Текст книги "Марианна и таинственный князь (СИ)"

Автор книги: Полина Лаврецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Но сейчас Марианна была неспособна дать точный ответ. Она почувствовала, как гнев утихает. Понимая, что трудный момент наступил, она призвала на помощь для борьбы все свое мужество. Ее голос прозвучал миролюбиво, но упрямо:

– Нет! Я не хочу. И вы не имеете права просить меня об этом, зная, что этот ребенок вызывает у меня отвращение.

По-прежнему не глядя на нее, он сказал:

– В часовне нашего дома вы поклялись однажды вечером в послушании и верности!

Намек был ясным, и Марианну внезапно залила волна жгучего стыда, ибо этот необычный муж, которого она думала всегда держать в стороне от ее интимной жизни, узнал лучше, чем кто-либо, как она сдержала данную при заключении брака клятву. То, что она считала простой формальностью, проявило себя теперь достаточно тягостно.

– Вы можете принудить меня, – прошептала она, – и это, кстати, вы и сделали, привезя меня сюда, но вы никогда не добьетесь, чтобы я согласилась по доброй воле.

Коррадо повернул свое лицо, и молодая женщина невольно отступила, так как на прекрасном темном лице не было больше ни малейшего следа грусти или доброты. Синие глаза стали ледяными, и Марианна, рассчитывавшая увидеть в них разочарование, прочла только холодное презрение.

– Сегодня или завтра вас отвезут к колдунье и завтра в это время не останется ничего от того, что вызывает у вас такое отвращение. Что касается меня, сударыня, то я могу только проститься с вами.

Он сухо поклонился.

– Вы избавитесь от ребенка и можете спокойно жить со своим Язоном. Мои адвокаты подготовят все необходимые документы, так как вы будучи княгиней Сант-Анна не можете жить открыто с чужим мужчиной. Новые законы, учрежденные Наполеоном, разрешают вам развод, невозможный в другое время. Воспользуйтесь этим. Когда вы всё-таки решите оставить ребенка, то приезжайте на улицу Сен-Дени, где находится мой дом. Не смею вас задерживать.

Он резко поклонился, и, прежде чем ошеломленная этой тирадой Марианна смогла хоть что-то сказать, князь Сант-Анна скрылся из виду. Посреди огромного цветущего сада, в котором сгущалась темнота, потрясенная Марианна осталась неподвижной, прислушиваясь к удаляющимся пор плиткам шагам князя.

Ее охватило странное ощущение одиночества и заброшенности. Эта неожиданная встреча и предложение Коррадо вызвали у неё упадок сил, недомогание и неприятное чувство падения с некоего пьедестала…

После знакомства с настоящим обликом ее необычного супруга все поступки обрели совершенно иную окраску, исключавшую равнодушие и полную свободу духа, которые она испытывала до сих пор ко всему, что касалось его. Отныне все выглядело иначе, и если гнев князя вызвало разочарование, причиной этого разочарования был не только отвергнутый ребенок, но и отвергнувшая его мать.

И Марианна испытывала теперь такой стыд и угрызения совести, что приятное ощущение счастья перед встречей с Коррадо незаметно растворилось. Марианна хотела бежать за князем, догнать его, но входная калитка захлопнулась до того, как она смогла преодолеть охвативший ее своеобразный паралич. Всякая погоня будет бесполезной и смешной.

Она вызвала карету и приехала домой в особняк д’Ассельна, чтобы завтра с новыми силами дать себе и князю точное решение относительно ребенка. Коррадо прав, говоря, что ребенок – это живое существо, её плоть. Она не должна об этом забывать. Именно от Марианны зависела его дальнейшая судьба.

Дома Аркадиус де Жоливаль сразу же уловил настроение своей названной племянницы. Он поинтересовался, чем это вызвано. С самого утра Аркадиус не находил себе места. Марианне в упертости не отказать. Если она что-то решила, то ничего с этим не поделаешь. И сейчас он сожалел, что не помешал ей избавиться от ребенка. Наверное, её мучает запоздавшая совесть. Но рассказ Марианны обрадовал Аркадиуса.

