Текст книги "На берегу Днепра"

Автор книги: Порфирий Гаврутто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

На берегу Днепра

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Порфирий Порфирьевич Гаврутто родился в 1913 году в городе Риге, в семье рабочего.

Детство и юность провел в городе Орле. Окончил школу фабрично-заводского обучения. Работал слесарем в паровозном депо станции Люблино и на Люблинском литейно-механическом заводе.

С 1935 года П. Гаврутто – в рядах Особой Краснознаменной Дальневосточной Армии, работал в армейской печати. Во время Великой Отечественной войны П. Гаврутто командовал ротой парашютистов-разведчиков. Был ранен.

Показу боевых действий советских парашютистов-десантников и посвящена книга «На берегу Днепра».

После войны П. Гаврутто поступил и в 1951 году окончил Литературный институт имени А. М. Горького при Союзе советских писателей СССР.

П. Гаврутто – член КПСС. Имеет правительственные награды.

 
Здесь памятник воздвигнут люди:
Суровый бронзовый солдат
Столетия стоять здесь будет.
Чуть-чуть откинувшись назад.
 

МИКОЛА НАГНИБЕДА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Вечер наступил незаметно: хмурое небо еще больше потемнело, спустились сумерки, и по аэродрому, шелестя пожухлой травою, закружил холодный ветер. Он ворвался сюда со стороны дальнего чернолесья, бросив к ногам майора Черноусова пожелтевший лист клена.

– Вот и опять осень, – прошептал офицер и, словно только теперь заметив настороженные взгляды солдат, подойдя ближе к строю, спросил:

– Все здоровы?

Солдаты молчали.

– Если кто себя плохо чувствует, пусть скажет. Освобожу от полета.

Снова молчание.

Одет Черноусов по-походному: на нем новенький защитного цвета комбинезон, перехваченный в талии широким ремнем. На ремне кобура с пистолетом, финский нож, ручные гранаты, на груди большой полевой бинокль.

– Так, значит, больных нет?

– Нет!.. Здоровы пока! – один за другим вразброд ответили солдаты.

– Тогда… – майор бегло осмотрелся по сторонам, подошел еще ближе к солдатам. – Тогда слушайте обстановку. Командование возложило на нас ответственную и почетную задачу: нам приказано выброситься в тылу противника, в лесу, в восьми километрах от села Тулинцы, затем двигаться к Яблоновскому лесу, с тем чтобы захватить плацдарм на правом берегу Днепра…

И комбат рассказал солдатам, что предстоящая операция связана с готовящейся массовой переправой через Днепр войск Второго Украинского фронта.

Майор умолк, еще раз оглядел нахмурившееся небо и тихо приказал:

– Старшие по самолетам, ведите людей на посадку.

Строй поломался. Офицеры и солдаты засуетились, загремело оружие. Через минуту уже грузились в самолеты.

Подошел коренастый бритоголовый командир бригады полковник Захарчук.

– Побыстрее, товарищи, поторапливайтесь, – громко сказал он солдатам.

Услышав голос комбрига, Черноусов оглянулся, подошел к нему. Сегодня полковник был непривычно сух, сдержан и озабочен. Все же он нашел время, чтобы окинуть майора взглядом своих маленьких, глубоко посаженных проницательных глаз и спросить:

– Твои все погрузились?

– Так точно, товарищ полковник!

– Смотри, майор! Желаю тебе…

Черноусов так и не услышал, чего желал ему полковник, – помешали шумевшие винтами самолеты.

– Спасибо, товарищ полковник, – ответил майор и, немного помолчав, добавил: – Вы с нами?

– Нет! Позднее. С третьим эшелоном. Ну, бывай здоров, майор! – комбриг протянул комбату руку.

– До скорого свидания, товарищ полковник.

Черноусов подошел к самолету, поднялся по приставленной к двери лестнице.

– Вот сюда проходите, товарищ майору, – позвал его ординарец Ванин.

Майор прошел вперед, сел.

