Текст книги "На берегу Днепра"

Автор книги: Порфирий Гаврутто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Было уже утро, когда батальон Черноусова достиг опушки Яблоновского леса и вступил под командование Захарчука.

Моросил мелкий, нагоняющий тоску дождь. Уставшие за время двухсуточного похода бойцы уходили в глубь леса, разводили костры, сушили промокшую одежду. Сюда же, к кострам, подносили сосновые лапы и, расстелив их поближе к огню, укладывались спать.

Жарко горят костры. Гулко трещат раскаленные угли, а яркие языки длинного пламени ласково греют озябшие тела, мокрую одежду.

Алексей Сидоров завернулся в плащ-палатку, лег лицом к костру. Рядом сидели Никита Назаренко, пулеметчик Будрин со своим вторым номером, а напротив него в одном нижнем белье стоял и сушил свои брюки Кухтин. Он держал брюки совсем низко над пламенем костра, и Сидорову почему-то казалось, что вот-вот они вспыхнут.

– Смотри, дымятся уже!

– Да нет, это пар, – ответил Кухтин.

Сидоров закрыл глаза, и ему вспомнилась Аня, девушка-штурман. Синеглазая, ласковая, она предстала перед ним, как живая, и ему даже на какое-то мгновение показалось, что она подошла к костру и так же, как тогда в самолете, заулыбалась, засияла вся. Алексей тоже улыбнулся ей и открыл глаза.

Образ девушки пропал. Вместо нее он увидел испуганное лицо Кухтина, который торопливо сунул руку в пылающий костер и выхватил оттуда, как ему показалось, целую горсть раскаленного жара. Он обжигался им, но не бросал его и, корчась от боли, быстро перекладывал из руки в руку пылающие угли.

– Ты что это?

– Часы уронил, – с огорчением ответил Кухтин, потирая ладонью обожженные пальцы правой руки.

– Какие часы? – не без удивления спросил Сидоров.

– Самые настоящие, золотые. Чуть не сгорели.

– А ну, покажи.

Кухтин показал. Часы действительно были золотые. На массивной крышке было выгравировано:

«Отважному летчику Г. Кухтину от командования».

– Ничего не понимаю! – удивился Сидоров.

– Гляди! – Кухтин достал из кармана завернутую в целлофан фотокарточку военного в летной форме с двумя орденами Красного Знамени на груди. – Это его часы.

– Брат, что ли? – спросил Сидоров.

– Он самый.

– Похож на тебя.

– Еще бы! Мы близнецы.

– Геройский парень.

– Был.

Сидоров непонимающе взглянул на Кухтина.

– Подбили его, – пояснил Кухтин. – А все же дотянул до своего аэродрома. Посадил машину и умер.

Помолчали. Все внимательно рассматривали часы.

– Командир полка переслал их мне, – добавил Кухтин. – Будь, пишет, достоин своего брата. Хороший он был летчик, смелый. Видно, кому из товарищей сказал, чтоб в случае чего часы мне на память…

Кухтин на полуслове умолк, подбросил в костер хворосту и тихо добавил:

– Это уже второй брат за войну гибнет. Самого старшего гитлеровцы расстреляли. Здесь, на Украине… Был он партийный работник. Остался в тылу. Кто-то выдал. Арестовали его, учинили допрос, а потом и расстреляли…

Голос Кухтина убаюкал Сидорова. Он задремал.

Но вот его кто-то окликнул. По голосу Алексей сразу же определил, что это командир роты.

– Я здесь, товарищ лейтенант, – привстав с земли, отозвался он.

– Ага! Уже обсушились? Хорошо! – сказал подошедший Куско. – Сейчас хорошенько отдыхай, а ближе к утру, часа в два ночи, в разведку пойдешь.

– Поиск дальний, близкий? – спросил Сидоров.

– Дальний. В город пойдете. Захарчук приказал обязательно достать ему офицера. Очень трудное задание, но надо постараться.

– Попытаемся. А кто еще идет?

– Всего десять человек: ты, Мордасов, Удальцов, Угрюмов, партизан Кауров и другие. Старшим назначаю тебя. Подробности перед выходом.