– Вы обвиняете меня, не так ли? По-вашему, я должна была согласиться подарить ему этого ребенка? – не удержалась от вопроса Марианна в саду, куда она вместе с Жоливалем вышла, чтобы немного освежиться.

– Я не принуждаю вас согласиться или отказаться, моя дорогая малютка. И не имею права судить вас. Вы сами полностью распоряжаетесь собой и своей судьбой, ибо за это право вы дорого заплатили.

Марианна внимательно посмотрела на него, пытаясь обнаружить на этом дружеском лице малейший след упрека или разочарования, и догадалась, что если бы старый друг меньше любил ее, он, может быть, судил бы ее строже.

– Я могу честно признаться вам, Аркадиус, я стыжусь себя. Этот человек всегда делал мне только хорошее. Он рисковал всем ради меня, чтобы меня защитить, и это покровительство простерлось до Язона, которого, однако, ему не за что хвалить. Безусловно, ему не доставит никакого удовольствия, что отцом ребенка станет презренный Дамиани, и тем не менее он желает этого ребенка, как величайшее благословение, которое может ему дать небо. Это тоже мне трудно понять.

– А вам не приходила в голову мысль, что он мог просто вычеркнуть из памяти этого Дамиани и видит в будущем ребенке только вашего сына, Марианна?

Молодая женщина слегка пожала плечами.

– Это заставляет предположить гораздо более сильные чувства, чем я могу поверить. Нет, Аркадиус, князь Коррадо видит в этом ребенке только Сант’Анна, немного неполноценного, но все-таки имеющего родовую кровь.

– Да что вам, в сущности, за дело до намерений князя Коррадо, раз вы категорически отказываетесь. Ибо… вы по-прежнему отказываетесь, не так ли?

Марианна ничего не ответила на этот выпад. Она отошла на несколько шагов в сторону, словно пыталась исчезнуть в ставшей теперь густой тени сада, но она сделала это, чтобы полностью избавиться от всякого постороннего влияния, кроме своих внутренних голосов. В ней заканчивалась ожесточенная борьба, и она хотела только выиграть время, чтобы окончательно признать это.

Ибо она уже знала, что побеждена, но не испытывала при этом никакой горечи. Это было как избавление, своего рода радость и гордость, ибо то, что она даст, кроме нее, не сможет дать никто другой. И затем, долгожданная радость, которую испытает человек, узнав, что она победила отвращение и согласна дать ему наследника, заслужена его поведением. И может быть, это станет средством умилостивить судьбу и сделать первый шаг к невозможному счастью.

Марианна обернулась. Черный силуэт Жоливаля оставался на том же месте у каменной скамьи, неподвижный, ожидающий чего-то…

Она медленно подошла к нему и очень тихо спросила:

– Вы, конечно, знаете, где живет князь Сант’Анна, Жоливаль?

Он утвердительно кивнул, и в темноте она увидела, как сверкнули его глаза.

– Будьте так добры сказать ему, что я согласна. Я дам ему ребенка, которого он так желает…

========== Глава 15 ==========

В этот теплый день Марианна прогуливалась по саду вместе со своей подругой Фортюнэ де Гамелен. Зелень сада, разбросанная повсюду, шум фонтана, щебетание птиц и аромат разных видов цветов приводили в порядок мысли и чувства. Подруги шли в молчании, задумавшись о своем.

– Ты думаешь о своем таинственном супруге, не так ли? – нарушила тишину Фюртюнэ.

– Да. Каждый день я о нём думаю и всё больше убеждаюсь, что люблю его…

– А как же Император?

– Император – это другое, – отмахнулась Марианна. – Я испытывала к нему только вожделение и всё. Раньше я называла это любовью, но со временем я осознала, что это не так. Любовь и вожделение абсолютно разные вещи.

– А Язон? Это тоже мимолетная страсть?

