Текст книги "Просто выжить (СИ)"

Автор книги: Полина Ром

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 5

Сон был не долгий и не крепкий, но освежил. В доме никого не было, и Вера вышла во двор.

– Морнааа!

– Чё орешь-та? Тута я. – Морна появилась откуда то из сараюшки.

– Морна, мне лучше уже. Может ты мне покажешь, где что в доме и в хозяйстве у нас?

– Ты ничо так и не вспомнила?

– Нет, Морна. Всё вокруг как чужое выглядит. А я же не могу все время лежать. Надо же что то делать.

– Ты смотри-ка, раньше ты не рвалась делать-та… Ну, пойдем, покажу, где что есть. Ток может покормить тебя сперва? Ты в беспамятстве-та была – одни настои три дня пила, Лещиха травы разной дала, да велела поить горячим. Ты и так была тощая, как палка, а сейчас и совсем страшна.

– Спасибо, но давай сперва дом и хозяйство посмотрим, а потом вместе пообедаем. Да и поговорим еще. Слишком мне все незнакомым кажется и странным.

– Ну, девка, как знаешь, пойдем тогда.

Обход был долгим. Начали с погреба. Был он выкопан отдельно от дома, большой, справный. Полки по стенам, ящики. Но почти пустой. Маленький деревянный бочонок – на дне, в слое соли, несколько кусков сала. Отдельно на стене прибита широкая полка. Там молоко в глиняных кувшинах, горшочек с маслом и широкая плошка с творогом, закрытая чистой тряпочкой. А вот овощей – совсем мало.

– Дак что ты хочешь-та, девка. Весна, за зиму все доели, что запасли.

Плоды оставшиеся были разные, в одном ящике немного старой, уже прорастающей моркови, лук с перьями, 4 маленькие тыквы, килограмма по полтора-два, не больше.

– Морна, а вот это что такое?

– Дак бака это. Ну, в земле растет, еда такая… – Морна аж растерялась.

Похоже, эта самая бака очень распространенная штука. Похожи плоды были на помесь репки и моркови. Толстые, вытянутые корнеплоды, все не больше килограмма, в основном грамм по пятьсот-шестьсот, со светлой кожицей.

– А ее сырую едят или как?

– Ты, Елька, и правда, как дурная. Варят ее. На ужин сёдня сделаем. Мужики-та только завтра вернутся, ну да ладно, одну-та я тебе сегодня сготовлю. – Ты, главно дело, если кто соседи зайдут – молчи. А разнесут по деревне – потом и замуж тебя не возьмут.

– Да что ты меня всё замуж-то хочешь спихнуть?

– Дак а как по другому-та? Не век же тебе с нами куковать. А в девках засидишься – кто потом-та возьмёт? Приданое-та тебе справим, но вот коровы я за тобой не дам – корову это уже Вара покупал.

Я всё честь по чести сделаю, но и лишнего не проси. Вара вон еще ребёнка своего хочет. Так что через седьмицу поедем тебе второй сундук покупать и ткани, и обряд всякий, и зимой будешь шить и вышивать. Ты ведь вышиваешь-та хорошо, в мамку пошла. А теперь и не знаю, чё и думать – вдруг и это забыла?

– Нет, Морна, не волнуйся. Это я помню. И шить и вышивать могу.

– Ну и ладно, дальше пошли.

Дальше был сарай, где разделенные жердями, стояли корова и конёк. Корова была справная, гладкая, кормлёная, а конёк – уже старенький, но еще крепкий. В стойлах было не чищено.

– Вот, видишь? С тобой сегодня провозилась, и животину не обиходила. И на выпас Мысу не отправила. Доить помнишь как?

– Нет, Мора, не очень помню.

– Ну и не подходи тогда пока к животине. Мыса молодая и пугливая, я уж тута сама управлюсь. Дальше пошли.

Дальше был курятник, где Мора показала соломенные нычки. Заодно собрали почти десяток яиц.

– Ну, чё-та мало сегодня. Корзину-та держи крепче, а то как тогда – выронишь и всё побьешь.