Сидоров снова завернулся в плащ-палатку, но заснуть не мог. Мысли сами собой почему-то перескочили на далекий аэродром, и снова перед его глазами предстал образ девушки в унтах…

2

Когда-то – это было за два года до войны – Алексей так же, как и теперь, очень волновался и много думал об этой девушке. Тогда он еще не знал, кто она и зачем приехала в их маленький городок, но видеть ее, смотреть на нее, хотя бы издалека, для него стало необходимостью. Стройная, русоволосая, она понравилась Алексею с первого взгляда, и ему очень хотелось познакомиться с ней.

Дни стояли жаркие, засушливые, какие обычно бывают в конце лета. В низине на лесном, сильно обмельчавшем за лето озере один за другим гремели выстрелы. По случаю выходного дня сюда пришли почти все местные охотники. С самого рассвета на озере и Алексей. Но сегодня ему не везет. Он не убил еще ни одной утки – разноголосый шум подвыпивших охотников пугал дичь, и она пряталась где-то на дальних озерах.

Солнце было уже высоко. Трава подсохла. На озере стало тихо – его покинули почти все охотники. И только один Алексей Сидоров все еще сидел под высокой разлапистой елью и посматривал на зеркальную поверхность воды. Рядом с ним собака. Она косится на хозяина, который зачем-то держит ее за ошейник и не отпускает от себя.

Но вот над озером показалась утка. Она все ближе и ближе. Алексей оживился, вскинул ружье. Раздался выстрел, и утка камнем упала в воду. Собака радостно взвизгнула и, не ожидая команды, бросилась в воду.

Радостный и возбужденный, Алексей смотрел, как его сеттер торопился к медленно покачивающейся на поверхности воды утке. Но что это? К этой же утке торопилась и другая собака. Она на какую-то долю секунды раньше его сеттера схватила утку за шею и поплыла к берегу.

Сидоров побагровел. Он побежал вдоль берега и через минуту увидел возле густых зарослей камыша стоявшего к нему спиной охотника в синем комбинезоне. Слегка наклонившись, незнакомец осторожно взял из пасти широкогрудой серой масти лайки крякву и не спеша стал подвешивать ее к своему ягдташу.

– Ну и нахальный же ты, браток! – зло крикнул вконец рассердившийся Сидоров.

Человек в синем комбинезоне вздрогнул.

– За такие вещи…

– Простите! – послышалось в ответ. – Но я не знала, что и вы стреляли. Пожалуйста, возьмите вашу утку.

Алексей обомлел. Человеком в синем комбинезоне оказалась девушка, которая так сильно взволновала его и о встрече с которой он так долго и много мечтал. И вот они встретились. Но как!

Он растерянно смотрел ей в лицо и не знал, что же ему теперь делать.

– Пожалуйста, возьмите вашу утку, – снова заговорила девушка.

Сидоров виновато улыбнулся.

– Да нет, не надо, – растерянно протянул он. – Я не знал, что это вы. Простите меня, пожалуйста.

– Нет, нет, возьмите. Мне чужого не надо.

– Но ведь вы тоже стреляли. Я не хотел вас обидеть.

– Да полно вам, ну погорячились немного, вспылили. Это бывает. Возьмите вашу утку.

Алексей, покачав головой, отступил на шаг.

– Не надо. До свидания.

Он слегка поклонился ей и быстро зашагал по узкой извилистой тропинке.

– Постойте! – окликнула его девушка.

Сидоров не отозвался.

Весь остаток дня, вечер и следующий день Алексей был не в духе. Ему показалось, что теперь уже помириться с девушкой не удастся.

«И на глаза ей не следует попадаться, от стыда сгореть можно!» – решил Алексей. Он смахнул с верстака опилки, убрал в ящик напильник, молоток, зубило, вытер руки и уже хотел было уйти, но тут к нему подошел директор МТС. Этого коренастого человека с рыжеватыми иглистыми усами Алексей знал мало – его недавно перевели в МТС из райисполкома.

– Вот что, Алеша, – сказал он Сидорову, – зайди сегодня часиков в семь ко мне домой.

– Это зачем же?

– Дело есть. Надобно потолковать с тобой.

– Ну коль надо, приду.

Директор МТС, Архип Петрович, жил в противоположном конце города, в небольшом деревянном домике, обнесенном высоким частоколом. Домик весь утопал в зелени и цветах, любовно выращенных женой Архипа Петровича.

Увидев появившегося в дверях Алексея, Архип Петрович поднялся навстречу, приветливо потряс ему руку.

– Ого! Да вы никак кого-то ждете? – застеснялся Сидоров, кивком головы указав на стол.