Солдаты молчали. Лица их были сосредоточенны. Задумался и Черноусов. «Все ли подготовлено?» Его не покидало ощущение, что он упустил что-то важное и значительное. Последние трое суток он провел в непрерывных хлопотах. Да и немудрено: о многом надо позаботиться командиру десантного батальона перед полетом в тыл врага, о многом подумать, решить десятки сложных вопросов. Именно сложных, потому что в трудных условиях боев в тылу противника даже мелкое, на первый взгляд, упущение грозило превратиться в непоправимую беду.

– А штурман-то у нас женского пола!

Слова эти вывели майора из задумчивости. По голосу он определил, что они принадлежали Кухтину, маленькому рыжеволосому солдату.

– Ну и что? – спросил Кухтина другой солдат – Сидоров. По его тону Черноусов понял, что Сидоров чем-то взволнован.

– Хорошая девушка, симпатичная.

– Понравилась?

– Да я-то что! – вздохнул Кухтин. – С моей внешностью к такой не подступишься. А вот на тебя она посмотрела так, будто рублем одарила. Случаем, не знакомый ты ей?

Дверь кабины летчиков отодвинулась, и майор Черноусов увидел штурмана – русоволосую румяную девушку. В самолете было сумрачно, но по каким-то неуловимым признакам майор решил, что у штурмана синие или голубые глаза. И он припомнил другие женские глаза, далекие и дорогие. Та женщина, о которой подумал майор Черноусов, была ниже, тоньше, волосы у нее были иного цвета – каштановые, но чем-то она была похожа на штурмана. И майор Черноусов досадливо поморщился, вспомнив, что в кармане у него лежит неотправленное письмо, адресованное этой женщине. Вот уже скоро два года, как он пишет ей письма, но не отправляет их.

Девушка-штурман прошла к выходу и закрыла дверь. «Значит, скоро полетим», – решил майор и, услышав позади себя шум, обернулся.

Рослый, широкоплечий Сидоров стоял в проходе, загородив дорогу штурману.

– Аня!

– Алексей!

Они улыбались и долго трясли друг другу руки. Потом прошли к кабине, стали тихо разговаривать.

Солдаты не без интереса посматривали на них. «Знакомые… а может быть, и не просто знакомые, – подумал майор. – Не надо мешать им, пусть поговорят».

Черноусов поднялся со своего места и, чтобы отвлечь внимание солдат, спросил:

– А почему так тихо? Ну-ка, Кухтин, затягивай.

Солдаты одобрительно задвигались.

– Верно! Чего в молчанку играть? Споем, хлопцы! – охотно отозвался Кухтин, искоса поглядывая на стоявшего в стороне Сидорова. Ему не терпелось поскорее разузнать все об этой девушке, которая, как успел заметить Кухтин, была взволнована встречей не меньше Сидорова. Девушка внимательно слушала торопливую речь Сидорова, то улыбаясь, то сердито хмуря брови. Любопытные взгляды солдат, очевидно, смущали ее. Майор почувствовал на себе ее досадливый, упрекающий, быстрый взгляд.

– Ну-ну, Кухтин! – поторопил он солдата.

Начали не дружно, и майору даже показалось, что песня вот-вот оборвется. Но припев солдаты подхватили во весь голос, и песне сразу стало тесно в стенах самолета.

Заработали моторы. Их шум смешался с голосами солдат, и песня оборвалась так же неожиданно, как возникла.

– Ну, прощай, Алеша! – громко сказала девушка-штурман и скрылась в кабине.

Сидоров вернулся на свое место.

Самолет лихорадило – он весь дрожал. Вот он покачнулся, рванулся с места и, немного пробежав по взлетной дорожке, поднялся в воздух. Майор достал компас, посмотрел на его светящуюся стрелку.

Воздушный корабль шел строго на запад.

2

Извивающийся серебристый Днепр был хорошо виден с высоты двух тысяч метров. Он все такой же, каким его знали раньше, – полноводный и величавый.