– Скорее желание найти любовь. Франсис, Наполеон, Язон… Всё это я называла любовью и верила в это, но с Коррадо совершенно иначе…

– Так в чём же дело? Почему ты не признаешься ему в этом?

– О, Фортюнэ, я не могу это сделать. Увы, я ему безразлична. Я же сама всё тебя объясняла. Князь Сант-Анна женился на мне ради ребенка, потому что в нем кровь Императора, и князь мог без колебаний согласиться на отцовство. Теперь я ношу под сердцем ребенка Дамиани. Князь вновь принимает ребенка. Дело лишь в ребенке. Князю нужен именно он, а я ему не нужна.

– Он так тебе и сказал?

– Скорее, своими поступками доказал. А у меня… у меня нет желания жить. Человек, которого я люблю, меня отвергает, скоро родится ребенок, мысль о котором мне отвратительна. Как дальше быть я не знаю.

– Интересная у тебя ситуация выходит, – вздохнула Фортюнэ. – Если дело в князе, то что тебе мешает заполучить его? Будь понежнее, поласковее – таким образом, будь уверена, ты его очаруешь!

– Фортунэ!

– Что, Фортюнэ! Подумаешь! Как будто я сказала что-то шокирующее. По-моему, отличный план. А там поглядим! Может, детишки от князя пойдут.

– Но, Фортюнэ, – промолвила ошеломленная Марианна, – ты хоть знаешь, какая ты безнравственная?

– Конечно, знаю! – радостно вскричала мадам де Гамелен. – И ты не представляешь себе, до какой степени я довольна быть такой! Та нравственность, какую я встречаю вокруг себя, довольно тошнотворная! Да здравствует любовь, моя красавица, и к черту заскорузлые принципы!

Марианна покачала головой. Всё-таки её подруга – удивительный человек. Всегда и везде найдет оптимистичную сторону.

Вечером 1 июля нескончаемая вереница экипажей протянулась вдоль улицы Монблан, заполняя прилегающие переулки, даже вторгаясь во дворы больших частных особняков, чьи двойные ворота оставались открытыми, чтобы дать немного больше свободного пространства и по возможности избегать заторов. Бал у австрийского посла, князя Шварценберга, обещал иметь большой успех. Ожидали Императора и особенно Императрицу, в честь которой давалось это торжество, и для почти тысячи двухсот приглашенных это можно было считать большой привилегией, в то время как добрым двум-трем тысячам забытых пришлось остаться в безутешном отчаянии.

Шагом, одна за другой, кареты втягивались в короткую тополиную аллею, ведущую к входной колоннаде посольства, освещенной по такому случаю большими античными факелами, чье пламя весело трепетало в ночи. Особняк, прежде принадлежавший мадам де Монтесон, морганатической супруге герцога Орлеанского, не отличался величиной и не мог сравниться в роскоши с его богатым соседом, русским посольством, однако он был великолепно украшен и за ним расстилался громадный парк, где находились даже маленькая ферма и храм Апполона.

Этот парк подал послу интересную идею, и, чтобы иметь возможность принять у себя всех, кого он хотел пригласить, несмотря на ограниченные возможности его салонов, он распорядился построить огромный временный бальный зал из тонких досок, крытый вощеным полотном и соединенный легкой галереей с салонами для приема. И уже с неделю весь Париж только и говорил о сказочном убранстве этого зала.

Сидя в карете, украшенной родовым гербом Сант-Анна: на песчаном поле сражающийся с золотой гадюкой единорог, Марианна, как и все остальные, довольно долго ожидала, застряв между домом банкира Перго и посольством, прежде чем получить возможность ступить на громадные красные ковры, устилавшие перистиль. Вместе с молодой женщиной поехал и Коррадо Сант-Анна, сказав, что будет её сопровождать, чтобы в обществе не было кривотолков.

– Престижно прибыть за секунду до Императора, – заметил Коррадо, в высшей степени элегантно одетый в черный фрак. – Большинство всегда приезжают слишком рано, чтобы быть замеченными. А сегодня, я в этом не сомневаюсь, будут смотреть только на вас.

