Текст книги "Дело одинокой канарейки"

Автор книги: Полина Дельвиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

2

Как-то раз, промучившись с очередной находкой, не влезающих ни в одну из общепринятых классификаций, Макеев не выдержал и выдвинул собственную оригинальную теорию о существовании в прошлом могущественной сверхцивилизации. И хотя в первого взгляда теория выглядела эклектично, так как объединяла в себе наиболее радикальные теории о происхождении человека на Земле, многие, выслушав страстные аргументы автора, охотно соглашались – «а почему бы и нет?» – ибо энтузиазм Коки и его увлеченность передавались окружающим, словно вирусная инфекция.

Вкратце гипотеза выглядела следующим образом. Когда-то давным-давно, приблизительно пару миллионов лет назад, в Африке проистекала бурная тектоническая деятельность. Через разломы, образовавшиеся в земной коре, произошел мощный выброс радиоактивных веществ, и стада обезьян, уныло бродивших вдоль расщелины, получив тридцать три чернобыльские дозы облучения, начали мутировать. За последующие несколько сотен тысяч лет облученные приматы заметно подросли, распрямились, но – что печально – физически ослабели. Такие средства борьбы за выживание, как когти и зубы, уже не служили им верной защитой. Вместе с тем значительно увеличился мозг приматов, так как по непонятной причине мутации в основном затронули именно его. Мозг постепенно превращается в новое оружие – более мощное и более совершенное, чем самые острые зубы, – возникает то, что мы сейчас называем разумом.

Прачеловек учится компенсировать недостаток силы специальными приспособлениями – орудиями труда. Пища добывается уже не с помощью упорства и агрессии, а с помощью ума и смекалки. Лысеющая кожа прикрывается шкурами менее сообразительных соседей по планете. В результате пралюди оказываются более жизнеспособными, их популяция разрастается, становясь все более и более многочисленной.

Следующим этапом на пути возникновения новой цивилизации становится еще одна случайность (или закономерность – как кому больше нравится). Увеличивая ареал своего проживания, человек-почти-разумный неожиданно сталкивается со стадами сородичей, не пострадавших от радиоактивного излучения. Пралюди в недоумении: кто это мог быть? Почему они так похожи и в то же время совсем не похожи на них самих? И что можно ожидать от этих странных существ?

Через некоторое время на смену удивлению приходит нехитрый расчет: раз обезьяны физически крепче, значит, их можно попытаться заставить выполнять вместо себя тяжелую физическую работу, предложив взамен еду и защиту. Сие историческое решение в дальнейшем легло краеугольным камушком в строительстве эксплуататорского общества.

– В самом деле! – восклицал Кока, прерывая в этом месте свой рассказ. – Вы где-нибудь видели, чтобы домашние или дикие животные заставляли друг друга рубить дрова? Да еще при помощи экономических методов принуждения?!

И так как никто не замечал за своими любимцами олигархических наклонностей, данный пункт макеевской теории проходил без возражений.

Однако в новом обществе не только низам, но и верхам приходилось несладко: мутации продолжались. У наиболее продвинутых особей мозг развивался до такой степени, что все остальное тело выглядело не более чем подпитывающим придатком. Буквально на глазах ухудшались физические показатели пралюдей: они хирели, размножались с трудом, их начинали одолевать бесчисленные болезни. И вот в этот критический для судьбы популяции момент кто-то из гомо-сверх-сапиенсов выдвигает прямо-таки мичуринскую идею: во имя сохранения будущего начать немедленное скрещивание со своими недоразвитыми собратьями.

Возможно, в этот момент последовала немая сцена почище, чем в последнем акте «Ревизора», а затем многие из тех, кто еще мог передвигаться самостоятельно, тут же высыпали на улицу, вооружившись плакатами: «Нет кровосмешению!» и «Спите сами со своими обезьянами!». Может, так, а может, иначе, но в доселе идеальном обществе происходит раскол – хилые, но гордые интеллектуалы, собрав пожитки, удаляются на некий остров (чтоб ни одна обезьяна не доплыла) в тщетной попытке сохранить свой интеллект в первозданной целостности, оставшиеся же предаются оргиям в надежде выжить.

Как не трудно догадаться, победили наши. На обломках чересчур умного, но физически абсолютно нежизнеспособного общества зарождается новая, как с социальной, так и с генетической точек зрения, цивилизация. Цивилизация не только сохранившая, но и развившая доставшиеся ей по наследству традиции расизма, социального неравенства и того, что принято называть религией.