Внизу, на земле, появились вспышки зенитных орудий. Разрывы снарядов все ближе и ближе. Осколок пробил фюзеляж самолета. Летчик отвалил в сторону, на время ушел с заданного курса.

Днепр остался в стороне. Майор, а за ним и солдаты с серьезными, посуровевшими лицами молча поднялись со своих мест.

Шумят моторы. Но маленький Кухтин не слышит их шума. Учащенное биение собственного сердца заглушило все. Весь он собран, напряжен, думает лишь об одном: только бы не подвел парашют, только бы благополучно раскрылся. А там…

Штурман раскрыла дверь. Струя холодного воздуха освежающе хлестнула по лицам стоявших в проходе людей.

– Пошел! – раздалась команда, и парашютисты один за другим начали выбрасываться за борт самолета. Прыгнул лейтенант Табаков, потом сильно побледневший Кухтин, рядовой Никаноров, а за ним, словно с вышки в воду, нырнул в черную пропасть командир батальона майор Черноусов.

Самолет быстро пустел. Его покинули все. Остался один замыкающий Алексей Сидоров. Он уже приготовился к прыжку, как вдруг самолет резко накренился, и солдат, потеряв равновесие, полетел в сторону. Машинально он взмахнул рукой и выдернул зажатое в ней кольцо парашюта.

Из расстегнувшегося мешка вывалилась целая гора белого шелка. Сидоров быстро вскочил на ноги и растерянно смотрел, как струя воздуха, врывающаяся в самолет, раздувала легкую ткань парашюта, путала стропы. «Что же делать теперь? – растерянно размышлял солдат. – Как быть?.. Лететь обратно, на аэродром? Ну конечно, придется вернуться обратно и все объяснить. Но ведь не поверят, скажут – струсил, нарочно распустил. И Аня здесь!.. Никто не поверит. Нет уж!»

Сидоров торопливо начал собирать в охапку спутанные стропы и шелк парашюта.

– Алексей? Еще раз до свидания… Торопись! – крикнула из темноты девушка-штурман.

– Сейчас я, сейчас! – поспешно отозвался Сидоров.

– Экий ты нерешительный! – упрекнула она и тут только поняла, почему он замешкался. Она подошла к солдату, посмотрела в лицо и сказала: – Как же это ты?.. Ну, ничего не поделаешь! Полетим обратно.

В словах ее отчетливо слышались недоумение и упрек.

– Да видишь ли… – начал было Сидоров.

– Чего уж тут! – проговорила девушка и отвернулась.

– Аня… неужели ты можешь?.. Зря ты так…

Сидоров решительно направился к двери.

– Постой! Не смей! Слышишь, не смей!

Но девушка не успела подбежать к двери.

Прижав к груди смятые полотнища парашюта, Сидоров выбросился из самолета.

Аня закрыла ладонью глаза.

– Лешка… Лешка… Что же ты наделал?

Потом она выглянула за дверь и увидела на темном фоне земли распустившиеся купола парашютов. Был ли среди них парашют Сидорова, она не знала.

…Покинув борт самолета и увидев, что парашют раскрылся, Кухтин сначала ощутил тишину и покой, но через мгновение ему снова стало жутко. И еще больше им овладело это чувство, когда он осмотрелся по сторонам: кругом непроглядная тьма, внизу, под ногами, притаилась незнакомая местность. Потом он заметил, что ветер относит его в сторону населенного пункта, в котором могли быть гитлеровцы. Он торопливо подтянул стропы.

В воздух взлетело несколько осветительных ракет, вслед за ними ночную мглу прошили сотни нитей трассирующих пуль. «Нет, им не достать меня. Успею приземлиться. Земля уже близко. Все будет хорошо!» – подумал Кухтин, и ему захотелось крикнуть что-нибудь бодрое, уверенное, крикнуть так громко, чтобы его услышали все солдаты. Но он не крикнул, а, напружинив свое маленькое сильное тело, приготовился к приземлению.