– Да, ты угадал, – засмеялся Архип Петрович.

– Тогда я уйду, не буду вам мешать.

– Зачем уходить? Сиди. – И уже более громко крикнул: – Штурман! Давай поторапливайся!

«Какой штурман? Откуда он здесь взялся?» – хотелось спросить Алексею, но в это время в комнату вошла та самая девушка, которую он вчера встретил на озере. Алексей смутился, покраснел.

– Это вы? – растерянно протянул он.

– Я, – ласково улыбнулась она.

– Прошу познакомиться, – пробасил Архип Петрович. – Это, – он положил на плечо Сидорова свою широкую ладонь, – наш лучший слесарь Алеша Сидоров, а это моя дочь Анюта. Она тоже с моторами дело имеет… Прошу к столу!

Все еще неловко себя чувствуя, Сидоров уже хотел было спросить директора, в честь чего все это он затеял, но тут в комнату вошла его жена. В руках у нее было большое блюдо с румяно зажаренной уткой.

– А вот и виновница сегодняшнего торжества! – громко объявил Архип Петрович.

– Как! – удивился Сидоров. – Вся эта затея ради…

– Совершенно справедливо! – пробасил Архип Петрович. – Коллективно вы подбили эту утку, коллективно и закусим. Ну, ваше здоровье, молодые охотники!

…Цвели сады. Старик Листопадов снова ждал к себе в гости дочь. Ждал ее и Алексей Сидоров. Он уже любил эту девушку, и жизнь без нее стала тусклой, неполной. Втайне он уже подумывал сделать Ане предложение, но не хватало слов и смелости.

Анна тоже скучала без Алексея. И чем больше она получала от него писем, тем все больше и больше ей хотелось видеть его, говорить с ним. В середине июня она взяла отпуск и снова приехала к отцу. Вместе с ней, по пути домой, заехала погостить и ее подруга Ирина Барышева.

Ане очень хотелось показать ей Алексея, познакомить их, но когда они шли со станции и она увидела у ворот МТС улыбнувшегося ей Сидорова, она сделала вид, что не узнала его. Причиной тому был, как ей показалось, слишком жалкий вид Алексея; он был весь в грязи, лицо его было забрызгано отработанным маслом, и ей вдруг стало стыдно перед подругой, что парень, о котором она много рассказывала, всего лишь простой слесарь. «Познакомлю их вечером», – подумала она.

«Отвернулась, сделала вид, что не узнала меня», – решил Сидоров. Незаслуженная обида заставила его взволноваться. «Для меня она больше не существует», – подумал он.

Но не так-то просто было для Сидорова забыть Листопадову. Истосковавшаяся душа тянулась к ней, жаждала встречи с любимой.

Неспокойно было на сердце и у Листопадовой. Она знала, что жестоко обидела Алексея, но в то же время ей не хотелось в этом признаться. И все-таки она пошла к нему домой.

Разговор не клеился. Алексей был непривычно сух и молчалив. Стесненно чувствовала себя и Анна. Ей хотелось, как и прежде, быть ласковой, нежной, но ничего из этого у нее не получалось.

– Ты прости меня, Алеша! – тихо сказала она. – Это был ложный стыд. Я признаюсь…

Алексей круто зашагал по комнате, потом остановился против Листопадовой, строго посмотрел ей в лицо и сказал:

– Никогда не думал, чтобы ты, дочь потомственного рабочего, могла стесняться спецовки рабочего.

– Не надо! – взмолилась Анна. – Не надо таких слов.

– Но ведь это же правда. И вообще нам больше не следует встречаться.

– Алеша!

– Ты для меня больше не существуешь.

Аня заплакала и выбежала из дому.

Он вышел вслед за ней и пошел в пристанционный буфет. Он просидел за столиком до глубокой ночи. Потом его привели домой, уложили спать. Спал Алексей долго, до самого обеда, а когда встал и вышел на улицу, то узнал, что началась война. А еще через сутки Сидорова призвали в армию. Его остригли, одели в красноармейскую форму и отправили на фронт.

С тех пор прошло два с лишним года.

Многое повидал и передумал за это время Сидоров, но Аню не забыл.

3

Еще до вылета в тыл противника Захарчуку сообщили, что в районе Яблоновского леса, в одном из населенных пунктов, его встретит человек по фамилии Кауров – преподаватель немецкого языка из районной средней школы, местный житель.