В курятнике было две двери. Вход на чистый двор и выход на задний. Через вторую, очевидно, и выпускали кур на задний двор. Отдельно, в соседнем сарайчике дружно хрюкала пара поросят. Не молочные уже, месяца по четыре, хорошенькие и толстые.

Потом был еще маленький огородик.

– Вот тута морква, тута лук у меня. А вот тута и есть бака. А капусты грядку я у ручья сделала. Тама хоть и не наша земля, но окромя, как через двор – не пройти, я тама завсегда сажаю. – Ручей-та помнишь где?

– Это где водопад?

– Ну, пониже только. Тама сыро завсегда и кочны крепкие выходят. Лучше моей капусты и в селе нету.

– Морна, а огород маленький совсем. Разве этого на семью хватит на весь год?

– Хорошо хоть соображаешь, не совсем, видать, дурная стала-та. Это уже осенью докупим. Что Вара за весну-лето наловит, то продадим. А на денежки закупим, чего не хватает. Не голытьба чай, какая, не голодаем. А что не продадим рыбов-та, то засушим и зимой сами есть будем, не пропадём. – Ну, идем далее.

Далее была сараюшка с инструментом и глиняными горшками, там же котел стоял большой, рама какая то деревянная.

– Морна, а это станок ткацкий?

– Так станок и есть. Я на нем зимой знатные одеяла тку. Иногда даже с шерстью, теплые и красивые. Вот поедем на ярмарку – продадим. С тех денег тебе и купим, что положено.

– А из чего ткешь? Вот рубаха на мне – она из чего?

– Ой, бедаааа… Ну, как есть ничо не понимаешь. Ну, ничо, ничо… Справимся. Это, Елька, шёлк паучий. Такой покупаем на ярмарке. Он крепкий, сносу нет. Ну и по деньгам опять жа – не дорого.

– А что дорого?

– Ну, шерсть вот – не дешево, еще хлопок бывает, сатин, ситец там разный – ну, это для ристократов, да я и не люблю хлопок. Мнётся сильно, возни с ним много, да и линяет от стирки.

– Морна, вот про стирку – помыться бы мне.

– Ну, опосля обеда нагреем воды да и намоешься. Да и расчесать бы тебя – а то страсть какая лохматая. Тогда сегодня и стирать будем заодно. Дрова-та не тратить лишний раз.

– А дрова где берете?

– Дак ты и собираешь.

– Как это?

– Ну, на берег к морю идешь, там место есть, всякий мусор туда сносит, там плавник всегда есть. Ну, конечно ежели большая лесина попадется – на помощь позовешь, только сперва пометишь ее. А то, пока бегать будешь, ее ктось приберёт. Потом, ужо, свожу тебя. Ты, главно, с людями поменьше болтай. Там почти завсегда кто-та да есть. Ну, будя. Пошли до хаты, обедать будем.

Вареная бака больше всего похожа была на картофель. Морна сварила ее в котелке. Сняла с вареного плода тонкую кожицу и порезала на ломти. Плотная желтоватая мякоть. А на вкус – картошка как картошка, ну, может чуть послаще. К обеду она добавила ещё маленький кусочек сала и вареные яички.

Глава 6

После обеда стали собирать стирку. Пока Морна складывала в большой котел грязные тряпки, Вера раздирала пряди волос редким деревянным гребнем. Гребень, надо сказать, тоже чистотой не отличался.

Дотащили котел до водопада. Буквально в двух шагах от воды – старое кострище. Вернулись к дому.

– Вот тута, под навесом, всегда дрова лежат. Набирай давай, а я мыльнянки нарву.

– Мыльнянка это что?

– Дак вот же. – Морна обвела кусты изгороди. – С ее листьев отвар сделаем, им мыться будешь. И стирать им жа.

– А чистое для меня есть?

– В сундуке твоем.

– Покажи, пожалуйста.

– Ой, беда-беда… Чисто дитя малое… Ну, пойдем в дом-та.

