Текст книги "Близость (СИ)"

Автор книги: Полина Довлатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Катя

– Решил… поиграть… в заботливого брата? – спрашиваю сбивчиво, потому что моё дыхание настолько частое, как будто я только что победила в беге на длинную дистанцию.

Но эти мои слова как-то странно действуют на Андрея. На мгновение он замирает, становясь похожим на мраморную статую. Я даже чувствую, как каменеют мышцы его рук, когда он разжимает пальцы, секунду назад стискивающие мои бёдра. После чего Андрей резко убирает от меня руки и отстраняется.

– Брата… – вторит мне в след. Ещё некоторое время Андрей растерянно смотрит на меня, но буквально через несколько секунд берёт себя в руки. Его дыхание успокаивается, черты лица смягчаются, а с малахитовых глаз сходит заволакивающая их ещё минуту назад пелена. – Да, я твой БРАТ, Катя – говорит с нажимом, словно пытаясь убедить в этом. Только не меня, а будто бы себя самого. – И хочу тебе напомнить, что помимо того, что я твой брат, я ещё и твой опекун, и на правах опекуна имею полное право знать о том, куда ты ходишь и с кем общаешься. Я также имею право запрещать тебе это самое общение, в случае, если твой знакомый мне не понравился. А этот хрен – на этих словах Андрей тычет пальцем в окно, выходящее во двор, где ещё пол часа назад стояла машина Кирилла Александровича – мне определённо не нравится! И я запрещаю тебе с ним общаться! – эту фразу брат уже буквально выкрикивает мне в лицо.

– Андрей, успокойся! Это всего лишь мой начальник! – кричу в ответ, не желая дальше продолжать этот фарс.

– Кто? – опешив от моих слов, брат непонимающе на меня таращится, словно у меня только что выросла вторая голова – Какой ещё нахрен начальник?

– Обычный! Хозяин кафе, в которое я устроилась официанткой на подработку. Сегодня был мой первый рабочий день. Я работала до девяти и когда вышла с работы, он предложил меня подвезти. Я согласилась, потому что если бы ждала автобус, то не успела бы домой вовремя, а тратить деньги на такси я не хотела.

– Что ты придумала, Катя? – злится Андрей – Что ещё за работа? Какого хрена я о ней ничего не знаю?! Завтра же позвонишь в это твоё кафе и скажешь, что увольняешься!

– Нет! – испуганно выкрикиваю – Я не стану увольняться! Ты не имеешь права мне запрещать!

– Ещё как имею! Ты несовершеннолетняя, Катя! Что вообще за дурость пришла тебе в голову?! Тебе учиться надо, какая к чёртовой матери работа? Тебе что денег не хватает? Да ты же их не тратишь даже, я проверял счёт, ты с карты только на такси тратилась. Поверь, денег там предостаточно, тебе не о чем переживать. Покупай всё что тебе захочется.

– Андрей, пожалуйста! – буквально умоляю брата, в панике повиснув на его руке. Я не могу потерять эту работу. Конечно я не собираюсь рассказывать ему, что мне нужно заработать денег, чтобы уйти в дальнейшем в свободное плавание, но какую-то часть правды для спасения ситуации я всё же в состоянии сказать – Я не могу так, понимаешь! Мне сложно… Ты и так выдернул меня из привычной среды. Я вынуждена начинать жизнь заново, собирать буквально по кусочкам… Я к такому не привыкла – говорю, обводя руками вокруг – Всю свою сознательную жизнь я полагалась на саму себя, и я не могу просто взять и по щелчку пальцев это поменять. Ты не оставил мне выбора, забирая из приюта. Пожалуйста, позволь мне хотя бы привыкать постепенно, оставь хоть призрачную видимость контроля за своей жизнью!

Несколько минут Андрей молчит, только неотрывно смотрит мне в глаза, и я уже начинаю думать, что проиграла этот спор, как вдруг неожиданно его лицо смягчается, и он устало произносит:

– Хорошо, Катя. Ты можешь ПОКА остаться на этой работе. – от счастья начинаю буквально прыгать на месте, не в силах сдержать эмоции, но Андрей прерывает мой порыв, добавляя – Но у меня будет к тебе несколько условий – опять эти его дибильный условия! Шантажист! – Это не повлияет на учёбу, на правила, установленные мной в этом доме, ты перестанешь экономить деньги с карты и будешь передвигаться только на такси. Чтобы никаких больше поездок в машине своего начальника, знакомого, приятиля или кого бы то ни было ещё. Ты меня поняла?