…Рядом с парашютом майора Черноусова ярко вспыхнула белым пламенем ракета. И сразу же трассирующие нити направились в него. Пули со свистом пролетали возле его лица, груди, пробили в нескольких местах парашют, лямки. Надо было что-то предпринимать. Черноусов мгновенно сообразил, что, пока он не уничтожит эту проклятую ракету, гитлеровцы от него не отстанут. Стрелять было неудобно, но майор сумел поднять автомат и прицелиться. Последовала очередь, за ней вторая, третья. Ракета вздрогнула, закачалась и, как бы нехотя, начала медленно рассыпаться.

…Автоматчику Савченко показалось, что земля уже совсем близко, и он приготовился к приземлению, но неожиданно почувствовал сильный толчок и боль в плече. Земли под ногами все еще не было. «Только бы приземлиться, только бы приземлиться, ребята помогут!» – лихорадочно думал Савченко.

…Земля появилась неожиданно. Майор Черноусов ударился ногами о мягкий грунт, упал, быстро вскочил и снова упал.

Ветер ворвался в не успевший погаснуть купол парашюта и стремительно потащил майора по вспаханному полю. Майор попытался погасить парашют, стал наматывать на руки шелковые стропы, но ветер вырвал у него стропы и снова потащил его по полю. Тогда майор выхватил нож и обрезал несколько строп.

Парашют потерял форму и угас. Смятый и простреленный, он упал на поле большим белым пятном, и майор тотчас же прижал его ногами к земле.

Гитлеровцы все еще стреляли, и время от времени ночную мглу прорезали вспышки осветительных ракет. При их свете далеко на горизонте Черноусов заметил черные силуэты низеньких деревенских построек. Это было большое село, занятое оккупантами.

Майор поспешно зашагал к маячившему в стороне стогу. Здесь он троекратно свистнул. Ответа не последовало. Тогда он полез на стог. Мокрая солома пахла прелью, под телом майора она рассыпалась в труху. Черноусов несколько раз чихнул, прежде чем забрался на стог. Вынув из кармана фонарик, он начал подавать им световые сигналы.

Невдалеке от стога сразу же послышались осторожные шаги.

– Кто идет? – окликнул майор, вглядываясь в приближающегося человека.

– Свой!

– Табаков? – обрадованно спросил майор.

– Я.

– Не ранен?

– Нет. А вы?

– Тоже нет.

В воздухе, все нарастая, зашумели моторы. Командир батальона насторожился. Напряженно всматривался в беззвездное небо и лейтенант Табаков. Оба они по звуку моторов сразу же определили, что это был вражеский самолет.

– Должно быть, полетел тылы наши бомбить, – нараспев протянул Табаков. – Только что это он ракеты бросает?.. Смотрите, товарищ майор, вон одна, две, три…

Майор хотел что-то сказать, но в это время раздался взрыв, за ним второй, третий… Затарахтел крупнокалиберный пулемет.

Табаков удивленно посмотрел на майора.

– Там вряд ли наши есть… Да и не могли они так быстро поднять в воздух свою авиацию.

– Коль бомбы стали бросать, значит смогли. Видимо, что-то заметили.

И как бы в подтверждение его слов, сначала Табаков, а затем и сам Черноусов увидели на кронах деревьев темно-синего леса распластанный шелк белого парашюта. Он трепетал на ветру, время от времени принимая куполообразную форму. Этот парашют приземлившегося на лес десантника и был сейчас объектом бомбардировки и пулеметного обстрела.

– Оперативно действуют, – заметил Табаков.

– Н-да!.. Не совсем удачно… Обнаружили нас прежде времени.

Грохот бомбежки отдалился.

Майор Черноусов снова стал подавать сигналы.

– Разбрелось наше войско…

– Соберем! – уверенно отозвался майор.

Из темноты вынырнул солдат, за ним другой… Потом сразу подошла большая группа парашютистов.