– Я готов дать голову на отсечение, что именно в этот период появляются первые предания о сверхлюдях или Богах, как существах всезнающих и всемогущих, – запальчиво произносил Кока. – Именно здесь следует искать корни рассказов о богочеловеке: потомке Богов и земной женщины…

Далее Макеев сообщал, что гордые интеллектуалы обосновались на одном из отдаленных островов и превратили его в этакий научно-исследовательский изолятор. Сведения о том, чем они занимались, какими возможностями располагали, и сохранились в основе преданий и большинства религиозных верований. В самом деле, способности этих сверхлюдей казались новому поколению землян безграничными, ведь даже внешне они выглядели существами высшего порядка, существами небесными, неземными.

На самом же деле несчастные пралюди просто-напросто из последних сил пытались найти хоть какое-нибудь спасительное средство, которое остановило бы наконец мутации и продлило их существование: многие носили некое подобие скафандров, одни, чтобы защититься от болезненных бактерий, другие уже не могли обходиться без кислородных баллонов. Они сконструировали и построили летательные аппараты, вероятно, для обнаружения новых, более пригодных для существования мест. Сооружали астрономические и навигационные объекты, взлетные площадки. Именно пралюди научили новые поколения строить дома и писать друг другу письма, именно в их лабораториях были получены первые сплавы и осуществлены первые хирургические операции. Они, и только они, создавали те удивительные вещи, которые ныне неблагодарные потомки приписывают каким-то там мифическим инопланетянам или богам.

Нельзя сказать, что все окружающие воспринимали идеи Макеева благодушно. Своей теорией Кока заставлял людей набожных хвататься за крест, а коллег-обществоведов за «Капитал» Маркса. Наиболее слабонервная часть кафедры этнографии и первобытно-общинного строя впадала в транс, когда Кока требовал объяснения, почему у двухметрового кроманьонца вес мозга превышал не только мозг всех остальных современников, но даже – о, ужас! – вес мозга современного человека. Возражений он не принимал, особо упорствующих обзывал мракобесами. Любые несостыковки и провалы в дарвиновской цепи объяснял легко и просто: наличием в древности сверхцивилизации, образовавшейся в результате радиоактивного излучения.

Один только вопрос мучил Коку: вымерла эта працивилизация целиком или все-таки в последний момент успела ассимилироваться? Если да, то является ли какая-либо из существующих наций ее прямым потомком?

Сам Кока положительно отвечал на этот вопрос и отдавал приоритет евреям – как народу без определенного места жительства, повышенной одаренности и немотивированного противопоставления себя всем остальным нациям. Однако именно этот пункт порождал наибольшие разногласия, вызывая приступ ярости как у сионистов, так и у антисемитов. Первые вежливо, но твердо отрицали свое происхождение от каких-то там облученных африканских обезьян, вторым же идея Коки казалась аморальной и кощунственной. Кровно незаинтересованные пожимали плечами: «Чем черт не шутит?»

Однако теории теориями, но у Макеева так и не было самого главного: прямого доказательства наличия в прошлом древней цивилизации. Вечный поиск евреями своей исторической родины таковым вряд ли мог стать. Где, черт побери, находился этот замечательный остров? Остров, на котором строили самолеты и прочие радости науки и техники, – ну, в самом деле, могла же, должна же была сохраниться хотя бы пара болтов?

И долго бы ему мучиться, если бы однажды кто-то из коллег в шутку не посоветовал Макееву воспользоваться опытом угрей, нерестящихся только в Саргассовом море.

– Кока, ну чего ты маешься? Набери группу евреев, страдающих амнезией, окольцуй их, дай денег побольше и пусть едут, куда захотят. Где в конце концов соберется большинство из них – там и есть земля обетованная. Там и начинай искать остатки своих сверхлюдей.

Макеева совет пронял до глубины души. Но только где взять столько ничего не помнящих евреев, а главное, где найти деньги для их путешествия? Но Кока не зря слыл человеком упорным и предприимчивым. Найденный выход с полной уверенностью можно было назвать гениальным.

Макеев составил список всех коллег и знакомых, которые по паспортным данным или внешним признакам соответствовал необходимым условиям, и начал свой опрос.

