Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 6. Мир без звёзд..."
Автор книги: Пол Уильям Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 5
Двойная звезда, сияющая в центре огромного созвездия, казалась фантастическим цветком. Лагранж-1 ослеплял своим блеском, хотя его светимость вдвое уступала солнечной. Его переливающийся сине-зеленый диск был окружен ореолом царской короны, увенчанной зубцами зодиакального света. Когда этот свет проходил через корабельные фильтры, становились видны огромные протуберанцы. Лагранж-2, вдвое меньший, чем Солнце, но столь же яркий, поражал своим красно-коричневым светом, делавшим его похожим на раскаленный кусок угля, висящий в черном небе. Когда свет обеих звезд проникал через иллюминаторы в затемненные каюты, люди становились похожими на инопланетян.
Звезды в созвездии Геркулеса были настолько яркими, что некоторые из них можно было увидеть и через вуаль света двойной звезды Лагранжа. Гигантское скопление пылало в бархатной темноте вечной ночи тысячами немигающих огней, напоминающих россыпь разноцветных самоцветов. На земном небе нельзя было увидеть ничего подобного. Было странно думать, что свет этих солнц, видимый сейчас на Земле, покинул созвездие Геркулеса в то далекое время, когда люди еще жили в пещерах. Как знать, быть может, те мириады фотонов, которые устремились в путь только что, не застанут на прародине человека даже его праха…
«Хадсон» кружил по орбите, удаленной на 4000 километров от поверхности Троаса. Его единственный спутник– Илиум вчетверо превышал по размерам Луну. Он был окружен ореолом голубой атмосферы, а лик его, испещренный черными пятнами высохших морей, напоминал голый череп. Этот мир не годился для колонизации, но мог стать неисчерпаемой кладовой минералов для будущих поселенцев на Троасе.
Большая планета заполняла добрую половину звездной сферы. Ее атмосфера была насыщена облаками, между которыми виднелись голубые океаны. Почти треть поверхности покрывали ледяные шапки, сверкающие под лучами двойного солнца. Вскоре астронавты разглядели множество островов и большой материк. Его южные и северные оконечности были белыми от снега, а центральная область имела бурый цвет. На экваторе виднелись зеленые полосы растительности. Континент пересекал, словно рубец, извилистый горный хребет, по обе стороны которого раскинулась серебристая паутина из множества рек и озер.
В корабельной обсерватории находилось около полудюжины людей. Они должны были заниматься измерениями различных параметров планеты, но никто и не прикоснулся к приборам: величественное зрелище чужого мира вызывало у них благоговение.
Вошел капитан Гамильтон и требовательно взглянул на наблюдателей.
– Докладывайте, что обнаружили, – приказал он.
Он взглянул на Лоренцена, и ученый сглотнул горькую слюну. Состояние невесомости изматывало его, но пилюли от космической болезни немного помогали. И все равно он мечтал о настоящем тяготении и свежем воздухе.
– Пока мы лишь подтвердили данные, полученные астрофизической экспедицией, – ответил он. – Я имею в виду размеры планеты, плотность ее атмосферы, температурный режим, поле тяготения и прочее. Зеленые полосы на материке, несомненно, имеют в своем спектре поглощения линии хлорофилла.
– Есть другие признаки жизни?
– Да, но очень немного. Я получил фотографии нескольких довольно больших скоплений животных. Но никаких следов «Да Гама» нет. Мы наблюдаем за поверхностью уже в течение двух суток, но не видели ни посадочных челноков, ни остатков лагеря.
– Может быть, они высадились на Илиуме и там попали в беду? – предположил Кристофер Умфандума, африканский биолог.
Капитан с сомнением покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Правила требуют, чтобы космолет сначала сделал высадку на планету, которая являлась целью экспедиции. Если бы по каким-то причинам они вынуждены были покинуть Троас, то обязаны были оставить на орбите радиомаяк. Конечно, мы проверим и Луну, но я убежден, что катастрофа произошла здесь. Илиум похож на Марс, а на таких планетах хорошо подготовленной экспедиции ничто не грозит.