Марианна никак не отреагировала на этот дежурный комплимент. Это просто вежливость, не более. Когда как слова князя ничуть не лгали.

Марианна и в самом деле выглядела этой ночью такой красавицей, что дух захватывало. Светло-золотистый материал для её платья выбрал после долгих колебаний сам Леруа в превосходном соответствии с янтарным оттенком её кожи и оправой драгоценностей: гигантских, сказочных изумрудов Люсинды-колдуньи, из которых чудесным рукам ювелира Нило удалось сделать украшение точно к этому вечеру. Они зажгли зеленые молнии, когда молодая женщина оставила мрак кареты ради светой феерии салонов. Они зажгли изумление и зависть в глазах женщин и даже их кавалеров. Но вожделенные взгляды мужчин адресовались в равной мере и хозяйке великолепных драгоценностей. Она выглядела как необыкновенная золотая статуя, и все мужчины, глядевшие на ее неторопивое приближение под легкий шорох длинного шлейфа, не знали, чем им больше восхищаться: совершенством ее лица, безупречностью груди, на которой трепетали сверкающие зеленые слезы, блеском глаз или глубоко волнующим нежным изгибом улыбающихся губ.

Любая дочь Евы надулась бы от гордости, надев на себя эти бесценные драгоценности. Пожалуй, одна мадам Меттерних, недавно ставшая княгиней, могла похвастаться каменьями подобной шлифовки. Однако княгиня Сант-Анна носила их с безразличием, граничившим с грустью, порожденной холодностью рядом идущего супруга. Или это только маска безразличия?

Сдержанный шум поднимался при прохождении необычной, но впечатляющей пары. Молодая женщина символизировала красоту и блеск, а Коррадо олицетворял внутреннюю силу, скрытую где-то внутри, и загадку от одного взгляда на бронзовый цвет его кожи. Вместе с тем публику поразила не столько необычайность этой пары, сколько непохожесть на других.

Но Марианна ничего не видела, ничего не слышала. Машинальная улыбка, словно маска, приклеилась к её лицу. Её охватило странное ощущение, что только лежавшая на локте Коррадо её затянутая в перчатку рука была действительно живой. Всё остальное казалось пустым, инертным. Нечто вроде пышного фасада, за которым никто не живет.

Она никак не могла сообразить, зачем она находится здесь, в этом иностранном посольстве, среди незнакомых лиц, в которых она угадывала злобное любопытство, алчность. Что она пришла искать, кроме жалкого светского успеха, среди всех этих людей, которые должны были досыта позлословить о ее истории и теперь, без сомнения, пытались проникнуть в окружающую ее тайну, тайну дочери знатного рода, из любви к императору опустившейся до подмостков театра, но вознесенной выше, чем когда-либо, вступив в брак более необычайный и загадочный, чем вся ее остальная жизнь?

Она с горечью подумала о том, как бы они злорадствовали, если бы смогли догадаться, что эта вызывающая зависть женщина чувствовала себя несчастной и одинокой, ибо в ее груди сердце давило, как груда застывшей лавы.

Нет жизни! Нет огня! Есть только любовь, которая предмету любви совершенно не нужна. Женственность Марианны, совершенная красота, очарование, все это в ней, что требовало жизни и горячей любви, вылилось в надменную холодность и одиночество. И она с грустью следила за развертывавшейся перед ней небольшой сценой: с возгласом радости молодой гусарский лейтенант спешил к совсем юной девушке, входившей в сопровождении внушительной, украшенной перьями и бриллиантами матери. Миниатюрная девица не блистала красотой: болезненный цвет лица, слишком круглого, невероятно робкий вид. Она была в платье из розового газа, очень жесткого, из-за чего ее походка сильно страдала, но глаза гусара сверкали, как звезды, глядя на нее, тогда как ни Марианна, ни другие красивые женщины не были удостоены его внимания. Для него эта маленькая девушка, незначительная и нескладная, была самой красивой из женщин, потому что он любил ее, и Марианна от всего сердца позавидовала этой девочке, у которой не было ничего из того, чем обладала она, и которая тем не менее была настолько богаче!