– Вот скажи, – задушевным голосом спрашивал Макеев ничего не подозревающего товарища, – где бы ты хотел прожить всю свою жизнь? Не работать, а именно прожить?

Время было предотпускное, погода в Москве как всегда отвратительная, и люди всех национальностей мечтали об одном: послать бы эту работу к чертовой матери и махнуть недельки на две на Канары.

Для кого-то это было конкретное место проведения чудного отдыха в противовес Коктебелю, где в любую секунду из набежавшей волны может вынырнуть сверкающая голова декана, а для кого-то просто символ богатого и красивого отдыха. Так или иначе, но результат Коку ошеломил: восемьдесят процентов опрашиваемых мечтали провести остаток жизни на Канарских островах.

И в этот момент Макеев наконец понял, почему никто еще не нашел остатков сверхцивилизации.

Глава 3
1

Полноватый мужчина в форме майора чешской полиции сидел за большим письменным столом и, подперев ладонью широкий подбородок, перелистывал альбом с фотографиями самых разнообразных личностей – в большинстве своем угрюмых и неприятных. И хотя на его круглом лице была обозначена сосредоточенность, преступники сейчас мало интересовали бравого полицейского. Краем глаза майор Томек внимательно следил за своей заплаканной собеседницей, сиротливо ерзающей на краешке казенного стула.

– Н-да, пани Быстрова, даже не знаю, что вам сказать, – наконец проговорил он, захлопывая альбом.

Даша невольно поежилась под осуждающим взглядом и, достав очередной бумажный платочек, промокнула глаза:

– А вы не говорите, пан майор, вы спрашивайте… И не старайтесь жалеть меня, я все понимаю. Я ведь свидетель. Свидетельница.

Майор Томек издал звук, который, наверное, издает чихающий бегемот. Затем, нырнув под стол, вытащил мусорную корзину и широким жестом смахнул в нее ворох мокрых, измятых платочков.

– Вот спасибо большое за совет. А то уж и не знал, что мне дальше делать. – Одним движением ноги полицейский задвинул корзину обратно.

Даша на всякий случай промолчала.

– Значит, свидетель, говорите? Ну, ну, проверим… – Томек поджал губы и принялся перелистывать извлеченный из кармана пухлый блокнотик.

Допрашиваемая начала волноваться.

– Не пойму, пан майор, что вы имеете в виду? – спросила она, не сводя глаз с блокнотика. – Вы меня опять в чем-то подозреваете?

Вместо ответа Томек вылез из-за стола и направился в противоположный угол кабинета, где висели большие деревянные часы.

– Ты смотри-ка, опять отстают… – Толстый комиссар открыл стекло на циферблате и осторожно подвинул стрелку. – Мы не в первый раз встречаемся в этом кабинете, многоуважаемая пани Быстрова. Кое-какие выводы напрашиваются сами собой…

– Какие еще выводы? При чем здесь ваши выводы? – еще сильнее разнервничалась Даша. – Вы же прекрасно знаете, что все это чистая случайность. Я свидетель, и не более того. Да, мир становится жестоким. Более криминальным. Но при чем здесь я? Я ведь не живу в бездушном пространстве. Меня так же, как и любого другого человека, окружают не только Санта Клаусы, но и преступники, бандиты… Вот вы, например, как часто сталкиваетесь с убийствами?

– Я работаю в отделе по расследованию убийств!

– Да? В таком случае… А я просто свидетель!

Майор Томек недобро хохотнул:

– Свидетель… Относительно таких свидетелей, как вы, у меня давно существует собственная теория.

– И какая же? – Даша нервно сглотнула. Она действительно очень боялась, что полиция захочет связать убийство Коли Макеева с событиями трехмесячной давности.

Комиссар тем временем, заложив руки за спину, продолжал изучать потемневший от времени циферблат.

– Какая связь, спрашиваете? Да самая прямая. Вот вы наверняка книжки читали, ну или кино смотрели про всяких там женских сыщиков на добровольных началах. Я имею в виду мисс Марпл, миссис Флетчер и прочих малоприятных дам… Тех, рядом с которыми постоянно совершаются преступления. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Пока нет.

Даша действительно не очень понимала, о чем идет речь, но подозревала, что ни о чем хорошем. К тому же вздорность натуры не позволила ей хотя бы для приличия изобразить заблудшую овечку. Она закинула ногу на ногу и вытащила из сумки пачку «Мальборо».