Ну, на эти условия пойти я вполне могу. Почти на все… Не сдержав эмоций, буквально запрыгиваю на брата, обвив его торс ногами, обхватываю руками за шею и, поддавшись порыву, хочу поцеловать в щёку, но Андрей, не ожидавший от меня такого поведения, поворачивает голову, и я впиваюсь поцелуем прямо в его горячие губы. Я хочу тут же отстраниться, но Андрей неожиданно хватает меня за затылок, не позволяя этого сделать, а второй рукой подхватывает под ягодицы, не оставляя возможности слезть с него. Мы застываем в этой позе неподвижно. Моя промежность снова оказывается плотно прижатой к животу брата, и я всем своим существом ощущаю, какой он горячий. Его жар переходит и на меня. Такое чувство, что во всём мире мы с ним только одни сейчас, стоим, объятые единым пламенем, одним на двоих. Андрей по прежнему фиксирует мой затылок, не оставляя возможности отстраниться, плотно прижимаясь своими губами к моим. А я чувствую, как внизу моего живота, расползается томительное, мучительно сладкое тепло, отдающее уже знакомой пульсацией между ног. Ощущения постепенно нарастают, становясь всё нестерпимее, появляется непреодолимое желание ёрзать, тереться промежностью о живот Андрея, кажется, что эти действия принесут мне облегчение, но я не решаюсь. От волнения мои губы пересохли, я легонько просовываю между ними язык, проведя им по нижней губе и случайно задеваю губы брата, отчего он ещё сильнее стискивает мои ягодицы, буквально вдавливая моё тело в своё. Андрей шумно выдыхает мне в рот, и я понимаю, что всё это время он не дышал.

– Что же ты делаешь со мной, Катя? – выдавливает из себя Андрей. Брат по прежнему не отстранчется, поэтому, когда он говорит, я чувствую как его горячие губы зедевают мои, заставляя моё тело непроизвольно вздрогнуть. Не от испуга, а от какого-то другого чувства, которого я никогда в жизни не испытывала и не знаю, что оно может значить.

Голос брата кажется мне каким-то измученным, словно на него в один момент свалилась неимоверная усталость. Я не понимаю причин его состояния, но где-то на подсознательном уровне ощущаю себя виноватой. Хочу что-то ему ответить, но Андрей вдруг резко опускает меня на пол и, не попрощавшись, выходит из спальни, оставляя меня стоять в центре комнаты на пошатывающихся от пережитых эмоций ногах.

От такого количества произошедших за последние пол часа событий у меня кружится голова. Что только что происходило в моей спальне? Почему Андрей так странно себя вёл? Не понимаю, что это за неадекватная реакция на то, что кто-то просто подвёз меня до дома. Что в этом такого? Тут же вспоминаю, сколько раз он звонил мне, пока мы с Кириллом Александровичем ехали в машине, а я всё время сбрасывала звонки, а потом и вовсе выключила телефон. Должно быть брат испугался, что со мной что-то случилось, и подумал, что шеф мог что-то мне сделать. Господи, ну конечно! Почему я сразу об этом не подумала? Не нужно мне было сбрасывать его вызовы. Тем более что на днях я рассказала ему эту историю с Артёмом Быстровым, а Андрей в ответ пообещал, что меня больше никто не обидит. И вот я скидываю его звонки, а потом меня привозит на машине какой-то неизвестный взрослый мужчина. Ну я и дура… Не мудрено, что Андрей теперь так злиться. Как бы я не относилась к брату сейчас, всё же я понимаю, что он чувствует на себе ответственность за мою жизнь.