Лейтенант Табаков облегченно крякнул. И если бы было светло, то майор заметил бы, как подобрело его всегда суровое, изъеденное оспой лицо. Еще больше обрадовался Табаков, когда увидел среди собравшихся командира роты лейтенанта Куско. В одном из прежних боев лейтенант Куско спас ему жизнь, и с тех пор Табаков и Куско – неразлучные друзья.

Прошло несколько минут. У стога соломы собрался почти весь батальон. Подозвав к себе лейтенанта Куско, Черноусов приказал:

– Организуйте боевое охранение, пошлите разведку. Надо пройти до леса и хорошенько обследовать его. Ясно?

– Слушаюсь!

– Всем же остальным, – обратился майор к обступившим его парашютистам, – привести себя в порядок. Будем продвигаться в лес. Парашюты возьмите с собой…

Через несколько минут впереди майор, а за ним остальные торопливо зашагали в лес.

3

Не только десантники не спали в эту ночь. Не сомкнула глаз и штурман Анна Листопадова. Она ворочалась на кровати и то и дело тихонько вздыхала.

– Я уверена, что он жив! – неожиданно громко сказала лежавшая рядом пилот Ирина Барышева. – Ты понимаешь, Аня, я уверена в этом.

Барышева откинула одеяло, свесила с кровати ноги, минуту посидела молча, потом юркнула на кровать Анны, осторожно коснулась пальцами лица подруги. Оно было мокрым.

– Глупенькая! – нежно сказала Ирина. Она прижалась к подруге и тоже, не выдержав, всхлипнула.

Некоторое время лежали молча. Первой нарушила тишину Барышева.

– Ну вот и поплакали вместе, – сказала она. – Но я твердо уверена, что он не разбился… Лежит сейчас где-нибудь в лесу и не подозревает даже, что мы тут плачем о нем…

– Не успокаивай меня, – перебила ее Листопадова. – Это лишнее! Его нет в живых. Я в этом убеждена.

– Аня!

– Не то ты говоришь. Я же не маленькая. И вообще, пойми меня, я виновата, я! Из-за меня он так.

– Что ты говоришь, Аня!

– Это так, Ирина. Если бы я была расторопней, этого бы не случилось.

– Сомневаюсь! Не мог же он отстать от товарищей.

– Ну, знаешь что…

– Анька, милая, успокойся. Поспи хоть часик. Все будет хорошо.

Листопадова хотела что-то сказать в ответ, но в это время раздался сигнал воздушной тревоги.

– Вот тебе и отдохнули! – протянула Барышева, и подруги, торопливо одевшись, побежали на аэродром.

А в это время за сотни километров от аэродрома майор Черноусов принимал рапорт старшего адъютанта капитана Майбороды. Высокий, сутуловатый капитан доложил, что батальон поротно выстроен и готов к совершению двадцатикилометрового марша в направлении Яблоновского леса. В лесу был назначен сбор всех подразделений бригады.

К рассвету батальон был уже далеко от места высадки.

С каждой минутой становилось все светлее и светлее. Окутавший желтые поля и лес густой туман постепенно рассеивался, обнажив бурые сучья деревьев. Потом показалось сплошь затянутое сероватыми тучами небо.

А солдаты все идут и идут по упругой земле, густо усеянной золотисто-красноватыми листьями осины, тополя, липы. Они идут молча, сгибаясь под тяжестью вещевых мешков с боеприпасами и продовольствием. Тихо. Лишь листья шуршат под солдатскими сапогами. Лес и близлежащие селения еще погружены в глубокий сон. И от этой тишины и спокойствия кажется, что нет войны и грохота орудий. Но это только кажется. Не успеет еще рассеяться туман, а осеннее солнце высушить росу и согреть обмякшую и порыжевшую траву, как снова проснутся люди, загрохочут орудия и снова задрожат под ударами снарядов заросшие бурьяном поля.

Как и прежде в походах, маленький Кухтин возле Никиты Назаренко. Стараясь не отстать от этого добродушного великана-украинца, он торопливо семенит ногами, время от времени тяжело и шумно вздыхая. Ему жалко Алексея Сидорова, который затерялся где-то, сгинул, как брошенный в воду камень.