– Не понимаете? – прищурился полицейский. – Тогда поясню. Существует масса вполне понятных, я бы даже сказал «человеческих» мотивов для убийства: любовь, ненависть, деньги, зависть… Так вот, как мне кажется, постоянно упускают из виду еще парочку: скуку и самоудовлетворение.

Даша прикуривала сигарету, когда слова полицейского заставили ее замереть. Отведя руку с горящей зажигалкой в сторону, она с вызовом спросила:

– Надеюсь, за вашей мыслью не скрывается ничего такого, что не стоило бы произносить при даме?

Комиссар с легким щелчком закрыл стекло циферблата и обернулся к рыжеволосой свидетельнице. Полноватое, добродушное лицо его на этот раз выражало искреннее недовольство.

– Не начинайте, пани Быстрова, – предостерегающе заметил он. – И помните – я вас знаю как облупленную. Ваше любимое занятие – превращать серьезное расследование в балаган. А заодно изображать из себя невинную жертву.

– А вы не допускали мысли, что так оно и есть на самом деле?

– Нет, не допускал. – Комиссар погрозил коротким пальцем. – И прекратите строить глазки: вы меня своими женскими штучками не проймете.

Возмущенно фыркнув, Даша убрала зажигалку в сумку.

– Если я вас правильно понимаю, что бы ни произошло в этом мире – преступником все равно буду я? – с иронией спросила она. – По-вашему, я убиваю своих знакомых только ради того, чтобы немного скоротать время, а заодно показать оставшимся в живых, какая я умная и проницательная?

Майор поднял палец:

– Это вы сказали. Моя теория гласит следующее: если рядом с неким человеком одно за другим совершаются несколько преступлений, логично предположить, что именно он, этот человек, и совершает их. Или же, – полицейский повысил голос, – провоцирует к их совершению. Даже если у него нет видимого мотива.

Комиссар как ни в чем не бывало вернулся к столу и занял свое место. Даша окончательно вышла из себя. Ткнув сигаретой в пепельницу, она схватила со стола ручку:

– Хорошо, пан майор, ваша взяла – в чем я должна признаться? Дайте мне любую бумагу, я все подпишу и дело с концом! – Голос ее дрогнул. – У меня все равно деньги закончились, так хоть за казенный счет несколько лет поживу. Заодно и вам спокойнее будет. Ну если, конечно, половина заключенных, сидящих со мной в одной камере, не переубивает другую половину. Тогда вам останется только расстрел.

– У нас смертная казнь отменена, – с сожалением заметил Томек.

– Пожалуйста – наемся крысиного яда. Мне, знаете, с подобными талантами тоже жить неохота. Устраивает вас такой вариант?

Комиссар задумался. В наступившей тишине часы начали тикать неожиданно громко и как-то недобро. Даше вдруг показалось, что они отсчитывают ее последние минуты.

– Ну хорошо. Допустим, я посчитаю, что и на этот раз произошло досадное совпадение, – с нажимом на слово «допустим» произнес Томек. – Допустим, ваш знакомый случайно пришел в тот самый банк, где вы случайно имеете счет, и совершенно случайно решил совершить там разбойное нападение или же сам подвергся разбойному нападению в ту самую минуту, когда вы туда случайно пришли…

– Что значит – допустим?! – взорвалась молодая женщина. – Разве кто-то из присутствующих видел у меня оружие в руках? Да меня саму чуть не убили! Я понятия не имела, что Кока Макеев находится в Чехии. Я его лет семь не видела.

– Не знаю, не знаю. – Полицейский упрямо покрутил головой. – Тогда объясните мне, почему так получается: стоит вашим знакомым появиться в Праге, как сразу же происходит убийство?

Даша от неожиданности потеряла дар речи.

– Да как вы…Можно подумать, это единственные преступления в Чешской Республике за все то время, пока я здесь живу…

– А, ладно, – Томек раздраженно махнул рукой, – оставим это. Скажите, а ваш знакомый узнал вас?

Допрашиваемая уже хотела утвердительно кивнуть, как до нее вдруг дошел смысл задаваемого вопроса. Толстого счетовода допрашивали первым, это она знала точно, значит, тот должен был сообщить комиссару, о чем они разговаривали… Или он не понял сути их беседы? Нет, нет, они могли общаться хоть на монгольском – было видно, что встретились два знакомых. А вдруг это ловушка и хитрый майор ее просто проверяет?