Юная пара углубилась в толпу, и Марианна со вздохом потеряла их из виду. Впрочем, пришло время и для нее приветствовать хозяев, встречавших гостей в дверях большого зала, откуда начиналась галерея, ведущая к бальному помещению.

Посол, князь Карл-Филиш фон Шварценберг, был мужчина лет под сорок, коренастый брюнет, до того затянутый в белый мундир, что, казалось, он вот-вот лопнет под его мускулами борца. Он оставлял ощущение силы и настойчивости.

Рядом с ним его невестка, принцесса Полина, являла облик хрупкого изящества, несмотря на беременность в последней стадии, которую она искусно скрывала под своего рода пеплумом и громадной золотистой шалью. Марианна с удивлением и восхищением смотрела на эту мать восьмерых детей, имевшую вид юной девушки, дышавшей радостью жизни. И снова, приветствуя мужа этой очаровательной женщины, принца Иосифа, Марианна сказала себе, что любовь очень удивительное чувство.

Коррадо сдерживал свои эмоции под маской безразличия. С самого вечера он ловил вожделенные и восхищенные взгляды мужчин, направленные на Марианну. Вскоре он понял, что сам точно также смотрит на свою же жену. В нём боролись восхищение, вожделение и ревность. Ему захотелось схватить Марианну в охапку и убежать подальше от таких взглядов, чтобы любоваться самому, наплевав на все правила и приличия. Её волшебная красота сводила с ума, но от глаз князя не укрылась внутренняя грусть. Почему она так грустна? Неужели она так возненавидела ребенка? Или Язон не удостоил внимания? Ах, говорят, что он женился на испанке. Может, в этом кроется вся причина настроения Марианны?

Коррадо покачал головой. Язон тут точно не причем. Он уже давно пришел на бал в австрийском посольстве, а Марианна даже и не взглянула в его сторону. Так влюбленная женщина себя не поведет. Князя долго преследовали разные догадки и мысли, но он так и не понял, что причина кроилась в нем самом…

Коррадо решил пригласить Марианну на танец. Конечно, приличия запрещают, чтобы муж танцевал с женой, но князь разом на них плюнул. Он будет танцевать с Марианной, и даже ураган его не остановит. На приглашение Марианна ответила согласием. Князь даже заметил промелькнувшую искорку радости в её глазах или просто показалось?

Замечательный бальный зал, сооруженный только для Одной ночи, был подлинным чудом изящного искусства. Хрупкие стены из синего полотна покрывали волны сверкающего газа с гирляндами разнообразных цветов из тюля и тонкого шелка. Изобилие деревянных позолоченных люстр с бесчисленными свечами создавало сказочное освещение. Ведущая к нему галерея была украшена таким же образом. В открытом пролете высокой арки виднелся иллюминованный парк. Снаружи этот зал, возведенный, кстати, на дне большого высохшего бассейна, освещался масляными фонариками в оригинальных торшерах.

Когда Марианна вошла туда об руку с Коррадо, многочисленные пары двигались под звуки венского оркестра, смешивая сверкающие платья и мундиры в волшебном вихре вальса, чья популярность за несколько лет покорила Европу.

Марианна положила руку на плечо мужа, и они закружились в вихре вальса вместе с остальными танцующими. Раз-два-три, раз-два-три, Марианна ощутила какую-то легкость. Стало легче дышать. Казалось, что выросли крылья. Раз-два-три, раз-два-три, Марианна подумала, что Коррадо идеально танцует. Она бы танцевала с ним целую вечность, чтобы ещё раз ощутить опьяняющий восторг и окрыленную радость. Раз-два-три, раз-два-три, Марианна смотрела только на князя. Остальные перестали для неё существовать. Только он и она во всем бальном зале. Танец закончился, и Марианне оставалось только сделать реверанс, но она не могла удержаться, чтобы не повернуть голову. Взгляд ее зеленых глаз упорно не отрывался от лица Коррадо, который тоже склонил свой высокий стан. Он не видел ее. Он не смотрел в эту сторону. Все его внимание было устремлено к дверям, откуда появилась императорская пара, затем к императору.