– Вота, смотри. Твой сундук, у тебя и стоит. – Морна тыкала пальцем в тот сундук, где при первом пробуждении Вера нашла грязное тряпьё.

Недоумевая, как в эти вонючие тряпки можно переодеться и в чем тогда смысл переодевания, Вера открыла сундук. Ловкие руки Морны выкинули на пол тряпки, под ними был тонкий щит с ручкой, хоть и деревянный, но хорошо обработанный, гладкий, без шероховатостей. Схватив за ручку Морна вынула щиток и подняла верхний слой зеленоватой ткани. Там, в сундуке, первое, что увидела Вера, было зеркало. Довольно большое, с альбомный лист. В красивой резной деревянной рамке.

– Пошла я, не буду ждать. Ты пока выбери себе, чо одеть. Да давай грязное захвачу. Да поставлю ужо воду греться. А ты, как одёжу выберешь, подходи, чай не заблудишься.

Подобрав с пола тряпки Морна вышла, а Вера достала зеркало. Стеклянное. Чистое, чуть золотистым отливает. Несколько темных пятнышек есть по краям. Вера такое видела на старинных зеркалах. Там, где амальгамма попорчена. Но уже хорошо, что здесь такие делают.

Вера рассматривала свое лицо с жадностью и понятным волнением. Ну, что сказать… Не уродина, совсем нет. Может и не красотка гламурная, но вполне симпатичное лицо. Черты не крупные, нос аккуратный. Хорошая чистая кожа. Грязная, конечно, но чистая в том смысле, что ни прыщей, ни рябин, ни шрамов. Матовая, чуть загорелая. Рот крупноват, но красивого рисунка, сочный. Глаза хороши – ярко-зеленые, с янтарным отливом кошачим, ресницы чёрные, длинные. И разрез глаз – кошачий. Вот брови подкачали – слишком широкие и почти сросшиеся. Ну, да это то вполне поправимо. Волосы чёрные. Не цыганские, конечно, без синеватого отлива, но хороший густой цвет. А вот структура – очень непривычная. Не гладкие, но и не кудрявые. Мелкой-мелкой волной идут. Такие пушатся очень сильно и даже если редкие – в укладке выглядят пышно. Но ей на густоту жаловаться грех. Роскошные волосы.

– А ведь мне повезло несказанно…И относится это не только ко внешности. Ни тебе больных суставов и ноющего старого перелома, ни тебе морщин и слепоты. И вся жизнь еще впереди. С ума сойти можно от таких перспектив. И даже с именем повезло.

– Елииинаааа – нараспев проговорила она. – Красивое какое! Прямо песня, а не имя. – Одна беда – крестьянка. Тут, похоже, во всю средневековье цветет. А крестьяне – самые бесправные, ниже только нищие и бродяги. Но какие это всё мелочи. Самое главное – я молода и здорова.

Покрутив головой Вера увидала вбитый в стену гвоздь. Аккурат под светящейся доской. Вот туда она зеркало и повесила.

В сундуке она нашла кожаные тапки. Не бог весть какая красота, но всё лучше, чем босиком. И так натоптыши есть, нужно распарить и удалить. Стопкой уложены длинные туники. Вышивки на них были сделаны умелой рукой. Уж в этом то Вера разбиралась. Раньше и она не хуже делала. Гладь ровная, цвета все нежные, пудровые, пастельные и подобраны удачно, рисунки сказочно красивы. И изнанка аккуратная, нитки не торчат, узелки спрятаны. Были еще простыни или какие то куски ткани, но Вера не стала задерживаться. Прихватив единственный хлопковый отрез ткани, тапки и чистую тунику она побежала к водопаду.

– Да ты, Елька, совсем ума лишилась? – встретила её Морна. – Да где это видано брачную простынь на утирку брать? Это же после свадьбы с мужем на ней спать будешь. Подай сюда, дурища, сама схожу, принесу, что потребно. Дров вон подкинь. И тапки давай отнесу, чай не ристократка, босиком походишь.