– Быть может, она высадилась на какой-нибудь другой планете? – предположил Хидаки.
– Какой? Здесь таких нет, если не считать группу небольших астероидов. Теория планетообразования исключает их появление вокруг двойных звезд. Они не могут иметь стабильных траекторий. Квазистабильность Троаса объясняется лишь влиянием поля тяготения Илиума.
– Может быть, «Да Гама» попал в катастрофу по пути к Земле? – нерешительно произнес Эвери.
Капитан смерил психолога презрительным взглядом.
– Чушь, с кораблем ничего не может случиться в подпространстве. Нет, с ним что-то случилось здесь, на этой планете… Но почему наши радары не нашли корабля на орбите? И куда исчезли челноки? Утонули в океане? Или их кто-то утопил?
Эвери недоуменно округлил глаза.
– Но кто мог такое сделать? – спросил он.
Лоренцен поддержал психолога:
– Капитан, мы не обнаружили и следа разумной жизни. На таком расстоянии мы разглядели бы в телескоп любой город и даже соломенные хижины.
– Возможно, те, кто утопил челноки «Да Гама», не умеют строить даже хижин, – с иронией заметил Эвери.
Гамильтон свирепо посмотрел на него.
– Замолчите! Кстати, вам в обсерватории делать нечего.
Пытаясь выручить психолога, Лоренцен воскликнул:
– О какой разумной жизни вы говорите, капитан! Взгляните на эту бедную планету – да это же просто ком из снега и льда.
– Не совсем, – возразил Фернандес. – Около экватора климат не холоднее, чем, скажем, в Норвегии или в штате Мэн. Более того, леса и поля тянутся до самых приледниковых болот. А ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как полагают многие – в плейстоцене на Земле было полно разных видов животной жизни. Более того, резкие похолодания стимулируют развитие разума. На Земле это привело к ухудшению охоты, и людям пришлось заняться земледелием и стать оседлым племенем. На Троасе же ледники, без сомнения, отступают. Посмотрите на эти фотографии: на них отчетливо видны морены. Когда мы высадимся, вы наверняка удивитесь, как молоды на, Троасе его тропические районы. Держу пари, им всего несколько сотен лет. С точки зрения геологии это ничто.
– Сначала надо высадиться, – заметил Гамильтон. – Лоренцен, когда вы закончите картографические работы?
– Хм… На это уйдет не меньше недели. Но разве мы будем столько времени находиться на орбите?
– Да. Мне нужны общая карта поверхности планеты в масштабе один к миллиону и карта отдельных районов экваториальной области, которые я отберу для возможной высадки, в масштабе один к десяти тысячам. Затем размножьте каждую из карт по пятьдесят экземпляров. Начальный меридиан проведите через Северный полюс. Пошлите для его определения робота-картографа. Пока все.
Лоренцен грустно вздохнул. Конечно, он запряжет в работу картографическую машину, но все равно возни предстоит немало.
– Я, пожалуй, возьму челнок и отправлюсь взглянуть на Луну, – сказал капитан. – Так, на всякий случай… Что погрустнели, Джон? Вы можете по своему вкусу дать названия самым выдающимся деталям планетарного рельефа. Только не сыграйте такую же шутку, которую подстроил чилийский картограф из экспедиции на Эпсилон-3! Его карты стали официальными и использовались лет десять, и только потом обнаружилось, что на арауканском языке все данные им названия звучали как площадная брань.
Капитан ободряюще похлопал по плечу молодого астронома и выплыл из отсека. Лоренцен обнаружил, что смотрит вслед ему с улыбкой.
«А Гамильтон умеет заставить людей работать, – подумал он с уважением. – И он вовсе не такой зануда, каким показался мне сначала. Бьюсь об заклад, скоро весь экипаж будет у него в руках. Эвери за ним не угнаться… хотя, возможно, Эду просто не везет».