От осознания своей ошибки мне становится так стыдно, что я хочу тут же побеждать к Андрею и попросить прощения за своё глупое поведение, но в последний момент решаю переждать до завтра. Брат слишком разозлён сейчас, и я боюсь того, какая ещё реакция может последовать от него в ответ на мои извинения. Всё же не даром говорят, что утро вечера мудрее, так что лучше дать брату время успокоится, а уже потом подойду, объясню ему всё и пообещаю никогда впредь не заставлять его нервничать.

На ватных ногах бреду к кровати, желая только одного – побыстрее лечь спать, чтобы завершился, наконец, этот ужасный день. Уже собираюсь сдёрнуть покрывало, как вдруг замечаю на нём белую хлопковую материю. Приглядевшись внимательнее, понимаю, что это футболка брата. Но не та, которую я носила до этого. Прошлую я кинула в корзину для белья. Получается, Андрей увидел свою футболку в грязном белье и принёс мне новую? Может он не уверен в том, что у меня есть пижама и решил на всякий случай оставить мне для сна свою одежду?

Я понимаю, что мне вовсе не обязательно в ней спать, потому что пижама у меня действительно есть и не одна, но почему то всё равно одеваю на себя футболку Андрея и забираюсь в кровать, плотно укутавшись в одеяло. Обхватываю двумя руками ворот и, слегка приподняв, вдыхаю полной грудью. Меня тут же обволакивает уже такой знакомый пряный аромат, принося с собой спокойствие и умиротворение. И едва моя голова достигает подушки, я тут же проваливаюсь в глубокий сон.

Андрей

Стою под ледяным душем, пытаясь выбить из себя это чёртово наваждение, отрезвить, привести в чувства. Но холодная вода не помогает. Бесполезно, я слишком сильно и безвозвратно отравлен этим ядом. Он смешался с кровеносной системой, пустил метастазы по всему организму, отравил, уничтожил меня изнутри. Хотя бы самому себе я должен признаться в том, что со мной творится. Ещё какое-то время я пытался отрицать очевидное, уговаривал себя, что ничего особенного не происходит, старался не замечать своих чувств. Но то, что я испытал, увидев Катю в компании постороннего мужчины, то, как он смотрел на неё, как целовал её руку… В очередной раз воспроизведя в голове картинки сегодняшнего вечера, с силой ударяю кулаком об плитку, по которой тут же тонкими струйками начинает стекать моя кровь. Убью суку! Своими собственными руками переломаю твари хребет. Меня так сильно трясёт от неконтролируемой ярости, что в скором времени я, как конченый псих, со всей дури молочу кулаками по плитке, раздирая костяшки в мясо, представляя что разбиваю рожу бородатому хмырю, посмевшему дотронуться до моей малышки.

Когда это началось? Когда братская любовь превратилась в неправильную, испорченную, извращённую? Поднимаю голову на встречу ледяным потокам и вспоминаю каждое мгновение рядом с Катей, пытаюсь понять, какой момент стал решающим. Когда я целовал её заплаканное лицо на кухне? Или когда она испуганная грозой прибежала ко мне в поисках защиты? А может быть ещё раньше, когда умоляла меня остаться с ней на ночь, не оставлять одну после приступа? Нет, уже тогда я был отравлен, уже тогда моё сердце было пропитано её запахом, тело дрожало от каждого мимолётного прикосновения её тоненьких пальчиков к моей коже. Всё произошло гораздо, гораздо раньше. Ещё в детском доме, когда впервые увидел её после стольких лет разлуки. Хрупкую, нежную, ранимую, но в тоже время такую желанную, манящую, вызывающую непреодолимое желание защитить, спрятать, укрыть от всего мира, сделать своей.

А может быть это всегда жило во мне? Может быть моё нутро было изуродовано с самого начала? Ведь это же Катя – моя маленькая девочка. Только моя. Я всегда любил её. Всегда считал своей и ничьей больше. Даже родители не имели на неё тех прав, что были у меня. Конечно, когда она была ребёнком, я не испытывал к ней мужского желания. Может быть я и ублюдок, определённо так оно и есть, но не настолько, чтобы возбуждаться на маленькую девочку. Но всё же внутри всегда жила уверенность, что Катя принадлежит только мне. Просто раньше никогда не возникало мыслей, что кто-то сможет её коснуться. Даже я, чёрт возьми. Она была моей святыней, моим идолом на которого я молился, в которую верил, в которой черпал силы.