И вот они встретились. Высокий, статный, с открытым взглядом больших умных глаз, Антон Кауров сразу же понравился Захарчуку. Они разговорились, и вскоре командир бригады имел уже ряд весьма ценных сведений о передвижении сил противника в районе предстоящих действий. Однако использовать эти данные ему не пришлось. Из штаба фронта приняли радиограмму. Намеченные действия по захвату плацдарма в этом районе временно отменялись. От парашютистов требовали теперь рейдовых налетов на близлежащие гарнизоны, обозы и колонны противника.

Захарчук тут же вызвал к себе Черноусова и приказал ему выделить роту для засады по ту сторону гнилого болота, что раскинулось по соседству с Яблоновским лесом. Это болото хорошо известно десантникам и особенно маленькому Кухтину. Отсюда он уже дважды вел наблюдение за проезжавшими по дороге немцами, здесь его чуть было не убили.

Однажды – это было ранним утром – к противоположному берегу болота подъехало пять верховых. Немцы спешились и, отпустив подпруги, подвели лошадей к воде. Лошади пили вонючую воду нехотя, громко фыркая своими широкими ноздрями. Тогда один из немцев начал легонько подсвистывать, как это делают наши коноводы.

– Ишь, сволочь, свистит еще! – иронически заметил Василий Будрин.

– Я б ему, паразиту, свистнул, так бы сразу ноги кверху задрал! – зло ответил второй номер Уваров.

– Нельзя, брат. Приказано пока не трогать их, – возразил Будрин и вдруг, непонимающим взглядом уставившись на своего помощника, тихо спросил: – Мне кажется или на самом деле кто-то поет?

– Нет, я тоже слышу, – тихо отозвался тот.

Уваров и Будрин насторожились.

Справа, возле высокого камыша, по колено в воде стоял рядовой Кухтин. Не спеша стирая портянки и не замечая подъехавших немцев, он беззаботно напевал:

 
Полюшко-о, по-оле,
Э-эх, полюшко, широко по-оле…
 

– Тише ты, оболтус! – сдавленным голосом прохрипел Будрин и в то же время почувствовал знакомый свист пролетевших над головой пуль.

Немцы, услышав голос Кухтина, наскоро обстреляли камыши, опушку леса и, поспешно вскочив на лошадей, скрылись по ту сторону неглубокой балки.

– Ну что теперь делать, а? Раскрыли нас. Вот я ему сейчас всыплю!

Будрин выскочил из окопа и побежал к болоту. Раздвинув высокие стебли почерневшего камыша, он увидел торчавшую на поверхности зеленоватой воды рыжеволосую голову притаившегося солдата.

– А ну, артист, вылазь!

Кухтин удивленно повернул голову в сторону Будрина и, поняв, что именно он своей песней привлек внимание немцев, виновато и очень медленно вышел из воды. Сконфуженно посмотрев на сердитое лицо пулеметчика, он, дрожа от холода, нараспев протянул:

– Ну и с-сыпанул. Даже портянки с перепугу потерял и сам по горло вымок.

– Ничего, тебя сейчас комбат обсушит, – сказал Будрин. – А то, тоже мне, распелся, словно у тещи на именинах.

О случившемся доложили Черноусову. Комбат недовольно поморщился и приказал немедленно прислать к нему Кухтина. Смелый верхолаз, солдат несмело подошел к майору и, сбиваясь, доложил о своем прибытии.

– Ты что же это начинаешь безобразничать? – сердито спросил командир батальона.

– Виноват, товарищ майор.

– Я знаю, что ты виноват. Поэтому и вызвал тебя. А вот ты знаешь, что ты наделал? Приказ Захарчука нарушил. Открыли нас теперь.

– Знаю. – Дмитрий тяжело вздохнул.

– Эх, Кухтин, Кухтин! Как же ты подвел нас всех! А ведь только сегодня я представил тебя к награждению орденом.

– Не нарочно я, товарищ майор. На радостях запел. Ан, вишь, как дело обернулось.

Комбат задумался. Он не сомневался, что солдат сказал ему правду. Но это ничуть не смягчало его вины. «Надо наказать, да построже, чтобы другим не повадно было», – решил он и тут же, нахмурив свои кустистые брови, сказал Кухтину:

– Судить бы тебя надо за это. Да счастье твое, что ты хороший солдат. До сих пор замечаний не имел?