– Мы действительно разговаривал, – неуверенно начала она. – Но мне показалось, что мой приятель бредит… Он все время говорил про какие-то восемь килограммов… Но я с ним ничего не грузила, не возила и не взвешивала. Да вы спросите у свидетеля, того пана, что лежал рядом, он все слышал…

Майор посмотрел на разложенные на столе альбомы и нехотя бросил:

– Слышать-то он слышал, да вот русского языка, к сожалению, не знает. Новая генерация, видите ли…

– Воистину к сожалению, – вздохнула Даша. – Так мне можно идти?

– Да. Подпишите, – Томек протянул ей листы протокола допроса, – и можете идти. У вас теперь другой адрес?

Даша невесело усмехнулась:

– Отчасти благодаря вам…

Тут комиссар рассердился всерьез и даже хлопнул папкой по столу:

– Простите, пани Быстрова, но уж я-то здесь совсем ни при чем. Скажите лучше, что именно благодаря мне вы еще находитесь на территории нашей страны. Кстати, не подумывали куда-нибудь переехать? Только скажите, я лично похлопочу в каком угодно посольстве. Лучше, конечно, где-нибудь на другом континенте.

– Ваша доброта трогает меня до слез, – как можно более ядовито ответила свидетельница и вышла, громко хлопнув дверью.

2

Пребывая в самом мрачном состоянии духа, в котором только может пребывать человек, постоянно избиваемый жестокими ударами судьбы, Даша доехала до нужного этажа, приоткрыла дверцу лифта и осторожно высунула кончик конопатого носа наружу. Собачьим духом не пахло. Выскочив из лифта, она быстро-быстро добежала до порога своей квартиры, еще быстрее расправилась с замком и прошмыгнула в дверь. Привычно неуютная тишина пустого дома сейчас показалась ей райской музыкой.

«Да пусть этот чертов комиссар думает обо мне все, что хочет – мне на это наплевать! – Даша швырнула сумку в сторону и начала раздеваться. – Хотя, конечно, приятного мало. Но что Коля такого совершил, что его расстреляли прямо в банке? Всегда был тише воды… Господи, ну все как назло!»

В сердцах она дернула молнию на джинсах гораздо сильнее, чем требовалось, в результате металлический замок так и остался у нее в руке. – «Вот гадство! Брюхо отъела – штаны на куски распадаются… Однако, что он там бормотал о ее дневниках? Бредил наверное. А если нет?»

Даша резко выпрямилась.

Действительно, когда-то давно, еще до замужества, она вела дневники, скорее, записные книжки. Писала редко, бестолково, упиваясь счастьем и давясь слезами. Заполненные страницы летели на стол, чтобы больше никогда не перелистываться. Но такой уж был ее характер, никогда не возвращаться в прошлое: ни к бывшим любовникам, ни к былым воспоминаниям. За уплывшие с тех пор годы она не раз переезжала с места на место, однако все записи сохранились и сейчас стопкой лежали в одном из чемоданов.

Отбросив сломанный замок в сторону, Даша подхватила ключи и направилась в кладовку.

Через десять минут на стол легли пять небольших разноцветных книжечек. А в них все: радость, боль, разочарования… Почему же она никогда их не перечитывала? Может, оттого, что прошлое уже ушло и его уже не вернуть? А может из-за страха, что оно окажется лучше, чем настоящее?

Обхватив рыжую голову руками, Даша усиленно вспоминала, нет, не о прошедших годах – чего уж тут слезы зря проливать, она пыталась вспомнить, где и когда Кока мог прочитать хотя бы один из ее дневников, и что же там такого важного для него могло оказаться? Она прикрыла глаза. Прошлое замысловатой мозаикой рассыпалось в памяти. Разноцветные кусочки кружились и не хотели складываться в целую картинку. Где Кока мог увидеть ее дневники? Сама она их никогда в жизни никому не давала – слишком много сокровенного хранили эти страницы. Может, у нее дома? Или у кого-то в гостях? В Университете?..

В мозгу что-то щелкнуло, и мозаика наконец сложилась. Ну конечно же в Университете. На четвертом курсе.