Воспалённый мозг услужливо подсовывает мне воспоминания об уроде, целующем Катину руку, смотрящем на неё с неприкрытым интересом. На неё. Мою девочку. Сестра слишком наивная и чистая, чтобы заметить в глазах своего шефа мужской интерес, моя маленькая невинная малышка. Такая чистая, не видящая вокруг себя грязи, пошлости, испорченности этого мира, даже после всего, что с ней произошло. И моё извращённое нутро она тоже не видит, не замечает, что со мной происходит. Не видит как учащается мой пульс, когда она просто проходит мимо, каким тяжёлым становится дыхание, когда слышу тонкую мелодию её голоса, как полыхает пожаром тело, когда она ненароком дотрагивается до меня. Ничего не замечает моя маленькая, невинная девочка. Вспоминаю её непонимающий взгляд, удивлённо распахнутые глазки, которыми она смотрела на меня в своей спальне, когда я едве не потерял остатки самокнтроля, усадив её на комод и развинув ноги. Малышке даже в голову не пришло, что я могу сделать с ней что-то запретное, выходящее за рамки братских чувств. Доверчиво хваталась за мои плечи, в то время как я едва сдерживался, чтобы не содрать с неё одежду, и не сделать девочку своей, чтобы никто больше не смел посягнуть на то, что принадлежит мне. С трудом заставил себя оторваться от неё, когда она в порыве благодарности запругнула мне на руки.

Совсем ещё ребёнок, ангел подаренный мне судьбой, не смотря на все грехи. Подарок, который я определённо не заслужил, и который не имею право распаковывать. Я не должен, не могу, не имею права её касаться. Не могу испортить её собой, отравить своим ядом, заразить этой болезнью. Но тогда что же? Просто быть рядом? Смотреть, как она взрослеет, как расцветает на моих глазах, превращается в женщину, а потом просто… что? Отпустить? Отойти в сторону? Отдать другому мужчине? От одной мысли о том, что кто-то прикоснётся к моей сестре, в висках набатом начинает стучать неконтролируемая ярость, которую не способен затушить ни один холодный душ, столкнувшись с которой разлетится вдребезги любой айсберг. До боли сжимаю кулаки, пытаясь успокоиться, побороть желание крушить, ломать, разрушать всё вокруг себя. Или того хуже, залететь в Катину комнату и сделать девочку своей по настоящему, заклеймить её собой, навсегда впечатать в неё свой запах, пропитать её плоть своими соками, поставить на ней метки, чтобы никто и никогда не смел к ней больше притронуться, даже просто посмотреть в её сторону не решился. Она моя! Всегда была моей! Не отдам, не позволю прикоснуться!

Поддавшись порыву, вылетаю из душа, обматываю бёдра полотенцем и, выскочив из комнаты, захожу в Катину спальню. В нерешительности замираю на пороге. Девочка свернулась клубочком под одеялом, по-детски сложив ладошки под щекой. Такая маленькая, чистая, совсем ещё ребёнок.

Нет! Нельзя! Нельзя её трогать! Что же ты делаешь, Андрей? Больной ублюдок. Я должен быть её опорой, поддержкой, давать защиту. Я же сам лично клялся сестре, что никто никогда больше её не обидит. И что теперь? Своими же руками решил её уничтожить? Не могу, не стану, никогда себе не прощу. Да и как ты себе это представляешь, долбаный ты сукин сын? Скинешь с малышки одеяло и возьмёшь силой? Изнасилуешь родную сестру, только чтобы другому не досталась? Потому что Катя никогда не станет моей добровольно. Она же видит во мне только старшего брата. Да я, блять, и есть её старший брат!