– Не имел.

– Так вот, получай десять суток строгого ареста, а когда прибудем на Большую землю, отсидишь их на гауптвахте. А теперь иди.

Кухтин покраснел и пошел. Ему было стыдно и обидно, что он допустил такую ошибку и теперь уронил в глазах майора свой авторитет. И хотя с тех пор прошло уже несколько дней, но Кухтин все еще не мог забыть этого случая. От переживания он даже похудел. Его все больше и больше стала беспокоить мысль, что товарищи по разведвзводу теперь не будут ему доверять и впредь с собой на поиск не возьмут. Но он глубоко ошибся. Отправляясь в очередную разведку, Сидоров, как и обычно, снова взял его с собой.

Вечером в районе гнилого болота произошел короткий бой, а еще через час командир роты Куско уже докладывал комбату о результатах налета на неприятельский обоз.

– Хорошо поколотили их, – оживленно рассказывал он. – Убили восемь гитлеровцев, уничтожили шесть лошадей, а двенадцать отвели в глубь леса.

– Молодцы! – похвалил майор. – Лошади нам очень нужны. А вот что касается гитлеровцев, то надо было хоть одного в плен взять. Надобно узнать, что за части здесь стоят, куда передвигаются.

– И эту задачу выполним, товарищ майор. Я Сидорову поручу это дело.

– Не возражаю. Кстати, он еще не вернулся?

– Пока нет.

– Задержались где-то хлопцы. Ну да ладно, не будем терять надежды на благополучный исход этой операции. Думается, что все будет хорошо.

Сидоров со своим небольшим отрядом и с партизаном Кауровым находился в это время на окраине небольшого приднепровского города.

Еще утром, переодевшись в форму обер-лейтенанта, Кауров прошелся по городу. Это было дерзко и опасно, но он твердо решил выследить квартиру какого-нибудь офицера. И это ему удалось.

Проходя мимо базара, Кауров заметил, как из ворот дома вышли два офицера в сопровождении двух шикарно разодетых женщин. Они несли с собой какие-то свертки.

На улицах было тихо и безлюдно. И лишь возле калитки маленького дома с голубыми ставнями стояли две старушки. Они безмолвно смотрели в спину прошедших под руку с офицерами женщин, затем одна из них произнесла:

– Совсем бабы совесть потеряли. Мужья на фронте, а они с немцами гуляют… Э-эх! Потаскухи!

– Что ты! Что ты! – торопливо возразила другая. – Это же немки. К мужьям своим приехали. У Хроси Карнауховой стоят они.

– Тсс! Еще один идет, – предупредила первая.

Кауров повернул голову, приветливо посмотрел на старушек, улыбнулся им. Но старушки отнеслись к этой улыбке безучастно. Они сделали вид, что не замечают его, и смотрели куда-то вдаль, поверх его головы. Каурову захотелось остановиться, подойти к старушкам и сказать, что он такой же, как и они, русский и что надел мундир для того, чтобы достать нужные сведения. Но, разумеется, этого сделать было нельзя. Он выследил дом, куда зашли гитлеровцы со своими дамами, затем некоторое время спустя еще раз прошелся мимо, уточнил подходы к нему.

…Поздно вечером парашютисты окружили этот дом. Они бесшумно сняли часового, и Сидоров поставил у каждого окна своих автоматчиков. Затем он еще раз осторожно осмотрелся по сторонам и, остановив свой взгляд на Каурове, тихо сказал:

– Пойдешь со мной. Кухтин, Шахудинов, Угрюмов и Удальцов, тотчас же следом зайдете. Остальные останутся здесь.

Сидоров и Кауров осторожно поднялись на крыльцо. Парадная дверь была открыта. Ощупью они нашли другую дверь, ведущую в квартиру, и, открыв ее, смело вошли в горницу. Немецкие офицеры и женщины, улыбающиеся и довольные, сидели за столом, держа в руках наполненные вином бокалы.

– Хендэ хох! – громко крикнул Сидоров.

В доме наступила тишина. Но уже в следующее мгновение она была нарушена: кто-то, видимо с испуга, уронил бокал. Упав на пол, он прозвенел серебром и разбился на мелкие части. Затем снова стало тихо.

– Руки вверх! – уже более грозно скомандовал Сидоров.