Но Наполеон, улыбавшийся то молодой жене, то хозяину, князю Шварценбергу, проходил, не говоря никому ни слова, довольствуясь приветливыми, но торопливыми кивками то одному, то другому из приглашенных. Казалось, что он спешит выйти в парк, где был приготовлен большой фейерверк. Возможно, к этому его вынуждала с каждой минутой все более давящая жара, царившая под вощеной крышей, несмотря на многочисленные фонтаны, бившие повсюду в парке.

Он даже не взглянул на приготовленный для него трон.

За императорской парой и ее свитой толпа гостей смыкалась, как Красное море за израильтянами, со стремительностью, которая выдавала низкопоклонническое желание по возможности приблизиться к властителям и более естественную потребность ничего не пропустить из интересного зрелища. В одно мгновение Марианна утонула в потоке кружев и шелка, который разлучил ее с ее спутником, и оказалась в центре кудахчущего и стрекочущего птичника, неумолимо увлекавшего ее наружу. Коррадо исчез в сутолоке, и все попытки снова увидеть его оказались бесплодными.

Она испытывала странное лихорадочное возбуждение, нетерпеливую неприязнь ко всем этим людям, которые вторглись между ними, когда она собралась бежать к своему любимому. И только позже она сообразила, что с полным безразличием наблюдала за проходом императора, человека, еще недавно заполнявшего все ее помыслы, и удивилась этому. Даже присутствие Марии-Луизы, оглядывавшей собрание полным удовлетворенного тщеславия взглядом тусклых глаз, не произвело обычного раздражающего впечатления. Фактически она почти не видела августейших новобрачных, настолько ее сознание и сердце были наполнены желанием быть рядом с Коррадо.

И только когда первая ракета рассыпала в черном небе сноп розовых искр, тихо опускавшихся к цветникам, где драгоценности женщин зажгли другой Млечный Путь, когда под этим сверкающим дождем каждая мелочь, каждая фигура внезапно возникли среди цветущих картин, Марианна снова увидела Коррадо. Он стоял в группе мужчин, несколько поодаль, возле балюстрады террасы, ведущей в мягко освещенный грот, внутри которого переливались перламутровые отблески. Сложив руки на груди, князь смотрел на сияющие вверху свечи, чье изготовление потребовало огромного труда братьев Руджиери, с таким же спокойствием, словно он наблюдал за движением звезд.

Язон Бофор, который стоял немного в стороне и мечтал, опершись на огромную вазу с цветами, первым заметил Марианну. В одно мгновение по его бесстрастному лицу прошла целая гамма чувств: удивление, недоверие, восхищение, радость… Но это было подобно сейчас же потухшей молнии. И когда он подошел к молодой женщине и учтиво поклонился, он был уже абсолютно спокоен.

– Добрый вечер, сударыня! Должен признаться, что, возвращаясь в Париж, я надеялся испытать радость встречи с вами, но никак не думал, что это произойдет здесь. Примите мои искренние пожелания! Вы восхитительны сегодня!

– Благодарю, – сказала она, – но для меня ваше присутствие здесь – полная неожиданность. Вы давно в Париже?

– Два дня.

– Ах вот как!

Находясь такое короткое время в Париже, он, пожалуй, еще не мог услышать о ее новом браке и, без сомнения, считал, что это Наполеон содержит в такой роскоши свою возлюбленную. Его блестящие глаза перебегали с изумрудов на золото платья и обратно… беспощадные, обвиняющие…

Его молчание становилось тягостным, несмотря на треск фейерверка. Марианна не решалась поднять глаза на Язона из боязни, что он увидит в них слезы. С горечью подумав, что им больше нечего сказать друг другу, что нет того прошлого Язона, она медленно повернулась, чтобы возвратиться в зал, когда он остановил ее.

– Вы не позволите мне, сударыня?..

– Да? – откликнулась она.