С чувством полного бессилия падаю на колени рядом со спящей сестрой. Не в силах побороть желание, дотрагиваюсь до её мягких волос. Легонько, чтобы не разбудить, провожу кончиками пальцев по бархатной коже, а потом наклоняюсь к ложбинке над левым ушком и втягиваю её аромат. Запах ванили и детского мыла заполняет всё моё нутро. Аромат, на который я подсел, как на наркотик, без которого меня ломает, как конченного героинщика. Уже чувствую как накатывает, как начинает гореть тело, от желания обладать моей девочкой. Голодный зверь внутри меня рычит, мечется, в маниакальном припадке, пытаясь сорваться с цепи. Нужно уходить отсюда, быстрее, сейчас же, пока не стало слишком поздно, пока не произошло непоправимое.

Андрей

Вскакиваю с колен и вылетаю из комнаты сестры. Тяжело дыша приваливаюсь к стене, пытаясь унять возбуждение, такое сильное, какое я не испытывал никогда в своей жизни. Никогда ни одну женщину я не желал так, как Катю. Да мне, блять, противно даже сравнивать её с другой, потому что моя девочка самая лучшая, особенная, не такая как все эти шлюхи, виляющие задом, как шавки хвостом.

Нельзя. Нельзя думать о ней как о женщине. Она моя сестра. Моя МАЛЕНЬКАЯ, НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЯЯ РОДНАЯ СЕСТРА! А я… я просто больной извращенец. Я должен заботиться о ней, воспитывать, заменить для неё мать и отца, оберегать от ошибок. А я вместо этого мечтаю о том, как она окажется в моей постели, как я сделаю её своей. Представляю, как она будет стонать, ловить пухлыми сочными губками воздух, извиваться подо мной, пока я буду брать её, доводить до изнеможения, ласкать её тело… Чёрт! Меня надо лечить, изолировать от общества, запереть в одиночной камере и никогда…никогда не подпускать к Кате. Такому больному ублюдку, как я не место рядом с ней, с моей чистой невинной малышкой. И не будь я таким конченым уродом, я бы так и сделал. Отселил бы сестру подальше от себя, снял бы ей квартиру, приставил охрану, Марию Ивановна, в конце концов, с ней поселил, чтобы заботилась о моём Котёнке. Но я настолько жалок и эгоистичен, что не смогу этого сделать. Мне невыносима даже мысль о том, что её не будет рядом со мной. Что я не буду видеть её безупречного лица, слышать её мелодичный голос. Я просто умру без этого. Я и так не понимаю, как не подох за эти одиннадцать лет вдали от моей малышки.

Но всё же я должен в первую очередь думать о сестре. О том, как будет лучше для неё. Кате не нужно всё это дерьмо, не нужно знать о моём уродстве. Пусть это останется во мне, со мной, я запрячу это так далеко, как только возможно, она никогда не узнает о том, на сколько непоправимо я болен. Ей нужен рядом заботливый любящий брат, и я им стану. Сделаю всё для счастья моей малышки. Буду её плечом, когда ей нужна будет опора, жилеткой, в которую она сможет спрятать свои слёзы, хотя я не допущу их появления. Стану её верным псом, цербером, охраняющим ото всех, кто может навредить ей, от себя в первую очередь…

Да, я определённо дам Кате всё это, всё, что ей будет нужно для счастья. Но мне необходимо время. Время, чтобы успокоиться, прийти в себя, принять то, что есть и смириться с тем, как должно быть. Мне нужно время, а значит пока что необходимо ограничить наше с Катей общение. Дать себе возможность успокоиться, научиться общаться с младшей сестрой так, как подобает старшему брату, как должен общаться опекун со своей подопечной.

Лёгкие начинают гореть, требуя восполнить недостаток никотина, поэтому я захожу в спальню, одеваю спортивные штаны и футболку и выхожу на балкон. Совсем скоро лето передаст эстафетную палку осени, и ночи становятся довольно прохладными. Но сейчас это как раз то, что мне нужно. Хотя, кого я обманываю, ледяной душ не помог, и холодный воздух тоже не поможет. Не без наслаждения делаю первую затяжку, заполняя лёгкие тягучим дымом и выдыхаю белое облако в пустоту, стараясь не думать о сестре, мирно спящей в соседней комнате. В кармане начинает вибрировать телефон. Вытаскиваю и вижу, как на дисплее загорается «Сивый». Странно… Игорь никогда не звонит в такое время без необходимости.