– Нет, Морна. Простыню забирай, мне все равно, чем вытираться, лишь бы чистое было, а тапки я носить буду. Я, может, и не аристократка, но простыну не хуже любой барыни, если по холодной земле босиком бегать.

– Да это приданое твоё!

– Ну и что? Если я от простуды помру сейчас – оно мне без надобности будет.

– Ну, смотри, девка. Сама решай. Но положено в приданное сапоги и двое туфлей – столько у тебя и будет. Со свекрухой и мужем сама будешь потом объясняться. И меня не позорь потом. Я все, что положено тебе справлю, а уж как распорядится – сама решай.

Забрав простынь она ушла к дому.

Вера подкинула в костерок под котлом дровишек и отошла к воде. Морна вернулась скоро, принесла кусок чистой ветхой ткани – вытираться. И вроде как мялась. То посмотрит на Веру, то отвернется. Губами мнет, думает. Молчит, а сама все искоса посматривает.

– Да что случилось то, Морна? Я же вижу… Говори уже.

– Зеркало там…

– Ну? Зеркало, и что?

– Ты повесила?

– Я, конечно. Чего ради ему в сундуке лежать? Что с ним станется, если на стене повисит? Ну, пусть – приданое, но ведь с него не убудет?

– А смотерть то в него позволишь ли?

– Да ты что, Морна? Смотрись хоть с утра до вечера, не жалко. Или примета какая, что до свадьбы прятать нужно?

– Нету никаких приметов. Матери твоей это зеркало. Ты же сама его в сундук упрятала и трогать не давала. А отец не велел с тобой спорить. А как умер он, ты только сама в него и смотрелась, никого близко не подпускала. И в сундук мне ни разу не дала заглянуть. Может боялась, что я попрошу чего для себя. А я бы ни в жись не стала выпрашивать. Линда то первой вышивальщицей была. Ты в нее пошла. Но я чё тебе давала из тряпок – ты никогда не показывала. И работу свою завсегда прятала. А что вышьешь – в сундук.

Вера растерялась. Ну, так-то понятно всё, не приняла девочка мачеху, бывает. Но ведь видно, что не злая Морна эта. Не пакостная. Может и нет любви большой к сиротке, но и обижать напрасно – не обидит. Другая на её месте могла бы девчёнку в бараний рог скрутить. А эта, хоть и таит обиду, видно это, но вести себя старается честно, зря не обижает. Ну, грубовата она, так где манер то может крестьянка набраться? Решение пришло быстро.

– Ты прости меня, Морна. Мелкая была и глупая, нет у тебя вины передо мной и зря я худо к тебе относилась. Прости.

Морна помолчала.

– Вышивать поучишь ли меня?

– Да с радостью.

– Единый мне свидетель – не держу на тебя зла. – Голос Морны дрогнул.

Помолчали.

– Да развеж я не понимала? И про тебя, и про мамку твою? Но моя-та вина в чём была? И отца когда не стало – я ж жалела тебя от души. А ты даже есть со мной не садилась. Схватишь кусок, чисто собака голодная, и прячешься. Я тебе молочка в комнате на стол – а ты и крынку разбила, да ещё и осколки мне у кровати высыпала. Шрам-та до сих на пятке есть. Вота, смотри…

– Прости, Морна. – У Веры непроизвольно навернулись слёзы на глаза – так жалко стало и девочку эту неприкаянную и Морну.

Морно обняла крепко, задышала в ухо – Ну, не реви ужо, будя, будя…

Сама тоже всхлипывала часто. Поревели, успокоились, помолчали…

– Ну, вода нагрелась, давай ужо мыть тебя.

Обе делали вид, что всё идет как надо, никаких слёз не было.

Морна взяла маленький котелок, отлила горячей воды и кинула туда чем-то плотно набитый мешочек.

– А что там, в мешочке?

– Дак мыльнянка. Ты пока вошкалась в доме – я листьев набрала. Щас закипит, достанем его и будешь им мыться. А отваром потом волосы помоем. И будешь белая, как сдобна булочка.