Лоренцен решил воспользоваться греческой мифологией о путешествии Геркулеса: гора Олимп, гора Ида, большая река – Скамандра. Конечно, эти названия вряд ли станут окончательными. Когда на планету прибудут колонисты, они могут все переиначить по-своему: например, Старый Бэлди, Кончинжан Гу а, Новая Нева…
Если колонисты прибудут…
– Надо приниматься за работу, – сказал он, пытливо оглядывая находящихся в обсерватории людей. ;– Мне необходимы помощники. Кто из вас хотя бы немного смыслит в картографии?
– Я, – неожиданно отозвался Эвери. – Готов помочь вам, Джон, если хотите.
– Где вы этому научились? – удивленно спросил Фернандес.
– Это входило в мой курс обучения. Видите ли, прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что я был обязан знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас, Джон, справлюсь с картографической машиной.
Лоренцен только заморгал в ответ. Он редко заглядывал в труды по психологии, но мог утверждать: в них было не меньше математических символов, чем в монографиях по астрономии.
У него вновь все поплыло перед глазами – это был очередной приступ космической болезни. Эвери утверждал, что в основе этого недуга лежали чисто психологические причины.
– Насколько она точна, ваша… ваша прикладная психология? – слабым голосом спросил он. – Обилие математических формул еще ни о чем не говорит.
Эвери взлетел в воздух и повис там, скрестив ноги, словно маленький Будда.
– Мы и не пытаемся соревноваться в этом отношении с естественными науками, – объяснил он, почесывая подбородок. – В нашей сфере деятельности куда сильнее действует принцип неопределенности, влияющий и на наблюдаемого, и на наблюдателя. Но достижения налицо.
– Например? – спросил Умфандума. – Я немало знаю о достижениях неврологии – это моя специальность. Но что вы, психологи, узнали нового о человеке, именно о человеке, а не о его сложном биофизическом организме?
– О-о, за последние века сделано немало, – ответил Эверт. – Перед третьей мировой войной психолога впервые использовали теорию игр в прогнозировании исхода боевых действий. Затем применение больших компьютеров помогло исследовать психологические факторы такого сложного явления, как бизнес, а затем и экономику в целом. Выяснилось, что теория коммуникаций применима к поведению человека – ведь он также управляется различными символами. Постепенно создали математическую теорию поведения человека, в которой исходными параметрами служили его возможности, желания и так далее. Появилась возможность предсказывать поступки в тех или иных условиях не только отдельного человека, но и целых общественных групп, а также прогнозировать целые экономические циклы.
– А разве диктаторы всех мастей не владели этим искусством? – спросил Лоренцен. – У каждого из них были большие мастера пропаганды, которые могли направить народы в любом желаемом направлении – и без всякой математики. Кстати, как обстоят дела с пропагандой сегодня?
Эвери презрительно фыркнул.
– Исторический опыт в этом отношении мало что стоит, – сказал он. – Возьмем для примера историю моей родины – Северной Америки. Пропагандисты капиталистических отношений, индивидуализма и создатели всех видов рекламы работали так примитивно, что зачастую вызывали у населения эффект, обратный ожидаемому. В конце концов они подорвали веру людей в общественные ценности, в государство, что во время войны привело к панике и поражению. Их сменили диктаторы, ослепленные своей идеологией и плененные жестокими Догмами. Их пропаганда работала лишь на одну цель: любыми методами удержать власть. Самозваные освободители использовали свои пропагандистские методы, но стремились к той же власти, и это оттолкнуло от них многих людей. Во времена Перемирия порой использовали психостатистический анализ, но единственная серьезная работа была проделана в Бразилии но время ее выхода из тяжелейшей) экономического кризиса. Более серьезные политико-математические прогнозы проводились позднее в связи с угрозой со стороны империи Монгку. Но только после победы Венеры в межпланетной войне, установления на Земле Перемирия и изгнания теократов из Америки были сформулированы основные законы психодинамики общества. Они были использованы для прекращения войны между Венерой и Марсом, а позже – при объединении Солнечной системы. Кстати, основную часть этих работ выполнили университетские профессора, типичные книжные черви, больше всего на свете интересующиеся своей наукой. Почти бескорыстно, кстати…
– У них, часом, не появились нимбы над головами? – рассмеялся Умфандума.