Побледневшие гитлеровцы переглянулись. Потом вверх поднялось восемь пар рук и столько же неподвижных испуганных глаз уставились на взволнованное лицо советского солдата и спокойно стоявшего с ним рядом человека в форме гитлеровского офицера. На них, не совсем еще представляя, что произошло, смотрели пять офицеров, две молодые немки и одна русская девушка.

Тихо скрипнула входная дверь. В дом вошли Угрюмов, Кухтин, Шахудинов и Удальцов.

– Разоружить и связать! – властно приказал Сидоров.

Солдаты торопливо вывели из-за стола офицеров, начали связывать им руки.

Сидоров отодвинул стул, шагнул к одному из гитлеровцев, но тот вдруг ударил кулаком по подвешенной к потолку керосиновой лампе.

Стекло разлетелось, но сама лампа каким-то чудом удержалась на крючке и даже не погасла. Описывая над столом круги, она качалась из стороны в сторону, бросая по стенам потемневшей комнаты причудливые тени.

Женщины истерично вскрикнули. Сидоров с размаху ударил кулаком эсэсовца по голове и сбил его с ног. Затем подскочил Удальцов.

– Веди всех в балку. Там меня подождете. Все идите! Со мной останутся Угрюмов и Кауров. Надо же узнать, кто это такие, – и Сидоров движением руки указал на женщин.

При этих словах молодая, лет восемнадцати, русская девушка беспокойно забегала по комнате глазами. Алексей заметил это и немедленно же осмотрел остальные комнаты. Но там никого не оказалось. Он вернулся в горницу.

– Кто хозяин дома?

Женщины промолчали.

– Я спрашиваю: кто хозяин этого дома? – более громко повторил Сидоров.

Девушка робко ответила:

– Бабушка моя хозяйка.

– А где она?

– Вон там, – так же робко и тихо ответила она, указав кивком головы на кровать.

Сидоров перевел взгляд и только тут заметил торчащие из-под кровати ноги, обутые в старые, рваные опорки. С перепугу старуха залезла под кровать и лежала там ни жива ни мертва. Когда она проявила такую прыть и как это ей удалось, никто не заметил.

– А ну-ка, бабушка, вылазь! – заглядывая под кровать, сказал ей Сидоров.

Старуха не двигалась. Тогда Сидоров приказал Угрюмову извлечь ее оттуда.

Перепуганная, ничего не понимающая, хозяйка дома тупо уставилась на одетого в немецкую форму Каурова и вдруг заголосила на весь дом:

– Да голубчик ты мой, родненький! Да не убивай ты меня, пожалей, старую.

– Тсс! Бабушка! Не шуми. Никто тебя убивать не будет. А вот скажи-ка лучше, кто это такие, что за народ? – спросил Сидоров.

– Да миленький ты мой, да почем я знаю? Пришли, заняли дом и живут себе. Не знаю я их, вот истинный крест, не знаю. Всякие здесь ходят, не поймешь, кого и слушаться-то.

– А ведь я, бабушка, солдат Советской Армии.

– Ась! – вскрикнула она, и в ее выцветших глазах сверкнул огонек радости. Но тут же она усомнилась и нараспев протянула: – Шуткуешь, милый, шуткуешь.

– Зачем же? Правду говорю. Ну ладно! Что это за женщины? Откуда они?

– Это внучка моя. Сиротка.

– Так. Ну, а вот это кто такие? – Сидоров снял фуражку, погладил рукой свои кудри.

– А это приезжие. Офицерские жены они.

– Немки?

– Да, кажись, немки. По-нашему говорить не умеют.

– Понятно! – сказал Сидоров, внимательно рассматривая внучку старухи. – А вот теперь, бабушка, скажи мне, зачем же ты свою внучку развращаешь?

– Неправда! – подала голос девушка. – Я не хотела, меня насильно усадили за стол. – И она заплакала.

В коридоре послышались шаги. В комнату вбежал часовой.

– Надо уходить! – торопливо сообщил он. – По дороге – развод.

Сидоров вскинул руку, посмотрел на часы.

– Пошли, товарищи! А ты, бабушка, со своими молодухами сиди смирненько. На улицу не выходи. Там, у выхода, мы мину заложили. Если только откроете дверь, весь дом на воздух взлетит. Понятно? – И он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Сидоров, конечно, никакой мины не заложил. Он сделал другое. Найденным в коридоре ломом подпер снаружи дверь, затем, тихо выйдя за калитку, скрылся в темноте.