– Я хотел бы представить вам мою жену.

Марианна увидела возникшую из этой тени молодую женщину, невысокую и худощавую, в серебристом платье с черными кружевами. По испанской моде ее темные волосы были заколоты сзади высоким гребнем, с которого спускалась мантилья из таких же кружев, что и на платье, а бледная роза над гребнем и несколько роз в вырезе декольте завершали ее туалет. Под мантильей перед Марианной предстало юное серьезное лицо с чеканными чертами, с тонкими изящными губами, отмеченными странной у существа такого возраста печалью, с большими темными задумчивыми глазами и четко прочерченными на светлой коже бровями. Все вместе оставляло впечатление физической слабости, хрупкости, но выражение лица обнаруживало гордость и упорство. Была ли она красива, эта женщина, возникшая внезапно летней ночью? Нельзя было ответить на этот вопрос.

Марианна ещё раз удивилась, как такой незаурядный человек, как Язон, мог жениться на такой женщине? А мог ли он вообще женится? Марианна понимала, что только необычные обстоятельства заставили бы Язона жениться. Не тот он человек, чтобы связывать себя священными узами брака. Море и корабль «Волшебница» – вот истинная страсть, но на таких вещах не женятся…

Тем временем Язон повернулся к своей жене. Марианна машинально отметила, что он обратился к ней по-испански.

– Я хочу познакомить вас с одним старым другом. Вы не возражаете?

– Конечно, если только это настоящий друг!

Ее тон, заметно пренебрежительный и недоверчивый, возмутил Марианну. Внезапный гнев вернул ей самообладание. С насмешливой улыбкой, которая ответила презрением на пренебрежение, она спросила на чистейшем кастильском:

– Почему я не могу быть «настоящим» другом?

Красивые брови соперницы поползли вверх, но она ответила очень серьезно:

– Потому что мне кажется, что в этой стране в слово «дружба» не вкладывают такой глубокий смысл, как у нас.

– У вас?.. Вы испанка, без сомнения?

С инстинктивной способностью людей моря предугадывать приближение малейшей бури Язон взял руку жены и крепко сжал ее.

– Я вам рассказывал, Марианна, все обстоятельства моей женитьбы. Я повторюсь, сказав, что Пилар из Флориды. Ее отец, дон Агостино Эрнандес де Кинтана, владел обширными землями возле Фернандины у нашей границы. Хотя город и небольшой, но страна громадная и более чем наполовину дикая. Пилар в первый раз видит Европу.

Испанка бросила на него недовольный взгляд.

– И последний, надеюсь! Я не собираюсь снова приехать сюда, а тем более остаться, потому что мне здесь не нравится. Только Испания привлекает меня, но, увы, не может быть и речи о возвращении туда из-за ужасной войны, которая ее опустошает! А теперь, друг мой, вы назовете мне имя этой дамы?

«Дикарка! – внутренне взорвалась Марианна. – Примитивная, погрязшая в религии и чванстве! И враг императора, готова поклясться!»

Она дошла до исступления и едва удерживала гнев, заставляющий трепетать все фибры ее души. И когда Язон собрался представить ее и, не зная о ее браке, понес бы несусветную чепуху, она сухо предварила его:

– Не утруждайте себя. Судя по вашим собственным словам, миссис Бофор заслуживает извинения за незнание света. Примиритесь с тем, что я осведомлю ее сама. Я – княгиня Сант’Анна, сударыня, и, если я снова буду иметь удовольствие видеть вас, знайте же, что я имею право на обращение «светлейшее сиятельство»!

Удовлетворившись вспыхнувшим в синих глазах Язона изумлением, она слегка поклонилась и решительно повернулась к ним спиной, чтобы удалиться и, возможно, найти Талейрана. К тому же под гром аплодисментов фейерверк уже заканчивался пышной многоцветной аллегорией, изображавшей двух орлов, французского и австрийского, соединенных волшебством господ Руджиери.