– Выходит, психодинамика еще только-только оперилась… – разочарованно сказал Лоренцен.
– Да, и работы продолжаются непрерывно. Получены уже серьезные результаты. Например, прогнозирование экономических циклов, предложения по наиболее эффективному размещению новых городов, решение проблемы стабилизации валюты… Человечество постепенно делает шаг за шагом от варварства к подлинно развитой цивилизации. – В бесцветных глазах Эвери блеснула неприкрытая гордость. – Мы проводим сложнейшую работу, которая может занять столетия и наверняка будет сопровождаться множеством ошибок и неудач, но зато впервые в истории у нас появилось средство стать действительно сообществом гомо сапиенс!
– Дай Бог, чтобы вы были правы, – тихо сказал Лоренцен, а про себя подумал: «Этот энтузиазм может завести нас в тупик. Некогда Уэллс предлагал избирать руководство Земли из числа инженеров; теперь на эту же роль претендуют психократы со своими прогностическими методами. Суть при этом не меняется: это будет власть элит. История Земли знала немало подобных случаев, и ничем хорошим это не кончалось. При всех своих недостатках парламентская форма правления остается самой демократической. Психократы могут быть полезными советниками, но решать должны другие, выбранные народом люди…» Он оттолкнулся от стены и плавно полетел в сторону картографической машины. – Хватит, пофилософствовали, и будет, – сказал он. – Пора приниматься за работу, не то капитан Гамильтон разберется с нами без всякой психодинамики.
Глава 6
Лоренцен впервые принимал участие в высадке на незнакомую планету и испытывал вполне понятное волнение.
Когда карты были готовы, на поверхность спустились четыре челнока с сорока астронавтами на борту. Остальные остались на борту «Хадсона», продолжавшего кружить по орбите. Больше всех, казалось, переживал Фернандес – это он выбирал место высадки и опасался, что челноки попадут в болота или в район землетрясений. Но ничего этого, к счастью, не произошло.
Земляне приземлились в нескольких километрах от реки, названной Скамандра, на широкой зеленой равнине, кое-где покрытой лесами. Когда двигатели челноков смолкли, люди прильнули к иллюминаторам. Трава вокруг места посадки вскоре перестала гореть, и они увидели зеленый, залитый солнечным светом мир.
Химики и биологи выпустили наружу несколько роботов-анализаторов, а когда те вернулись, занялись их исследованием. Торнтон провел замеры радиационного фона и сообщил, что он безопасен. Роботы вывезли наружу клетку с макаками-резусами и оставили их там на неделю. В течение этого времени никто из людей не выходил из челноков, а роботы подвергались тщательной стерилизации.
Большинство астронавтов оказалось не у дел. Лоренцен взялся было за чтение микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен и «Песнь о людях Юпитера» показались ему безнадежно скучными. Остальные бродили по тесным помещениям, трепались, играли в шахматы и спали, спали, спали… От пересыпа головы у всех были затуманены, и люди были раздражены. Капитану Гамильтону приходилось тратить немало сил, чтобы контролировать по видеосвязи ситуацию на челноках и не допускать взрыва эмоций.
Первым потерял терпение Фернандес. Темпераментный уругваец потребовал, чтобы его выпустили наружу.
– Неужели вы так боитесь заболеть? – с презрением спросил он капитана Гамильтона.
– Да, боюсь, – сухо ответил капитан. – Эволюция на этой планете, похоже, шла подобными же путями, что и на Земле. Это замечательно, но здесь вполне могут найтись один-Два микроба, которые скосят нас, словно траву. Не знаю, как вы, а я предпочел бы возвратиться домой, сидя в своей каюте, а не лежа в холодильнике.