Хохотали обе от души. Представить тощую смугловатую Елину – булкой… Это было слишком смело и нелепо.

Мытся пришлось мешочком. Мылился он не сильно, но грубая ткань кожу прекрасно очищала. Волосы в отваре полоскали два раза, зато и ощущение чистоты появилось. Вера нашла шероховатый камешек и потерла загрубевшие ступни. Морна смотрела с интересом, но ничего не спрашивала. Напоследок окатила ее теплой водой с какой то очередной травкой. Пучок она вскипятила в отдельной миске и слила отвар в котел. Отвар пах луговой травой с нотками мёда. Чистые волосы поскрипывали в чистом же отрезе ткани. Мягкая шелковая туника так и льнула к телу. Трусы бы ещё раздобыть. Морна закутала ее в большой новый половик-одеяло и сунула в руки кружку с теплым молоком в которое щедро добавила мёд. Есть же счастье на свете. Такая специальная минуточка, когда все проблемы и заботы отступают. Нет ни мыслей, ни страхов, только покой и умиротворение.

А сама Морна между тем добавила в котел еще пару ведер воды и подкинула дров.

Пока вода грелась, она учила Елинку стирать.

– Вот смотри. Щас нагреется вода, кину мешочек с мыльнянкой. Тряпье я уже разобрала. Что почище одна куча, что грязное совсем – другая. Вот почище в перву очередь кинем в котел и будем мешать. Как закипит – поварим сколь надо, вона видишь, щипцы из дерева большие? Вот имя-та все из котла подоставаю и снесу под воду, прям тудой можно кидать – дно камянно, вода самоточная. Оно тама прополощется хорошо, тока пошевеливать иногда надо. А в ту воду, что грязная в котле – кинем то, что сильно запачкано. Тама портки мужицки, и постилки с лавок. Всю зиму на них сидели, давно пора намыть было. А как они закипят – выльем все прям на землю. Да поставим новый котёл с чистой водой. да и ещё разок с мыльнянкой кипятится бросим, а сами тем временем чистое из воды развесим. Вот и будет в дому ладно.

Глава 7

Со стиркой Елина провозилась до самых сумерек. Показав, где в кустах вырублено место и веревки натянуты, Морна ушла справлятся к скотине. Не сказать, что стирка– работа непосильная, скорее – скучная. Пока одежда вываривалась, Вера, а точнее – Елина – надо, надо привыкать к новому имени, от скуки рассматривала ведро. Странное какое. Не дерево, не кожа, не ткань. Трубка широкая из непонятного материала. Дно – деревянный круг, сверху кольцо – прут, типа ивовой ветки, распирает эту мягкую трубку и две рейки от кольца к донышку – для жесткости, что бы ведро форму держало. Легкое оно и удобное.

Столько всего нового и непонятного в этом мире. Шёлк паучий – это из чего? Неужели правда пауков разводят? Единый – кто такой? Нет, понятно, что божество местное, но какое оно? Может он монстр и ему по праздникам людские жертвы приносят. И, самое загадочное – до сих пор она не видела ни одной мухи, мошки или комара. Хорошо, конечно, но уж больно странно. Даже у скотины в хлеву мух нет. А вот черви в навозе – есть. Может здесь мошкара позднее появляется, а сейчас еще не сезон? Странно. На улице не меньше двадцати градусов. А в полдень так и ближе к двадцати пяти. Надо будет аккуратно все это выспросить. Это даже хорошо, что Морна такая простая. Хоть не заподозрит ничего. Хотя, что тут заподозрить-то можно? Сама ситуация переселения в тело девушки – да кому такое в голову придёт?

Елина уже развешивала последние тряпки, когда от дома послышался крик.

– Еляааа! Скоро ли ты тама?

– Иду уже!

Морна ждала ее на пороге.

– Пошли вечерять, поздно уже.

На ужин Морна приготовила большую яичницу, к ней суховатые лепешки и по кружке молока.

– Ты ешь, ешь давай, а то тощая, аж смотреть жалостно.

– Да я ем, вкусно всё, спасибо. А вот спросить хотела, там, в подполе, творог. Это для еды или на продажу?