Она машинально последовала за толпой к бальному залу, где снова запели скрипки в ожидании начала ужина, с единственной целью – продолжить свой путь к карете, к спокойствию своего дома и комнаты. Это посольство и все заполнявшие его люди вызывали у нее теперь отвращение. Сердце, раненное безразличием князя, и встреча с примитивной Пилар вызвали в душе грусть и гнев. Это вечер не принесет ей радости…

Даже присутствие Наполеона, сидящего на красном с золотом троне, установленном для него и Марии-Луизы в глубине зала, не могло остановить Марианну. Она хотела уйти. Но вдруг она увидела направляющуюся к ней группу дам с Доротеей и графиней Кильманзегг во главе, и это зрелище вызвало у нее возглас недовольства. Теперь она должна будет болтать о пустяках, обмениваться никчемными фразами, когда ей так необходима тишина, чтобы услышать странные крики, которые испускало ее сердце, и попытаться хоть что-нибудь понять. Нет, это невозможно, она не сможет вынести.

Почти одновременно она увидела рядом с собой Чернышева и, не раздумывая больше, повернулась к нему.

– Вы просили у меня танец, граф. Этот – ваш, если вы желаете.

– Как жестоко, сударыня! У верующего не спрашивают, хочет ли он прикоснуться к божеству!..

Она холодно взглянула в глаза русскому.

– Я хочу только протанцевать этот вальс, и не вздумайте ухаживать за мной, – решительно отрезала она.

На этот раз он ничего не ответил, удовольствовавшись поклоном и улыбкой. На краю танцевального круга Марианна бросила сломанный веер, накинула на руку длинный шлейф и вверила свою талию руке кавалера. Он схватил ее, как хищник добычу, увлекая почти в самую середину танцующих с пылом, вызвавшим у нее меланхолическую улыбку.

Русский был ей неприятен, но он откровенно желал ее, и в состоянии замешательства, в котором находилась Марианна, нельзя было не признать утешительной встречу с существом, испытывающим хоть какое-то чувство, пусть даже такого порядка! Он танцевал превосходно, с удивительным чувством музыки, и у Марианны, вихрем закружившиеся в его руках, явилось ощущение, что она летит по воздуху. Вальс освободил ее от тяжести собственного тела. Почему же он не хочет освободить также и ее душу от смятения?

Пересекая в танце просторный зал, она заметила императора, сидевшего на троне рядом с императрицей и тихо разговаривавшего с ней, но ее взгляд не задержался на них. Эти двое ее больше не интересовали. А Чернышев уже увлек ее дальше. Она также увидела Коррадо, танцевавшего с какой-то дамой. Их взгляды встретились, но Марианна с раздражением отвела свой, затем, внезапно побуждаемая чисто женским демоном кокетства, она адресовала русскому ослепительную улыбку.

– Почему вы так молчаливы, дорогой граф? – спросила она достаточно громко, чтобы Коррадо с той мадам услышали ее. – Неужели радость сделала вас немым?

– Вы запретили мне ухаживать за вами, княгиня, и поэтому я не смею дать волю словам, чтобы выразить то, что я испытываю…

– Плохо же вы знаете женщин, если понимаете в буквальном смысле их запрещения! Вы разве не знаете, что иногда мы любим, когда нам противоречат, при условии, что это делается любезно?

Зеленые глаза русского потемнели почти до черноты. Он прижал ее к себе с жадностью, не оставлявшей сомнений в полученном удовольствии от неожиданного сближения. Он был вне себя от радости, от ее внезапной приветливости, и Марианне показалось, что он сейчас начнет испускать дикие победные крики. Но он сдержался и удовольствовался тем, что припал щекой к виску молодой женщины и обжигал горячим дыханием ее шею. У крепко прижатой к нему Марианны появилось ощущение, что она танцует с хорошо отрегулированным механизмом, настолько тверды были его мускулы.

– Особенно не подталкивайте меня на непослушание, – шептал он пылко у нее над ухом. – Я смогу попросить больше, чем вы согласитесь, а когда я чего-нибудь прошу, я не остановлюсь, пока не добьюсь желаемого.