Вскоре Хидаки и его группа доложили о результатах исследований местной флоры. Многие деревья внешне были похожи на земные, но древесина оказалась значительно прочнее. Часть Растений была ядовита для людей, но остальные были вполне съедобны и даже довольно калорийны. Попробовав салат из листьев и трав, Лоренцен пришел в восторг. Вкус был неописуем – в нем чувствовались имбирь, корица, чеснок. Однако Гамильтон разрешил попробовать салат только половине экипажа и в течение следующего дня следил за астронавтами. Но все обошлось.
Вблизи места посадки нередко появлялись животные, в основном мелкие грызуны. Они серыми комочками проносились по краю обожженного пространства в высокой густой траве. Однажды неподалеку показалось стадо четвероногих, похожих на пони: у них были серо-зеленые чешуйчатые тела, волосатые ноги и плоские, как у рептилий, головы. Умфандума страшно переживал, что не может посмотреть на них вблизи.
– Похоже, рептилии являются хозяевами этой планеты, – сказал он. – А это значит, что млекопитающих здесь либо нет, либо они очень мелкие.
– Рептилии – в ледниковый период? – скептически заметил Фернандес.
– Хм… строго говоря, это не совсем рептилии. Поскольку существует смена теплых и холодных сезонов, у них должны быть теплая кровь и хорошо развитое сердце. Но способ размножения у них наверняка не плацентарный.
– Это еще одно доказательство отсутствия здесь разумной жизни, – возбужденно сказал Лоренцен. – Планета ждет нас, людей!
– Да… ждет, – с грустью заметил Эвери. – Ждет наших шумных городов, грязных шахт, дорог, ради которых чудесные пейзажи попадут под асфальтоукладывающие машины. Ждет толпы людей, которые вытопчут зеленые равнины и загадят хрустально-чистые реки. А чуть позже здесь появятся тысячи земных собак, свиней, коров, и местной живности придется уносить ноги.
– Вы не любите человечество, Эд? – саркастически спросил Кемаль. – Это странно для человека вашей профессии.
– Я люблю человечество – когда оно у себя дома, на Земле, – улыбнулся Эвери. – Не обращайте внимания на мои слова.
Капитан Гамильтон пытливо посмотрел на психолога.
– У нас достаточно своей работы, – резко сказал он. – Не наше дело сидеть сложа руки и горевать о возможных неприятных последствиях.
Эвери вздохнул.
– Многие в истории Земли думали так же. Политики, солдаты, инквизиторы, ученые, создавшие атомную бомбу. Ладно… – Он огорченно махнул рукой и отвернулся.
Лоренцена больно задели его слова. Он вспомнил зеленый шелест листвы в лесах Аляски, дикую красоту лунных гор.
В Солнечной системе осталось немного мест, где человек может побыть наедине с девственной природой. Жаль, если и Троас…
Через неделю роботы принесли клетки с обезьянами. Животные казались здоровыми и веселыми. Умфандума внимательно исследовал их, затем усыпил и сделал вскрытие. Анализы он проводил с помощью Хидаки.
– Все в порядке, – доложил он. – Я обнаружил в крови несколько типов местных бактерий, но они совершенно безвредны и никак не действуют на организм. Похоже, внутри тела земного животного у них нет подходящей среды для размножения. Ручаюсь, мы не почувствуем даже легкой лихорадки.
Гамильтон кивнул.
– Хорошо, – сказал он. – Считаю, пора выходить.
Он покинул челнок первым. На площадке с выжженной травой прошла короткая церемония поднятия флага Солнечной системы. Лоренцен стоял вместе с остальными, его волосы развевал прохладный ветер. Никто и ничто не обращало внимания на непрошеных гостей, и ему показалось, будто он участвует в каком-то кощунственном действе.
