтъ, если не считать отвѣтомъ ссылку на вѣчное забвенье всѣхъ земныхъ страданій. Да отвѣтъ ли это, полно?? можно спросить словами Гейне. Вѣдь дѣло вовсе не въ забвеньи, а именно въ страданіяхъ! И по сравненію съ ними все это свѣтлое хваленье, весь этотъ дымъ благоуханій, вся эта гармонія? «не стоитъ она слезинки хотя бы одного только того замученнаго ребенка, который билъ себя кулачкомъ въ грудь и молился въ зловонной конурѣ своей неискупленными слезками своими къ „Боженькѣ“! Не стоить, потому что слезки остались неискупленными. Онѣ должны быть искуплены, иначе не можетъ быть и гармоніи. Но чѣмъ, чѣмъ ты искупишь ихъ? Развѣ это возможно?» (Иванъ Карамазовъ). Нѣтъ, это невозможно. Никакія Ойле, никакіе дымы благоуханій не искупятъ этого мгновенья безвинной человѣческой муки; слишкомъ дорого оцѣнена такая гармонія? и самъ Ѳ. Сологубъ еще во второй книгѣ своихъ стиховъ ясно высказалъ, что это единственно возможный отвѣтъ на вопросъ. Въ одномъ изъ стихотвореній этого второго сборника мы опять встрѣчаемъ сопоставленіе ангельскихъ ликовъ съ человѣческимъ горемъ.

 
Въ райскихъ обителяхъ? блескъ и сіянье:
Праведныхъ женъ и мужей одѣянье
Все въ драгоцѣнныхъ камняхъ.
Эти алмазы и эти рубины
Скованы въ небѣ изъ дольной кручины,?
Слезы и кровь въ ихъ огняхъ.
Ангелъ хранитель!
Куешь ты прилежно
Слезы и кровь,?
Ахъ, отдохни ты порой безмятежно,
Царскій вѣнецъ не всегда мнѣ готовь.
Меньше алмазовъ въ обителяхъ рая,
Ангелъ, повѣрь, мнѣ не стыдъ:
Бѣдную душу недоля земная
Каждою лишней слезою томитъ.
 

Здѣсь мы имѣемъ передъ собою хотя и не почтительнѣйшее возвращеніе билета Господу Богу на право входа въ міровую гармонію, но во всякомъ случаѣ уже проблески сознанія, что не по карману намъ платить за входъ въ эту гармонію, за всѣ эти алмазы и рубины человѣческихъ слезъ и человѣческой крови. Отсюда только одинъ шагъ до возвращенія къ старому признанію человѣческой жизни діаволовымъ водевилемъ, къ совершенному разрыву съ Богомъ.«…На самомъ дѣлѣ ничего нѣтъ, обманъ одинъ. Подумай самъ, если бы все это было въ самомъ дѣлѣ, такъ развѣ люди умирали бы? Развѣ можно было бы умереть? Все здѣсь уходитъ, исчезаетъ, какъ привидѣніе»,? такъ въ сологубовскомъ разсказѣ «Жало смерти» одинъ мальчикъ подговариваетъ другого къ самоубійству. Все обманъ, реальны только страданія и обиды, къ которымъ привыкнуть нельзя. «Ваня говорилъ, а Коля смотрѣлъ на него довѣрчивыми, покорными глазами. И обиды, о которыхъ говорилъ Ваня, больно мучили его, больнѣе, чѣмъ если бы это были его собственныя обиды. И не все ли равно, чьи обиды!..» Да, все равно чьи обиды: вотъ почему мы и страдаемъ мучительно и за затравленнаго псами ребенка, и за того «блѣднаго отрока», котораго «мать съ отцомъ замучили», и за Ваню, и за Колю; вотъ почему мы остаемся вполнѣ равнодушны къ дыму благоуханій и ангельскимъ ликамъ. И Ѳ. Сологубъ самъ, наконецъ, отказывается объяснять и оправдывать человѣческую жизнь дымомъ благоуханій и божественнымъ соизволеніемъ; онъ стоитъ за спиной Вани и подсказываетъ ему свои слова отрицанія.«…Колѣ захотѣлось вдругъ возразить ему такъ, чтобы это было послѣднее и сильное слово. Вѣчно-радостное и успокоительное чувство осѣнило его. Онъ поднялъ на Ваню повеселѣлые глаза и сказалъ нѣжно-звенящимъ голосомъ:? А Богъ?? Ваня повернулся къ нему, усмѣхнулся, и Колѣ опять стало страшно. Прозрачные Ванины глаза зажглись недѣтскою злобою. Онъ сказалъ тихо и угрюмо:? А Бога нѣтъ. А и есть? нуженъ ты ему очень. Упадешь нечаянно въ воду, Богъ и не подумаетъ спасти.? Коля, блѣдный, слушалъ его въ ужасѣ»… Бога нѣтъ. Ойле нѣтъ. Нѣтъ и не надо ничего за предѣлами человѣческой жизни,? говоритъ Ѳ. Сологубъ устами Вани, и повторяетъ неоднократно оть себя:

 
Я воскресенья не хочу,
И мнѣ совсѣмъ не надо рая,?
Не опечалюсь, умирая,
И никуда я не взлечу…
 

Никуда? значитъ и мечта объ Ойле перестала уже тешить поэта…