Шагающий за Кухтиным коренастый, с раскосыми глазами и крупным смуглым лицом рядовой Шахудинов улыбается. Ему нравится необычайная тишина леса, этот пьянящий голову запах, эти с желтыми листьями липы, красноголовые, возвышающиеся над смешанным лесом осины. И он мысленно переносится в дальневосточную тайгу, по которой когда-то бродил с ружьем и собакой. «А тут, наверное, ни птицы, ни зверя, – думает Шахудинов. – Всех поразогнала война».

Кто-то из солдат наступил на сухую ветку. Раздался треск. Затем родился новый звук – шумное похлопывание крыльев.

– Глухари! – обрадованно вскрикнул Шахудинов.

Все невольно вскинули головы.

Стало совсем светло. Туман таял.

Дальше продвигаться было опасно, и Черноусов повел свой батальон в глубь леса на отдых.

4

Лес был небольшим. Он обрамлялся с обеих сторон дорогами. Одна из них проходила по опушке, другая – на некотором удалении от нее. Ближняя дорога была проселочной, дальняя – мощенная булыжником.

Разведчики, наблюдавшие с опушки леса, видели, как с раннего утра по мощеной дороге потянулись автомашины и повозки.

К полудню движение прекратилось. «Узнали о нас, побаиваются леса», – подумал, услышав об этом, майор Черноусов. Он сидел на поваленном дереве и внимательно рассматривал карту.

От этого занятия майора оторвали разведчики, посланные им в ближайшее от леса село Тулинцы и теперь вернувшиеся.

Вместе с солдатами бодро шагал белоголовый, с облупленным носом и выгоревшими, белесыми бровями подросток в длинных холщовых штанах и серой, залатанной во многих местах курточке.

Разведчики доложили, что, как им удалось установить, в селе отдыхает очень сильно потрепанная на фронте стрелковая дивизия численностью не больше двух батальонов и что в соседних селах также стоят гарнизоны.

– А это кто? – спросил майор, кивнув головою на остановившегося в отдалении подростка.

– Это? Это мальчишка! – невпопад ответил один из разведчиков.

– Вижу, что не девчонка! Зачем его сюда привели?

– Да мы его здесь, в лесу, подобрали. Пастух он. Говорит, нас ищет.

– Это зачем же?

– Спросите, он вам скажет.

Майор подошел к подростку, взялся рукой за его подбородок, пристально посмотрел в его несколько испуганные глаза.

– Тебя как зовут-то?

– Гришка! – немного подумав, нараспев протянул подросток.

– Так уж и Гришка! – нарочито усомнился майор. – А может быть, Мишка?

– Ну да, Мишка! – обиженно отозвался пастушок и, склонив набок голову, серьезно посмотрел на майора. Не сводя с него своих шустрых глаз, он тихо добавил: – Если не веришь, спроси. Тебе всякий скажет.

Солдаты засмеялись.

– Ладно, Гриша, верю! – все еще испытующе глядя в глаза подростка, многозначительно произнес майор, думая при этом о том, что если бы мальчишка был подослан гитлеровцами, то он не смог бы так непосредственно отвечать на его вопросы и так правдиво смотреть на него. Нет, это не был предатель.

– А вот скажи-ка мне, чей ты и где живешь?

– Известное дело где! В селе, – все смелее отвечал пастушок.

– И с кем?

– С матерью и сестренками.

– А отец где?

– На фронте у нас отец.

– А мы-то кто, ты знаешь?

– Знаю.

– Ну кто?

– Красная Армия.

– А откуда ты это знаешь?

– Хи! – усмехнулся мальчишка. – Откуда знаю! Да в селе теперь только об этом и разговоров. Все знают, что вчера спрыгнули с аэропланов десять дивизий смертников.

Солдаты, прислушивавшиеся к разговору, переглянулись.

– Что? Каких смертников? – насупив брови, сердито переспросил майор.