В течение нескольких дней были заняты обустройством лагеря. Люди и роботы трудились почти круглосуточно. Впрочем, на Троасе никогда не было полной темноты. Днем планету освещали два ярких солнца – зеленое и красное, а по ночам на поверхность лились лучи огромного диска Луны, окруженного россыпью тысяч звезд. Если что-то мешало работе, так это постоянные конфликты между членами экспедиции. Казалось странным, что здесь, на неизведанной, таинственной планете, люди могут находить причины для пустяковых ссор – но вспышки следовали одна за другой. И все же работа продвигалась вперед. Рядом с челноком появилась группа сборных домиков. Инженеры включили генератор, и тот дал электрический ток. Недалеко от лагеря обнаружили источник, от него провели к домикам трубы, поставили фильтры, и люди получили свежую воду. Рядом с жилыми постройками появились лазарет, лаборатории, механические мастерские. Все эти металлические кубы и цилиндры плохо вписывались в окружающий пейзаж, и Эвери часто ворчал по этому поводу.
В конце концов Лоренцен почувствовал себя ненужным. Астроному на поверхности Троаса нечего было делать. Он установил телескоп, но из-за яркого света солнц наблюдения оказались неэффективными. Он часто бродил по лагерю, не находя себе места, и тосковал по дому.
Однажды вместе с несколькими товарищами он отправился к Скамандре на единственном флаере. Река медленно катила свои бурые воды и была настолько широкой, что с одного, покрытого тростником берега почти не был виден другой. Рыбы, насекомые и растения мало интересовали Лоренцена, но животный мир поражал воображение. Около реки часто можно было встретить крупных– ящеров, которых биологи назвали парафилонами и астимаксами. В небе то и дело проносились стаи четырехкрылых птиц – тетраптериусов. Охотиться было легко, поскольку местные животные никогда не видели людей и доверчиво приближались к ним на расстояние^выстрела. Все астронавты носили оружие на поясе, и, хотя здесь водились хищники – по ночам в лагере был слышен их рев, – опасаться в общем-то было нечего.
На равнине не росли высокие деревья, зато ее во многих местах устилал низкий кустарник. Стволы были настолько крепки, что их удавалось срубить лишь плазменным резаком. Биологи изучили срезы и установили, что этим зарослям никак не меньше трех сотен местных лет. Пользы от них оказалось мало, так что людям, по-видимому, предстояло развести на Троасе земные породы деревьев и кустарников.
Однако список съедобных растений и пригодных в пищу животных быстро рос. Человек, затерявшийся в лесу и имевший лишь одно огниво, вполне мог выжить, не испытывая мук голода.
Но что же тогда случилось с экипажем «Да Гама»?
В исчезновении первой экспедиции нельзя было винить природу Троаса – она была не более суровой, чем во многих обитаемых районах Земли. Сейчас, летом, дни были теплыми, а дожди – умеренно прохладными. Конечно же, зимой выпадет снег и настанет тридцатиградусная стужа, но землянам к такому не привыкать. Воздух вполне годился для дыхания, и даже низкое содержание углекислого газа почти не ощущалось. Освещение было, конечно, странным: то зеленым, то красным, то смешанным, с многочисленными оттенками, дающим сразу две тени, – но оно не могло вызвать у людей никаких эмоций и, тем более, психических расстройств. Порой встречались ядовитые растения, и несколько человек заработали сильную сыпь, когда попробовали их, но дважды в такую ловушку попался бы только болван. Вокруг царило непривычное для землян умиротворение, не было слышно ни шума машин, ни скрежета станков – только свист ветра, шелест дождя, раскаты грома, пение птиц и крики животных…
Лоренцен по нескольку часов в день проводил в своей маленькой обсерватории, пытаясь измерить периоды обращения планеты и главных небесных тел. Остальное время он помогал товарищам, играл с ними в шахматы, болтал на разнообразные темы или просто сидел в тихом уголке и читал. Это нельзя было назвать полным бездельем, но все же он чувствовал себя немного виноватым.
Со времени высадки прошло двенадцать суток (на Троасе они составляли тридцать шесть часов). И однажды вблизи лагеря появились чужаки…