– Да – бросаю в трубку, прижимая к уху телефон.

– Сокол, тут такое дело… – начинает издалека – я конечно арабов нахуй-то послал, как ты мне и сказал… Но они по ходу по-русски не поняли, а по-турецки я матом, прости, не умею.

– Ты чё, обдолбался чтоли? – начинаю злиться, потому что Игорь порит какую-то откровенную хуйню.

– Да блять, если бы обдолбался… – начинает раздражаться друг – Тут Рашид со своими шестёрками приехал. Базарить сказал будет только с тобой.

Блять… ну что эти ёбаные турки не понятливые-то такие, а? Я уже в сотый раз отклоняю предложение по сбыту оружия, но Рашид, сука, настойчивый оказался. Никак понимать не хочет.

– Пол часа – отвечаю коротко и скидываю звонок.

Андрей

Спустя двадцать минут я уже в клубе, сижу за столом в своём рабочем кабинете и холодным взглядом взираю на высокого крупного мужчину с лёгкой проседью волос, восточной наружности.

– Андрей Петрович, – голос араба низкий, с сильным акцентом – мы же к Вам со всей душой, а Вы так грубо отказываетесь. – с мнимой вежливостью продолжает Рашид. Перевожу взгляд на двух амбалов дежурящих возле двери, сжимающих в руках стволы и всем своим видом демонстрирующих мне их «душевность» – Давайте напрямую, Андрей Петрович. Что именно Вас не устраивает в нашем предложении? Может быть цена? Что ж, мы открыты для переговоров.

– Господин Аль Аббас – прерываю его монолог. – Вы же серьёзный умный человек, и должны понимать, что если бы дело было в стоимости за услуги, я бы не ломался тут перед Вами, как целка перед первым разом. – продолжаю стальным голосом, вкладывая в него всю свою уверенность. С такими людьми как Рашид нужно быть жёстким, уверенным в том, что говоришь, они понимают только силу, это я усёк ещё по малолетке. – Возможно мой человек говорил с Вами недостаточно убедительно, – киваю в сторону Сивого, сидящего рядом в кресле – тогда я попробую объяснить более доступно. Сотрудничества не будет. Ни на каких условиях. Терроризм, видите ли, противоречит моим моральным принципам. Понимаю, что в это сложно поверить, но к Вашему несчастью, они у меня есть.

– Ну что Вы, господин Соколов, разве я похож на террориста – разводит руками мужчина, как бы предлагая приглядеться к нему внимательнее. На нём строгий деловой костюм, резко контрастирующей с внешностью. Гораздо больше ему подошли бы кандура и гафия[1]1
  элементы традиционной одежды арабских мужчин


[Закрыть]. – Я всего лишь бизнесмен.

– И тем не менее. – продолжаю с нажимом. – Меня вполне устраивает доход, который я имею сейчас. В качестве извинения за неоправданные ожидания, предлагаю Вам и Вашим друзьям – прохожусь глазами по охране Рашида – провести время в моём заведении. Разумеется, за мой счёт. Пит-босс[2]2
  управляющий в казино


[Закрыть] проследит, чтобы Вам выдали фишки.

Турок медленно встаёт из за стола. Выражение его лица ровное, абсолютно спокойное, ничем не выдаёт мыслей, наполняющих его голову в данный момент.

– Благодарю Вас, Андрей Петрович. – вежливо улыбается араб, но только одними губами, глаза мужчины при этом остаются холодными – Вынужден отказаться от Вашего жеста вежливости. У меня через час следующая встреча, и она, к сожалению, не из самых приятных. Видите ли, один мой партнёр решил меня кинуть. – Рашид продолжает говорить, ни на секунду при этом не разрыва со мной зрительного контакта. Я тоже не отвожу взгляд. Всё это напоминает мне детскую игру в "кто первый отвернётся", но в отличие от неё, ставки в нашей гораздо выше – а я такого не прощаю. – на этих словах турок начинает медленно двигаться в сторону выхода. Уже на пороге оборачивается и с холодным выражением лица добавляет стальным голосом – До свидания, Андрей Петрович. Берегите себя. – после чего удаляется, забирая с собой свиту.