Пастушок смутился.

– Н-ну… – запинаясь, выдавил из себя Гриша.

– Ну, ну? – подбодрил его майор.

– Ну… таких, как вы.

– Вот это здорово! Это почему же мы смертники?

– Да я не знаю… – уклончиво ответил он. – Так все говорят, потому что вы никогда не сдаетесь и деретесь, пока вас не убьют.

– Ах, вот как! Понимаю, понимаю. Так, значит, мы смертники?

– Да я не знаю.

– Ну ладно, Гриша! Пусть так называют. А вот скажи-ка мне, зачем ты нас искал?

– Пулеметы сдать.

– Пулеметы? – переспросил майор. – А откуда ты их взял?

– Нашел! – с горделивой ноткой в голосе объяснил пастушок. – Сегодня на зорьке погнал в поле коров, а они там лежат, к парашютам привязаны. Целых два! Большие… на колесиках.

– Так, так, понимаю! – задумчиво протянул майор.

– Ну вот я их и подкатил к стогу соломы, спрятал там, а парашюты домой снес. Если нужно, мы их тоже можем отдать. Только мать сказала, что из них неплохие девкам платья выйдут, а мне праздничная рубаха.

– Да ну? – усомнился майор.

– Ей-богу! Так и сказала.

– Ну пусть сошьет. А тебе, Гриша, за службу спасибо. Пулеметы эти действительно наши. Табаков! – позвал он командира взвода. – Пулеметы нужно взять. Бери четырех человек – и быстренько на место. Мальчонка доведет. Но смотри, чтобы осторожно!

Табаков и Гриша еще не успели отойти от майора, как в просвете между деревьями показалась рослая фигура солдата. Он шел не торопясь, прихрамывая. Его сильно полинявшая от воды и солнца гимнастерка была разорвана, а крупное румяное лицо все в ссадинах и синяках.

– Глянь! Лешка Сидоров! – обрадованно крикнул Кухтин.

Все обернулись.

– Здравия желаю, товарищ майор!

– Здравствуй, Сидоров. Где ты так поцарапался?

Алексей, болезненно сморщив лицо, молча махнул рукой.

– Садись на пенек, кури, – сухо добавил майор, видя, что солдат едва стоит на ногах. – Все-таки решил разыскать нас?

– На-ко вот папироску, – услужливо предложил Кухтин, и майор заметил по его сверкнувшим глазам, что он несказанно рад возвращению товарища. Да и сам он не меньше Кухтина обрадовался, увидев Сидорова, но не подал виду. Майор любил этого солдата за его простоту, богатырскую силу и храбрость и охотно подолгу говорил с ним. Сидоров уже дважды был ранен и оба раза после госпиталя возвращался в батальон майора Черноусова.

– Садись, Сидоров, садись, – повторил майор все еще стоявшему солдату. – Рассказывай, что случилось с тобой.

Алексей сел, смахнул с лица капельки пота и сказал:

– Всю ночь искал вас.

– Где так поцарапался?

– На лес приземлился.

Комбат резко вскинул голову, прищурил глаза, отчего его густые, клочковатые брови образовали одну ровную линию.

– Так, значит, это тебя немцы бомбили?

– Меня. – Сидоров с шумом вдохнул в себя воздух. – Еле-еле ноги унес.

Черноусов подробно расспросил Сидорова, почему он так далеко от них приземлился, что видел в пути, когда искал свой батальон, затем, приказав ему отдыхать, встал и куда-то пошел.

Сидоров никому ничего не хотел рассказывать, что с ним произошло в самолете, но когда Кухтин стал приставать, – пришлось сознаться в своей оплошности.

– Напрасно рисковал, – протянул пулеметчик Будрин. – Ведь разбиться мог.

– Мог, – согласился Сидоров. – Но рискнул. Уж очень не хотелось отставать от вас. Да что говорить… Дай-ка лучше мне иголку с ниткой. Пока не стреляют, надо гимнастерку подремонтировать.