– Дак если хочешь – давай сбегаю, принесу!

– Да нет, спасибо, это уж на утро. А почему не продаешь? Или в селе у всех коровы есть?

– Нее, корова – это у кого достаток в доме. А Мыса у нас еще молодая совсем. Телёночка мы отняли, продали, а молока она маловато дает. Неча пока продавать. Что дает – все сами и съедаем.

– Морна, а расскажи, пожалуйста, про Единого.

Морна подумала, пожевала губами и строго сказала:

– Ты, Елька, с этима спасибами поменьше давай. А то как чужая. Ты, опосля болезни, и говорить-та чудно стала…

– Я, Морна, не знаю, как по другому говорить. Уж как получается.

– Ладно, главно ты при чужих не болтай. Так то ты и раньше всё больше молчала. Эко диво, девке семнадцать годов, а у нее и подруг нет. Меня даже Лещиха допытывала, чой-та я тебя не пускаю гулять с девками. А я и не держала никогда. Сама ты по себе такая – нелюдимая. Ну, оно и лучше, меньше разговоров. Ну, ты не болтай, ешь давай, и так одни мослы. А девка справная должна быть. Хотя и матка твоя была тонюсенька, даже после родов не раздобрела. Про неё сказывают, что она у самой герцогини, старой ещё, в вышивалках была. Не знаю, правда ли, нет ли, а шила она знатно. Много про неё болтали-та по деревне.

– А что ещё болтали?

– Ну, сказывали, что герцогиня ей мужа нашла, бедного, но из знатных. Прям дворянин вроде как. Хотела ее при дворе своем навсегда оставить служить. Чтобы как будто она, матка-та, фрейлина была ейна и шила только для неё. Почёт ей значит такой. А Линда вот в рыбака простого влюбилась и не схотела замуж идти и тама служить. Хотя и отец, согрей его Единый, мужик справный был и собой красивый. Ну и деньга водилась у него. Ну, вот они с городу-та от греха и переехали сюда, в этаку даль. Тута все обустроили, а через два года ты и родилась. Ты ешь давай, зубы-та не заговаривай.

– Сыта я уже, не лезет больше. Морна, а давай чаю ещё попьем? Или на сегодня дела ещё есть?

– Нету никаких делов. И так утопталась я.

– Ты сиди, я чай сама сделаю.

– Ну, делай, тама вода-та поди закипела. Я всегда, как сготовлю – воду ставлю на огонь. Пока пожрали– она и согрелась. Или чай пить, или посуду помыть – всяко сгодится. И ты так приучайся. А чай-та вона, в мешке остатний. Заваривай, тока следи, что бы не кипел, а то кипелый не вкусный будет. А завтрева мы с тобой с утра тогда за новым сходим. Я кажду неделю хожу, собираю и сушу на два мешка. Один сейчас пьём, один на зиму припасаю. Утречком Мысу подою, обряжу в стадо и пойдём.

За чаем Елина вернулась к разговору о Едином. Но толком ничего не добилась. Не слишком Морна разбиралась в религиозных делах. Два дня отмечают в году праздники. Весной, как просыпается он, осенью – как засыпает. Храм есть в городке соседнем, там жрецы служат. Кто если жениться хочет или ребенка освятить – надо ехать туда и подношение нести. Сколько кому по средствам, но не сильно мало. Или там пару курей и корзину баки, или ткани отрез хороший. Богатеи, бывает, целую свинью отдают. Надо чтобы дар от души был и не жалеть потом о нём.

– Морна, а другие боги есть?

– Тьфу на тебя! Каких тебе ещё других? Про Тёмного на ночь не вспоминают, эка пакость в голове у тебя. Иди уже к себе, уморилась я сёдня. завтрева поговорим.

Елина встала и шагнула к комнате.

– Постой.

Морна подошла к ней, провела ладонью по лбу.

– Сохрани тебя Единый и дай светлых снов. – Потом подтолкнула в спину – Иди уже, несмышлёна.