Как-то после физкультуры к ней подошел Макеев и протянул оставленную на общей лекции сумку. «Я думал, что хоть немного тебе нравлюсь», – помнится, произнес он, после чего развернулся и ушел. Она тогда еще долго ломала голову над тем, что это могло означать. Теперь ясно: пока она упражнялась в прыжках, Макеев залез к ней в сумку и преспокойно изучил содержимое. Господи, сколько же он тогда узнал про нее!

Даша почувствовала, как щеки заливает краска стыда. Наверное, в тот период Кока был влюблен в нее и решил узнать, не напрасны ли его надежды. Однако стыд стразу же сменило негодование – каковы бы ни были причины, побудившие Макеева к такому поступку, он не имел права вот так, запросто, залезть в ее, юной неопытной девицы, душу.

Даша с ненавистью посмотрела на записные книжки, словно они были во всем виноваты. Успокаивало ее одно – для среднестатистического археолога девичьи дневники представляли вещь не более личную, чем берестяные грамоты новгородских купцов. К тому же Кока был не из болтливых. Что он имел в виду сейчас?

Раскрыв дневник, Даша наморщила лоб – что еще за ерунда такая?

«3 января. Когда он захочет, ему не дадут, потому что он не хотел, когда мог…» Но тут же улыбнулась – это в период увлечения шотландцами. В смысле поэзии. А кто автор и кого она тогда имела в виду, покрыто непроглядным мраком.

Даша достала сигарету и несколько раз щелкнула зажигалкой. Дневники велись пять лет, теперь, чтобы их прочитать и вспомнить, что к чему, понадобится еще столько же. Она вздохнула и продолжила.

«4 января. 18.30. «На досках». Точно, был когда-то такой театр. Существует ли сейчас? В самом начале перестройки, вслед за отменой старого режима, буйным цветом расцвело альтернативное искусство, изо всех щелей на поверхность земли полез андеграунд. Сейчас-то уже ясно, наш человек хорошо работать может только в подполье, но тогда… Сколько их выжило, тех первых театров?

«5 января. 19.00. Ресторан «Дубрава» г-цы «Космос». В отличие от театров, все рестораны остались на месте и даже приумножились. Помнится, был на Пушкинской площади рядом с «Московскими Новостями» общественный туалет, редкость большая в то время. С приходом новой власти там сразу же открыли ресторан. Назвали «Былое». Повесили портреты Сталина, флаги. Скатерти, приборы, посуда – все соответствовало эпохе, о кухне и говорить не приходилось: запеченная осетрина, расстегаи с визигой, мозги с яйцами в горшочке, кинзмараули… Место невольно наводило на философские размышления. А с другой стороны, где, как не в бывшем сортире, можно со спокойной душой вспомнить о былом?

«6 января. Поздравит Элину». Ах, красавица Элина, «где вы теперь, кто вам целует пальцы?». Надеюсь, ты все так же роскошно-прекрасна и не замужем – один человек не имеет права на такое счастье…

Далее идет перечисление исторической литературы по Северному Кавказу, наверное, к экзаменам готовилась, но это можно пропустить, там, где Шамиль прошел, делать уже нечего. И на протяжении всех лет: театры, музеи, выставки… Такое ощущение, что в конце восьмидесятых молодежь заботилась только о своем духовном развитии – ни слова о работе или деньгах. В промежутках между культурной программой: дома отдыха, дачи, дни рождения (список в сорок восемь человек), поездки к морю, озерам, горам и так до бесконечности. И зачем надо было замуж выходить?

Даша сердито потушила сигарету и захлопнула дневник. Работенка не из простых. Для начала она будет застревать на каждом воспоминании по три часа, а к середине уже напрочь забудет, о чем шла речь вначале. Самое же печальное, что она даже приблизительно не может предположить, что именно в них надо искать.

В желудке нехорошо заурчало. Проклятье, деньги-то в банке она так и не взяла. Придется довольствоваться чаем. Даша пошла на кухню и включила чайник. Странно, но ей никогда не приходило в голову, что Кока в нее влюблен. Что Макеев вообще мог быть в кого-то влюбленным. Он всегда казался таким увлеченным своей чертовой археологией… С утра до ночи только и говорил об экспедициях: той, из которой вернулся, или той, в которую собирался, он…

Даша охнула и от волнения едва не выронила чашку.

– Черт побери – «потомки Атлантиды!»